Ставлю против тебя и что? Ты идешь и выигрываешь.

Сначала я чувствую прилив гнева и желание швырнуть телефон через всю комнату в долбанные поддельные деревья у окна. Но так же быстро я беру себя в руки. Надеюсь, он потерял свою гребаную рубашку в этой игре. Я надеюсь, что эти ублюдки забрали каждую чертову копейку из тех десяти тысяч, которые я ему дал, и, кроме того, каждую копейку, украденную у меня.

Я молча сую телефон обратно в карман.

Я снова смотрю на Радовича.

Он кивает и, черт возьми, улыбается, чего я никогда не видел. Это полностью меняет его лицо.

— Хорошо, сынок, — говорит он, хлопая меня по плечу. — Продолжай делать то, что делаешь. Что бы это ни было, это работает.

Это не что-то. Это она. Но на этот раз он прав.

— Это отличная идея.

 Затем я направляюсь к лестнице.

 

***

 

Я вхожу в свою комнату, но там темно и тихо. На самом деле так темно и тихо, что я думаю, что Мэри здесь может вообще не быть. Затем я слышу сексуальный мягкий шелест простыней.

— Привет, — шепчет она.

Я закрываю дверь и запираю ее за собой, бросая сумку.

Звук зажигалки рассекает воздух, и вспыхивает небольшое пламя, освещающее лицо Мэри. Она берет свечу с тумбочки и зажигает ее. Я смотрю на ее улыбку при свечах, чертовски захватывающую и прекрасную. Затем на ее волосы и лицо.

— Привет, — шепчу я в ответ.

Она зажигает еще одну свечу, а затем еще одну.

— Где ты это взяла? — спрашиваю я, наблюдая, как ее лицо оживает в тени пламени.

— «Barnes & Noble» в некотором роде универсален. Нам даже принесли шоколада на потом. Так как насчет него?

— Как насчет вот этого, — я притягиваю Мэри к себе и ловлю в том месте, где ее ягодицы соединяются с ногами. Боже.

— Ты уверен, что тебе не следует быть с командой? — мягко говорит она. — Потому что я не против побыть одна.

К черту все.

— Ты не понимаешь? — спрашиваю я, беря простыню и одеяло в руку и медленно стягивая их с ее тела, чтобы она оказалась обнаженной на матрасе.

— Думаю, нет, — я слышу улыбку в ее голосе еще до того, как свет свечи позволяет мне ее увидеть.

— Нет такого места, где я бы сейчас предпочел быть, кроме как внутри тебя. Прямо здесь. Сегодня ночью.

Она перекатывается на колени на матрасе. Свет мерцает на ее профиле, отбрасывая великолепные тени по ее изгибам.

— Ты был таким потрясающим. Ты знаешь это? — я потом она начинает расстегивать пуговицы на моей рубашке. — И, кстати, ты выглядишь очень сексуально в костюме.

— Некоторые ребята после игры остаются в своей форме... Я не из тех парней, — я смотрю, как ее маленькие изящные пальцы расстегивают пуговицу за пуговицей, а затем ее рука скользит по моей груди.

Я беру ее за задницу и подтягиваю ее колени к краю кровати, чтобы мы были телом к телу.

— До тебя, Мэри Монахан, — говорю я, проводя пальцами по ее руке, — я был гребаной катастрофой. Я не мог сосредоточиться. Я не мог думать.

— Я вообще ничего не делала.

Я думаю, это не так. Я провожу пальцами по ее спине, провожу пальцем вниз по изгибу ее бедер, вниз по ее бедрам. Я чувствую ее запах, влажный и горячий, но не трогаю ее киску.

Я чертовски хочу этого, но не делаю.

Но уже скоро, черт возьми.

 

Глава 45

Мэри

Джимми падает передо мной на колени и начинает целовать моё тело дюйм за дюймом. Он начинает с кончиков пальцев моих ног и поднимается по ногам выше. Его глаза закрыты, лицо расслаблено, и пламя свечей освещает его красивую грудь, виднеющуюся из-под трех расстегнутых пуговиц, до которых я успела дотянуться.

Он целует моё колено, а затем бедро. Своим языком Джимми проводит линию по моим бедрам, целует мой пупок, и я притягиваю его к себе. Его язык медленно и осторожно движется под каждой грудью. Он нежно и благоговейно посасывает мои соски.

Я кладу руки ему на щеки, пытаясь заставить Джимми подняться и поцеловать меня по-настоящему, потому что мне отчаянно хочется снова ощутить вкус его поцелуя на своём языке. Но вместо того, чтобы двигаться вверх, Джимми прижимается лицом к моей груди и целует кончики моих пальцев, один за другим.

 — Я не хочу, чтобы это закончилось. Никогда, — шепчет он, прежде чем перейти к моему безымянному пальцу. — Кстати, тебе не кажется, что здесь чего-то не хватает?

Боже мой, моё кольцо. Я пытаюсь вспомнить, где его оставила, но Джимми уже лезет в карман, достаёт кольцо и надевает его камнем наружу, так, как я его ношу.

Но это неправильно. Уже нет. Не сейчас.

 — Переверни, — говорю я ему.

Глаза Джимми вспыхивают, и он сильнее сжимает мою руку.

 — Да?

 — Да, — говорю я, легонько пробегая пальцами по его волосам и задерживая свои руки у него на шее. — Потому что я тоже это чувствую, Джимми Фалькони.

 — Ты уверена?

Я киваю ему и протягиваю руку.

— Я никуда не денусь.

— Обещаешь? — спрашивает он, поворачивая кольцо на моём пальце камнем ко мне.

Я никогда его так не носила. И я так счастлива, что мне хочется плакать.

 — Обещаю.

И Джимми нежно целует центр моей ладони. Он выпрямляется у края кровати и долго смотрит на меня, проводя рукой по моему животу.

Сегодня вечером на нем не тот ремень, к которому я привыкла, а из блестящей черной кожи с матовой серебряной пряжкой. Я расстегиваю пуговицу на его брюках, и Джимми позволяет мне снова встать на колени. Я стягиваю с него штаны. Пряжка его ремня отскакивает от края кровати, наполняя комнату звуком, напоминающим мне перезвон ветра.

Эта его часть, эта уязвимая, тихая, чувствительная его часть — это то, что мне нравится больше всего. Он мне нравился и на ринге, и на кухонном столе, и на поле, но этот Джимми Фалькони — медленный, тихий, осознанный герой — этот человек мне нравится больше всего.

Теперь моя очередь покрыть его поцелуями. Я начинаю прямо над его боксерами, чувствуя его твердость и длину своей грудью. Я прохожу вверх и вниз по его прессу, а рука Джимми опускается мне на затылок. Не агрессивно, а просто расслаблено. Его кожа теплая после душа, мягкая и гладкая или грубая во всех нужных местах. Секс с ним — это не спутанные конечности и неловкие движения. Мы будто идеально подходим друг другу. Как будто мы всегда ждали, чтобы найти друг друга и во всем разобраться.

Я расстегиваю маленькую пуговицу на его боксерах и беру его яички в руки, сначала в левую, а затем в правую. Джимми упирается мне в плечо и отклоняет голову назад.

Но затем он осторожно кладёт меня обратно на кровать, поворачивает на бок и сгибает колени, обхватив лодыжки своей огромной твердой рукой.

Я слежу за каждым его движением. Его рубашка упала с плеч, и он взбирается на меня сверху, заставляя снова чувствовать себя такой крошечной.

Джимми прижимает меня рукой к талии и, не отрывая взгляда, толкается внутрь меня. Я сжимаю его предплечья, и он шепчет: «Давай вернемся к тому месту, где мы были прошлой ночью».

 — С тобой так хорошо, — говорю я ему. — Очень хорошо. — Я уже трепещу внутри для него. Я пытаюсь это остановить, пытаюсь сбавить обороты, но ничего не могу с собой поделать. Потребность прожигает меня. Я хочу заставить его вспотеть. Я хочу заставить его застонать.

 — Я хочу, чтобы тот жар и ярость, которые я видела на поле, были внутри меня. Прямо сейчас. Повсюду.

 — Чёёёёёрт, — шепчет Джимми. — Я тоже хочу всего этого от тебя. Я хочу быть таким. — Он медленно входит в меня. — Я хочу, чтобы это длилось часами, но я также хочу трахать тебя до отупения на полу в ванной.

 — Ты можешь получить все это. Я хочу, чтобы у тебя было все.

 — Знаешь, о чем я думал сегодня на поле? — спрашивает он, опускаясь на меня и обхватив меня руками.

 — О чём? — я позволяю своему языку задержаться на мочке его уха.

Джимми толкает меня носом.

 — Ты. И я. На День Благодарения. У меня дома.

А потом входит немного глубже. Мы останавливаемся на долгую секунду, связанные, пока, наконец, я не нарушаю тишину.

 — Мистер Фалькони, ты просишь меня провести с тобой каникулы?

Он нежно и сладко кивает мне в грудь.

 — Я хочу немного традиций с тобой. И я не хочу ждать.

 

Глава 46

Джимми

Два дня спустя, вернувшись в Чикаго, мы с Вальдесом отправляемся в Costco. Сегодня вторник перед Днем благодарения, и здесь настоящий зоопарк. Абсолютное праздничное безумие и — что отлично подходит для нас обоих — рай для любителей порядка. Мы идем по главному проходу мимо телевизоров с плоским экраном, все они, словно в калейдоскопе, показывают красноносого оленя Рудольфа. Я беру упаковку стирального порошка. Пока Вальдес подъезжает к тележке с образцами соуса из красного перца, я беру кондиционер для одежды и обращаю внимание на розы.

Я выбираю красивые, почти антикварные розовые цветы, более темные по краям и светлые около стебля. Я уже осыпал Мэри красными розами, так что пора внести разнообразие.

Пока я кладу их в тележку, Вальдес возвращается ко мне с тремя упаковками красного перца. Он бросает одну из двух упаковок в мою тележку и направляется к копчёным колбаскам. Я смотрю, как парень в кепке «Медведей» говорит своей жене: «Ты знаешь, кто это?»

А потом взгляд парня падает на меня.

Бл*дь.

Но вместо того, чтобы стиснуть зубы, он расплывается в широкой улыбке и говорит: «Джимми Фалькони, черт возьми!»

Парень подходит ко мне, будто мы старые знакомые, и крепко пожимает руку.

— На прошлой неделе была хорошая игра, чемпион. Вы заставили нас всех гордиться собой. Я не знаю, что ты сделал, но, черт возьми, я надеюсь, что ты сможешь сделать это снова.

Я говорю банальные фразы, которые принято говорить в таких ситуациях, но на этот раз я имею их в виду. «Мне повезло. Всё сложилось удачно. Это был действительно хороший день». Но я не говорю, что всё дело в ней, это все она. По крайней мере, сейчас мне удаётся держать это при себе.

Парень прощается, а его жена сияет. Я маневрирую c тележкой к книгам, чувствуя себя каким-то новым человеком.

Глубоко вздохнув, я оглядываюсь и сосредотачиваюсь. Я мог бы потратить часть вчерашнего дня на чтение «Руми». Возможно. Ладно, хорошо, целый день. Это книга потрясающая. Чистая, абсолютная классика старой школы.

Так что, позволяя себе немного затеряться в этих мыслях, я возвращаюсь в настоящий момент.

Сегодня во главе стола не куриные грудки, протеиновый порошок или девять фунтов спаржи. И даже не игра. Сегодня все только о Мэри. И обо мне. И Дне благодарения.

Примерно 50% Дней благодарения, которые я провел с тех пор, как окончил колледж, я был на поле. Остальные 50% я был либо у Майкла, либо у Вальдеса. В прошлом году Майкл на День благодарения поставил пятьсот баксов на собачьих бегах и напился, пока мы с Энни смотрели «Моя маленькая пони». Однако в этом году я ничего о нем не слышал. Он зол из-за моей победы, и я ничего не могу сделать, чтобы это изменить.

Но я никогда не проводил День благодарения в одиночестве. Я, конечно, могу приготовить омлет, но теперь мне нужно научиться готовить индейку и все гарниры. Для нее.

Ведя тележку по проходу мимо книг, я замечаю «Удовольствие от кулинарии».

Дерьмо. Как будто Costco читает мои мысли.

Я беру книгу и открываю оглавление, чтобы найти рецепт приготовления индейки, и провожу пальцем по странице.

 

заправки для… (Может пригодиться.)

котлеты из (Чего?)

хэш, 263 (не думаю...)

рулет, приготовленный (о Боже!)

жаркое (Бинго!)

 

Все довольно просто, хотя некоторые из блюд вызывают вопросы. Мне нужно будет погуглить, но это нормально. В книге указано всё, что мне может понадобиться: решетка, сковорода и все остальное. Итак, я отправляюсь за индейкой.

Но когда я прохожу мимо прилавка с арахисовым маслом, мое внимание привлекает кое-что еще. Еще одно подсознательное сообщение Costco — шкатулка для украшений, полная сверкающих бриллиантов, а в центре ряды обручальных колец.

Сначала я не могу поверить, что эта мысль даже приходит мне в голову. Мне. Джимми Фалькони думает об этом?

Но потом все становится чертовски просто. Когда знаешь, то ты знаешь. И уже не можешь отрицать очевидное. Ты должен что-то сделать с этим дерьмом, чтобы оно стало реальностью.

Вальдес останавливается рядом со мной, держа в каждой руке по шоколадному трюфелю. Он кладет один в рот, а другой протягивает мне.

Но это не трюфель.

Это миндальное печенье в шоколаде. Конечно, что же еще.

— И что? — говорит Вальдес, и в уголках его рта виднеется немного растопленного шоколада. — Что ты думаешь?

Я смотрю на него и жую миндальное печенье, которое на вкус так похоже на Мэри, что внутри меня всё сходит с ума.

— Ты собираешься сделать ей предложение?

Я смотрю на кольца, аккуратно выстроенные в линию на серой бархатной стойке.

— Откуда я узнаю, когда нужно это сделать? — я тяжело сглатываю и вытираю рот большим и указательным пальцами.

Вальдес жует и смотрит на меня.

— Откуда ты знаешь, что хочешь пить? Как узнать, что ты голоден? Как узнать, что ты жив? Ты просто знаешь, мужик, — он толкает меня в грудь. — Ты просто знаешь.

Под стеклом блестит кольцо на вращающейся витрине. Красивое кольцо. Это действительно так. Но…

— Я не могу просить ее руки с бриллиантом из Costco, — говорю я Вальдесу.

— Черт возьми, конечно, нет.

Глава 47

Мэри

Когда я начинаю наливать в чашку сироп Каро¹ для моего пирога с орехами пекан, Бриджит говорит:

— Ты же понимаешь, что Джимми собирается попросить твоей руки, не так ли?

Это так меня пугает, что я застываю, ошеломленно глядя на нее, а сироп выливается из чашки на орехи пекан в миске.

Выйти за него?

Что?

 — Да ладно, — говорю я, пытаясь исправить ситуацию с сиропом, которая сейчас серьезно вышла из-под контроля.

 — Ну, нет. Ни за что! — ставлю липкую бутылку на столешницу и пытаюсь оценить, насколько сильно я переборщила с сиропом. Все плохо. Я очень надеюсь, что Джимми любит сладкий пирог с большим количеством сиропа.

 — Ты шутишь, что ли? Наблюдать за вами — это как смотреть мыльную оперу. Если даже ты по уши втюрилась, я даже не могу представить, что происходит с Джимми. Так что, — говорит она, похищая орех пекан из миски, кладя его в рот и медленно пережёвывая, а затем понимающе кивает. — Запомни мои слова. — Она машет пальцем в воздухе. — Мама Бриджит всегда всё знает.

Это нелепо. Это импульсивно, быстро и ошеломляюще. Я вообще хочу выйти замуж? Я добавляю немного растопленного масла и коричневый сахар к орехам пекан.

 — Это слишком быстро, — говорю я ей.

 — Я знаю, — говорит Бриджит, соскальзывая со стойки и наполняя стакан водой из-под крана. — Но я чувствую это в воздухе. Как Фил Коллинз.

У моих ног терпеливо сидит Фрэнки Наклз. Я кладу ложку на край миски и достаю ему вяленое мясо с курицей из сумки у холодильника.

Фрэнки шаркает лапами и с надеждой смотрит на меня, как будто вполне возможно, что я в любую секунду брошу все со стойки на пол.

 — Сядь, — говорю я ему.

Он поднимает лапу, чтобы дать пять.

И так каждый раз, черт возьми. Но на сегодня этого достаточно. Лучше, чем ничего. И я не могу устоять перед этой мордашкой. Никогда.

 — Итак? — спрашивает Бриджит. — Какой план, леди? Если он воткнет тебе кольцо в начинку, что ты будешь делать?

Я ополаскиваю в раковине липкие пальцы и задумываюсь. Не буду лгать — я как маленькая школьница, влюбленная в своего первого парня, надеюсь, что он это сделает. Что он захочет это сделать. Однажды.

 — Джимми даже не знает мой размера кольца, Бриджит, — говорю я, отмеряя два стакана муки.

Но подождите.

Когда мы были в постели, он снял мое кольцо и надел его на свой мизинец.

 — Боже мой, да, он знает… — я откусываю сладкий орех пекан.

Бриджит прикусывает язык между зубов, подмигивает, а затем щипает меня за бок.

 — Как думаешь, каково это быть миссис Джеймс Фалькони?

 

 

_______________________________

Примечание:

1 — Каро сироп — это определенная американская марка кукурузного сиропа. Сироп изготовляют из крахмала кукурузы, а используют его в основном в рецептах, когда необходимо предотвратить высыхание пищи и не допустить кристаллизации сахара

Глава 48

Джимми

Наступило утро Дня благодарения. Достав из холодильника птицу, которая всё ещё была твердой, как мрамор, я решил, что всё пропало.

Сейчас на часах 10 утра, а Мэри будет здесь в 4. Чёрт.

Почему на птице нет ни малейшего оттаявшего места? Я был уверен, что к сегодняшнему дню она каким-то образом должна оттаять. Прошло уже два дня с момента покупки. Что, люди по всей Америке начинают размораживать индюков за неделю до праздника?

Я стучу по грудине замороженной индейки. Видимо, да.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — говорю я птице в раковине, включая горячую воду, и от тушки начинает подниматься морозная дымка.

Проклятье.

Хорошо, что «Радость кулинарии»¹ оказалась способной помочь мне даже с этой проблемой.

Кажется, единственное, что спасёт меня от запекания куриных грудок и признания своей неспособности справиться с обыкновенной индейкой, это отметка на обратной стороне книги: НУЖНА ПОМОЩЬ? ЗВОНИТЕ 1-800-БАТТЕРБОЛ.

Что я и делаю. Просто потрясающе, что существует автоматизированное меню, которое, похоже, предназначено для таких горе-поваров, как я.

«Для запекания птицы нажмите или скажите «1». Если птица недоварена — нажмите или скажите «2». Для замороженной птицы нажмите или произнесите «3».

— Черт возьми! Три! — кричу я в телефон. Идет соединение, и в трубке играет рождественская тема Чарли Брауна, пока я жду.

И жду.

Всё ещё ожидая ответа, я накрываю на стол, аккуратно сворачиваю салфетки и кладу столовое серебро в правильном порядке. Я не совсем понимаю, что делать с ложкой, поэтому кладу ее горизонтально над тарелкой. Кажется, я видел такое в ресторанах. Может быть. Неважно. Мне нравится симметрия, и я собираюсь ее использовать. Я изучаю инструкцию на упаковке булочек и пытаюсь понять, как, ради всего святого, я должен готовить их при 375 градусах, в то время как птицу нужно готовить при 450, а картофель при 250.

Что.

За.

Чёрт.

Мне что, потребуется… три печи? Или одна духовка с тремя разными зонами нагрева. Такое вообще возможно?

В этот момент мрачная тема Чарли Брауна замолкает в моем ухе, и на линии раздается щелчок. Сначала я думаю, что звонок был сброшен.

— Привет? — говорю я немного громче, чем необходимо. — Привет? Баттербол, привет?

— Да, привет. Я Эдит. С Днем Благодарения от Баттербол.

— Эдит, — Я беру птицу за ручку на упаковке. — Я облажался.

Из трубки раздается лай собаки.

— Замороженная птица?

— Как после криогенной заморозки. Я не уверен, что это нормально. Может, я случайно купил выставочный образец, вместо настоящей птицы?

Эдит смеется.

— Такого не бывает, дорогой, и ты позвонил в нужное место, — я слышу стук посуды и хихиканье детей на заднем плане. Ого. Видимо, Эдит у себя на кухне отвечает на звонки таких же несчастных, как я. — Когда к вам прибывают гости?

— В четыре, — говорю я ей. — И это действительно очень важно. — Я открываю коробочку с кольцом и кладу ее в миску для фруктов. Это кольцо идеально подойдёт Мэри. Просто чертовски идеально. Два карата в розовом золоте. Лучшее, что есть у Lord’s Jewellers. — Всё должно быть идеально, вплоть до последней детали. Я хочу сделать девушке предложение, Эдит. Я не могу поставить на стол замороженную индейку. Вы понимаете меня?

— Поздравляю! — я слышу звон кубиков льда на том конце провода.

— Спасибо! Вы должны помочь мне. Я не могу приготовить курицу вместо индейки на День благодарения. Думаю, это не очень-то по-американски.

Эдит, однако, крутая, и с уверенностью, которая могла бы вызвать ревность у чертова Джо Монтаны², откашливается и говорит:

— Милый, в этой жизни есть много причин для паники, но замороженная индейка? Это ерунда.

 

***

 

В 14:30 звенит домофон. Я замираю с полотенцем в руках. Это не может быть Мэри. Она, конечно, пунктуальна, но прийти на полтора часа раньше? Это слишком даже для неё. Птица даже нет в духовке. И я не знаю, как сказать ей, что мы не будем есть до девяти.

Вот так Джимми Фалькони готовится ко Дню благодарения.

Я просто надеюсь, после этого она все же останется со мной.

Готовка — это чертова беда, и я до сих пор не решил, как сделать Мэри предложение, поэтому коробка с кольцом всё ещё лежит в миске для фруктов. Я хватаю её и прячу в ящик для салфеток. Подойдя к двери, я разглаживаю рубашку и отряхиваю муку с живота. Нажав кнопку внутренней связи, я говорю: «С Днем благодарения, красавица», и нажимаю на знак «ДВЕРЬ».

Взглянув на себя в зеркало у туалета, я замечаю, что выгляжу… нервным. Отлично. Я нервничаю. Я проверяю, что рукава на рубашке закатаны на одинаковую высоту с обеих сторон, и поправляю фартук. А потом я пытаюсь, черт возьми, успокоиться.

Мое сердце колотится в ушах. Сегодня все поменяется. Все начнётся прямо здесь.

Лифт с грохотом поднимается, жужжит и грохочет и, наконец, звенит, когда достигает моего этажа. Я слышу стук открывающейся двери.

Я расправляю плечи и жажду увидеть Мэри в конце коридора. И в начале нашей совместной жизни. Может, я сделаю ей предложение, когда мы сядем поесть. Или, может быть, когда перейдем к сыру и крекерам. Господи, может мне стоит просто прямо сейчас взять кольцо и встать на колено в дверном проеме.

Но прежде чем я успеваю придумать еще что-то более глупое, я вижу, что ко мне приближается не Мэри. Или Фрэнки. Или даже Майкл.

Это Энни в одиночестве шагает по коридору в своих розовых ботинках, держа в руках лилового жирафа. Её варежки свисают на шнурках из рукавов пальто, одна из них свисает намного ниже другой и почти волочится по полу.

Что ж, неудивительно, Майкл всегда заявляется без предупреждения.

— Привет, Мармеладка, — говорю я и опускаюсь на ее уровень, протягивая руку. Я жду, когда Майкл покажется в конце коридора, но вместо шума его шагов я слышу грохот захлопнувшейся двери лифта.

— Энни? Что происходит?

Но Энни не бежит ко мне и даже не улыбается. Она медленно идет по коридору, оставляя за собой грязный снежный след от ботинок. И только когда она почти вплотную подходит ко мне, то смотрит мне в глаза.

— Что случилось? — я беру ее на руки.

Малышка вытирает нос рукавом, её губы морщатся, а затем начинают дрожать. И слезы начинают течь по её щекам.

 

***

 

Я сажаю Энни на диван, закутав в одеяло, которое сшила моя мама перед своей смертью, и включаю марафон «Как это сделано» в честь Дня благодарения. Наконец, девочка начала улыбаться, наблюдая, как по конвейерной ленте катятся тысячи свежих ягод черники.

Мне с трудом удалось вытянуть из Энни историю о том, что случилось. Сначала она так сильно плакала, что вообще не могла говорить. Но потом она смогла рассказывать мне кусочек за кусочком. Сквозь рыдания я смог разобрать слова «драка» и «деньги». Я подумал, что, может быть, с Майклом что-то случилось, и Энни каким-то образом самостоятельно нашла дорогу сюда. Возможно, он попал в тюрьму из-за вождения в пьяном виде, и женщине, которая проводила время с ним в эти дни, хватило ума привести Энни ко мне. Но я сразу отмел эту мысль. И, наконец, Энни сказала: «Папа ушел».

Чертов гребаный бездельник.

Сдерживая гнев, я встаю и беру мандарин для Энни из вазы с фруктами. Она их очень любит, поэтому я их всегда покупаю. Я сердито вожу пальцем по мягкой и рыхлой кожуре. Сосредотачиваюсь на этой проклятой кожуре, я срываю ее, пытаясь дать выход своей ярости. Затем я снова успокаиваюсь и протягиваю Энни дольку. Я присаживаюсь на корточки перед диваном и проверяю, чтобы она вся была закутана в одеяло.

— Он сказал, когда вернется?

Малышка печально смотрит на меня и качает головой.

— Он только что бросил тебя? На улице?

Она медленно моргает.

— Он нажал на кнопку звонка.

Ярость настолько сильна, что я раздавливаю мандарин, и сок стекает с моего кулака. Когда мои руки попадет этот гребаный кусок дерьма...

Затем я замечаю, что Энни смотрит на меня. Если я разозлюсь, она совсем расклеится. Она похожа на крошечный эмоциональный барометр. Итак, как можно более спокойно я вытираю мандариновый сок со штанов, беру телефон с кофейного столика и отправляю Майклу текстовое сообщение.

 

Где ты, черт возьми?

Нет ответа. Ничего.