Я хочу посмотреть, что у нас получится.

Извини, я испугалась.

Я бы хотела сказать так много, но не знаю как. Не здесь. Не так. Сейчас я могу сказать только это.

Как только я кладу палец на кнопку «ОТПРАВИТЬ», в мою кабинку врывается женщина, ее юбка на половину спущена и нейлон собран на бедрах.

— Извините! — кричит она во все легкие.

И мой телефон падает в унитаз.

***

 

С моим телефоном в пластиковом пакете, который дала мне официантка, мы с Бриджит несемся домой сквозь сугробы. План действий понятен: мешок риса, теплый свет и горстка молитв богам iPhone. Это единственный выход. Но как только мы поднимаемся на лестничную клетку, я чувствую запах роз, пробивающийся даже сквозь аромат тикка-масала.

Я смотрю на Бриджит, думая, что запах исходит от неё. Но она не использует духи с ароматом розы. Я помню, как однажды она сказала, что чувствует себя выставленной в похоронном бюро, если от нее пахнет розами.

Проверяя почтовый ящик, Бриджит болтает об «Old Style» и Человеке-Пескаре, а также о парне Дилане, с которым познакомилась сегодня вечером. Он занимается графическим дизайном и «фактически отращивает бороду для Movember». Когда мы поднимаемся по ступенькам, запах становится сильнее.

— Ты чувствуешь это? Розы?

Бриджит отрывает взгляд от нашего счета за электричество.

— Нет. Я чувствую запах горящих денег. Нам нужно инвестировать в большее количество одеял. Это возмутительно.

Я глубоко вдыхаю. И затем, когда я открываю дверь в наш коридор, то вижу их. Сотни, сотни и сотни роз в вазах, заполнивших коридор вплоть до нашей двери.

Бриджит и я просто стоим не двигаясь, затем я медленно поворачиваюсь к ней. Она смотрит на меня с выражением «я же тебе говорила» на лице. Я становлюсь на колени и беру открытку с ближайшего букета. В ней написано:

Мэри

Дай мне шанс.

Пожалуйста.

Джимми

      

 — Это должно что-то значить! — Бриджит прижимает букет к своей груди. — Я могу продать его на eBay. Знаешь, возможно, это компенсирует счет за электричество.

Розы великолепны, ошеломительны и красивы. Здесь должно быть... Я пытаюсь сделать быстрый расчет. Как минимум десять букетов, по два десятка роз в каждом. Сотни.

Но это еще не все. Перед нашей дверью я вижу «горшок с чикагским золотом», которое просто обожаю. Это 5-галлонное оловянное ведро попкорна Гарретта.

Я заглядываю под крышку и вижу смесь 50/50 карамельной кукурузы и сырной кукурузы. Я хлопаю крышкой вниз.

— Что там? — спрашивает Бриджит, широко раскрыв глаза в ожидании.

— Смесь, — отвечаю я.

Бриджит визжит.

— Я буду подружкой невесты! — она стаскивает свои кожаные перчатки зубами и вонзает руку в карамель.

Срывая свою варежку, я копаюсь в сыре. Нет ничего лучше в мире, чем сыр Гарретта. Мои глаза почти невольно закрываются в каком-то кулинарном оргазме. Я прислоняюсь к двери и беру ещё одну горсть. Я жую и возвращаюсь к реальности. Я достаю маленькую блестящую золотую карточку, украшенную логотипом Гарретта спереди. Это письмо от Джимми. Я помню его почерк по стикерам.

 

Мэри

Сыр и карамель идут вместе.

Как ты и я.

Обед. Завтра. 7. Алинэ.

— «Алинэ»? — говорит Бриджит, её рот полон карамельной кукурузы. — Черт возьми.

Он хотел сбить меня с ног.

Я бы сказала, что уже в воздухе.

 

____________________

Примечания:

1 — Crisco — растительный жир, который можно использовать для кондитерских изделий.

2 — марка пива.

Глава 28

Мэри

 

Я схожу на станции Белмонт¹, затягиваю потуже шарф, прячась от холода, и спускаюсь вниз по кварталу мимо бистро с единственной посетительницей за барной стойкой и окрашенного в салатовый цвет магазина кексов.

Здание Джимми представляет собой кирпичное строение с окнами и пустыми магазинчиками на первом этаже, над которыми виднеются вывески «Лапша TOKYO NOODLE» или «Скоро открытие». Я иду к входной двери. Его входной двери. Это всё его.

У Эрика было достаточно денег. У многих людей есть деньги. Но это совершенно другое. Джимми купил здание, отремонтировал и арендует его, и это более ценно, чем, скажем, иметь пентхаус стоимостью в четыре миллиона долларов на Золотом Побережье. Он отремонтировал старое здание, чтобы оно стало чем-то важным для него и других людей. Он принес пользу всей улице, а не только заботился о собственном благополучии.

Я стою у входа и нервничаю, глядя на звонок. Не успев как следует обдумать, что или как буду говорить Джимми, я нажимаю кнопку номер четыре на домофоне, рядом с которой есть небольшая табличка «Владелец дома». Тут нет даже его имени, просто надпись, сделанная уверенным подчерком, который мне хорошо знаком.

Мое сердце бешено колотится в груди. Несколько машин проезжают позади меня, брызгая слякотью на сугробы.

Никто не отвечает.

Я снова нажимаю на звонок, на этот раз чувствуя себя ещё более взволнованной, потому что теперь точно знаю, чего хочу. Я вечно корила бы себя, если бы не пришла сюда сегодня.

Всё ещё нет ответа. Я выхожу на тротуар и смотрю на его окна. Они все темные. Никого нет дома.

Я достаю маленький бумажный ежедневник и отрываю заднюю страницу, на которой мелким шрифтом напечатан календарь. Выудив ручку со дна кошелька, я стаскиваю колпачок зубами и оставляю записку.

 

Джимми

Возникли проблемы с телефоном. Спасибо за подарки. Я чувствую себя ужасно разбалованной. Увидимся завтра на стадионе. И я согласна поужинать.

Xxoo

Я складываю записку пополам, засовываю в дверь и сгибаю края, чтобы они стали параллельными к двери, как квадратные крылья бумажной бабочки, и Джимми обязательно увидел записку. Я рисую маленькое сердце в правом нижнем углу, а затем ухожу.

Пока я иду обратно к станции, холодный ветер бьет мне в лицо. Мои глаза болят от холода, а выхлоп от проезжающий мимо автобусов окутывает меня как туманное облако. На пешеходном переходе я помогаю невысокому старику с тростью пройти по неровному льду, который еще вчера был слякотью.

Впереди меня грохочет чикагское метро, и я проверяю свой пропуск в кармане, чтобы пройти через турникет. Но вдруг мне в глаза бросается маленький бутик, расположенный справа. У него в витрине стоит два манекена в великолепных коктейльных платьях, которые освещают свисающие с потолка старомодные лампочки, такие же как у Джимми в лифте. Я наблюдаю за входящими в магазин девчонками, одна из которых держит стаканчик из «Starbucks» и смеётся. Снег мягко падает на мои ресницы и щеки, наполняя воздух тем же волшебством, которое было вокруг нас, когда я и Джимми впервые целовались.

На самом деле я уже очень давно не посещала такие магазины. В прошлом году у меня не было причин вообще куда-либо выходить. После того как я ушла от Эрика, я пожертвовала все платья, которые он купил для меня, в проект «Стеклянная туфля»², чтобы девочки могли использовать их для выпускных балов, встреч выпускников или просто походов в кино. Я никогда не думала, что мне снова понадобится коктейльное платье.

До этого момента.

Эти платья в витрине дерзкие и сексуальные. Они не для загородного клуба. К таким платьям больше подходят кожаные манжеты, чем жемчужная нить. Они элегантные. Знойные. Непослушные. Дерзкие. Безумно красивые.

Я открываю дверь магазина, и меня встречает запах дорогих ароматических свечей, мускусных и тёплых. Сандал и сосна. Хаус-музыка звучит из колонок наверху, а девушки-консультанты поворачиваются и улыбаются мне. Одна из них выходит вперед и говорит: «Привет». Камушек пирсинга над её губой блестит на свету.

Я снимаю шапку и варежки и кладу их в сумочку.

— Я хотела бы примерить платье из витрины, если это возможно.

Её глаза немного расширяются, когда она наклоняется, смотря мне в лицо.

— Зелёное?

Я смотрю на платье. На самом деле я имела в виду чёрное. Но зеленый, глубокий и насыщенный зеленый, ещё более дерзкий. Оно без спинки. Это рискованно. Это авантюра.

— Давайте попробуем.

 

____________________

Примечания:

1 — одна из станций наземного метро в Чикаго.

2 — проект «Glass Slipper» — крупнейшая благотворительная организация в США, которая каждую весну раздает сотни платьев для выпускных.

 

 

Глава 29

Джимми

Я приехал в «Алинэ» раньше, чем нужно — в 6:30, но я так нервничаю, что не знал, чем себя занять оставшееся время. Последний раз я так волновался перед свиданием, когда шёл на выпускной с капитаншей команды чирлидерш, чей отец был известен тем, что выводил парней из игры дробовиком, заряженным пулями для медведя. А ведь она мне даже не нравилась. Но в этот раз все по-другому. Это Мэри Монахан заставляет меня понервничать, а в голове всё время крутится: «Она особенная, Джимми Фалькони. Так что не смей облажаться».

Я помылся, побрился и надел свой лучший костюм и туфли. На этот раз я взял Юкон¹ и на секунду осмотрелся, чтобы убедиться, что в салоне чисто и опрятно. Я даже собрал мелочь из подстаканника и убрал её в бардачок. Парковщик у ресторана забирает мои ключи, и я кладу маленькую карточку с номером в карман, где до сих пор хранится записка Мэри с прошлой ночи. Сегодня мы не общались, и поэтому мне довольно тяжело. Мне нравится, что я могу прикоснуться к Мэри в любой момент, но наше расставание дало нам обоим некоторое пространство, чтобы разобраться со своими чувствами. По крайней мере, у меня появилось время тщательно все продумать и сделать так, чтобы у нас с Мэри всё «закрутилось». Для меня важно установить правильный тон, чтобы Мэри поняла, что она не просто очередная девушка.

В глазах официантки у стойки регистрации я вижу хорошо знакомый проблеск узнавания. Но это место чертовски классное, и она достаточно вежлива, чтобы не заострять на этом внимание. Она смотрит в книгу бронирования, а затем на меня.

— Место для двоих на имя Фалькони? — она спрашивает.

Я приглаживаю свой пиджак.

— Да.

На этот раз я воспользовался связями. Обычно бронь в этом месте приходится ждать шесть месяцев, но хозяин — фанат футбола. На самом деле, я здесь никогда не был, но однажды он сказал мне: «Слушай, дружище, если тебе когда-нибудь понадобится столик…»

Итак, сегодня он мне понадобился. Я вытащил карточку защитника, и вот мы здесь. Ну, пока ещё я один здесь. И страшно нервничаю.

— Вас устраивает этот столик? — спрашивает официантка, выдвигая мне стул.

— Полностью, — но я собираюсь сесть с другой стороны, чтобы видеть Мэри, когда она войдёт.

Улыбаясь, официантка выдвигает другой стул, и я сажусь. Затем она аккуратно ставит второй стул на место и уходит.

Передо мной за сверкающими столами под галогенными люстрами собрались самые разные группы людей. Несколько парней среднего возраста разговаривают серьезно и спокойно. Возможно, они обсуждают бизнес или политику. Немного поодаль сидят отец и дочь. Я решил, что они родственники по небольшой идентичной горбинке на носу у каждого из них. За соседним столом пожилая пара. Короткие белые волосы у женщины идеально уложены, и весь ее внешний вид говорит о том, что она заслужила право быть тем, кем захочет.

Один из поваров в белой униформе выходит в зал и начинает сервировать их стол прямо на голом мраморе. Сначала соусами, а потом крошечными размером с палец порциями. Я чертовски загипнотизирован этим. К тому времени, когда повар закончит сервировку, это будет больше похоже на картину Поллака, чем на еду.

Чёрт. Меня только что осенило. Возможно, это место совсем не подойдёт Мэри. «Дай мне пива или убей», — были её слова. А теперь я пригласил её туда, где подают искусство вместо еды.

Шеф-повар что-то говорит об омарах, приготовленных на медленном огне в масле, и о башне из спаржи и трюфелей.

Проклятье. Как я мог так промахнуться. Есть большая разница между желанием побаловать девушку и тем, чтобы заставить ее чувствовать себя не в своей тарелке.

Я потираю лоб. Если Мэри будет хоть немного неловко, мы уберемся отсюда к чёрту. Если ей покажется, что она чувствует себя не на своём месте, то я заставлю ее съесть ребрышки так быстро, что она навсегда забудет о неловкости.

Но тут открывается входная дверь, колышутся длинные темные шторы, и у меня перехватывает дыхание.

Макияж Мэри более насыщенный, чем обычно, а волосы гладкие и красивые, длинные и блестящие. Официантка заходит ей за спину и помогает снять пальто. Я смотрю, как на ее блестящие темные волосы падает свет, когда пальто скользит по её плечам.

— Чёрт, — стону я.

Все в зале замолкают. Падает вилка. Стучит сковорода. Потому что Мэри Монахан — это видение. На ней темно-зеленое атласное платье без спинки, разрез которого выполнен в виде длинной дразнящей буквы V и демонстрирует красивую, элегантную, необычную татуировку и ее обнаженную спину.

Официантка что-то говорит, Мэри поворачивается и идёт ко мне. На ней сексуальные черные туфли на каблуке, а волосы ниспадают на плечи.

Раньше я задавался вопросом, каково это быть в невесомости, каково быть парящим на высоте тысячи миль над землей, где нет никаких правил, где все по-другому и чертовски ново. Где шампанское плавает каплями, а ноги не касаются пола.

Ну, теперь я знаю.

Когда Мэри приближается к столу, я встаю и выдвигаю ей стул. Её тело скользит вдоль моего пиджака, и я чувствую тепло её кожи на своей груди через рубашку. Сегодня она не пахнет кокосом, нет. Это что-то цветочное и тёплое.

— Привет, — говорит она, её голос всё ещё немного хриплый.

Я не могу ничего с собой поделать и провожу рукой по атласной ткани, чувствуя изгиб её тела, пока она садится. Когда Мэри придвигается на стуле, я заглядываю за этот атласный рай и вижу самый верх ее попки, скрытый от мира. Но не от меня.

— Ты выглядишь чертовски эффектно.

Она смотрит на меня через плечо, и я вижу, как её щеки краснеют.

— Это не слишком?

Слишком? Да ладно. А я беспокоился о том, что она почувствует себя не в своей тарелке.

— Ты слышала, как упала вилка, когда ты вошла?

Она застенчиво смотрит в сторону, разворачивая салфетку, пока я сажусь напротив нее.

— Это было случайное совпадение.

Уверен, она осознаёт, какое впечатление производит. И это мне нравится. Мэри — зрелище, которое заставляет раскошелиться и похищает мысли. «Только моя кошечка».

Я не могу оторвать от неё глаз.

— Я думаю об этом каждый раз, когда вижу тебя, но ты действительно самая красивая женщина в мире.

Мэри смущенно закрывает глаза. Спереди её платье выглядит ещё более сексуально, чем сзади, из-за невероятно игривого тонкого кожаного колье. А засос либо зажил, либо она сотворила мега-макияж, потому что я его вообще не вижу. Её шея и грудь — море кремово-белой, идеальной, безупречной кожи. И глубокий вырез, который меня губит.

— Где ты была всю мою жизнь? — говорю я, теряясь в изгибе ее декольте и в том, как этот зеленый цвет платья заставляет её глаза сиять, как настоящие изумруды.

Мэри возится с салфеткой, глядя себе на колени. А потом её глаза встречаются с моими, когда она говорит всего два идеальных слова.

— Ждала тебя.

Да. Сто гребаных тысяч раз. Да.

— Это действительно просто... потрясающе, Джимми, — она оглядывается и, сжимая губы, слегка смеется. — Так необычно.

Я беру её за руку.

— Хозяин однажды сказал мне, что здесь можно играть с едой. Я подумал, что мы можем это сделать, не так ли?

Она сжимает мою руку, и её бедро прижимается к моему под столом. Я вижу, как на её щеках появляется этот знакомый мне розовый румянец.

— Да. Я думаю, что мы определенно можем.

 

***

 

За ужином она рассказывает мне о том, где и как росла. Её воспитывала тетя, которая, по её словам, лесбиянка и считала, что женщинам нужны мужчины так же, как рыбам велосипедные школы.

— Но я думаю, что ты ей понравишься, — она потягивает белое вино из огромного элегантного бокала, который делает ее руки очень сексуальными.

— Да?

Мэри кивает и смотрит на меня сквозь бокал, а её смех отзывается лёгким эхом.

— Она большая фанатка «Медведей». Думаю, она простит тебе то, что ты мужчина, раз уж ты «Медведь».

— А твои родители?

Посмотрев вниз, она поправляет салфетку на коленях.

Чёрт.

— Мне жаль.

Мэри качает головой.

— Нет, нет, — говорит она, касаясь края стола. — Я никогда не знала свою маму. Или отца. — Она вздыхает, и её веки дрожат. — Он был немного похож на Майкла.

— Я понял. Не Человек года?

— Именно. Мне чертовски повезло, что у меня есть тетя, — теперь ее глаза немного блестят. — И я думаю, что Энни чертовски повезло с тобой. Даже если ты настоящая интернет-знаменитость. Твоя страница с тыквами, Джимми. — Она качает головой. — Не совсем то, что я ожидала от футболиста. Твои миниатюрные тыквы заставляют задуматься о ловкости твоих рук.

Мое фырканье заставляет пожилую пару взглянуть на меня.

— Ты следила за мной в Pinterest?

— Я следила за тобой везде.

Вот чёрт. Да. Мне нравится это. Очень.

— Что ж, будем надеяться, что я стою твоих навыков преследования после воскресенья.

Ее глаза становятся серьезными и обеспокоенными.

— Ты правда думаешь, что тебя уволят? Не понимаю, насколько это справедливо. Или возможно.

Я знаю, что это несправедливо, но это более чем возможно.

— Нам просто нужно подождать. Но сейчас не о чем беспокоиться, — говорю я, улыбаясь ей.

У меня большой опыт убеждения людей в том, что всё будет хорошо, когда на самом деле ничего, кроме дерьмовой кучи неприятностей, нам не светит. Такими были почти все напутственные разговоры, которые я произносил в последних пяти играх.

Но Мэри не продолжает эту тему. Мы не зацикливаемся на работе, и я ценю это. Чертовски сильно.

— Если бы ты могла что-нибудь сделать, — спрашиваю я её, когда официант заканчивает расставлять закуски, — что бы это было?

Она задумчиво смотрит на стол, на разбросанные крошечные башенки с едой.

— Я не знаю. — Мэри поднимает на меня глаза. — Я и так очень счастлива. Однако Мэнни ищет партнера для своего спортзала, так что я хотела бы помочь ему с этим. Если бы у меня были деньги.

Боже, тренажерный зал. Кажется, это было так давно, но прошло всего несколько дней. Вот что сделает с парнем резкое и быстрое падение. Искореняет время полностью. И я не против.

— Как насчет тебя? — спрашивает она и накалывает на вилку половину перепелиного яйца.

Она кладет его в рот. Все, что Мэри делает, кажется сексуальнее предыдущего.

— Выиграть Суперкубок и уйти к черту с поля.

Впервые с тех пор, как я ее знаю, она пытается говорить с набитым ртом достаточно долго, чтобы сказать: «Да?»

— Может быть, у нас будут семьи, — добавляю я. — Знаешь. Однажды.

Это как будто застаёт Мэри врасплох. Она промокает губы салфеткой.

— Дети?

— Да. Дети. Может быть. Однажды. Если найду подходящего человека. Однажды, — я смотрю прямо на неё.

Я мог выразиться еще яснее, только если бы выложил слово в Scrabble²или провел пальцем по соусу на тарелке и написал слово «ТЫ». Но Мэри выглядит немного нервной. Так что я сбавляю обороты.

Вскоре один из бизнесменов начинает вести себя агрессивно. Ничего безумного, ничего выходящего из-под контроля, но когда он начинает повышать голос, я смотрю, как Мэри напрягается на стуле и сжимает руки в кулаки на коленях. Её глаза продолжают метаться, широко распахнутые и испуганные. Однако через несколько минут приходит официант и что-то говорит парню на ухо, вероятно: «Это не бар, сэр, и мы просим вас уйти». Парень бьет рукой по столу так сильно, что бокал с вином падает. Чисто рефлекторно я встаю, и мой стул скрипит об пол. Но у официанта все под контролем и парень уходит прежде, чем успевает создать какие-либо проблемы.

Однако, Мэри потрясена. Её вино дрожит в бокале, и она крепко сжимает край стола.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, снова садясь.

Её глаза мечутся от двери ко мне.

— Я просто не могу выносить такие вещи, Джимми. Как будто я замерзаю внутри.

— Гнев, ты имеешь в виду?

Она кивает.

— Гнев, насилие. Преследование, — она дрожит, сильно моргает, а затем поднимает на меня глаза. — Мой бывший был таким. Я не могу этого снова допустить.

Мысль об этом — ей больно, ей грозит опасность — сводит меня с ума. Кем бы он ни был, чертовски хорошо, что его сейчас здесь нет.

— Со мной тебе не о чём беспокоиться, кошечка.

— Я знаю, — мягко говорит она, улыбаясь и поворачивая свой стакан за ножку на четверть оборота. — И я действительно очень рада.

 

***

 

Когда приносят счет, я убеждаюсь, что сумма скрыта за свечой. Что-то мне подсказывает, что Мэри убила бы меня за то, что я потратил такие деньги на обед. Но, насколько мне известно, деньги существуют именно для таких ночей.

Сунув бумажник обратно в куртку, я вытаскиваю белый конверт и протягиваю его ей через стол.

Она кладет на него палец и недоуменно смотрит на меня.

— Что это?

Я пододвигаю его ближе.

— Открой.

На самом деле мне бы очень хотелось, чтобы там были два билета в Белиз, но я не могу провернуть такой фокус до межсезонья, так что пока приходится довольствоваться этим.

Мэри открывает конверт, все время наблюдая за мной, и достает два билета на воскресный матч.

— Приехать к тебе? — её улыбка яркая и широкая.

— Если ты хочешь. Если ты не против.

— Да! — говорит она. — Конечно! Я бы такое ни за что не пропустила.

Она кладет билеты и накрывает мою руку своей.

— Мне правда жаль, что я сбежала, когда у тебя был твой брат. Этому нет оправдания. И мне жаль, что я сломала дверь твоего гаража.

— Подожди, — я похлопываю по пиджаку и нахожу ещё один сюрприз, который приготовил для неё. Вытянув руку через стол, я кладу перед Мэри запасной ключ от своей квартиры и гаража.

Она смотрит на меня, даря дружелюбный взгляд.

— Возьми это. Тебе даже не обязательно использовать его. Но, по крайней мере, он у тебя будет. Хорошо?

Мэри переводит взгляд на стол. Она касается края ключа и кнопки открывателя, просто осторожно проводя кончиком пальца по выступу наверху.

— Я возьму это, — говорит она, беря открыватель для гаража. — Но не ключ.

Ключ остаётся лежать на столе между нами. Мне хочется прижать его к ее ладони, заставить ее оставить его себе, но я этого не делаю. Я беру ключ обратно, кладу в карман и снова протягиваю ей руку.

— По рукам. Итак, вот что будет дальше.

Мэри становится серьезной и кладет билеты себе на колени. Ее грудь поднимается и опускается от нетерпения. Я хочу прикоснуться языком к её ключице. Мне нужны руки на этой коже.

Но нет. Нет. Я помню этот текст, как будто он врезался в мой мозг. Нам нужно сделать шаг назад.

— Мы не будем вместе ложиться в постель. Я собираюсь проводить тебя домой. Я тебя поцелую, прежде чем ты уйдешь. А потом мы увидимся завтра.

Её пальцы прижимаются к моим. Она глубоко вздыхает и кивает.

— Спасибо, — шепчет она. Затем она наклоняется вперед, заставляя свечу мерцать от дыхания. Я смотрю, как ткань её платья шевелится на животе.

Она понятия не имеет, как она меня подавляет. Из-за этого платья я чувствую, что у меня сотрясение мозга.

— Могу я просто спросить, какого цвета нижнее белье на тебе?

Она опускает свои красивые глаза и колеблется.

— Никакого. Что тебе хорошо известно. Потому что я видела, как ты смотрел на моё платье. И здесь нет места для бюстгальтера, так что я голая, как ты понимаешь.

Чёрт возьми.

— Я тебя хочу. Так сильно, — говорю я сквозь рычание, которое, кажется, может исторгнуть из меня только она.

— Джимми, — она слегка наклоняет голову. — Помедленнее.

Боже. Складывая салфетку, я прихожу в себя.

— Я знаю. Со мной всё в порядке. Просто это был момент слабости. Я всего лишь человек.

Мэри улыбается, и я вижу, как её пальцы движутся по краю стола, кончиками заходя за самый угол, точно так же, как когда она касалась меня. Если она хочет двигаться медленно, то пусть будет медленно. Мучительно медленно. Пытки. Я сделаю это. Для неё.

Я встаю и протягиваю руку, и Мэри берет её. Опять же, когда мы уходим, все замолкают.

— Это не имеет ко мне никакого отношения, — шепчу я ей на ухо.

Снаружи я передаю парковщику мою карточку с номером, и он уходит за машиной. Но я замечаю беспокойство в глазах Мэрии. 

— Думаю, я поеду домой на такси. Мы с тобой одни в машине. Мы знаем, как это заканчивается.

Я беру её лицо в ладони и касаюсь пальцами задней части красивой тонкой шеи. Я крепко целую Мэри, и она отвечает мне тем же. Я хочу её. Она нужна мне. Внутри неё, над ней. Где угодно. Но ещё нет. Не сейчас. Мне понадобилось больше самоконтроля, чем я думал, чтобы отпустить ее, но я это сделал. Я отпускаю её, как только такси въезжает на парковку.

— Спасибо, что пришла сегодня вечером. Это было действительно…

Боже, я даже не могу подобрать слова. Потрясающе? Великолепно? Прекрасно? Говорил ли я когда-нибудь вслух слово «прекрасный»? Я открываю Мэри дверь, и она скользит на заднее сиденье.

— Это было прекрасно, — говорит она, заканчивая мое предложение и улыбаясь. — Просто идеально. Увидимся завтра?

— Я буду искать тебя на трибуне. Я буду парнем под номером 6, — говорю я ей, затем закрываю дверь и стучу кулаком по крыше такси.

 

____________________

Примечания:

1 — Yukon — марка внедорожника. Производится компанией General Motors.

2 — Скрэббл — настольная игра, в которой от двух до четырёх играющих соревнуются в образовании слов с использованием буквенных деревянных плиток на доске, разбитой на 225 квадратов. В русскоязычной среде известна также под названиями «Эрудит» или «Словодел».

                                          

Глава 30

Мэри

На моей щеке временная татуировка Bears, а в руке крендель с пармезаном. Я следую за Бриджит по паутине лестниц и туннелей через стадион, пока мы не находим свои места, которые располагаются сразу за местами для игроков «Медведей» в первом ряду. Мы так близко, что, кажется, будто находимся прямо на поле.

— Эх, если бы у меня был мужчина, который хотя бы на половину так меня баловал… — говорит Бриджит, жуя свою ярко-синюю сахарную вату. — Тебе чертовски повезло.

Конечно, я так и не сказала Бриджит и Джимми, что никогда раньше не видела ни одного футбольного матча. Я не знаю вообще ничего об этом виде спорта, что, видимо, делает меня совершенно не американкой, но теперь ничего уже не поделаешь.

— Домашние игры — это отпад. Все игроки надевают эти обтягивающие белые штаны, — Бриджит жует сладкую вату. — Посмотри на эти задницы. Боже.

И правда, вид довольно захватывающий. Но того, кто мне действительно интересен, я пока не вижу. Я осматриваю край поля, по которому слоняется множество крепких и мускулистых мужчин. Некоторые из них растягиваются, другие разговаривают или пьют воду из крошечных стаканчиков. Неподалеку расхаживает Радович. Он в тех же спортивных штанах, но вместо кроссовок сегодня на нем ботинки. Его огромное пальто дополнено меховой шапкой на затылке, отчего лоб выглядит огромным.

— А где Джимми? — спрашиваю я Бриджит.

Она перестает жевать, и сахарная вата облаком вылетает из её рта.

— Ты такая милая. Он большой человек в университетском городке. Ты узнаешь, когда он сюда приедет. Обещаю.

Через несколько секунд предсказание Бриджит подтверждается, поскольку дымовые машины начинают создавать дымку вокруг одного из туннелей, ведущих к полю. Он окружен аркой воздушных шаров, окрашенных в сине-оранжевый цвет «Медведей».

Объявляют одного игрока за другим, и их появление на поле встречается громким ревом, аплодисментами и овациями. А затем диктор произносит: «И номер 6. Защитник Джимми Фалькони!»

Но это объявление не встречает одобрения. Нет. Вместо этого стадион наполняется низким бухуууууу.

Я смотрю на Бриджит.

— Что происходит? Почему они свистят?

Она наклоняется ко мне.

 — Фанаты любят его, когда он побеждает, и ненавидят, когда проигрывает. 

Гнев внутри меня настолько силен, что мне приходится на секунду сесть. Придурки. Семьдесят тысяч придурков.

— Я не смогу на это смотреть.

Но затем Джимми пробегает мимо меня, поднимает глаза и подмигивает. В это мгновение в мире нет никого, кроме него и меня. Он выглядит очаровательным, сексуальным и красивым. И глубоко внутри я чувствую, как какой-то жадный, первобытный уголок моей души говорит: «Этот мужчина мой».

Он исчезает в толпе игроков. Я с трудом сглатываю и проверяю, не потекли ли у меня слюни. К счастью, нет. Пока.

— Успокойся, девочка, — говорит Бриджит, закутываясь в свою куртку. — Мы никуда не пойдем, пока одной из нас не захочется писать так сильно, что будет больно.

 

***

 

Больше всего в этой игре меня поражает шум от столкновения игроков друг с другом. Эта разрушающая кости, разрывающая мышцы, сжимающая лёгкие сила взрослых мужчин, которые бегут на полной скорости, с полным октановым числом тестостерона и сталкиваются друг с другом снова, снова и снова. Бриджит всё пытается объяснить мне правила, но она так увлечена игрой, что не может закончить ни единого содержательного предложения. А я все еще не понимаю, что происходит. Но каждый раз, когда начинается игра, и мужчины врезаются друг в друга, все, о чем я могу думать, — это растяжения, ушибы, переломы костей и разбитые мозги. Но больше всего я беспокоюсь о Джимми.

В какой-то момент, кажется, прошла уже треть всего игрового времени, Джимми возвращается, чтобы сделать бросок. Он жестами что-то показывает очень высокому парню с косами. Но прежде, чем он успевает бросить мяч, парень размером с Халка хватает его так злобно, что кажется, меня вот-вот вырвет.

Но Бриджит говорит, что это игра, это футбол. Так и должно быть.

— Если ты собираешься встречаться с квотербеком, тебе нужно научиться любить эту игру.

Встречаться? Я встречаюсь с Джимми? Я вижу, как он бежит по краю поля, чтобы посовещаться с Вальдесом. Я смотрю на его красивые «булочки» и узкую талию. Затем он снимает шлем и вытирает лицо полотенцем. После чего Джимми находит меня взглядом и улыбается своей фирменной улыбкой «ЭЙ, ДЕВУШКА» прямо мне.

Я сглатываю.

Да. Я встречаюсь с ним. Определенно.

Позже, когда «Джетс» нарушают правила, о чем просвещает меня Бриджит, я сажусь, достаю телефон и гуглю «ПРАВИЛА АМЕРИКАНСКОГО ФУТБОЛА».

И прокручиваю, прокручиваю и прокручиваю ленту.

— Эта игра безумная!

 Я никогда в жизни не видела ничего подобного, кроме одного раза, когда наткнулась в Википедии на статью о Линии наследования британского престола. Но в этот раз всё намного хуже, потому что описание игры настолько переполнено жаргоном, что я вообще ничего не могу понять. А уж тем более найти какой-то смысл в этих диаграммах X и O¹.

Бриджит не обращает внимания на мои слова, потому что прямо перед нами на поле выходят «Медведи». Они занимают позицию — у которой явно есть какое-то официальное название — вдоль воображаемой и, видимо, очень важной линии. Здоровяк Вальдес бросает мяч между своих ног Джимми — это похоже на СОП², говоря языком Кертиса. Повсюду вокруг Джимми игроки начинают врезаться друг в друга.

А потом Джимми вдруг поворачивается с мячом в руке и смотрит на меня. Кажется, время на всей планете останавливается. Будто кто-то нажал на паузу в потоке реальности Netflix. Его глаза встречаются с моими, и я смотрю на него.

«Ты можешь это сделать. Ты знаешь, что можешь это сделать».

Мир внезапно оживает и снова набирает обороты. Джимми держит мяч у груди, а потом каким-то чудом обнаруживает в игроках брешь, через которую бежит. И бежит. И бежит.

Толпа сходит с ума, когда он мчится к финишу. Руки Бриджит взмывают вверх, и случайные незнакомцы повсюду обнимают друг друга с такой безмерной и чистой радостью, что у меня мурашки бегут по коже.

А «Медведи» вырываются вперед. 6:3 — значится на табло.

Толпа вокруг волнуется, а игроки на поле начинают занимать разные позиции. Но меня не интересует происходящее вокруг, потому что все мое внимание сосредоточено на огромном экране в конце стадиона, где в замедленном темпе воспроизводится бег Джимми. Я вижу, как его обалденное тело в белых штанах движется в замедленной съемке. Каждый раз, когда ступня Джимми касается земли, по его бедрам и заднице пробегает рябь. По той заднице, которую я хватала, царапала и сжимала руками.

Потом на поле выбегает довольно опрятный худощавый парень. У него другой шлем, и он выглядит тоньше и короче, чем остальные игроки, и не очень похож на обычного игрока американского футбола. Джимми нет на поле, но он ходит по боковой линии, наполовину накинув шлем. Я не вижу его лица, но могу сказать по его позе, что он нервничает. Его настроение сразу передается мне.

Стройный парень отбивает мяч с маленькой подставки, и тот летит к краю поля. Когда он проходит через большую металлическую букву U, трибуны снова взрываются от радости.

Я смотрю на табло, гордясь собой. Счёт будет 9:3, если за удар дают три очка. Так оно и было, когда это сделали «Джетс».

Но по необъяснимым причинам табло показывает 7:3.

— Какого! Я не понимаю... Удар стоит три очка!

Бриджит поворачивается ко мне с невозмутимым выражением на лице.

— И дополнительное очко неплохо.

— Дополнительное очко?

— Хейооооооо! — говорит она. — Да брось. За минуту до перерыва. Пойдем отольём.

 

***

 

Мы стоим в очереди в туалет возле стойки с жареными колбасками, от которых так хорошо пахнет, что мне приходится вытирать слюну салфеткой, вытащенной из кармана. Очередь огромная, но подвижная. Я смотрю, как мимо нас проходят разные люди в майках разных игроков.

По мере того как мы приближаемся к двери, Бриджит все сильнее сжимает колени, потому что ей очень хочется в туалет — я предупреждала её, чтобы она не пила столько горячего какао. Вдруг я слышу шум позади себя и оборачиваюсь.

Примерно на одну миллисекунду мне кажется, что это Джимми в пальто с фланелевой подкладкой и кепке Carhartt кричит на какого-то незнакомца.

Но это не так.

— Боже ты мой. Это брат Джимми, — шепчу я Бриджит на ухо.

— Черт, этому парню нужно взять несколько занятий по управлению гневом.

Майкл рычит на фаната «Медведей», а его друзья пытаются растащить их в разные стороны. Я замечаю, что парень одет в майку с надписью FALCONI. Тогда все понятно. Я не слышу, что они кричат, но у меня такое чувство, что всё, что говорит Майкл, не попадает в категорию братской любви.

В этот момент Майкл совершает удар кулаком, который, к моему крайнему удивлению, попадает в лицо парня в майке. Парень отшатывается, и из его носа льется струйка крови.

— Чёрт побери, — бормочет Бриджит, крепче сжимая мой локоть своей рукой. — Не вмешивайся.

Но пока Майкл готовится к очередному удару, я понимаю, что сейчас мне нужно беспокоиться совсем не о себе, Джимми или Майкле. Потому что, когда толпа расступается, чтобы освободить место для драки, я замечаю маленькую Энни, стоящую там и наблюдающую за всем этим. В суматохе её отбрасывает в сторону, и она приземляется на твердый, холодный бетон. Она не реагирует на боль, которую испытывает при падении, а просто круглыми глазами смотрит на отца. Фанат «Медведей» наносит прямой удар Майклу в живот, и Майкл кричит: «Ублюдок!» И тогда на глаза Энни наворачиваются слезы.

Я протискиваюсь через толпу, пробираясь сквозь потоки людей, идущих в обоих направлениях, которые в основном обходят драку, хотя некоторые останавливаются, чтобы подзадорить их. Энни находится в центре мира ног, сапог и штанов. Снега и тающего льда, соли и кошачьего туалета. Я становлюсь на колени на холодный бетон и поднимаю её. Когда я обнимаю её, Энни вздрагивает. Затем выражение её глаз смягчается, когда она узнает меня. Придерживая её у себя на бедре, я протягиваю вторую руку, чтобы не подпускать людей, и располагаюсь с ней у вышедшего из строя фонтана с водой.

— Привет, — говорю я. — Ты Энни, верно?

Она кивает.

— Я Мэри. Я видела тебя на днях утром в доме твоего дяди Джимми.

Она вообще не улыбается. Вместо э