Удачи, моя любовь. У тебя всё получится.

Далее следует смайлик. И сердце.

— Хочешь сказать что-нибудь своему дяде? Пожелать ему удачи?

Вот тогда Энни впервые немного улыбается. Она снимает перчатку и твердым крошечным пальцем с немного грязным ногтем нажимает на футбольный смайлик, а затем снова прижимает лицо к моей шее.

 

***

 

Я помню, что после того, как я переехала жить к своей тете, когда мои родители умерли, она всегда готовила печенье, когда мне было грустно. Если я впадала в истерику или плакала из-за чего-то, она говорила: «Ну, теперь ты не можешь плакать, букашечка. У нас же есть овсяное печенье с изюмом. Как насчет его?»

Энни цепляется за меня всю дорогу до парковки и не отпускает, пока я не усаживаю её на переднее сиденье. Стоп. Что, черт возьми, я делаю? Это неправильно. У меня в голове вспыхивает длинный поток новостей об опасности передних сидений для детей. Поэтому я снова беру её и опускаю на сиденье сзади. Она берет панду Фрэнки и сжимает её, но она не пищит. Просто щелкает.

— Это принадлежит моей собаке, — говорю я. — Он тебе обязательно понравится.

Энни с подозрением смотрит на меня. Кажется, она из тех детей, которые теряются в своих мыслях. Может быть, это очень похоже на меня.

— С твоим папой всё будет в порядке. Ему просто нужно разобраться с несколькими вещами.

Я почти уверена в этом так же, как и в тонкостях тюремной системы округа Кук. И, надеюсь, ему обеспечена ночь в вытрезвителе.

Я закрываю пассажирскую дверь и обхожу машину. Энни прижимает панду к груди и смотрит на меня как ястреб. Я запрыгиваю, пристегиваюсь и поворачиваюсь к ней.

— Знаешь, хорошо, что ты была сегодня там, потому что я собиралась пойти домой и испечь печенье.

— Печенье? — говорит Энни, её глаза широко распахиваются, и впервые она выглядит почти счастливой. Я тянусь назад и кладу руку на ее крошечное колено в крошечных грязных колготках.

— Да. С шоколадной крошкой. Что ты скажешь?

Затем я вижу эту очаровательную улыбку. Улыбку, которая действительно так похожа на улыбку Джимми, что захватывает дух. Энни снова сжимает панду, которая на этот раз каким-то чудом немного пищит. Она прижимает игрушку к груди.

— Хорошо? — спрашиваю я, заводя двигатель. — Печенье. Звучит неплохо?

Она сияет.

— Да.

Я включаю двигатель и регулирую зеркало заднего вида, чтобы видеть Энни. Я вспоминаю свое самое первое свидание с Джимми.

— И еще одна маленькая птичка сказала мне, что тебе нравится передача «Как это сделано». Это правда?

Ее глаза загораются и сверкают, и я чувствую что-то, чего никогда раньше не чувствовала — прямо под моим сердцем.

 

***

 

Фрэнки Наклз следует за Энни как её личный сторожевой пес и даже не пытается отобрать у неё панду.

— Ты ему нравишься, — говорю я, наклоняясь, чтобы поставить форму с печеньем в духовку. Она помогла мне сделать их — я всё смешивала, а Энни раскатывала тесто, так что наше печенье представляет собой очаровательно крошечные шарики. Размером с лилипута.

Но Энни не отвечает. Просто улыбается и стоит перед дверцей духовки, наблюдая, как шарики из теста блестят на жаре.

Я устанавливаю таймер, беру Энни за руку и веду в гостиную, где помогаю ей лечь на диван. Под своими ладонями я чувствую её тощее тело. Даже её ребра. У нее нет ни грамма лишнего жира. В этом возрасте я была такой пухлой, что когда села на дверцу посудомоечной машины, то сломала её. Но Энни просто перышко. Я не стала снимать с нее сапоги, потому что здесь холодно, а теперь беру одеяло со спинки дивана и закутываю её в него. Я снимаю с неё сапоги, и Энни автоматически поджимает ноги и дрожит.

Я вспоминаю, что моя тетя делала в очень холодные дни, когда я долго играла на улице. Я провожу руками вверх и вниз по её рукам, чтобы немного разогреть их. Сначала Энни напряжённая, как доска, но постепенно начинает расслабляться и немного улыбаться. В этот момент Фрэнки подскакивает к ней и подносит нос к её лицу для поцелуя. Из-за внезапного разряда статического электричества происходит щелчок, который вырывается в воздух. Фрэнки смотрит на нее, она смотрит на Фрэнки, и он чихает ей прямо в лицо.

Смех Энни прекрасен, заразителен и чист. И это заставляет Фрэнки лизать её ещё сильнее. Дюйм за дюймом, всё лицо, нос, веки. Когда он доходит до её ушей, Энни взвизгивает во все горло и плюхается на меня, хихикая так сильно, что едва может дышать.

Она бросает панду и обнимает Фрэнки за бочкообразную грудь. Он смотрит на меня с выражением: «Ну, вот и все, мама Мэри! Теперь я могу умереть счастливым!» А потом немного разворачивается, подставляя Энни живот.

У меня в кармане гудит телефон, и пока Энни занята с Фрэнки, я пользуюсь случаем, чтобы взглянуть на него. Это Джимми отвечает мне.

 

Она в порядке?

Он ублюдок.

Я делаю быстрый снимок, на котором она обнимает Фрэнки, и подписываю: «Все в порядке!» Я вижу, как он печатает, а потом приходит сообщение:

 

Большое спасибо, Мэри.

Чёрт.

Ты выиграл?