Появился он спустя полчаса. В руках держал две железные миски.

— Держите. — и он со счастливой улыбкой протянул миску Василию. Василий молча взял предложенную еду и взглянул на содержимое. В миске находилась неприятная субстанция, отдалённо напоминающая кашу, цвета детской неожиданности. Он недоуменно посмотрел на Петровича. Тот быстро уплетал свою порцию алюминиевой ложкой. Василию стало муторно. К горлу подкатил неприятный комок.

— Что это?

— Каша. Морковная. Со специями. — облизывая ложку выдал ответ филолог. — А вы почему не едите?

— Аппетита нет. — и Василий протянул свою порцию Петровичу.

— Мне? — жалостливым голосом спросил филолог.

И получив кроткий кивок головой быстро схватил миску и принялся поглощать содержимое.

Василий смотрел на филолога, на быстро мелькающую ложку и думал о доме: «Как там его супруга? Как дела на стройке? Эх задвижки импортные на улице остались. Дождь обещали. А бригадир Михалыч про них поди забыл? И телефона нет предупредить». Ему стало тоскливо. Хотелось поднять голову к верху и завыть. Василий посмотрел на потолок. Грубые доски. Щели, паутина. На свисающей паутинке болтался сухой трупик мухи. На Василия нахлынули воспоминания. Он понял, что бессмысленно прожигал жизнь. Топил ее в хмельном тумане. Ругался с женой после банкетов. Поздно возвращался домой. А теперь он тут, под охраной рослых зайцев. Василий молча уставился в угол. Из его карих глаз медленно скатилась скупая мужская слеза.

— Вы батенька поспите. Оно и отпустит. — услышал он ласковый голос филолога.

Василий молча опустился на полушку, набитую сеном, и провалился в глубокий сон без сновидений. Больше похожий на глубокий обморок.

Наступило утро. Дверь барака открылась, и зайцы погнали людей на уборку снега. Василий крепко спал. Он завернулся в тулуп и поджал ноги под себя. Ни криков, ни шума он не слышал. Проснулся прораб от грубых толчков в бок. С трудом разлепив глаза Василий увидел перед собой улыбающегося Петровича. Но голове малоразмерная шапка, а на худых плечах накинута почти новая фуфайка. Размер явно великоват. В незамысловатый гардероб уместились бы как минимум два Петровича. Но он не замечал этого. Лицо светилось от счастья.

— Ты чего такой весёлый. — закрыв глаза спросил Василий.

— Новый день настал, я живой. И одежу новую приобрел.

— Молодец. — засыпая ответил Василий.

— Вась, вставай. Побудка работать пора.   NNNNNN

— Чтоб этих зайцев волки съели. — пробормотал Василий и, сел на лавку.

К ним подскакал рослый заяц.

— Бездельники, прожигатели, никчемные дети Адама. А ну встали и бегом на уборку снега!

— Идем, бежим. — согласился с ним Петрович.

— Давайте, не будем гневить власть. — обратился он к Василию и помог ему подняться.

— А ты. — и рослый заяц указал варежкой на прораба — за мной.

— Да помилуйте, гражданин начальник. — взмолился Петрович, — мы работать идем. Двойную норму справим.

— Двойною это хорошо. — расплылся в улыбке заяц. — Ты иди работай, родной.

— А ты. — и он повернулся к Василию, — за мной.

Ушастый, развернувшись поскакал из барака.

— Не волнуйся за меня, Петрович. Спасибо тебе. — Василий направился за зайцем.

— За что, Вась?

— За человечность. — не оборачиваясь выкрикнул тот и вышел на улицу.

— Храни тебя Бог. — прошептал Петрович и сгорбившись, шаркающей проходкой направился за ним.

Василий в сопровождении рослого зайца подошел к избе. Большие бревна, поросшие мхом. Маленькое окошко. Из кирпичной трубы легким облаком поднимался дым. На входной двери красовались две перекрещенные морковки на фоне капустного листа. Заяц, открыв дверь шагнул во внутрь. Дверь громко захлопнулась за ним. Но тут же открылась. Показалась заячья голова.

— Заходи. — произнесла она и снова исчезла.

Василий, отряхнув сапоги от снега, открыл дверь и шагнул в избу. Он оказался в хорошо протопленном помещении. В двух шагах от входа красовалась самая настоящая русская печь. Лежанка на печи задернута серой материей. Из-под неё торчал кусок цветастого матраса. На стене висит плакат: "человека - обществу, мужа - семье". По среди избы стоял дубовый стол, а за ним пожилой заяц. Над ним красовался белая картонка с нарисованным графиком. "Показатель уборки снега". Гласила надпись над ним. Стрелка графика неумолимо двигалась вверх.

Шерсть у зайца за столом торчала скомканными пучками. На носу очки, с квадратными стеклами. Зубы крупные, но сильно сточенные. Заяц держал в лапах бумажную картонку и внимательно вчитывался в текст на ней.

— Василий? Спросил он, не прерывая чтения.

— Да, верно.

— Руководитель?

— Не понял?