Доминируемые знания, или Незамеченная реальность

 

Ориентация на поведение большинства - простейший способ порождения ценностей. Но благодаря языку и речи возникают куда более сложные механизмы аналогичного характера. Ребёнку достаточно теперь просто слышать, о чём говорят взрослые, и то, о чём они говорят чаще всего и с б о льшим энтузиазмом, отмечается им как ценное. За счёт языка становится возможным порождение ценностей на основе оценки уже не реального поведения людей, а на основе их рассказов об их поведении - в связи с чем реальность такого поведения становится более зыбкой.

Люди рассказывают друг другу истории, и эти истории начинают жить своей жизнью. Со временем они складываются в концепции, в коллективные представления, и уже они, эти абстрактные сущности, становятся ориентирами, направляющими человеческое поведение: если о чём-то говорят много и особенно если об этом говорят с придыханием, - то для человека, находящегося в пространстве этих текстов, их содержание приобретает значение ценности. Или как минимум становится тем, о чём также надо говорить много и с придыханием. А главный нюанс в том, что в некоторых случаях всё это пространство текстов, обладая даже поистине колоссальными масштабами, в действительности может не отображать реального положения дел. Вообще никак. Люди начинают говорить о том, о чём принято говорить, или, как минимум, говорить об этом так, как говорить принято (Фуко, 2004, с. 227; Куликова и др., 2015, с.10). И уж, конечно, они начинают умалчивать о том, что противоречит сложившемуся массиву текстов (культуре); возникает то, о чём принято не говорить (Фуко, 1996, с. 51), вследствие чего оно становится одновременно и постыдным (или смешным), так как свидетельствует о неспособности человека соответствовать культурным требованиям.

Так представления о действительности отрываются от самой действительности, а ценностью становится то, о чём принято говорить. Здесь важно именно то, что реальная жизнь людей, обменивающихся культурными текстами, порой может сильно расходиться с содержанием этих текстов. Это ещё один путь возникновения предписаний - культурных категорий, согласно которым всё должно быть. Хотя в действительности всё может происходить совсем наоборот.

Элементарная иллюстрация этого - публичные описания новоиспечённой матерью своего младенца, сопровождаемые высказываниями в духе "моё счастье" или "цветы жизни", хотя на самом деле никаких подобных чувств она может и не испытывать; просто так принято говорить в подобной ситуации. Или сюжет в национальных СМИ в условиях демографического кризиса, где рождение женщиной сразу четверых детей обыгрывается радостным заголовком "Счастья много не бывает", хотя, как известно социологам, рождение каждого следующего ребёнка ведёт семью к черте бедности, да и в целом количество детей напрямую соотносится со снижением уровня счастья (см. об этом дальше). Или пример с молодой девочкой, которая всего через год замужества активно размышляет о разводе, ведь муж уже дважды бил её, да и секс с ним не так част, как ей нужно, и вообще всё плохо, - но при этом в Instagram она регулярно размещает снимки их целующихся с непременным тегом #любовь.

Несовпадение текстов, выражаемых публично, с реальными практиками ведёт к тому, что настоящее положение дел оказывается скрытым от других, погребённым под толщей публичных текстов. Исходя из всего этого, можно разделить знания на те, которые считаются желательными в данной культуре, так как вписываются в её представления, подтверждают их и тем самым стимулируют дальнейшее движение в этом русле, и на те знания, которые оказываются в данной культуре нежелательными, так как противоречат её представлениям о должном и тем самым как бы вскрывают альтернативной пласт реальности, где всё во многом не так, как принято считать (Коллинз, 2004, с. 459).

Если первые знания склонны петь оды сложившейся культуре, то во втором случае они обнаруживают отрицательные её аспекты и даже такие, которые прямо противоречат знаниям первого типа. Таким образом, знания второго типа угрожают знаниям первого, а значит, и самой культуре - они способны расшатать её основание, поставив его под сомнение. Прокультурное знание оказывается наиболее распространённым, так как за его трансляцию отвечает множество механизмов (см. выше "Трансляторы культуры") в том числе и основная масса людей, которые, находясь в пространстве этих прокультурных текстов, сами начинают распространять их между собой.

Контркультурное же знание (содержащее негативную информацию о господствующей культуре либо даже обвиняющее часть прокультурных знаний в фиктивности) оказывается вытеснено на задворки общественного сознания и просто придавлено массивом конкурирующего, но общепринятого прокультурного знания. По причине противостояния между этими двумя типами знаний (и явного преобладания одного из них) можно классифицировать их как доминирующее и доминируемое.

Доминирующее знание - это знание, которое считается "само собой разумеющимся" (Бергер, Лукман, с. 110), широко распространённое, общеизвестное, это первое, что приходит на ум о том или ином явлении почти каждому представителю данной культуры; это то, что принято говорить о чём-либо, а, следовательно, и думать.

Доминируемое знание - это знание, вытесненное из общественного сознания в силу его противоречия знанию доминирующему, это то, что вспомнят и скажут о каком-либо явлении в последнюю очередь, либо не скажут совсем, а если и скажут, то при этом, возможно, улыбнутся, потому что это действительно будет похоже на шутку - но на шутку почему-то многим понятную. Доминируемое знание признано нежелательным с точки зрения идеалов господствующей культуры, и потому оказывается замолчанным; это также то, о чём могут возмущённо сказать "неправда" и не поверить. В общем, доминируемое знание - это всё то, о чём либо не принято говорить, либо даже принято не говорить. Хотя это и имеет место быть. В своём противоречии "общеизвестным вещам" доминируемое знание сближается с понятием ереси. Социологи, называя случаи проявления доминируемого знания "маргинальными ситуациями" или "ночной стороной" человеческой жизни (Бергер, Лукман с. 161), отмечают, что это знание непременно угрожает сложившемуся социальному порядку, рискуя вскрыть его фиктивную природу.

В этом смысле, культура и её нормы - "своего рода блеф" (Курпатов, 2018, с. 181) или даже фарс: когда принято демонстрировать и говорить одно, а делать или же чувствовать при этом - можно совсем другое. Социологии прекрасно известно, что публично люди склонны утверждать то, что, по их мнению, будет принято положительно (Зосименко, с. 163). Благодаря этому общепринятая информация нарастает, как снежный ком, и уже другие люди, оказавшиеся в пространстве этих текстов, также подпадают под их влияние, начиная транслировать те же смыслы вокруг, так как на фоне большинства не хотят выделяться с собственным мнением, которое их всё больше смущает (становится постыдным). Общественное мнение имеет особенность подчинять и изменять мнения отдельных индивидов (Зосименко, с. 162).

Да, в известной степени культура требует от нас неправды - когда мы не справляемся со всем грузом её предписаний, нам не остаётся ничего другого, кроме как лгать (ну или заниматься самообманом), транслируя вокруг общепринятые и одобряемые образцы. И от этого доминирующее знание становится лишь могущественнее, подавляя малейшее разнообразие и свободомыслие. Уникальный индивид со своими желаниями и взглядами, попавший под пресс доминирующего знания, вскидывает руки и сдаётся без боя, отдаётся потоку и плывёт по течению (Ортега-и-Гассет, с. 48). Такой механизм усиления доминирующего знания в социологии называется "спиралью молчания" (Ноэль-Нойман, 1996): если нам кажется, что мы в меньшинстве, то выбираем молчание; то же самое делают и многие другие, разделяющие нашу позицию, и в итоге это может создать иллюзию не просто говорящего большинства, но и чуть ли не тотального единогласия. Хотя в действительности говорящим может оказаться совсем не большинство, а лишь те, кто нашёл поддержку со стороны господствующей культуры и потому осмелился говорить.

Элементарный пример: под публикацией об исследовании, показавшем, что рождение ребёнка делает людей несчастнее, с большей вероятностью отпишутся те, кто будет утверждать, что это неправда, что "вот меня дети сделали счастливым"; люди же, согласные с выводами исследования и знающие это по собственному опыту, почти наверняка промолчат (к примеру, на форумах матери порой жалуются, как окружение сразу же набрасывается на них, стоит им только признаться в своей послеродовой депрессии). Можно сказать, так рождается тирания кажущегося большинства. Основная масса может просто умалчивать своё реальное мнение, ориентируясь на говорящих, и потому возникает парадокс: являясь молчаливым большинством, мы мним себя меньшинством.

 

Вся эта система строится на базовой потребности индивида в идентичности с группой, на потребности соответствовать большинству, а следовательно, и на необходимости признания его взглядов и ценностей - хотя бы на формальном, декларируемом уровне (то, о чём принято говорить). Идентификация позволяет человеку зафиксировать своё место в обществе и культуре и потому ощущать себя защищённым (Александров, Александрова, с. 24). Потребность в идентичности, таким образом, обслуживается механизмами конформности, подчинения группе. Люди действительно будут говорить о себе (и даже думать так), как велят культурные установки.

Представляя гипотетическую ситуацию с проявлением несправедливости, люди почти единогласно заявляют, что восстанут против, но стоит им реально столкнуться с таким сценарием, так лишь 20% ведут себя согласно исходным заявлениям (Зимбардо, 2019, с. 15). Большое расхождение между высказываемыми установками и реальным поведением людей неоднократно подтверждено в исследованиях (LaPiere, 1934; Wicker, 1971): на словах люди выказывают приверженность определённым взглядам, а на практике нарушают их. То, что люди говорят, - это часто не то, что они делают.

В исследовательской психологии из этого вытекает глобальная дилемма: опросники выявляют лишь доминирующее знание (предписания, культурные императивы), тогда как доминируемое знание выявляется реальным поведением. Поэтому требование вербальных отчётов - это способ оценить лишь культурные установки как таковые, "то, о чём принято говорить", что слабо связано с тем, как люди ведут себя в реальной ситуации.

На практике это выглядит так.

 - Нет, вообще я против измен, - говорит Таня, лёжа рядом и задумчиво теребя волосы на моей груди, - Но знал бы ты, как муж со мной обращается... То не осуждал бы.

 - Да я и не осуждаю, - улыбаюсь я и обнимаю крепче.

С собственных признаний Тани, я был минимум третьим её любовником в этом браке. Но при этом она - против измен. Вот за эту принципиальную позицию её и любил.

 

Культурные предписания, являясь материалом для самоидентификации масс, в итоге превращаются в своеобразную священную реликвию, жить в соответствии с которой не обязательно, а вот отстаивать её (хотя бы на словах) - долг каждого.

 

"Люди так охотно сражаются за религию и так неохотно живут по её предписаниям" (Лихтенберг, с. 79).

Доминирующие знания заставляют видеть действительность по-особому, в искажённом свете; они становятся набором шаблонов, через которые человек смотрит на мир. Погружённые в пространство культурных текстов, мы используем их терминологический инструментарий для описания себя самих как якобы уже удовлетворяющих всем требованиям. С детства мы встречаемся с культурным предписанием быть честными и справедливыми, и мы легко перенимаем эти ориентиры для самоописания: отныне мы - честные и справедливые. Если мы не говорим так о себе прямо, то как минимум думаем так. И даже притом, что зачастую говорим неправду и судим в пользу себя. Так предписания становятся описаниями, то есть происходит разворот в этой трансформации.

Культура склоняет нас видеть себя исключительно с позиции её предписаний, игнорируя реальное положение дел, в результате чего мы, безусловно, выглядим лучше. Иллюзия соответствия для нас становится важнее реальности. Даже отбывающие срок за убийство считают себя честнее, умнее, сострадательнее, чем большинство прочих заключённых (Sedikides et al., 2014). Невозможно найти подлеца, который бы считал себя подлецом. Мы любим говорить так, как принято, как одобрено культурой. И мыслим себя мы тоже в этих категориях.

Вспоминаю подругу - кроткую, маленькую юристку, которая иногда делилась со мной вестями с любовного фронта. То есть в действительности делилась часто, потому что событий было на удивление много. То не получилось заняться любовью с одним героем, так как у него не оказалось презерватива; то сорвалось занятие любовью с другим героем, потому что его настиг приступ мужского бессилия; то она буквально сбежала от другого, так как в решающий момент тот повёл себя неадекватно (больно укусил за плечо и начал мяукать, прося наказания) - и таких историй набралось буквально за полгода. Когда она снова делилась о новом парне и сетовала, что он оказался слишком робким после трёх свиданий, я посоветовал ей просто прямо пригласить его к себе. Реакция была мгновенной: "Я не такая! Думаешь, мне только это и нужно?!"

На фоне всех рассказанных историй, самоописание ничуть не шелохнулось. Всё рассказанное воспринималось ею же лишь набором случайных ситуаций, не содержащим ничего общего в своём основании, а потому можно было продолжать описывать себя с позиций культурных норм.

Ещё одна подруга рассказывала мне и друзьям, как на вчерашней вечеринке встретила интересного мужчину, который почти сразу предложил поехать к нему. Конечно же, как гордая девушка она дала ему от ворот поворот, потому что ей нужно только, "чтобы всё было серьёзно", и отношения на одну ночь неинтересны. Я слушал этот рассказ с улыбкой, так как она уже больше месяца рвалась приехать ко мне и даже рассказывала, что бы хотела, чтобы я с ней сделал. Но в её самоописании перед друзьями, безусловно, раскрывается и то, как она действительно себя воспринимала.

Или другой пример использования общепринятого культурного инструментария для самоописания: в обществе, называемом православным (то самое "так принято говорить"), индивид склонен и себя считать православным ("так принято думать"), хотя в действительности не знает краеугольных характеристик православия и не может назвать его отличий от католицизма, протестантизма или язычества (Смирнов, 2013, с. 45), то есть по факту, он может являться язычником ровно настолько же, насколько и православным (там же, с. 45; Адоньева, Олсон, 2016, с. 108, 284), просто определяет себя через православие, потому что "так принято", "так все говорят", т.е. доминирующее знание. Социология же сообщает, что реальных православных (а не мнимых, которые себя лишь таковыми считают) в России очень и очень мало (Андреева, 2008, с. 70).

Заполняя анкеты сайтов знакомств, большинство американцев указывает, что для них совершенно не принципиальна раса возможного партнёра (доминирующее знание - идеология толерантности), тогда как в действительности страницы афроамериканцев по популярности уступают страницам европеоидов (Rudder, 2014). Наша любовь с детства описывать себя в ключе культурных веяний приводит к тому, что в действительности мы знаем себя очень плохо: мы не знаем, что нам по-настоящему нравится, не знаем свои глубинные мотивы, не знаем, что нами движет и в каком направлении. Мы становимся загадкой для себя.

В юности я считал стереотипы о блондинках несуразицей, а потому был искренне уверен, что цвет женских волос не имеет для меня значения. Но однажды в гости пришла белокурая подруга и, порывшись в моих переписках на сайте знакомств, тревожно сообщила:

 - Тебе нравятся брюнетки...

Сначала я рассмеялся, но, просмотрев несколько десятков собственных переписок, действительно понял: блондинок там почти нет. И даже сейчас, когда мне уже 36, могу ручаться - светловолосых женщин в моём богатом окружении немного. Стереотип стал тому виной или нет, но факт остаётся фактом: я заблуждался насчёт собственных предпочтений.

Об этом же говорит Дэн Слэйтер в книге "Любовь в эпоху алгоритмов" (Slater, 2013). Первые сервисы онлайн-знакомств пытались подбирать пары для своих клиентов, исходя из скрупулёзного анализа их предпочтений, указанных в анкете, то есть отталкиваясь от всего того, что пользователи сами о себе сообщили ("мне нравятся такие-то женщины, с такими-то характеристиками"). Но эта затея провалилась, и, видимо, именно по этой причине: люди не знают своих настоящих предпочтений, они не знают себя. Как показал дальнейший анализ, все указанные пользователями критерии выбора партнёра (возраст, религия, цвет волос и т.д.) в итоге оказывались совсем не принципиальными, и на деле люди интересовались совсем другими типажами партнёров. "Мы заметили, что люди очень часто нарушают собственные правила, - признавался директор по алгоритмическому поиску сервиса онлайн-знакомств "Match.com". - Когда видишь проявление привычек - реальное поведение на сайте, - то понимаешь, что они очень далеко отходят от декларированных ими же идеалов" (цит. по Ансари, Клиненберг, с. 103).

Исследования в рамках нейронаук ещё в конце прошлого века показали, что многие свои действия человек склонен объяснять в действительности совершенно случайным образом. Когда испытуемому сверхбыстрым способом показывали слово "Иди", так что он даже не успевал его осознать, он тут же вставал и шёл. На вопрос, куда направился, человек отвечал: "домой за "Кока-колой" (Gazzaniga, 1985, p. 72). В экспериментах люди использовали любую подручную информацию, чтобы объяснить своё поведение, которое в действительности было задано исследователями. В итоге это натолкнуло учёных на мысль о существовании особой инстанции в психике, которая была названа интерпретатором. "Он постоянно объясняет мир, используя данные, которыми обладает в текущем состоянии, и стимулы из внешней среды. Объяснения интерпретатора хороши ровно настолько, насколько верна информация, которую он получает" (Газзанига, 2017, с. 128).

Но лучше случайной информации для объяснения собственного поведения может быть только культура. Культура как набор связных текстов, в которые человек погружен с самого рождения, где пусть и туманно, но всё же озвучено, что и как должно происходить, кто и к чему должен стремиться, что такое хорошо и что такое плохо. Культура в этом плане очень удобна, она вполне очевидна и, главное, неслучайна; культура "уменьшает фактор случайности в человеческом существовании путём придания некоторым видам выбора предпочтительности перед другими" (Фурс, 2005, с. 22). Неудивительно, что именно к культурным нормам порой обращается человек, чтобы объяснить какие-то постыдные аспекты своего поведения ("хотел, как лучше", "старался для всех", "во имя Господа" и т.д.). Стремление объяснить всякий свой поступок с позиции культурных норм демонстрирует как раз репрессивный их аспект: соблюдение норм неосознанно понимается обязательным.

 

У людей есть ошибочное представление, будто нормы - это нечто такое, согласно чему все живут. Но это не так. В действительности, нормы - это не то, что соблюдается всеми, а то, отклонение от чего всем приходится скрывать. Даже от самих себя. Вероятно, именно потому людям так интересны скандалы со знаменитостями - все эти измены, внебрачные дети и прочие выходки, считающиеся аморальными, - что в них они находят успокаивающее подтверждение нормальности собственных огрехов. Видя, что и другие где-то оступаются, человеку становится легче, и он может на время выдохнуть.

Как замечают философы, нормы - в известной степени иллюзия (Руднев, 2005, с. 25), и потому вести себя прилично - значит пребывать в иллюзии (там же, с. 13). "Будучи в здравом рассудке, невозможно существовать в современном мире и не понимать относительности всех моральных, политических, философских убеждений" (Бергер, 1996, с. 53).

Что интересно, термины "личное" и "неприличное" не зря оказываются близкими по смыслу - это то, о чём принято не говорить. Когда человек желает скрыть что-то, о чём говорить не принято (неприятно), ссылается на то, что "это личное". Говорить можно только об общественном (публичном), что позволено всем, касается всех. Таким образом, личное изначально будто бы признаётся постыдным, уравнивается с ним, с неприличным. Личное отвергается и признаётся чем-то несвойственным большинству - хотя это неправда, ведь личное как раз свойственно всем. Отсюда можно сделать вывод, что личное, это просто нечто, о чём принято умалчивать; личное оказывается откровенно доминируемым знанием в противовес публичному, доминирующему знанию, о котором говорить можно и даже нужно, чтобы усиливать эту разницу (Ушакин, 2007, с. 31).

Помню немало моментов с друзьями/подругами, когда спрашивал насчёт гипотетической возможности, что вдруг все начнут читать мысли друг друга, как если бы у всех появился миелофон Алисы Селезнёвой, и как все пугались этой возможности: они заранее стыдились вероятности обнародования собственных мыслей, поскольку считали их несвойственными большинству и потому постыдными. Так и работает механизм доминирующего знания, повелевающий стыдиться и умалчивать то, что реально происходит в нашей жизни, взамен этого выдавая в публичное пространство лишь то, что одобрено и принято к распространению. Так, через стыд, доминирующие знания и становятся таковыми - потому что мы принуждаемся молчать. Стыд оказывается репрессивным механизмом подчинения культуре (Ушакин, 2007, с. 30).

Данный аспект хорошо раскрывается на примере мастурбации - так делают все, но при этом они тщательно это скрывают, будто этого не делает никто. По данным разных исследований, это практикуют 60-96% мужчин и 45-79% женщин, а учитывая пикантность темы, цифры должны быть ещё больше (Кон, 2006). Здесь вскрывается суть культуры как фарса - все делают, но молчат. Если в юности мы ещё плохо осведомлены и уверены, что так действительно делаем только мы, и потому стыдимся своей "ненормальности", то уже и будучи взрослыми мы продолжаем этого стыдиться, хотя теперь и знаем, что так делают все - то есть просто начинаем разыгрывать общепринятый фарс.

Культурные предписания учат нас "жить с собой как с чужим, игнорировать и подавлять личные (не социальные) потребности собственной души, убегать от этих потребностей, знать меньше всего о том, что наиболее значимо. В результате главнейшие человеческие ценности оказываются ввергнутыми в подземелье бессильного субъективизма, а жизнь - в ужасную пустыню хронической вины" (Рэнд, 2011, с. 12).

Что значит стыдиться собственных мыслей? Это значит не принимать часть себя и прятать её от других. Такое положение дел может быть обусловлено только наличием некоего внешнего плана, с которым мы постоянно сверяемся и которому, конечно, постоянно же не соответствуем. Потому нам не остаётся ничего другого, как изгонять из себя личное и признавать лишь публичное (Ушакин, 2007, с. 44).

Через фильтры доминирующего знания человек воспринимает всю действительность: он видит только то, что принято видеть, и не замечает остального, из бесчисленного количества подробностей он воспринимает только важные с точки зрения своей культуры (Бергер, 1996, с. 58). Но эту систему очень легко нарушить - достаточно просто начать говорить. Говорить о том, что противоречит доминирующему знанию, о тех реальных фактах, которые им игнорируются и замалчиваются. Стоит только начать говорить, освещая какой-нибудь непопулярный тезис, так люди тут же начнут замечать, что это действительно имеет место. Хотя до этого никогда не замечали. Как говорил Фуко, неназванное - не существует.

Чтобы со всей наглядностью понять работу доминирующего знания, давайте попробуем посмотреть на этот график от ресурса "PornHub", где показаны предпочтения женщин и мужчин в просмотре порно. Пробегитесь глазами по категориям, которые выбирает тот или иной пол, и сравните их.

 

 

В целом мы все увидим одно и то же, но различия же проявятся при попытке как-то систематизировать эти данные. Каждый увидит то, что склонен видеть. К примеру, феминистки в первую очередь обращают внимание, что женщины больше любят гомосексуальное порно (мужское или женское), а не гетеросексуальное - сторонницы феминизма объясняют это тем, что в реальности женщине сложно взаимодействовать с мужчиной, даже в сексе.

Но вот то, чего почти наверняка никто не заметит, - это тот факт, что женщины предпочитают категорию "жёсткое порно" гораздо больше, чем мужчины.

Бывший аналитик компании "Google" Стивенс-Давидовиц утверждает: "одним из наиболее частых женских запросов является жанр порнографии, который – я предупреждаю вас – смутит и обеспокоит многих читателей: секс с насилием в отношении женщин. По меньшей мере 25 % дам ищут порно, связанное с болью и/или унижением женщины - например, "болезненный анальный секс с рыданиями", "публичное унижение" и "экстремально жестокая групповуха". Пять процентов ищут насильственный секс - "изнасилование" или "секс по принуждению", - хотя эти видео запрещены на PornHub. И количество подобных поисковых запросов у женщин как минимум в два раза больше, чем у мужчин. Если имеется порно, в котором насилие совершалось в отношении женщины, мой анализ данных показывает: почти всегда к нему обращается намного больше женщин, чем мужчин" (Стивенс-Давидовиц, с. 15).

В лидеры запросов и просмотров у женщин непременно входят такие категории, как "rough sex" (жёсткий секс), "double penetration" (двойное проникновение), "threesome" (секс втроём), "gangbang" (групповой секс, как правило, одной женщины со многими мужчинами) и даже "rough gangbang" (жёсткий групповой секс). В то время как у мужчин запрос на тему "rough sex" не входит даже в ТОП-25. Тем более уж там не встречается такая экстремальная штука, как "rough gangbang".

Дело в том, что поскольку в нашей культуре принято считать (доминирующее знание), что это мужчина одержим сексом (и особенно его экстремальными вариантами), то нам будет непросто разглядеть факт того, что всё совсем наоборот, и интерес к жёсткому сексу питают женщины, даже если эти данные нам представлены наглядным образом в виде графика. Сложно разглядеть что-то, если считается, что должно быть наоборот. Так доминирующее знание и работает.

Когда я поделился с друзьями, что и согласно моему опыту, женщины нередко склонны инициировать какие-либо формы жёсткого секса, они припомнили немало таких эпизодов и из своей практики. Причём если читать феминистские форумы, то складывается однозначное впечатление, что именно мужчины – фанаты жёсткого секса: они постоянно принуждают к нему женщин, а те вынуждены страдать. Но почему складывается такое впечатление? Правильно, потому что в рамках господствующей культуры, где секс в целом признан постыдным явлением (особенно для женщин), куда громче слышны голоса тех, кто категорически не приемлет жёсткие его формы. Встретить же тех, кто честно признается в любви к такому сексу, почти нереально. Таким образом, мы снова слышим в основном тех, кто находит поддержку в господствующей культуре. Но реальность не совсем такова, как её принято описывать, и анализ интернет-запросов это показывает. А пока часть феминисток и некоторые психологи (см. Зимбардо, Коломбе, 2017) трубят о вредном влиянии жёсткого порно на мужскую психику, женщины спокойно смотрят его дальше.

 

В последующих главах мы неоднократно столкнёмся с тем, как даже учёные становятся жертвами культурных установок и умудряются увидеть лишь то, что ожидают увидеть, и проглядеть, чего увидеть не ожидают. Основной массив таких "пропущенных" данных, конечно, будет касаться женской сексуальности: в мире, где всем заправляют мужчины, сексуальную активность женщин, как и сексуальную активность самок других животных, было принято не замечать долгие десятилетия, и срыв идеологических покрывал случился лишь с приходом в науку женщин. Да, вопреки увещеваниям некоторых феминисток, именно женщины-учёные принялись отстаивать право женщин на сексуальное желание и активность.

 

Однажды я суммировал собственные наблюдения за мужской и женской сексуальностью, а позже обнаружил и научную литературу, подтверждающую эти выводы, и поделился с друзьями: женская сексуальная потребность ничуть не уступает мужской, а, вероятно, даже превосходит её (см. главу "Миф женской сексуальности"). Друзья восприняли информацию со скепсисом, кто-то и прямо сказал о сомнениях. Но прошло всего несколько месяцев, как они же стали делиться забавными наблюдениями о чрезвычайной сексуальной настойчивости своих подруг и жён, об их обидах, если парни вдруг оказывались заняты в нужный момент и т.д. Примерно через полгода в очередные наши посиделки немалая часть бесед уже была посвящена высокой сексуальной активности женщин. Друзья, вооружённые новой теоретической оптикой, стали подмечать то, что прежде было скрыто от их глаз.

Распространённый стереотип о высокой мужской сексуальности мешает людям замечать противоречащие ему факты, и даже если мужчина будет много раз оказываться в женской постели сугубо из-за её настойчивости, он останется склонным говорить о повышенном мужском желании, травить анекдоты о любвеобильных мужчинах и прочее, а всё то, что долгое время и регулярно происходит лично с ним, он будет описывать в каких-то других терминах, приписывая это просто стечению обстоятельств и классифицируя как собрание исключений - которые в действительности совсем не редки. Даже если "такого рода текст расходится с очевидной и известной жизненной реальностью, то сомнению подвергается не он, а сама эта реальность, вплоть до объявления её несуществующей " (Лотман, 1992, с. 368).

Вся совокупность противоречащих культурным предписаниям случаев так и будет оставаться неупорядоченной россыпью случайных осколков, пока их не объединит в цельное полотно одна лишь озвученная мысль. Высказанная идея превращается в шаблон восприятия и позволяет смотреть на мир через другую оптику, под другим углом и видеть нечто, что раньше оставалось незамеченным. Доминируемое знание достаточно лишь озвучить, и оно начнёт выбираться из-под знания доминирующего, пробивая путь к свету.

Картина такая, что человек будто стоит перед тысячей рассыпанных букв и внимает шёпоту культуры: ты видишь слова "дисциплина", "порядок", "терпение"... И действительно начинает видеть именно их. При этом совершенно не замечая все остальные возможные комбинации. Так работают культурные шаблоны, механизм доминирования одних знаний над другими.

Чтобы увидеть явление по-новому, нужно просто сменить точку зрения. Все "отклонения" от культурных норм, случающиеся в нашей жизни, воспринимаются нами как исключения и описываются в терминах случайности, как нечто единичное, характерное только для нашей ситуации; тогда как в действительности всё, происходящее с нами, почти наверняка происходит и с другими. Но пока все считают свою ситуацию индивидуальной, исключительной и молчат о ней, то так никогда и не поймут, что имеют дело с системой, - в которую погружены и все остальные. Разглядеть систему всегда непросто.

Моя знакомая развелась.

- Не сошлись характерами, - говорит она.

- Не в характерах дело, - замечаю я. - Сейчас по всей стране уровень разводов колеблется в районе 50-70%, то есть на 10 браков 5-7 разводов. А сколько ещё не разводятся, хотя тоже всё уже плохо? Таких ведь тоже немало. Вот и получается, что о разводе думают многие, только решаются 70%. Это не индивидуальная проблема каждой пары, а общая для всех. Дело в самом институте брака - он просто устарел.

- Причём здесь сам брак? - хмурится знакомая. - Дело в конкретных людях... Надо больше работать над отношениями.

Такой логики придерживается основная масса. За деревьями не видит леса, и не понимает, что любая индивидуальная проблема имеет общий характер.

Недавно одна подруга разместила радостный пост: "Наконец-то я могу всем объявить, что мы женимся!". Я был в задорном настроении и еле сдержался написать комментарий "А о разводе потом тоже будет пост?" Трюк в том, что люди стремятся громко заявить о свершившемся браке, но вот разводы же проходят куда более тихо - обходятся без шумных кортежей в пятницу и без постов в соцсетях. В итоге обыватель пребывает в представлении, что все вокруг женятся и никто не разводится, и у всех всё хорошо. Так реализуется доминирование одного знания над другим, формируя картину мира, неадекватную самой реальности.

 

Доминирующее знание гласит, что в браке - счастье да любовь; доминируемое же знание (и масса научных исследований) говорит, что удовлетворённость браком с каждым годом непременно снижается (см. главу " Его брак и Её брак "). Каждый из нас знает мало реально удачных браков, но, несмотря на это, в публичном пространстве принято говорить о браке сугубо в позитивном ключе.

Доминирующее знание гласит, что в браке - спокойствие и спасение от одиночества; доминируемое же знание (и масса научных исследований) говорит, что это верно для мужчины, но не верно для женщины, которая в браке становится как раз несчастнее, теряет здоровье и становится более одинокой (см. главу " Его брак и Её брак ").

Доминирующее знание гласит, что люди моногамны и для них в порядке вещей создавать брачные пары "раз и навсегда"; доминируемое же знание (и масса научных исследований) утверждает, что большинство людей не придерживаются принципов сексуальной эксклюзивности, то есть не ограничиваются одним половым партнёром не только в течение всей жизни, но и в течение одного брака.

Доминирующее знание гласит, что между братьями формируются особенно близкие чувства - "братская любовь" (и производный от него термин "братство" как знак близкой связи, сплочённости); доминируемое же знание (и научные исследования) гласит, что в реальности позитивные отношения между братьями складываются редко - даже реже, чем между сёстрами (Koch, 1957; Leder, 1993; Алмазова, 2013). Да и каждый из нас, наверное, может вспомнить многих братьев из детства как скорее конфликтующих, чем любящих друг друга.

Доминирующее знание гласит, что семья - надёжное укрытие от невзгод внешнего мира; доминируемое же знание (и масса научных исследований) утверждает, что семья – основной источник стрессов, насилия и психических заболеваний (см. главу " Семья и дети ").

Доминирующее знание гласит, что в детях - счастье; доминируемое же знание (и масса исследований) говорит, что дети значительно снижают уровень счастья родителей (см. главу " Семья и дети ").

 

В современности большой пласт доминируемого знания принадлежит именно сферам брака, семьи и родительства. К примеру, в ходе одного национального опроса в США 70% родителей ответили, что не стали бы снова заводить детей, если бы могли начать жизнь заново (Крюкова и др., 2005, с. 86). Но при этом мы вряд ли можем услышать подобное от самих людей непосредственно, верно? Вот это и есть доминируемое знание. Об этом принято не говорить. Кажется, прямо я слышал такие признания только от трёх матерей. Правда, похоже, ситуация начинает меняться, и в 2019-ом была даже издана книга "#щастьематеринства. Пособие по выживанию для мамы". Авторы книги – три российские мамы, уже несколько лет ведущие популярные ресурсы в интернете со многими тысячами таких же матерей-подписчиц, посвящённые как раз тяготам материнства и извечному крику-вопросу "Почему меня никто не предупреждал?!". На более чем 200 страницах текста, порой переходя на ругательс