Глава двадцатая. Необыкновенные книззлы мадам Лори

Площадка для аппарации магического поселения Сент-Мартен располагалась на вершине холма, а вниз, в долину, с окрестных гор, словно ручейки, сбегали тропинки. Ровные прямоугольники виноградников, поля в золотистых осенних одеждах. И высоко в небе — солнце, залюбовавшееся на небольшую деревеньку: дома в окружении садов, оштукатуренные розовым и белым фасады. Даже церкви с острым шпилем — и той нашлось здесь место. Не то чтобы маги были набожны, но... кто его знает. Вероятно, что некогда местным волшебникам приходилось делить территорию с магглами. К тому же без этой традиционной постройки картина не выглядела бы столь совершенной.

Северуса порой занимала мысль, отчего во многих местах, где селятся маги, аппарационые площадки устраивают на некотором возвышении. Чтобы лучше видеть каждого, кто приближается к деревне? Вполне возможно. Впрочем, задумай гость что-то недоброе — и ему проще оценить обстановку, находясь на столь выгодной точке.

Зельевар огляделся: пятачок, предназначенный для прибывающих в Сент-Мартен, был обнесен сложенной из необработанного камня стеной, доходившей ему до колена. Имелось и некое подобие сторожевой башни, правда, давно заброшенной. Неужели здесь некогда всерьез готовились к отражению атаки недружественного колдовского воинства? И наблюдатель, заметивший появление вражеского отряда, мог укрыть деревню защитным куполом? Или развалины укреплений, как и церковь, нынешние обитатели Сент-Мартена тоже унаследовали от простецов?

Но, как бы то ни было, никто не приветствовал мистера Кэмпбела и не требовал сообщить цель путешествия: казалось, селение все еще нежилось в объятиях сладкого утреннего сна, хотя время близилось к одиннадцати.

Каменная кладка, окружавшая площадку для аппарации, не была сплошной. Новая, недавно покрашенная калитка не имела замка и выводила на тропинку, оканчивавшуюся на окраине деревни. Ни в объявлении, ни в письме мадам Лори не было указано точного адреса, но Северус, присмотревшись, с легкостью догадался, в каком из домов ожидают его визита. Наверняка вот этот, стоящий чуть на отшибе — чем иначе объяснить совиный переполох над крышей круглой башни, окруженной фруктовыми деревьями? Вряд ли в Сент-Мартене есть еще один питомник, где разводят волшебную живность. Да и то, что дом не примыкал непосредственно к жилищам других местных обитателей, тоже говорило в пользу его предположения: не всякому понравится столь шумное и беспокойное соседство.

Ворота, над которыми красовалась надпись: "Брайан и Эллен Лори. Магические питомцы на любой вкус", оказались незапертыми. Северус толкнул одну из створок и очутился на вымощенной камнем дорожке, по обеим сторонам которой цвели осенние астры — белые, фиолетовые и бордовые соцветия на высоких стеблях. Впереди, в нескольких шагах от него, грелся на солнышке откормленный разомлевший от тепла и безделья книззл леопардового окраса. Завидев чужака, он даже не подумал подобраться и ретироваться в кусты — так и рассматривал гостя желтыми немигающими глазами, словно был абсолютно уверен, что не стоит беспокоиться и совершать лишних телодвижений по пустякам. Мистер Кэмпбел вряд ли имел шансы потревожить его безоблачное кошачье существование. Зельевар остановился, раздумывая, стоит ли входить в дом или же лучше дождаться появления кого-то из хозяев.

Но вот шагах в десяти от него дрогнули листья одного из кустов, оттуда же доносилось и деловитое щелканье ножниц. Северус поддел носком ботинка камешек, надеясь, что звук привлечет к нему внимание неведомого садовника. Уловка сработала: ветви клена, посаженного у самого входа в дом, качнулись — и вот уже ему навстречу, на ходу снимая перепачканные землей перчатки, вышла женщина. Приветливая улыбка, немного отстраненная, просто дань вежливости, не более. Не молодая и не старая, темные волосы с блестками седины забраны в пучок на затылке... маггловские джинсы, рубашка в белую и оранжевую клетку, накинутая поверх футболки — традиционная одежда волшебников была не предназначена для садовых работ. Черные пронзительные глаза, несколько тяжелые веки... И какое-то невероятное умиротворение на лице, словно мадам Лори уже давно жила в полном согласии и с этим садом, с цветами, деревьями, солнцем, стоящим высоко над долиной, и сама с собой.

Северус прищурился, медля с приветствием, будто что-то мешало ему рассмотреть ее как следует. Она? Или все же... Что если это всего-навсего мнимое сходство? Нет, он не мог ошибиться — у матери были такие же две крохотные родинки на левой скуле. В детстве он нарочно дразнил ее, говорил, что она испачкалась. И нос со столь заметной горбинкой, только сейчас черты ее лица кажутся мягкими, как бы немного размытыми. Но это ей идет. Значит, Эллен Лори...

Протягивает ему ладонь для рукопожатия:

— Вы по объявлению? — а сама озирается, подыскивая место, куда можно положить садовые ножницы, чтобы не потерять их потом. И обращается к нему по-английски, и его это отчего-то не удивляет. Или же в последнее время он вообще утратил способность удивляться хоть чему-нибудь? Узнает ли она его? Вряд ли, ведь она должна помнить его ребенком, к тому же мистер Кэмпбел почти не похож на Северуса Снейпа.

— Вы же мистер Кэмпбел, да?

Он просто кивает в ответ.

— Идемте, я познакомлю вас с Клео.

А что если уйти сейчас, исчезнуть? Полно, что за бред? Эйлин не узнала его, к тому же если она хотя бы в какой-то мере в курсе британских событий, то для нее ее сын мертв. Интересно, как ее занесло сюда?

Ты не сбежишь, Северус, ты последуешь за ней, поднимешься по ступеням на открытую террасу, даже скажешь что-то лестное о цветах, каскадом спускающихся по деревянным перилам, украшающих стол или стоящих в кадках прямо на полу. Окинешь взглядом разложенные на скамейках желтые расшитые подушки, расписанные керамические тарелки и миски, которые сейчас, по осени, заняты семенами: сухие маковые головки, фонарики физалиса, заусенцы ноготков, напоминающие выбравшихся на берег крохотных крабов. И мадам Лори улыбнется, проводит тебя в просторную кухню, извинится за беспорядок... предложит присесть. А сама отойдет на несколько минут в соседнюю комнату, чтобы вернуться с маленьким белым существом на руках. Клео... должно быть, Клеопатра... Северус старался не рассмеяться: котенок, видимо, только что вытащенный из-под бока кошки, зевал, демонстрируя нежный розовый язычок, но, убаюканный теплом знакомых рук, не проявлял беспокойства.

— Ну вот и она, наша красавица, — чуть ли не с благоговением произнесла мадам Лори. — Хотите подержать?

Но Северусу почему-то казалось, что стоит ему протянуть руку и дотронуться до нежной шерстки — и этому невинному созданию будет нанесен непоправимый урон. Беззащитная, доверчивая... маленькая жизнь, оборвать которую ничего не стоит — надо лишь чуть крепче сжать пальцы.

— Я покупаю вашего котенка в подарок дочери моего друга, — поспешил сказать он, чтобы хозяйка питомника не питала иллюзий на его счет.

— О, прекрасно! Уверена, молодой девушке наша Клео очень понравится.

Да, Северус, на месте мадам Лори ты бы тоже порадовался, что питомец достанется не такому мрачному типу, как ты, а юной леди, которая станет охать над ним, целовать в розовый нос, укладывать спать на бархатные подушки. Или что еще там положено делать охваченной умилением девице?

А Эйлин тем временем уже расположилась за столом напротив своего гостя, осторожно переложив сонную Клео на стоящий у стены диван.

— Глаза у нее сейчас голубые, но через пару недель это, скорее всего, изменится.

Для него это было совершенно неважно, он уже тянулся ко внутреннему карману пиджака, чтобы скорее отсчитать деньги и убраться отсюда, пока мадам Лори ничего не заподозрила. Вероятно, он начисто был лишен каких-то особых чувств, которыми природа наделяет всех прочих при рождении. Не узнала... и это хорошо. Стоит ей заметить сходство — и она может быть опасна.

— Постойте, я еще должна дать вам рекомендации по уходу и кормлению. И... — женщина улыбалась сейчас несколько смущенно, — у нас с Брайаном есть традиция: мы никогда не отпускаем своих покупателей, не предложив им чаю с пирогом и нашей фирменной настойки. Вы же не откажетесь?

— Что вы, это совершенно излишне! — задерживаться здесь, в столь опасной близости от Эйлин, в его планы вовсе не входило.

— Мы всегда делаем так, — она недоуменно смотрела на него, не понимая причин отказа. — Говорят, это приносит счастье. И питомцу, и его новому владельцу.

Северус пробормотал что-то неопределенное о том, что хотел бы преподнести свой подарок как можно скорее, но мадам Лори, обрадованная, что сопротивление гостя почти сломлено, уже торопливо расставляла чашки, ставила воду на плиту, уверяя, что много времени она у него не отнимет. Что ж, раз этикет требовал от него соблюдения семейной традиции супругов Лори, он готов был остаться. Все равно мадам не успокоится, пока не расскажет ему во всех подробностях, сколько раз в день и чем именно следует кормить драгоценную Клео, как часто необходимо расчесывать шерстку. И что в первое время котенка ни в коем случае нельзя оставлять в одиночестве. Северус заверил хозяйку питомника, что в доме, где предстоит жить белому книззлу, достаточно прислуги, так что о котенке всегда смогут позаботиться.

На столе тем временем уже появился расписной керамический чайник, из носика которого поднимался пар, распространяя по кухне аромат трав, а Эйлин — или теперь уже Эллен — доставала из буфета блюдо с грушевым пирогом. Насколько он помнил, в дни его детства выпечки в их доме не водилось. Отчего же теперь ей не жалко времени для того, чтобы баловать случайных посетителей, которыми, по сути, и являлись все ее покупатели, деликатесами собственного изготовления?

В тот момент, когда мадам чуть наклонилась, нарезая угощение, из-под ее футболки выскользнуло небольшое серебряное украшение — Северус еще раньше приметил безыскусную цепочку на ее шее. И у него перед глазами оказалась пластина размером с пол-ладони, судя по простоте исполнения, вещь была старинная, если не сказать древняя. Тонкие линии, словно нацарапанные на податливом металле, складывались в изображение чаши и пентакля. И было в них что-то такое, что он не мог отвести взгляд. Женщина, вновь занявшая место напротив своего гостя, смотрела на него все так же доброжелательно, не торопясь вновь спрятать странный кулон под одежду.

— Какая примечательная вещица, — зельевар понимал, что его молчание со стороны кажется невежливым.

— Да, вы правы. Несколько лет назад я показывала ее одному антиквару в Меце. Он предположил, что ей без малого восемь столетий. Предлагал мне пятьсот гиней, если я продам ее. Как видите, я не уступила.

Северус отчего-то продолжал разглядывать подвеску, хотя в ней и не было ничего примечательного. Но линии вели его за собой, затягивали в свой хоровод: вверх, вниз, потом снова вверх... звезда над чашей...

— Если я предложу вам тысячу, вы согласитесь? — он сам затруднялся объяснить, отчего ему взбрело в голову выкупить украшение.

— Тысячу гиней? — переспросила мадам Лори, вероятно, боясь, что ослышалась.

— Да, я готов сейчас же выписать вам чек на эту сумму.

Помнится, Элайджа говорил ему, что он может без стеснения пользоваться его деньгами. Прихоть? Пусть так, но на этот раз ему казалось очень важным настоять на своем. Эта вещь... как будто она должна была принадлежать ему... дожидалась его здесь, надежно укрытая от чужих глаз в доме среди полей и виноградников.

Мадам Лори не торопилась с ответом, безотрывно глядя на своего гостя. Внимательно, серьезно, что так не вязалось с образом стареющей дамы, всего несколько минут назад беззаботно болтавшей о своих кошках.

— Тысяча гиней... — вновь задумчиво повторила она. — Неужели ты думаешь, что я заставлю собственного сына выкупать у меня семейную реликвию, Северус?

Он мгновенно, не задумываясь ни на секунду, выхватил палочку, направляя ее на Эйлин. Но черные глаза смотрели все так же спокойно и пристально, словно она и не замечала оружия, нацеленного на нее.

 

* * *

— Неужели ты думаешь, что я стану продавать родовой артефакт, и без того принадлежащий тебе? Или ты готов уйти отсюда, лишив меня памяти, и так никогда и не узнать, что это за вещь?

Он привык нападать первым, что же, теперь уже поздно было увиливать и уверять ее в том, что она просто обозналась — он сам обнаружил себя, поддавшись соблазну разрешить сомнительную ситуацию с помощью заклинания.

Эйлин бестрепетно пододвинула ему чашку, а он невесело усмехнулся: должно быть, взрослый, почти сорокалетний мужчина, так боящийся разоблачения, что не погнушался угрожать собственной матери, и вправду выглядит нелепо.

— Прости, это было слишком неожиданно, — смущенно сказал он, убирая палочку.

— Но ты же узнал меня, я поняла это сразу, — мать снисходительно улыбалась ему, а столь несвойственные ей раньше покой и умиротворение так никуда и не уходили. Напротив, они словно переполняли ее изнутри, щедро изливаясь и на цветы в кадках, и на большого урчащего от удовольствия черного книззла, невесть как оказавшегося у нее на коленях.

— Ты вырос, но не изменился, — констатировала Эйлин. И, кажется, в этом она была отчасти права.

— Ты не читала в газетах о том, что я умер? — осведомился он, не торопясь притрагиваться к приготовленному для него угощению.

Как преодолеть пропасть, разделявшую их — ведь прошло более двадцати лет с того дня, как они довольно сухо распрощались на пороге их старого дома на Спиннерс-Энд? Годы, заполненные и для него, и для Эйлин чередой событий, о которых ни зельевар, ни его мать не имели ни малейшего представления? Их жизни, подобно тропинкам, разбегались в разные стороны, и один Мерлин ведает, почему сейчас они переплетались вновь.

— Пусть пишут все что угодно, — она лишь пожала плечами, — мне-то что до этого? Я знала, что в один прекрасный день ты придешь ко мне, чтобы забрать вот это, — она дотронулась до серебряной пластины у себя на шее, — я знала об этом еще тогда, когда тебя и на свете не было.

— Вот как?

Эйлин вновь улыбалась, глядя на него.

— Что-то не так?

— Все так. Ты точно так же вздергивал бровь, когда тебе что-то не нравилось. Даже лет в двенадцать. Меня это ужасно раздражало тогда: ребенку не к лицу гримасы взрослого.

— Должно быть, я изрядно действовал тебе на нервы.

То, что мать, по всей видимости, не особенно любила его, когда-то давно представлялось обидным. Но он был уверен, что все их взаимные недовольства, недомолвки, как и все обязательства, которые были у них когда-то по отношению друг к другу, прекратились с ее отъездом из Англии. Что все в прошлом... а выходит, что нет.

— Глупости не говори! Если кто и действовал мне на нервы, так это твой отец.

— К тебе не приходили люди из британского Аврората?

Да, вероятно, его вопрос был груб и прямолинеен, но он не знал, как разговаривать с ней. Все же, прежде чем предаваться семейным воспоминаниям, следовало разрешить более насущные вопросы. И... да, если эта волшебным образом преобразившаяся Эйлин представляет для него опасность, он сможет стереть ей память, не прибегая к помощи волшебной палочки. Пусть он плохой сын, но и она... была ли она когда-нибудь хорошей матерью для него?

— Нет, — она покачала головой, поднося к губам чашку с остывающим чаем, — никто не знает о том, что мадам Лори и Эйлин Принс — одно и то же лицо. Когда я уехала... я сделала все, чтобы меня потеряли из виду.

— Поисковые артефакты в Министерстве или Аврорате? — Северусу не верилось, что, в то время как за наследством Принсев и Поттеров шла настоящая охота, его мать могли оставить в покое.

— Я не просто так сменила имя.

Тишина, только негромкое урчание книззла у нее на коленях...

— Когда я вышла замуж за Брайана, я вошла в его род, оборвав связь с Принсами окончательно.

— Но... — Северус не совсем понимал смысл этого странного шага, — зачем ты сделала это?

— Я боялась, — по-прежнему не сводя с него глаз, честно призналась она. — Боялась твоего деда, боялась того, кому ты служил, и... я боялась тебя.

— Меня? — он не верил своим ушам.

— Тебе это кажется странным? Когда ты приехал хоронить отца, я сразу же заподозрила неладное. Тебе будто было все равно... жаркий день, а на тебе была рубашка с длинным рукавом, ты никак не хотел снимать куртку. Ночью я зашла к тебе в комнату и увидела знак на твоей руке... мне не нужно было объяснять, что это такое. И я прекрасно знала, что ОН делает с близкими своих слуг, впавших в немилость. Я не хотела становиться заложницей, Северус, не знаю, поймешь ты меня или нет. У меня никого не было: мой отец уже давно отрекся от меня, мать умерла. Никого, кто мог бы вступиться за меня.

Эйлин склонила голову, делая вид, что занята котом, заснувшим у нее на коленях.

— Прости, я знаю, что поступила отвратительно. Но тогда я стремилась только к одному: бежать из Англии, не останавливаясь, не оглядываясь. По ночам мне снилось, что они стучат в дверь нашего дома, глумятся, их палочки наставлены на тебя, а ты даже не сопротивляешься. И они убивают тебя у меня на глазах. Или...

Она вновь умолкла, не желая говорить о том, что порой ей виделся и сам Северус, явившийся в дом на Спиннерс-Энд со сворой своих новых дружков, чтобы покончить с ней. А он... всего пару минут назад он посмел угрожать ей...

— Я написала маминой кузине, она давно жила во Франции, и та сразу же согласилась принять меня. Моего отца она всегда считала чудовищем, их брак — страшной ошибкой, в итоге стоившей матери жизни. Не бойся, — торопливо добавила она, заметив недоумение на лице сына, — твой дед не убивал твою бабку... Так вот, тогда я очень нуждалась в чьем-то одобрении, и моя троюродная тетка полностью поддержала мое решение.

— В итоге бегство пошло тебе на пользу.

Да, в ней больше не было тревоги и нервозности, куда-то подевались и повадки раненой птицы. Сейчас Эйлин казалась человеком, пребывающим в полном согласии с собой и с жизнью, несмотря на то, что разговор с сыном давался ей явно непросто.

— У тетки я познакомилась с Брайаном. Он англичанин, но вырос во Франции.

— Значит, ты все же не мадам, а миссис Лори.

— Можно сказать и так. Брайан тоже какой-то наш дальний родственник по маминой линии. Он всю жизнь прожил здесь, в Сент-Мартене, буквально бредил своими совами... Тетка привозила меня сюда, наверное, хотела развлечь. А я... нет, мне было уже тридцать семь, поздновато терять голову и влюбляться, правда?

— И чем же он очаровал тебя? Совятней и виноградниками? — Северус старался, чтобы в его голосе мать не почувствовала насмешки, да он и не собирался шутить над ней.

Эйлин легко рассмеялась и тут же вновь стала серьезной.

— Долина, холмы, виноградники... И эта деревня... будто Бог держит ее в своих ладонях. Так мне показалось тогда. И, знаешь, я уверена, что не ошиблась.

— И где же сейчас месье Лори?

В планы Северуса не входило знакомство с новоявленным отчимом.

— В субботу утром он обычно навещает клиентов. Одни не уверены, что правильно воспитывают своих питомцев, другие... впрочем, не думаю, что для тебя это важно.

Разумеется, дела хозяина питомника интересовали Северуса в последнюю очередь. Надо было добиться от Эйлин обещания, что она ни при каких обстоятельствах не станет рассказывать мужу о своем вновь обретенном сыне.

— Не бойся, я ничего не скажу Брайану, — произнесла мать, предваряя его просьбу. — Я дам тебе любую клятву, я...

— Ты ждала меня? — требовательно спросил Северус

Почему она была так уверена в том, что он жив, когда все газеты Магической Британии твердили о его смерти? С чего она взяла, что ему понадобится семейный артефакт, о существовании которого он до сегодняшнего утра не имел ни малейшего представления?

А мать, тем временем вновь поднявшаяся из-за стола, уже доставала из буфета крохотные рюмки, должно быть, предназначенные для той самой традиционной семейной настойки. В графине, извлеченном из резного настенного шкафчика, переливалась ярко-желтая жидкость, по цвету похожая на растительное масло.

— Ты заметил, у нас в саду растет айва?

Ему показалось, что когда она вела его ко входу в дом, его взгляд упал на ветвистое дерево, увешанное плодами, напоминающими большие груши.

— К сожалению, айва у нас не вызревает — слишком прохладно. Но для настойки вполне годится. Попробуешь? И почему ты не ешь пирог? Думаешь, я отравлю тебя?

Она смотрела на него с легкой насмешкой, к которой примешивалась тщательно скрываемая горечь, и он, уже не впервые за это утро, устыдился собственного недоверия.

— Я заливаю плоды бренди, добавляю имбирный корень и лимонную цедру. Брайану не нравится, когда сахара много, так что для себя я делаю еще и ликер. А ты...

— Попробую и то, и другое.

Он терпеть не мог сладкого алкоголя, но сейчас ему хотелось хоть как-то реабилитироваться перед матерью и за свою плохо скрываемую враждебность, и за наставленную на нее палочку.

— Как ты узнала меня? — он аккуратно отделил небольшой кусок пирога десертной вилкой. — Мне кажется, я сделал все, чтобы...

— Измениться? — мать задумчиво покачивала рюмку в руке, глядя на него из-под полуопущенных век. — Линзы, короткая стрижка, иной оттенок кожи... Я бы узнала тебя из тысячи, Северус. Я не могу объяснить, почему. Конечно, я видела твои колдографии последних лет, и в тот год, когда ты стал директором Хогвартса, и этой весной... — она запнулась, явно не желая упоминать о его мнимой гибели. — Знаешь, Брайан старался, чтобы в наш дом не попал ни единый номер "Ежедневного Пророка", но... всегда найдется кто-то, даже среди близких тебе людей, кто захочет сообщить тебе подобную новость. Я... я испугалась поначалу, но потом... потом я сказала себе: "Этого просто не может быть! Амулет все еще у меня, а ОНА обещала..."

— Кто ОНА? — недоуменно переспросил он.

— Это длинная история, Северус.

— Но, раз уж ты усадила меня за стол, ты наверняка собиралась поведать мне ее от начала до конца.

— Да, — в ее голосе звучала усталость, — но обещай: каким бы странным ни показалось тебе все, о чем я буду говорить, ты выслушаешь меня.

Он лишь кивнул, подтверждая свое согласие.

— Так вот, — она виновато улыбнулась, — я... я вырастила тебя в полном неведении о том, кто мы, но... поверь, я и не сомневалась, что поступаю правильно.

— Ну кое-что на данный момент мне все же удалось разузнать.

Он не собирался делиться с ней тем, что рассказал ему Элайджа. Возможно ли, что все эти годы матери было известно о таинственном Наследии? Именно это и предстояло выяснить сейчас.

— Мне казалось, так будет лучше для нас всех. Твой дед не желал видеть ни меня, ни тебя в собственном доме, поэтому я предпочла забыть о том, что некогда носила фамилию Принс. Возможно, тебе жилось бы проще, знай ты о том, что ты не безродный полукровка, что за тобой стоит клан с тысячелетней историей, но это было бы ложью — никто и никогда не стоял за мной и тобой.

— А твой отец... кто он?

Ее губы чуть дрогнули, складываясь в презрительную усмешку.

— Кто? Я знаю, что плохо так говорить о своих родителях, но он... безумец, ополоумевший маньяк, свихнувшийся в поисках собственного величия. И мать... ей льстило, что она вошла в такую семью, в которой, на самом-то деле, не было ничего, кроме громкого имени. Знаешь, как она погибла? Задохнулась парами ядовитого зелья — домашний эльф нашел ее в лаборатории, когда она была уже несколько часов как мертва. Мне было тогда шесть лет. Мои родители... им было проще забыть о том, что у них вообще есть дочь.

Похоже, эта черта передалась Эйлин по наследству, но Северус предпочел оставить свое мнение при себе.

— Мы жили на севере, ты, наверное, и не бывал там никогда. Остров Айлей, недалеко от побережья Шотландии. Большой особняк, в детстве он казался мне чуть ли не замком. Одно крыло почти обвалилось — мне строго-настрого запрещали ходить туда. Дом с привидениями... Ты спросишь: отчего у семейства, которое так кичилось своими предками, не нашлось средств, чтобы отремонтировать его? А все просто, Северус — денег у нас никогда не было. Остатки состояния отец без оглядки тратил на свои эксперименты: он изобретал заклинания, варил новые составы, мечтая прославиться и возродить былую славу Принсев. Кстати, думаю, он был весьма способным волшебником, пока окончательно не выжил из ума. Я не унаследовала его талантов, но вот ты... мне казалось...

Да, Северус не мог отрицать, что любовь к зельям и страсть к изобретению заклятий всегда представлялись ему чем-то само собой разумеющимся.

— И у тебя не было ни братьев, ни сестер? — спросил он, чтобы увести мать от нежелательной для него темы.

— Конечно, нет, — она даже удивилась его неведению, хотя в годы его детства не проронила ни слова о наличии у них хоть каких-то родственников. — Наша семья... ты ведь знаешь хоть что-то о Принсах, не можешь не знать!

— Только то, что пишут во всех книгах про родовитых волшебников: пара имен знаменитых предков, потом конфликт с... — он запнулся на фамилии, будто не желал произносить ее, — с Поттерами.

— Да-да, если ты видел фамильное древо — оно, разумеется, неполное, настоящий гобелен хранится в доме твоего деда там, в Шотландии — ты не мог не заметить, что год от года рождалось все меньше детей. Словно кто-то проклял нас, понимаешь? Отец старался никогда не говорить об этом, наоборот, кричал на каждом углу, что род Принсев еще поднимется и покажет... я не знаю, что и кому он хотел показать и доказать.

— Но тогда, когда вражда с Поттерами дошла до кровопролития... — да, сейчас Северус ясно припоминал то, о чем рассказывал ему Элайджа, — главы обоих родов, кажется, Кеннет Принс и Эфраим Поттер... они якобы исчезли?

— Да, твой дед заставил меня чуть ли не назубок выучить ту историю. Понимаешь? О том, что Поттеры убили двоих малолетних магов из нашей семьи, — голос матери, до этого спокойный и ровный, сейчас чуть ли не дрожал от возмущения. — И все время, пока я была девчонкой, он твердил мне о том, что это Поттеры украли нашу славу и могущество! Что из-за них у нас отняли часть семейного достояния. А потом...

— А потом он предложил тебе выйти замуж за одного из них.

Эйлин усмехнулась.

— Подслушивал, да? Я догадалась, что ты стоял за дверью.

— А кто был тот человек, который приходил к тебе? Кажется, его звали Элиас?

— Просто бывший однокурсник, не более, — она покачала головой, — должно быть, хотел посмеяться надо мной, а потом рассказывать всем, что Эйлин Принс вышла замуж за жалкого маггла и прозябает в нищете. Ты же знаешь, что такое Слизерин.

Он знал.

Значит, мать и вправду собирались выдать замуж за деда Гарри... Но если вырождались Принсы, то... да, если взглянуть на Поттеров, с ними происходило то же самое. И эти ранние смерти — насколько он знал, Джеймс похоронил своих родителей, еще будучи студентом Хогвартса. Погиб сам, не дожив и до двадцати двух лет. Но если дед воспитывал мать в ненависти к Поттерам, как ему могло взбрести в голову породниться с ними? Мать фыркнула, напоминая повадками книззла, опять устроившегося у нее на коленях.

— Деньги, Северус! Он прочитал в каких-то семейных бумагах, будто в том случае, если мы выполним некий договор, а для этого и требовалось отдать меня замуж за Поттера, то получим большие деньги.

При упоминании об этом зельевар мгновенно подобрался, ловя каждое ее слово, но задавать вопросы не хотел, чтобы ничем не выдать свою заинтересованность.

— Не знаю даже толком, что за договор он имел в виду. Мы тогда так разругались, что я и слушать его не стала. Собрала вещи и была такова. Представляешь, я только закончила школу, это был первый день дома, а он уже назначил помолвку! Даже не спросив меня! Конечно, ему были нужны средства: в его лаборатории постоянно что-то гремело и взрывалось, дом разрушался прямо на глазах.

Похоже, бегство казалось Эйлин разумным выходом из любых спорных ситуаций...

— И ты никогда больше не бывала дома?

Она отрицательно покачала головой.

— Тетка, та, что приютила меня здесь... она пару лет назад наведалась к нему из жалости. Сказала, что особняк совсем обветшал. А отец... он коротает свой век с последним оставшимся эльфом, который ухаживает за ним, словно за неразумным дитятей. И, знаешь, он все еще грезит о величии... Уверял ее, что пройдет всего пара месяцев — и весь мир узнает о нем! Я знаю, я неважная дочь, но мне не хочется смотреть на руины...

Она умолкла, и Северус понял, что под словом "руины" она имеет в виду не только то, что осталось от дома ее детства. И, похоже, она ничего не могла поведать ему ни о договоре, ни о Наследии. Принсы вырождались, хирели, теряли память о прошлом... Как знать, быть может, мать сохранила себя и собственный рассудок только благодаря тому, что покинула отчий кров? И по всему выходило, что пытаться хоть каким-то образом встретиться с дедом не имело ни малейшего смысла. Если он не в себе, то его реакция на появление чужака будет непредсказуемой. А обнаружить себя... нет, это слишком опасно.

Он протянул руку, касаясь ее запястья — ему непросто было решиться на этот сыновний жест, но стыд из-за того, что он не способен даже на самое незначительное проявление чувств, не оставлял его.

— Ты хотела рассказать, почему не поверила, что меня нет в живых, — мягко произнес зельевар, не отнимая ладони.

— Ах, да, — она не секунду прикрыла глаза. — Прости, я совсем забыла. Я не люблю говорить об отце...

Должно быть, она все же винила себя в том, что оставила полубезумного старика без присмотра.

— То, что я скажу тебе... знаешь, это похоже на сказку. Ты не поверишь.

— Я попробую.

Мать отвернулась к окну и некоторое время вглядывалась в переплетение древесных ветвей, не позволяющих солнечным лучам проникнуть в кухню. И голос ее сейчас звучал глухо, будто она говорила вовсе не о себе.

— Это случилось вскоре после того, как умерла мама. Твоему деду не было до меня дела, должно быть, я только докучала ему — крутилась под ногами, требовала внимания... А потом поняла, что я как будто лишняя. Мы жили уединенно, друзей у меня не было, так что я часто уходила играть на берег моря, раскладывала ракушки или камни на песке, разговаривала с ними, придумывала имена. И возвращалась домой, только когда темнело или мне становилось холодно. Обычно на пляже никого и не было, кроме меня. Иногда я видела катера или пароходы, но они шли довольно далеко, но я все равно вскакивала на ноги и махала им рукой. Мне казалось, что они обязательно заметят меня, что им важно, что я им рада. Что кому-то приятно узнать, что на свете существую я, Эйлин Принс.

И вот однажды — я заканчивала строить замок, с которым возилась с самого утра, и как раз украшала его ракушками, но мне не хватало достойного завершения, навершия... ну, не знаю... как вдруг рядом со мной появилась незнакомая женщина. На ее ладони была большая невероятной красоты раковина, таких у нас на берегу не водилось. "Посмотри, — сказала она мне, — вот эта подойдет?" Я тут же схватила ее подарок и пристроила его на верхушке самой высокой башенки — было похоже на восточный тюрбан. А та женщина опустилась на корточки рядом со мной, ничего не объясняя, как будто так и было нужно, и стала помогать мне укреплять стены песчаного тоннеля под вылепленным мной мостиком. А у меня никак не выходило — песок все время осыпался.

Знаешь, она была очень красивая... длинные распущенные волосы как будто из чистого золота и большие голубые глаза. Мне казалось, что в них плескалось море. Я до сих пор все помню: и ее платье, и плетеный браслет из красных и зеленых нитей... А вот обуви она не носила. Потом, позже, когда я думала об этой встрече, я поняла, что была и еще одна странная деталь — солнце светило нам в затылок, но на песке я видела только одну тень — свою.

Северус слушал мать и словно наяву видел и женщину, присевшую на песок, чтобы поиграть с брошенной девочкой, и переливающуюся синеву в широко распахнутых глазах, и узкие кисти с тонкими длинными пальцами, чем-то похожими на перепонки морских обитателей.

— Она захотела узнать, кто я и откуда. Ей очень понравилось мое имя, хотя я не находила в нем ничего особенного. "Принцесса Эйлин", так она назвала меня. А потом велела послушать ее хорошенько и все запомнить. И я должна была пообещать, что я все сделаю так, как велит она. Знаешь, что она сказала мне?

— Не имею ни малейшего понятия. Пока все это похоже на сказку про бедную девочку и добрую фею, пообещавшую ей, что та станет управлять королевством.

— Не я, Северус, — Эйлин с улыбкой покачала головой. — Мне не полагалось ни королей, ни принцев. Она сказала мне: "Когда ты будешь уже взрослой, у тебя родится сын. Он принесет тебе больше огорчений, чем радости, но ты не должна унывать, потому что у него непростая судьба. Он тот, кого мы ждем уже очень давно". Наверное, я испугалась тогда, потому что не посмела ее расспрашивать.

— И что же ты должна была сделать?

Серебряная пластина на шее матери переливалась, играла, ему даже казалось, что она меняет свои очертания, словно расплавленный свинец.

— Она рассказала мне, что у моего отца где-то должна быть припрятана эта вещица, — мать указала на подвеску, — но моя фея не могла точно указать мне место, где следует искать. Она стояла рядом со мной, вытянув руки в сторону нашего дома, а потом велела посмотреть где-то на первом этаже или еще ближе к земле, то есть в подвале. Через несколько дней я и вправду нашла там сундук со старым барахлом, и в нем была эта пластина на цепочке...

— Это она пообещала тебе, что когда-нибудь я приду за ней?

— Да. "Много раз зима сменит лето, и все скажут тебе, что твоего сына нет среди живых, но он явится к тебе, чтобы забрать то, что принадлежит ему по праву". И я поклялась передать тебе амулет.

— Странно, — Северус задумчиво потер подбородок указательным пальцем. — Странно, что ты запомнила. И поверила. Мало ли что может привидеться ребенку из семьи волшебников...

— Я была слишком маленькой, чтобы сомневаться. А потом, я же нашла амулет. ОНА не разрешила мне рассказывать об этом отцу и вообще никому, несколько раз повторила мне, что я должна хранить секрет. Как видишь, каждое ее слово оказалось правдой.

— А кто она, ты не знаешь?

— Я спросила, но она не ответила. Потом я, конечно, пыталась разузнать это сама — листала книжки у нас в библиотеке. Разглядывала картинки со всевозможными волшебными созданиями. Она была ни на кого не похожа. Разве что чем-то напоминала русалку — их тоже часто рисуют такими: длинноволосыми красавицами, сидящими на камнях и держащими в руках гребень.

— Значит, ты верила в то, что я жив, только из-за того, что некая фея в детстве пообещала тебе, что все так и будет?

— А что мне еще оставалось делать? — мать провела рукой по лицу, как будто пыталась стряхнуть давнее наваждение. — Знаешь, когда появилась Клео... белые книззлы ведь действительно рождаются крайне редко... вот тогда я почему-то стала ждать тебя. А когда пришло письмо...

— Ты испекла грушевый пирог?

— Да. Я ведь никогда не баловала тебя в детстве.

И Эйлин сняла амулет, протягивая его сыну. Светлый металл словно согревал ладонь, в нем легкими толчками билась магия, каким-то образом созвучная волшебной силе зельевара. И это будило беспокойство, предвкушение... и как будто воспоминания о чем-то, что было с ним когда-то. То ли наяву, то ли во сне.

— Ты не наденешь его? — удивилась Эйлин, заметив, что сын тщательно прячет подвеску в карман.

— Не сейчас, — ему казалось, что стоит прохладной цепочке коснуться его шеи, как произойдет что-то неотвратимое, неизбежное — то, к чему он пока что не был готов. — Кстати, надеюсь, деньги за котенка ты от меня все же примешь? Твоя Клео действительно попадет в хорошие руки. Я не солгал тебе, она предназначена в подарок.

— Пусть так, — легко согласилась мать, убирая со стола отсчитанные им крупные монеты достоинством в десять гиней.

Она проводила его почти до калитки — они шли, не торопясь, оттягивая момент расставания. Он так мало знал Эйлин... а вот теперь у него в очередной раз не было времени.

— Мне бы хотелось, — она запнулась, словно раздумывая, уместной ли покажется ее просьба, — чтобы ты хотя бы иногда... я не прошу, чтобы ты наве