Физическая невозможность смерти в сознании живущего

Человек не может представить, что его организм можно разобрать как простой механизм. Одна девушка в советском фильме прожектёрствовала: «Я не верю в свою смертность, ибо скоро изобретут от нее лекарство». Все смерти, что мы наблюдаем: акула разрывает аквалангиста, мы наблюдаем со стороны. Нашему сознанию не хватает взгляда со стороны, чтобы засвидетельствовать свою смерть. Человек свято верит, что может взять и нарезать торт в форме человека на сладкие куски. Он может наткнуться на манекена в магазине одежды и отпрянуть в страхе. Ад – это другие. И другие туда попадут. Рыба, увидев себя в зеркале, непроизвольно атакует, ибо не может себя узнать в другом.

Когда зубной рвач вырывал мне зуб, я ощутил свой череп скворечником и эта мысль была оппортунистической критикой ортодоксальной веры живущего в свое бессмертие.

Смерть – это то, что случается с героями в сказках, это собака с глазами в циферблат часов на ратушной площади. В детском сне я балансировал на карнизе небоскреба и чувствовал близость смерти, как никогда сильно.

В сознании живущего смерть представляется в виде чудовища, неимоверно жуткого, столь страшного, что превышает нашу способность ужасаться. Откуда мы это взяли? Видимо из подсознания. А что если смерть это белая мышка с розовым носиком, сладко позёвывающая после сна в шерстяной водолазке?

Смерть придет и внесет меня в список недвижимости, где уже находятся: стол, шкаф, диван, кожаный диван, диван, обтянутый коричневым кожзаменителем, кой-где обтёрханным, всё внимание к дивану, ведь это диван-кадавр, он и мертв и жив, и, если искоса взглянуть похож на бегемота.

Я буду после смерти существом подобным,

такое чувство, будто мой собственный зрачок,

страдая любопытством, сам на себя взглянул,

словно решение теоремы Ферма

взглянуло на свое условье.

Пациент лежит в больнице на физиотерапевтическом жестком ложе под капельницей и представляет смерть в виде медсестры с черной повязкой на отсутствующем глазу со шприцем со смертельными воздушными пузырьками.

Но это не смерть, а интоксикация прозой Мураками.

Смерть – это чудовищный ящер. Как говорил профессор Грант: «Я тоже увлекался динозаврами, пока они не решили мной позавтракать».

Реставрированный рёв раптора

по тембру похож на шум турбины

для слуха птицы, втягиваемой в ее глубины.

Я не могу представить смерть,

я вижу только свои детские страхи.

Боязнь разлуки и страх высоты

из них самые живучие.

Я вижу прыжок с колокольни

и перрон с отъезжающим поездом.

Пастернак представлял смерть как кражу скрипки Страдивари.

Заказчик, чьё имя не называем,

один раз в вечность

в седой подбородок ее упирает.

 

Кентавры

Кентавры в одесском доме профсоюзов

Бегают по этажам, ломая мебель,

Факелом чадя, у них своя вендетта

За юную отроковицу-кентаврицу,

Убитую во цвете лет с венком ромашек на челе.

Кентавры в одесском доме профсоюзов

И днем и ночью рыщут с факелом,

Струящим мрак, и ищут одну единственную

Душу, знающую сострадание к чужим,

Чтоб вытащить несчастную-счастливую-

Блаженную на свет на божий, на майдан,

На Куликово поле, и устроить допрос

С пристрастием: где родилась?

Чем увлекалась на заре туманной юности

В созвездии Туманность Андромеды,

Иль прибыла сюда из иного Мирозданья?

Из вывернутого наизнанку Зазеркалья?

Откуда в ней к чужим дар Состраданья?

 

И растоптать копытами, пропахшими навозом,

Ведь всем известно из начальной школы:

Держись своей семьи, страны, команды, стаи,

За кровь родную начинай вендетту

И не жалей цыганку на перроне.

Пропахла шкура кентавра потом, кровью,

Дымом костра, отечества, навозом,

Спермой, водкой, луком, ведь это всё –

Своё родное, всем добрым мы обязаны родным.

 

Летающие киты Исмаэля

Киты летят по небу, что за катавасия?

Неужели птицы спускаются на дно морское и ловят клювами немоты декаданс?

 

Я вижу изумрудный Измаил

штурмуют русские солдаты.

Над ними пролетают Исмаэля

киты и с неба сбрасывают барабаны

и палочки, победы выбить дробь!

 

Куда они летят? Возьмут ли нас с собой?

Как долго нужно дрессировать тренировками тело,

чтобы оно обрело невесомость?

Особенно, если тело весит как танк Абрахамс.

Это знают только киты Исмаэля –

они летят бомбить Пёрл-Харбор.

Как грешники в исповедальню,

И дай им Бог, чтоб их грехи отбомбились!

Мир – вашему дому!

 

А, может быть, они летят из океана в океан

в отсутствие панамского канала,

как для евреев расступилось море Красное для бегства.

 

Летающие киты Исмаэля стремятся туда,

куда уже дошел

Ходячий замок Саула.

Летающие киты Исмаэля

из дыхал как из лейки поливают

Висячие сады Семирамид.

 

Куда летят киты как тучки по небу

цепью жемчужною, степью лазурною,

с милого севера в сторону южную.

В море Китов, в тихую гавань,

где нет китобоев и злых косаток

испокон. Где Бах китов

сыграет фугу на терменвоксе.

 

Космонавт

Душа как штамп, свой отпечаток оставляет всюду, и даже в пропасти, где закипают звезды, на всем лежит ее печать, как на конвертах с письмами жене.

Скафандр скрипит как скорлупа цыпленка, лучи впиваются в пространство, как пружина мутовки в желток, взбивая то, что будет омлетом Гамлета, отравленным полонием.

Ты вестник Марафона, стучишься в задраенные люки, сообщая, что битва выиграна, сам став жертвой Миокарда.

Очнись! Возьми дефибриллятор, еще не поздно намотать на пальцы звезды, словно змей Горгоны, снять скальп с созвездия Индейца, взять зубило и молоток у Скульптора и вытесать по фотографиям семейного альбома Святое семейство.

 

Космонавты

Космонавты не поют в подземных переходах и не катают колясок с детьми по шумным проспектам – они проводят дни в невесомости на космической станции «Мир», как панды, висящие на деревьях, и едят зеленые побеги бамбука из тюбиков.

Кто покупал воздушные шары, тот знает страх космонавта улететь за облака и занять нишу ангела, играющего в прятки.

Но настоящий космонавт, это космонавт внутреннего космоса, и каждый день для него как новая планета.

На планете Зима он мчится на лыжах с гор и поднимается наверх на фуникулёре, на планете Гардина изобрел меховые шарики для беззвучного раздвигания штор, на планете Возрождение видел воочию смерть Христа на кресте, а фарисеи обнаружили в его слезах мельдоний.

 

Масоны

Встречаются два масона. Один другому рассказывает. Я намедни захожу в мясную лавку, и вижу, как мясник вытирает кровь о фартук, протягиваю ему птичью лапку для рукопожатия, он мне заячью лапку и незаметно от толпы мы скрепляем масонское рукопожатие.

Второй масон отвечает первому. А я сегодня стою в очереди в ремонт часов. И когда приходит мой черед, снимаю наручные, кладу их на пол и разбиваю молотком, который всегда ношу с собой. Образовавшееся крошево сдаю в окошечко мастеру. Тогда стоящий за мной человек кладет мне руку на плечо и жалобно просит: «У меня жена больна раком, а сам я слесарь без вредных привычек, устройте меня в вашу управляющую компанию!»

 

Лирическое стихотворение

Я пинал его как бревно, и он скатывался по широкой парадной лестнице. Я пинками спустил его с четвертого этажа на первый. Разумеется, что в конце спуска он был мертв.

На скамейке у крыльца сидели ученики из параллельного класса. Я знал, что они заложат меня. Отныне, я убийца, я вне закона.

Но, к счастью, в юношеской команде Манчестер Юнайтед сэр Алекс Фергюссон заметил мой талант, я буду выступать за трех львов, они не осмелятся посадить восходящую звезду английского футбола.

Однажды на Уэмбли пролетающий ястреб уронил черепаху на плешивую голову судьи, тогда меня осенило – займись спиритизмом, и я начал тревожить духи усопших.

Я вызывал Чингиз-хана и Маркиза де Сада, короля Артура и рыцарей круглого стола, когда я вызвал Мерлина, тот открыл мне способ получить «Мерлинову болезнь». Родился старым – умру молодым. (Аллюзия на историю Бенджамина Баттона)

Мой возраст стал сокращаться, в перспективе я буду карапузиком с честерфильдом вместо соски.

У молоха я научился отбрасывать голову и отращивать свежую в минуту смертельной опасности.

У скунса обливать врага вонючей струей грязных сплетен и подлого компромата.

Однажды я встретил ее. Она ехала на слоне, а груди прикрывала двумя красными шляпами.

Я пустился в плаванье на желтой подводной лодке.

 

Астрономия

 

Как ныне сбирается ТауКсиРо

Отмстить вероломным квазарам

 

Я не выучил билеты перед экзаменом по астрономии и ничего не знаю о доплеровском эффекте и о синем смещении, по которому физики узнали, что мы живем во Вселенной разбегающихся галактик.

Я знаю только, что для Ренаты нет орудия преступления лучше колготок.

И ничего не знаю про реликтовое излучение – в моем представлении – это запах нафталина в жилищах пожилых и аккуратных людей.

Динозавром отечественного рока, я считаю директора первой школы.

Парсеками я считаю школьные четверти, уж больно долго они длятся.

Каникулы – это мираж в пустыне и я тот верблюд, что верит в сказку.

Крабовидная туманность, центр Вселенной, в ней всё происходит, об этом написал Солженицын Раковый корпус – А вам операция не нужна – бросает, походя, врач больному – и тот сияет от счастья. А правда в том, что опухоль не операбельна и жить осталась неделя.

Эфемериды – мой знакомый составлял по ним астрологические прогнозы своим знакомым: рак, рак, грыжа, перелом позвоночника, коньюктивит, гайморит – вот где она поэзия, в медицинской энциклопедии! 100 тысяч смертей Эрики Ольсен и «бронзовая болезнь» копенгагенской Русалочки из них самая экзотическая.

 

Археология

Археолог может собрать из костей панголина, саблезубой кошки и мамонта испанского конкистадора на коне, а из зубов акулы пулемёт Максим, доказав, что в начале было Лего, и лего было у Бога, и Самоделкин был Бог.

Каждый сохраняет свое имя для будущего археолога, избавляясь от мусора, хлама, рухляди. Кто-то сверля дырки в письменных столах и оставляя для потомков струйки опилок, кто-то выводя породу божьих коровок с именным вензелем из точек на спине.

Когда-нибудь археолог в груде строительного мусора найдет молочный зуб и реконструирует картину произошедшего: у Солнышка зашатался зуб и папа привязал его ниткой к ручке двери, им в гости пожаловал граф Олаф, дернул за рукоятку и стены обрушились, погребя всю семейку Бодлеров – 33 несчастья!