Пит и Пэтти, которых никто не знает (рейтинг может быть с трудом на R, а скорее даже и нету)

Ужин не задался с самого начала, а теперь потихоньку катился к полному фиаско.

 

Наверное, карпаччо из новозеландского гребешка с трюфелями нельзя было сочетать с теплым салатом из лобстера и томатов, а сливочную темпуру — с острыми хрустящими цукини в соусе йолли. По отдельности-то эти блюда Азирафаэлю раньше нравились, но сегодня и одновременно почему-то совершенно не возбуждали аппетит. Да, приходится признать, заказ карпаччо был несомненной ошибкой, надо было брать перепелку под томлеными овощами, для желудка умиротворяюще и на настроении сказывается благотворно, а у умиротворенных и сговорчивость повышается, даже у демонов…

 

— Нет, — процедил Кроули сквозь зубы и сморщил нос, комкая салфетку в кулаке так, словно она была камнем, а он — тем самым ифритом, что собирался на спор выжать из булыжника воду (Азирафаэль тогда так и не выяснил, чем у них там дело закончилось). Смотрел он в сторону, морщился, слова выдавливал словно бы через силу. — Послезавтра тоже никак. Может быть, через недельку. Да, думаю, через недельку. Точно.

 

Очков он так и не снял и выглядел еще более дерганым, чем три дня назад, когда они виделись последний раз. Почти не ел, лишь вяло поковырялся в своей тарелке с таким видом, словно на ней была вчерашняя картошка-фри из Мак-Дака, поморщился и отложил вилку. Зато много пил — им принесли уже вторую бутылку, хотя Азирафаэль не справился еще и с первым бокалом.

 

«Надо было заказать оленину, — вдруг подумалось Азирафаэлю совершенно некстати. — Оленину он бы наверняка съел, она тут восхитительная. Только пришлось бы держать его подальше от меню, он ведь как раз совсем недавно смотрел «Бемби».

 

Разумеется, Азирафаэлю так ничего и не удалось выяснить.

 

Кроули напоминал бочку пороха, причем пересушенного и даже слегка подогретого, и был готов взорваться от малейшей искры — Азирафаэль понял это сразу, стоило ему только увидеть демона еще в дверях. Расспрашивать его на таком взводе было опасно и все равно ни к чему хорошему бы не привело. Не к ответам, это уж точно. Надежды на то, что после еды он подобреет и расслабится, тоже не оправдались. Даже вино не подействовало. Вернее, подействовало, но в обратную сторону: чем больше Кроули пил — тем больше мрачнел и замыкался. И все чаще поглядывал в сторону двери.

 

Похоже, терять было уже нечего, и ангел решился.

 

— Кто такие Пэтти и Пит? — спросил он самым равнодушным голосом, аккуратно нарезая маленьким ножичком жареный банан, поливая кусочки горячим шоколадом при помощи микроскопической ложечки и делая вид, что полностью поглощен этим занятием. — Я их знаю?

 

С той стороны стола звякнуло — Кроули резко отодвинул тарелку. Его взгляд, колючий и тяжелый, ощутимо давил на переносицу. Азирафаэль отрезал еще кусочек банана. Маленький аккуратный кусочек. (ПРИМЕЧАНИЕ *настолько аккуратный, насколько это возможно при отрезании кусочка от кашицеообразного месива, в каковое обычно превращается остывший жареный банан.)

 

— Откуда же я знаю, кого ты можешь знать? — Шипение в голосе демона слышалось отчетливо. Азирафаэль резал банан. — Откуда ты вообще взял эти имена?

 

— Ты сам их вчера назвал. — Азирафаэль пожал плечами с самым незаинтересованным видом, по-прежнему не поднимая глаз от тарелки. Банан кончился. Но горячий шоколад для полива оставался: ложечка была действительно микроскопическая. Очень удобно. — По телефону. Ну, мне так послышалось, во всяком случае, не ручаюсь за точность имен. Ты сказал, что у тебя с ними дела сегодня вечером, и именно поэтому…

 

— Тебе показалось. А вчера я был пьян и нес всякую чушь.

 

Остывший и размокший в растаявшем мороженом банан резался трудно, даже очень острым ножичком. Размазывался в неприглядную кашицу. Теперь Азирафаэль целеустремленно сдвигал кашицу в маленькие аккуратные кучки, капая на каждую шоколадом.

 

— Я не знаю никаких… этих, как ты их там…

 

Восемь маленьких одинаковых расползающихся кучек на белой тарелке с золотым ободком, капелька шоколада наверху у каждой.

 

— Но вообще-то, ангел, ты прав: у меня действительно дела. Сегодня. Без обид. Встретимся на следующей неделе.

 

Он даже не стал дожидаться, пока Азирафаэль скажет ему «пока» — с грохотом отодвинул стул и выскочил, словно ему под пятки святой воды плеснули. Или не под пятки. Ангел не стал его окликать, даже головы вслед не повернул. Хмуро смотрел на тарелку и с той же аккуратностью, с какой раньше выстраивал красивые кучки, теперь размешивал все в единую бело-коричневую массу.

 

Конечно, вчера Кроули был пьян. И, конечно, Азирафаэлю вполне могло показаться, что он назвал эти два странных имени. Но вот чего ему точно не показалось, так это того, что Кроули вздрогнул, когда их услышал. И с лица резко спал. И уставился на Азирафаэля так, словно тот вдруг превратился в истребителя демонов из глупого сериала, который они смотрели почти сразу после так и не случившегося Конца Света…

 

Да, ангел на Кроули глаз старательно не поднимал, уставившись на тарелку с темпурой, но бокового зрения никто не отменял даже у людей. (ПРИМЕЧАНИЕ * и тем более если речь идет об ангелах, к тому же еще и бывших херувимах, естественная первоначальная форма которых, на минуточку, подразумевает тысячи глаз, разбросанных по всему эфирному телу. В какой-то степени эти глаза продолжают работать и на физическом уровне, хотя даже сами ангелы их не видят)

 

А еще Кроули сегодня точно так же дергало от ангельских прикосновений — Азирафаэль заметил это еще в самом начале, когда попытался непринужденно взять демона под руку. А потом проверил, когда им принесли вино: потянулся бокалом чокнуться и словно бы случайно задел пальцами по его запястью. И почти не удивился, когда Кроули опять передернуло. А ведь они перестали обжигать друг друга так давно, что уже и не вспомнить точной даты, даже и приблизительно не вспомнить, тысячелетия два назад, а может, и все три.

 

Что же ты скрываешь, Кроули? А если говорить точнее — что с тобой сделали твои бывшие коллеги, так и не простившие тебе того, что ты предпочел встать на сторону ангела?

 

Азирафаэль аккуратно отодвинул тарелку, положил рядом салфетку, поправил кремовый шейный платок (на полтона светлее пиджака), поднялся и решительно направился к выходу из ресторана. Он считал себя не слишком хорошим ангелом. Но он все-таки был ангелом, а значит, не мог бросить друга в беде, даже если друг и ведет себя странно и отрицает, что беда таки есть. Плевать. Это его ангельский долг, разве не так? И он этот долг исполнит.

 

Он проследит за Кроули.

 

Постарается, конечно, сделать это незаметно. Просто выяснит, в какую новую переделку тот их снова втянул, насколько эта переделка опасная и не нужна ли случайно демону помощь со стороны. С той самой стороны, нашей, которая лишь для двоих.

 

Ну и окажет, если вдруг таки нужна.

 

 

* * *

 

 

Ошибкой было идти на этот дурацкий ужин, да и трубку снимать вчера тоже было ошибкой, когда уже накрывало и почти ничего не соображал. Хотелось отбрехаться и успокоить ангела (своего ангела), чтобы не переживал и отвязался? Ну да, полдела, можно сказать, сделал: отбрехался. Так отбрехался, что чертов ангел на тебя под конец вечера даже смотреть не хотел. Так и сидел, в тарелку уставившись. И губы кривил.

 

Ангелы чувствуют ложь, как ты мог это забыть? Совсем мозги пролинял.

 

Холодная ванна не очень-то помогла. Вернее, помогла, но не надолго. Душ при линьке противопоказан, от его невыносимо щекотных струек, бегущих по телу, мерзкий зуд под кожей только усиливается, а вот ванна — идеальное средство. Горячая, если просто хочешь, чтобы стало легче. Или холодная, если надо потом куда-то идти. От холода Кроули всегда тянуло в сон, мысли становились вялыми и медленными, а кожа теряла чувствительность. Хотя бы на время. Самое то, что надо при линьке. Правда, потом, когда отойдет, будет очень больно и паршиво, куда больнее и хуже, чем обычно, но так ведь это потом…

 

— О, мистер Кроули! Вы сегодня рано…

 

Мадам расплылась в хищной улыбке и сама вышла ему навстречу из-за стойки, поднявшись из своего персонального кресла, больше похожего на трон. Уважительно так вышла, но не подобострастно, с чувством собственного достоинства. Интересно, изменилось бы ее поведение, знай она, что Кроули не просто один из лучших и самых солидных клиентов, но и вообще хозяин всего ее заведения? Вряд ли. Мадам умна и знает, что именно нужно любому из ее посетителей, в том числе и такому, как Кроули. И предоставляет им это — каждому именно то, что ему нужно. Каждому свое.

 

Кроули постарался отзеркалить ее акулью улыбку, но не был уверен, что вышло точно так же: эффект холодной ванны почти закончился и его начинало ломать уже всерьез, гораздо раньше, чем обычно. И гораздо сильнее. Что ж, он знал, что за ужин в Ритце придется платить.

 

— Мы ждали вас несколько позже, мистер Кроули, — продолжала меж тем Мадам, словно ответно отзеркаливая его мысли. Сопроводила к дивану, подвинула столик с вином и фруктами. Кроули поморщился: больше пить он сегодня не собирался, и так тошнило и мысли путались. Он увлекся во время чертова ужина, хватаясь за бутылку, словно за спасательный круг, и забыв, что из-за чертовой линьки мгновенно протрезветь потом не получится. — Но я могу поторопить ваших любимцев.

 

— Буду вам признателен, Мадам. — Кроули снова оскалился. Наклонил голову, шумно принюхался к французскому парфюму, в душные волны которого Мадам куталась, словно в шаль. Сделал оскал шире, глаза уже, а голос — почти шипящим. — Впрочем, вы всегда можете остаться и сами. Мое предложение в силе.

 

В каждой шутке есть доля шутки, а Мадам умеет нравиться, она не закрашивает седину, наоборот, отбеливает ее и укладывает тугими густыми кудряшками вокруг миловидного пухлого личика. (ПРИМЕЧАНИЕ *И носит голубые линзы последние несколько лет, по крайней мере: с тех самых пор, как у «П&П» сменился хозяин). Умная Мадам, догадливая. Вот только если бы не эта ее улыбка. И глаза, холодные и цепкие (догадливая Мадам все-таки не понимает, что цвет — не главное).

 

— Шалунишка! — рассмеялась Мадам бархатным голосом и игриво шлепнула Кроули веером по руке. Развернулась, колыхнув волнами цветочных ароматов, неторопливо поплыла к занавешенному шторой выходу, за которым располагалась лестница на второй этаж.

 

Кроули хватило сил дождаться, пока она выйдет, а потом он рухнул на диван как подкошенный, судорожно стиснул колени и подтянул их к груди, а пальцами обеих рук вцепился в край кожаного сиденья так, что чуть не прорвал. Согнулся, почти уперевшись в коленки лбом и дрожа всем телом.

 

Легкий хлопок веера по руке его добил, напрочь сорвав и без того с трудом сохраняемую маску: ноги мигом ослабли, по всему телу прокатилась горячая и изнурительно сладкая волна, волоски на шее встали дыбом, живот подтянулся, во рту пересохло, а в паху сладко заныло и потяжелело, и сейчас Кроули с огромным трудом удерживался от того, чтобы не начать ерзать и тереться об этот чертов диван, выкручиваясь из одежды, словно змея из кожи.

 

Он стиснул зубы и задышал быстро-быстро, стараясь перебороть тошноту и жар и успокоиться — и при этом изнемогая от желания плюнуть на все и все-таки поерзать и почесаться, хотя бы о спинку дивана, пока никто не видит. Сумел удержаться. Жар медленно стекал в низ живота, становился болью, распирающей и привычной. Неприятной, но терпимой. Вожделение, хоть и очень сильное, но типичное по всем остальным параметрам. С этим Кроули уже мог справиться. Зуд потихоньку тоже отступал, размазывался под кожей.

 

(ПРИМЕЧАНИЕ *Конечно, линька не подразумевала, что он сбросит кожу на физическом плане, будь то в человеческой ипостаси или в змеиной. Линька была явлением более тонких сфер: отслоение и сброс старой информационно-энергетической оболочки, которую ты уже перерос и которая тебе теперь только мешает. Полезная штука. Только вот ощущения при ней были вполне себе физическими и мерзкими. И довольно унизительными, если уж говорить начистоту.)

 

Кроули глубоко вздохнул, опустил ноги на пол и осторожно распрямился. Кажется, пока отпустило, только слегка подташнивало и крутило низ живота. И он опять взмок. Не так, чтобы с него текло ручьями, но испарина ощущалась и на лбу и… и, в общем, везде, а потому лучше не шевелиться, кожа слишком чувствительна, сейчас любые прилипания рубашки или другого чего к ней могут спровоцировать новый приступ.

 

Ничего. Осталось совсем немного, скоро сюда спустятся Пит и Пэтти, милые безотказные умелые Пит и Пэтти, скоро он окажется крепко зажат между двумя горячими молодыми телами и можно будет расслабиться и отпустить тормоза. Они все сделают сами, они же умницы. Его умницы. Не надо будет никуда уходить из такого уютного холла, они останутся прямо на этом диване, в холле никого нет и не будет. Вообще никого на всех трех этажах, кроме его умниц и Мадам, он еще вчера позаботился, и безо всяких чудес, просто заплатил кому надо и сколько надо.

 

Скоро. Уже совсем скоро…

 

Воздух чуть дрогнул, а вот хлопка или огненных искр не было: близкие перемещения обходятся без видимых спецэффектов. И без слышимых тоже.

 

— Пит и Пэтти, значит?! Первый раз слышишь, значит?! И что же тогда, позволь тебя спросить, ты здесь делаешь, а, Кроули?!

 

Кроули медленно повернул голову.

 

Пылающий праведным гневом Азирафаэль стоял от него шагах в трех, обвиняюще сложив руки на груди, мрачно супил светлые брови и метал взглядом ослепительно голубые молнии. Он настолько вышел из себя, что даже крылья наполовину развернул, и они нервно дергались у него за спиной, снося безделушки со стойки и вспарывая обивку кресел: когда ангел такого ранга впадает в непритворный гнев, его перья становятся бритвенно острыми.

 

— Ты же был ангелом, Кроули! Да, пусть падшим, но не настолько же падшим! Пит и Пэтти! Боже мой, Кроули! Да у меня в голове не укладывается!

 

Азирафаэль. Ангел Господень. Такой белый, такой сияющий, такой возмущенный. Такой до боли прекрасный. И такой неуместный здесь, в черно-красном сверкающем (кожа, бархат и зеркала) интерьере элитного мини-борделя для избранных…

 

А сейчас сюда вернется Мадам. Может быть, одна. А может быть, с нею сразу придут и… умницы.

 

И Азирафаэль их увидит.

 

Нет. Нет, нет, нет, что угодно, но увидеть он их точно не должен, нельзя ему их видеть, ну вот просто никак нельзя…

 

На втором этаже хлопнула дверь.

 

Ужас всадил хорошую дозу адреналина прямо в сердце. Кроули вскочил, в два прыжка преодолел разделявшее их с Азирафаэлем расстояние, схватил его за руку и поволок к выходу, не обращая ни малейшего внимания на попытки ангела как сопротивляться, так и провякать что-то еще обвиняюще-пафосное.

 

 

Тайное становится явным, или Вид из задних окон элитного борделя "Пэтти и Пит" (рейтинг R)

* * *

 

 

— Прости, прости, пожалуйста прости... Боже мой, Кроули, я... Я вел себя просто... Сам не знаю, что на меня…

 

— З-заб-бей.

 

Они стояли в темном узком проулке, в двух шагах от черного выхода «П&П», вцепившись друг в друга, но друг на друга не глядя. Кроули трясло. Он низко опустил голову, старался глубоко дышать и на ногах держался не очень твердо: адреналин выгорел быстро и теперь его опять тошнило и скручивало, в низ живота стекал расплавленный свинец, а ноги подкашивались. (ПРИМЕЧАНИЕ *и ангел бы наверняка это заметил, если бы его самого не раздирали смущение и чувство вины).

 

Азирафаэлю давно не было так стыдно. Он и на самом деле не понимал, что это на него нашло. Ну да, случайно обнаружил, что Кроули предпочитает компанию шлюх обществу ангела. И что в этом такого удивительного? Он же демон! Ну ладно, для самого того ангела, которого так откровенно бортанули, такая ситуация может быть и немножко обидна (ладно, ладно, никаких «может быть» и вовсе не «немножко»!), но для демона-то это совершенно естественное поведение. Так с какого же перепугу это, повторим, совершенно естественное для демона поведение взбесило Азирафаэля так, что у него потемнело в глазах и он, ничего не соображая, ворвался в этот бордель, словно всадник на белом коне? Как будто застукал там вовсе не демона, которому по статусу положено многое и куда похлеще, а кого-нибудь из своих белоперых коллег. Да еще и речи эти пафосные нес, про поведение, неподобающее для солидного шеститысячелетнего существа, стыд-то какой, Господи Боже… И понимал уже, что несет чушь, но ничего не мог с собой поделать и остановиться почему-то тоже не мог, стыдно-то как...

 

Кроули должен был его послать. И был бы в своем праве, ведь Азирафаэль его оскорблял, причем на пустом месте. Ни за что. Личная жизнь потому и называется личной, что не касается никого кроме. Они всегда сохраняли вежливую дистанцию и не лезли друг другу под кожу — может быть, только поэтому и сумели пронести свою странную дружбу через шесть тысяч лет, так ее и не потеряв. А тут Азирафаэль повел себя совершенно по-хамски, именно что по-Хамски: увидел срам друга своего и пошел об этом кричать, обвиняя и насмехаясь…

 

То, что Кроули и сам смутился и уволок Азирафаэля из того вертепа, делает проступок ангела еще хуже. Кроули, хоть и демон, но понимает, что ангелу там было не место, не стоило ему туда соваться и громить все вокруг. Демон повел себя так, как должен был вести себя ангел, выводя за руку заблудшую душу из пристанища разврата. А сам ангел при этом только вопил и размахивал крыльями, теряя перья от возмущения.

 

Стыдно.

 

— Ты как?

 

— Нрмальн.

 

— Да какое нормально?! Кроули! Тебя же трясет!

 

*

 

Еще бы его не трясло, если он только что кончил прямо в штаны!

 

Черт, черт, черт! Только бы Азирафаэль не заметил, как ему потом в глаза смотреть, если он...

 

Чертов ангел. Чертова линька.

 

Чертов ангел был слишком близко. Этот голос, и запах, и руки… Этот ангел… Этот конкретный ангел. Все это вместе сводило с ума и ускоряло процесс. Сам виноват: слишком плотно подсел на его чертову любовь. То есть не на его, конечно, на Божественную, но в его передаче. И слишком много о нем думал, слишком много и слишком часто. Вот твой организм и решил, что вы пара, а пара должна быть вместе и в здравии, и в болезни, особенно в болезни. Ну и в линьке, естественно. Чертова линька.

 

— Кроули! Ты весь зеленый! Может, врача?

 

— Я змей. Я злный. Эт нрмальн.

 

Ангел, черт бы его побрал, такой заботливый. Знал бы он, что на самом деле Кроули от него нужно, чего ему на самом деле хочется...

 

Обцеловать его, всего, целиком, облизать, ощупать, выщекотать языком уши, выцеловать дорожки по скулам и ключицам, прижаться всем телом, плотно-плотно, укусить, отсосать, довести его до крика и самому обкончаться, рыдая от облегчения. Больше никаких мучительных сухих спазмов: присутствие Азирафаэля делало каждый оргазм полноценным. А его руки…

 

Кроули представил собственный член, зажатый между ангельскими ладонями, такими мягкими и теплыми… Всхлипнул и снова выплеснулся в штаны.

 

Хорошо, что ангел держал его за локти, это позволяло вцепиться в его предплечья и самому, и остаться на расстоянии, выдержать, удержаться… Сам бы Кроули сейчас удержаться точно не смог. Ни от чего. Он и на ногах не удержался бы, если бы не Азирафаэль: коленки были словно из сахарной ваты.

 

Ангел внезапно разжал сомкнутые на локтях у Кроули пальцы и скользнул обеими руками ему за спину, под мышки. Подхватил, тряхнул за плечи. Прижал к себе — теперь уже действительно плотно-плотно. Кроули уронил голову на его плечо и уткнулся носом в воротник. Потерся щекой, чувствуя, как по всему телу разбегаются волны горячих мурашек. Содрогнулся.

 

Он думал, что немедленно умрет, если такое вдруг когда-нибудь случится, даже без линьки. Ну или хотя бы что его переклинит конкретно и надолго. А на деле вышло совсем наоборот, приступ вроде бы слегка отпустил и дышать стало легче.

 

— Тебя отравили? Или призвали? Это какой-то ритуал?! Кроули, не молчи!

 

Чертов ангел держал его слишком крепко, да еще и теребил пальцами под лопатками, у основания крыльев, словно пытался внимание привлечь. И от этого тоже слегка отпускало и даже в голове прояснялось, только вот сил стоять на своем и отрицать очевидное не осталось совсем.

 

— Это линька, — буркнул Кроули. — Не самое приятное состояние. И зрелище отвратное. На такое гостей не зовут. Так что если ты будешь так добр, что отпустишь меня, я вернусь в этот милый бордель и спокойно перелиняю там.

 

Вот так. Все и сразу. А теперь пусть...

 

Он чуть повернул-приподнял голову и искоса посмотрел на Азирафаэля, пытаясь понять, насколько сильно ангел шокирован столь низменным и вульгарным состоянием того, кто когда-то был тоже вполне себе светлым и огненным ангелом.

 

И понял, что, похоже, довольно-таки сильно.

 

— В борделе?! — яростно прошипел Азирафаэль (ПРИМЕЧАНИЕ* Шипеть то, что в принципе прошипеть невозможно, Азирафаэль умел ничуть не хуже самого Кроули). — В этом рассаднике порока и антисанитарии?! Ты в своем уме, Кроули?!

 

Ангел действительно был возмущен и шокирован до глубины души, но вовсе не тем, чем от него ожидали.

 

— Это приличное заведение, чистенькое... — Кроули поймал себя на том, что оправдывается, но надо же было как-то объяснить. — Никого посторонних. Я там часто останавливался на неделю, а то и две, у меня там даже личная комнатка есть, так что…

 

— Только через мой труп! — рявкнул ангел, на которого доводы Кроули произвели почему-то совершенно обратное впечатление. Его лицо так налилось кровью, что брови проступили отчетливыми светлыми пятнами.

 

Продолжая удерживать Кроули правой рукой под мышками, Азирафаэль наклонился и левой подхватил его под колени. Вздернул вверх, прижал к груди, опрокидывая голову демона себе за плечо. И Кроули с отчаяньем подумал, что под коленками у него, похоже, какая-то аномально чувствительная зона, и что вот это последнее движение ангельской руки точно было лишним — так неожиданно, горячо и сладко, что он не смог перетерпеть, как ни старался, содрогнулся на вдохе всем телом и снова разрядился в насквозь промокшие штаны, понимая, что теперь-то ангел точно не мог этого не заметить. Или все-таки мог? Он же все-таки ангел, что они знают о...

 

— Линька у него, понимаешь… — ворчал Азирафаэль, делая шаг, потом другой. — Ну и какого серафима так долго молчал, если линька?

 

Перемещения на близкие расстояния вовсе не так эффектны, как показывают их киношники. Просто меняется все вокруг: освещение, влажность, температура, запах…

 

Запах пыли, старых книг и паркетной мастики. И какао. И еще совсем немножечко — блинчиков. Этот запах ударил под дых, заставив Кроули распахнуть глаза, убедиться, но все-таки не поверить и переспросить:

 

— Мы… где?

 

— У меня, конечно, где же еще. — Азирафаэль успокаивающе погладил его по плечам, сделал шаг — и они оказались на втором этаже. Вспыхнул свет. Еще шаг, и спину Кроули обдало горячим паром. — Я уже начудесил ванну с горячей водой, потерпи еще немного, сейчас все будет хорошо.

 

Он поставил Кроули на пол, прислонил к стене и начал сосредоточенно расстегивать на нем жилетку, не забывая при этом все время поглаживать сквозь ткань, словно бы между делом, но именно так, как надо, чтобы зуд оставался в пределах терпимого. Стащил пиджак. Жилетка упала следом. Поверх лег галстук-шнурок.

 

— Почему? — Кроули и сам не знал, что именно хотел бы услышать в ответ. Пожалел он о заданном вопросе сразу же, как только его произнес, но было уже поздно.

 

— Думаешь, я не знаю, что такое линька? — пробормотал Азирафаэль, продолжая быстро избавлять его от одного предмета одежды за другим. — Ну и зря ты так думаешь. — Его рука потянулась к ширинке, и Кроули сжался, понимая, что сейчас самое время сдохнуть на месте от стыда. Захотелось оттянуть ужасный момент хотя бы на миг, неважно чем…

 

— Откуда?

 

Пальцы Азирафаэля на миг замерли, а потом решительно дернули вниз собачку. Смотрел он при этом Кроули в лицо, а взгляд был такой, что делалось трудно дышать. И улыбка, эта его неподражаемая светлая улыбка…

 

— Не скажу.

 

 

* * *

 

 

— А все-таки я была права! — удовлетворенно сказала Пэтти, отходя от окна и задергивая штору. — Можешь включать свет, Питер. И отдать мне пятьдесят фунтов. Мои пятьдесят фунтов!

 

— Жадина! — фыркнул Питер, одновременно щелкая выключателем.

 

Лампы в черно-красном холле элитного массажного салона «П&П» были тоже элитными и разгорались медленно, дабы не травмировать случайным включением глаза посетителей (ПРИМЕЧАНИЕ *или же их скромность, если таковое включение оказалось не просто случайным, но еще и не вовремя). Сначала из мрака, словно из черной воды, медленно вынырнули две белокурые головки, потом к ним присоединилась третья, чуть менее белокурая. Потом, словно при проявлении старинной фотографии в красной комнате, под первыми двумя проступили два светлых силуэта, а третья так и осталась висеть в воздухе (черное платье Мадам зачастую умудрялось прятаться в тени и при очень ярком свете).

 

Питер сидел на боковом валике того дивана, на котором совсем недавно Мадам оставила Кроули, и болтал ногой в безупречно кремовой брючине. Был он пухлощеким кучерявым блондином лет двадцати пяти, светлокожим и голубоглазым, и, пожалуй, довольно сильно напоминал ангелочка — ну разве что ангелочка, раздосадованного предстоящей потерей пятидесяти фунтов.

 

— А не надо было со мной спорить! — выставила в его сторону пухленький пальчик Пэтти. Она была точной копией брата — правда, с поправкой на четвертый размер. И даже одета была точно в такой же костюм: кремовую тройку с шейным платком на два тона светлее. — Я такие вещи нутром чую. Не могло у него быть никакой подружки. Только друг. Весь такой в белом! — Она хихикнула, оттянув кремовый лацкан на своем четвертом размере.

 

— Ну хоть одно радует: работы сегодня не будет. — Питер перестал хмуриться и соскользнул спиной на диван, оставив ноги на боковом валике. Он был ленив и отсутствие необходимости напрягаться могло примирить его даже с потерей пятидесяти фунтов. Он закинул одну руку за голову и собирался закрыть глаза, но на всякий случай предпочел настороженно уточнить: — Ведь не будет же, да?

 

— Не будет, не будет, спи, — успокоила его Пэтти, огибая кресло, опрокинутое демоном при поспешном бегстве, и подходя к сидящей за стойкой Мадам, меланхолично пересчитывающей толстую пачку купюр. — Им не до нас. Они про нас и вообще забыли уже, ты бы видел лицо этого белобрысого! Просто дьявол!

 

— Главное, что не забыли заплатить, — философски заметила Мадам, убирая пачку в специальный внутренний кармашек под краем лифа.

 

И подумала, что была абсолютно права, не дав нетерпеливой молодежи спуститься вниз слишком рано и все испортить, особенно в столь деликатной ситуации, когда два джентльмена изволили выяснять отношения. Хозяин, которому почему-то нравится притворяться простым клиентом, подумать только! И его ревнивый, но не слишком сообразительный бойфренд, до которого наконец-то дошло. Что ж, Мадам готова обеспечить любой каприз за ваши деньги. А если вдруг клиенты предпочитают удовлетворяться собственными силами при посредстве своих же друзей, но при этом еще и платят — то скажите пожалуйста, кто такая Мадам, чтобы помешать им таки это сделать?

 

(ПРИМЕЧАНИЕ *Если Кроули полагал, что можно быть хорошей Мадам и чего-то не знать о собственном заведении, то это говорит лишь о том, что он был довольно-таки наивным демоном).