МН 79 Чула сакулудайи сутта - Малая лекция для Сакулудайина (перевод: SV)

(Будда выясняет доктрину одного известного странника-учителя, чтобы в итоге постараться обратить его в своё Учение)

 

Так я слышал. Однажды Благословенный проживал в Раджагахе в Бамбуковой Роще в Беличьем Святилище. И тогда странник Сакулудайин пребывал в Павлиньем Святилище, в парке странников, с большой группой странников.

И тогда, утром, Благословенный оделся, взял свою чашу и верхнее одеяние, и отправился в Раджагаху за подаяниями. Затем он подумал: «Слишком рано ходить за подаяниями по Раджагахе. Что если я пойду к страннику Сакулудайину в Павлинье Святилище, в парк странников?»

И тогда Благословенный отправился в Павлинье Святилище, в парк странников. В то время странник Сакулудайин сидел с большой группой странников, которые [сидели], создавая гул, громко и шумно ведя различные бессмысленные беседы, такие как разговоры о царях, о ворах, о министрах, об армиях, об опасностях, о сражениях, о еде, о питье, об одежде, о постелях, о гирляндах, о благовониях, о родственниках, о средствах передвижения, о деревнях, о поселениях, о городах, о странах, о женщинах, о героях, об улицах, о колодцах, об усопших, о всяких мелочах, о происхождении мира, о возникновении моря, о том, являются ли вещи такими или иными.

И тогда странник Сакулудайин увидел Благословенного издали. Увидев его, он стал успокаивать своё собрание так: «Тише, почтенные. Почтенные, не шумите. Вон идёт отшельник Готама. Этот почтенный любит тишину, дисциплинирован в тишине, восхваляет тишину. Быть может, если он посчитает, что наше собрание тихое, то задумает подойти к нам». И тогда те странники замолкли.

Благословенный подошёл к страннику Сакулудайину, который сказал ему: «Пусть Благословенный подойдёт! Добро пожаловать, Благословенный! Долгое время у Благословенного не было возможности прийти сюда. Пусть Благословенный присаживается, вот тут есть готовое сиденье».

Благословенный сел на подготовленное сиденье, а странник Сакулудайин выбрал более низкое сиденье и сел рядом. Когда он сделал так, Благословенный сказал ему: «Ради какой беседы вы сидите сейчас здесь, Удайин? В чём состояла незавершённая вами беседа?»

«Господин, оставим эту беседу, ради которой мы сидим сейчас здесь вместе. Благословенный сможет послушать её потом. Господин, когда я не прихожу в это собрание, то оно сидит, ведя различные бессмысленные беседы. Но когда я пришёл в это собрание, оно сидит и смотрит на меня, думая: «Послушаем Дхамму, которую отшельник Удайин разъяснит нам». Однако, когда приходит Благословенный, то и я, и это собрание, сидим и смотрим на Благословенного, думая: «Послушаем Дхамму, которую Благословенный разъяснит нам».

«В таком случае, Удайин, предложи что-нибудь, о чём я мог бы рассказать».

«Господин, на днях некто заявлял, что является всеведущим и всевидящим, что имеет полное знание и видение: «Иду ли я, стою, сплю, или бодрствую, знание и видение постоянно и непрерывно наличествуют во мне». Когда я задал ему вопрос о прошлом, он говорил уклончиво, сбивал разговор с темы, проявлял злость, ненависть, и горечь. И тогда восторг в отношении Благословенного возник во мне: «Ага, именно Благословенный, именно Высочайший является умелым в этих вещах!»

«Но, Удайин, кто заявлял о том, что является всеведущим… и когда ты задал ему вопрос… проявлял злость, ненависть, и горечь?»

«Это был Нигантха Натапутта, Господин».

«Удайин, если кто-либо вспоминал бы свои многочисленные прошлые жизни: одну жизнь, две жизни, три…¹ в подробностях и деталях, то тогда либо он мог бы задать мне вопрос о прошлом, либо я мог бы задать ему вопрос о прошлом, и он мог бы удовлетворить мой ум своим ответом на мой вопрос, или же я мог бы удовлетворить его ум своим ответом на его вопрос.

Если кто-либо видел бы божественным глазом… счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой, то либо он мог бы задать мне вопрос о будущем, либо я мог бы задать ему вопрос о будущем, и он мог бы удовлетворить мой ум своим ответом на мой вопрос, или же я мог бы удовлетворить его ум своим ответом на его вопрос. Но оставим прошлое, Удайин, оставим будущее. Я научу тебя Дхамме: «Когда есть это, то возникает то. С возникновением этого, возникает и то. Когда этого нет, то не возникает и того. С прекращением этого прекращается и то»².

«Господин, я не могу вспомнить в подробностях и деталях даже всё то, что я пережил в этом нынешнем существовании, так как я могу вспомнить свои многочисленные жизни: одну жизнь, две… в подробностях и деталях, как это делает Благословенный? И сейчас я не могу увидеть даже болотного духа, так как же я могу божественным глазом, очищенным и превосходящим человеческий, видеть смерть и перерождение существ… счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой, как это делает Благословенный? Но, Господин, когда Благословенный сказал мне: «Но оставим прошлое, Удайин, оставим будущее. Я научу тебя Дхамме. Когда есть это, то возникает то. С возникновением этого, возникает и то. Когда этого нет, то не возникает и того. С прекращением этого прекращается и то» – то это ещё более неясно для меня. Быть может, Господин, я мог бы удовлетворить ум Благословенного ответом на вопрос о собственной доктрине нашего учителя?»

«Что ж, Удайин, чему учат в доктрине твоего учителя?»

«Господин, вот чему учат в доктрине нашего учителя: «Это совершенное сверкание, это совершенное сверкание!»

«Но, Удайин, поскольку так учат в доктрине твоего учителя: «Это совершенное сверкание, это совершенное сверкание!» – то что это за совершенное сверкание?»

«Господин, это сверкание является совершенным сверканием, которого не может превзойти любое другое сверкание, возвышенное и высочайшее».

«Но, Удайин, что это за сверкание, которого не может превзойти любое другое сверкание, возвышенное и высочайшее?»

«Господин, это сверкание является совершенным сверканием, которого не может превзойти любое другое сверкание, возвышенное и высочайшее».

«Удайин, ты можешь так продолжать очень долго. Ты говоришь: «Господин, это сверкание является совершенным сверканием, которого не может превзойти любое другое сверкание, возвышенное и высочайшее», но всё же ты не обозначаешь, что это за сверкание. Представь, как если бы человек сказал: «Я влюблён в самую прекрасную девушку в этой стране». Его бы спросили: «Почтенный, что касается этой самой прекрасной девушки в этой стране, в которую ты влюблён – знаешь ли ты, происходит ли она из варны знати, или же из варны брахманов, или же из варны торговцев, или же из варны рабочих?», и он бы ответил: «Нет». Тогда его бы спросили: «Почтенный, что касается этой самой прекрасной девушки… – знаешь ли ты её имя и имя её клана?... Высокая она, низкая, или среднего роста?... У неё тёмная, коричневая, или золотистая кожа?... В какой деревне или городе она живёт?», и он бы ответил: «Нет». И тогда они бы спросили его: «Почтенный, так не выходит ли, что ты влюблён в девушку, о которой ты ничего не знаешь, и которую ты никогда не видел?», и он бы ответил: «Да». Как ты думаешь, Удайин, если это так, то не были бы слова этого человека полной ерундой?»

«Вне сомнений, Господин, это так, слова того человека были бы полной ерундой».

«Точно также, Удайин, ты говоришь: «Господин, это сверкание является совершенным сверканием, которого не может превзойти любое другое сверкание, возвышенное и высочайшее», но всё же ты не обозначаешь, что это за сверкание».

«Господин, оно прекрасно как берилл, прекрасный драгоценный камень чистой воды, с восемью гранями, хорошо обработанный, лежащий на красной парче, сияющий, сверкающий, лучащийся. И именно таким сверканием является «я», которое [остаётся] нетронутым после смерти».

«Как ты думаешь, Удайин? Этот берилл, прекрасный драгоценный камень чистой воды… а также светлячок в кромешной тьме ночи – из этих двух кто даёт большее сверкание, которое наиболее возвышенное и высочайшее?»

«Светлячок в кромешной тьме ночи, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? Этот светлячок в кромешной тьме ночи, а также масляная лампа в кромешной тьме ночи – из этих двух кто даёт большее сверкание, которое наиболее возвышенное и высочайшее?»

«Масляная лампа, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? Эта масляная лампа в кромешной тьме ночи, а также огромный пожар в кромешной тьме ночи – из этих двух кто даёт большее сверкание, которое наиболее возвышенное и высочайшее?»

«Огромный пожар, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? Этот огромный пожар в кромешной тьме ночи, а также утренняя звезда на рассвете в чистом безоблачном небе – из этих двух кто даёт большее сверкание, которое наиболее возвышенное и высочайшее?»

«Утренняя звезда на рассвете в чистом безоблачном небе, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? Утренняя звезда на рассвете в чистом безоблачном небе, а также полная луна в полночь в чистом безоблачном небе на пятнадцатый день в Упосатху – из этих двух кто даёт большее сверкание, которое наиболее возвышенное и высочайшее?»

«Полная луна в полночь… Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? Полная луна в полночь в чистом безоблачном небе на пятнадцатый день в Упосатху, а также полный солнечный диск в полдень в чистом безоблачном небе осенью в последний месяц сезона дождей – из этих двух кто даёт большее сверкание, которое наиболее возвышенное и высочайшее?»

«Полный солнечный диск… Господин».

«И за гранью этого, Удайин, я знаю множество божеств, с чьим [сверканием] не может сравниться сияние солнца и луны, но всё же я не утверждаю, что нет другого сверкания, которое наиболее возвышенное и высочайшее, нежели это сверкание. Но ты, Удайин, говоришь, что это [твоё] сверкание ниже и хуже, чем сверкание у светлячка: «Это совершенное», но всё же ты не обозначаешь, что это за сверкание».

«Благословенный завершил беседу. Высочайший завершил беседу».

«Но, Удайин, почему ты говоришь так?»

«Господин, вот чему учат в доктрине нашего учителя: «Это совершенное сверкание, это совершенное сверкание!» Но когда в отношении нашей доктрины Благословенный надавил, спросил, расспросил, то мы поняли, что были пустыми, полыми, ошибочными».

«Так как оно, Удайин, есть ли всецело приятный мир? Есть ли практический способ реализовать всецело приятный мир?»

«Господин, вот чему учат в доктрине нашего учителя: «Есть всецело приятный мир. Есть практический способ реализовать всецело приятный мир».

«Но, Удайин, каков этот практический способ реализовать всецело приятный мир?»

«Господин, вот, отбрасывая убийство живых существ, человек воздерживается от убийства живых существ. Отбрасывая взятие того, что не было дано, он воздерживается… Отбрасывая неблагое поведение в чувственных удовольствиях, он воздерживается… Отбрасывая ложь, он воздерживается от лжи. Или же он предпринимает и практикует некий вид аскезы. Таков практический способ реализовать всецело приятный мир».

«Как ты думаешь, Удайин? В том случае, когда он отбрасывает убийство живых существ и воздерживается от убийства живых существ, его «я» испытывает в этом случае только удовольствие, или же и удовольствие и боль?»

«И удовольствие и боль, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? В том случае, когда он отбрасывает взятие того, что не было дано… неблагое поведение в чувственных удовольствиях… ложь… его «я» испытывает в этом случае только удовольствие, или же и удовольствие и боль?»

«И удовольствие и боль, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? В том случае, когда он предпринимает и практикует некий вид аскезы, его «я» испытывает в этом случае только удовольствие, или же и удовольствие и боль?»

«И удовольствие и боль, Господин».

«Как ты думаешь, Удайин? Наступает ли реализация всецело приятного мира следованием пути смешанного с болью удовольствия?»

«Благословенный завершил беседу. Высочайший завершил беседу».

«Но, Удайин, почему ты говоришь так?»

«Господин, вот чему учат в доктрине нашего учителя: «Есть всецело приятный мир. Есть практический способ реализовать всецело приятный мир». Но когда в отношении нашей доктрины Благословенный надавил, спросил, расспросил, то мы поняли, что были пустыми, полыми, ошибочными. Но как же оно, Господин, есть ли всецело приятный мир? Есть ли практический способ реализовать всецело приятный мир?»

«Есть всецело приятный мир, Удайин. Есть практический способ реализовать всецело приятный мир».

«Господин, и каков этот практический способ реализовать всецело приятный мир?»

«Вот, Удайин, будучи отстранённым от чувственных удовольствий, отстранённым от неблагих состояний [ума], монах входит и пребывает в первой джхане… второй… третьей…³ Таков практический способ реализовать всецело приятный мир».

«Господин, это не практический способ реализовать всецело приятный мир. [Ведь] на этом этапе всецело приятный мир уже был реализован».

«Удайин, на этом этапе всецело приятный мир ещё не был реализован. Это единственный практический способ реализовать всецело приятный мир».

Когда так было сказано, собрание странника Сакулудайина загалдело, шумно и громко обсуждая: «Пропали мы с доктринами наших учителей! Пропали мы с доктринами наших учителей! Мы не знаем ничего превыше этого!»

Тогда странник Сакулудайин успокоил тех странников и спросил Благословенного: «Господин, на каком этапе всецело приятный мир реализован?»

«Вот, Удайин, с оставлением удовольствия и боли, равно как и с предыдущим угасанием радости и недовольства, монах входит и пребывает в четвёртой джхане, которая ни-приятна-ни-болезненна, характерна чистейшей осознанностью из-за невозмутимости. Он пребывает с этими божествами, которые возникли в [этом] всецело приятном мире, он разговаривает с ними, пускается с ними в беседы. Именно на этом этапе всецело приятный мир был реализован».

«Господин, вне сомнений, ради реализации этого всецело приятного мира монахи ведут святую жизнь под [учительством] Благословенного».

«Не ради реализации этого всецело приятного мира монахи ведут святую жизнь под моим [учительством]. Есть другие состояния, Удайин, более возвышенные и высочайшие, и ради их реализации монахи ведут святую жизнь под моим [учительством]».

«И каковы же эти более возвышенные и высочайшие состояния, Господин, ради реализации которых монахи ведут святую жизнь под [учительством] Благословенного?»

«Вот, Удайин, в мире возникает Татхагата – совершенный, полностью просветлённый…

 

… ⁴ …

 

Отбросив эти пять помех, загрязнений ума, качеств, что ослабляют мудрость, он, отстранённый от чувственных удовольствий, отстранённый от неблагих состояний [ума], входит и пребывает в первой джхане… четвёртой джхане… Это, Удайин, также более возвышенное и высочайшее состояние, ради реализации которого монахи ведут святую жизнь под моим [учительством].

Когда его ум стал таким сосредоточенным, очищенным, ярким, безупречным, избавленным от загрязнений, гибким, податливым, устойчивым, и непоколебимым, он направляет его к познанию воспоминаний собственных прошлых жизней… ⁵ …Так он вспоминает свои многочисленные прошлые жизни в подробностях и деталях. Это, Удайин, также более возвышенное и высочайшее состояние, ради реализации которого монахи ведут святую жизнь под моим [учительством].

Когда его ум стал таким сосредоточенным, очищенным, ярким, безупречным, избавленным от загрязнений, гибким, податливым, устойчивым, и непоколебимым, он направляет его к познанию смерти и перерождения существ… …распознаёт низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их деяниями. Это, Удайин, также более возвышенное и высочайшее состояние, ради реализации которого монахи ведут святую жизнь под моим [учительством].

Когда его ум стал таким сосредоточенным, очищенным, ярким, безупречным, избавленным от загрязнений, гибким, податливым, устойчивым, и непоколебимым, он направляет его к знанию уничтожения пятен [умственных загрязнений]. Он напрямую познаёт в соответствии с действительностью: «Это – страдание… Это – источник страдания… Это – прекращение страдания… Это – путь, ведущий к прекращению страдания… Это – загрязнения [ума]... Это – источник пятен [загрязнений]… Это – прекращение пятен… Это – путь, ведущий к прекращению пятен».

Когда он знает и видит так, его ум освобождается от пятна чувственного желания, от пятна существования, от пятна невежества. Когда он освободился, пришло знание: «Он освобождён». Он понимает: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано то, что следовало сделать, не будет более возвращения в какое-либо состояние существования». Это, Удайин, также более возвышенное и высочайшее состояние, ради реализации которого монахи ведут святую жизнь под моим [учительством].

Таковы эти другие состояния, Удайин, более возвышенные и высочайшие, и ради их реализации монахи ведут святую жизнь под моим [учительством]».

Когда так было сказано, странник Сакулудайин сказал Благословенному: «Великолепно, Господин! Великолепно, Господин! Как если бы он поставил на место то, что было перевёрнуто, раскрыл бы спрятанное, показал путь тому, кто потерялся, внёс бы лампу во тьму, чтобы зрячий да мог увидеть, точно также Благословенный различными способами прояснил Дхамму. Я принимаю прибежище в Благословенном, прибежище в Дхамме, и прибежище в Сангхе монахов. Я хотел бы получить младшее монашеское посвящение, я хотел бы получить высшее монашеское посвящение».

Когда так было сказано, собрание странника Сакулудайина обратилось к нему так: «Не ведите святую жизнь под [учительством] отшельника Готамы, Мастер Удайин. Будучи учителем, Мастеру Удайину не стоит вести жизнь в качестве ученика. Ведь для Мастера Удайина это всё равно, как если бы вначале быть кувшином, а потом стать бадьёй. Не ведите святую жизнь под [учительством] отшельника Готамы, Мастер Удайин. Будучи учителем, Мастеру Удайину не стоит вести жизнь в качестве ученика».

Вот как собрание странника Сакулудайина помешало ему вести святую жизнь под [учительством] Благословенного⁶.

 

 

↑

1     Это и следующее знание раскрываются по стандартной формуле, как, например, в МН 77.

 

↑

2     Прим. переводчика (SV): Эта краткая формулировка обозначает суть зависимого возникновения (патичча-самуппада).

 

↑

3     Формулы джхан раскрываются как в МН 8.

 

↑

4     Здесь идёт однотипный длинный фрагмент с описанием буддийского пути практики, как в МН 51.

 

↑

5     Это, как и остальные два знания, раскрываются по стандартной формуле, также как, например, в МН 4.

 

↑

6     Комментарий утверждает, что во время жизни Будды Кассапы он убедил монаха вернуться к мирской жизни, и эта камма помешала ему теперь стать монахом во время жизни Будды Готамы. Однако, как далее утверждает Комментарий, он переродился во времена царя Ашоки, стал монахом, и достиг арахантства как Тхера Ассагутта, известный за совершенство в практике доброжелательности (метта).