Тогда же, там же в Дешковичах

Штаб группы войск генерала Болдина

Присутствуют: Главный тактик «Полярного Лиса» – капитан 2-го ранга Ватила Бе; командир роты егерей «Полярного Лиса» – капитан Вуйкозар Пекоц; заместитель командующего Запфронтом – генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин; заместитель генерала Болдина – генерал-майор Семен Васильевич Борзилов; военком группы войск – бригадный комиссар Евгений Афанасьевич Щукин

 

Самой последней в помещение штаба, в качестве которого использовалось здание сельской начальной школы, уже после Ватилы Бе, вошла широкоплечая воительница – она с натугой тащила большой серый чемодан, который был тяжел даже для ее могучих рук. В итоге чемодан очутился на столе, и Ватила Бе, поблагодарив девушку за помощь, попросила ее постоять на входе вместе с бойцами из личной охраны генерала, чтобы всякие любители погреть уши держались от штаба подальше.

– Итак, товарищи, – сказала она, положив руку на этот чемодан, – сие устройство называется «малый портативный тактический планшет» и предназначается для помощи командующим офицерам и тактикам на полевых командных пунктах планетарного и фронтового уровня…

– Погодите, товарищ Ватила, – прервал ее генерал Болдин, – вы же обещали, что разговор пойдет о помощи, которую вы сможете оказать нам при прорыве через вражеские позиции по направлению к своим…

– Нет, это вы погодите, товарищ Болдин, – ответила Ватила Бе, – то, что я предлагаю вам сейчас, и есть самая неотложная и скорая помощь, которая вам в данный момент наиболее необходима. Вы же как слепые, только что новорожденные детеныши – не знаете, куда ткнуться, где расположены заслоны врага, а где его ударные части, где проходят критически важные для противника коммуникации снабжения и где бесцельно бродят другие части вашей потерявшей управление армии.

– И вам, конечно же, все это ведомо, товарищ главный тактик? – с ироничным недоверием спросил заместитель Болдина генерал-майор танковых войск Борзилов. (Как был человек в душе царским унтером, так им и остался, и погиб он в нашей истории также по-дурацки, возглавляя штыковую контратаку в пехотной цепи.)

– Конечно же, нам это ведомо, и не только это, – вернула иронию обратно Ватила Бе. – Вы даже не представляете, при каком уровне информационного обеспечения протекают сражения в Галактике. Вот смотрите…

С этими словами Ватила Бе с некоторой натугой щелкнула замками чемодана и помогла ему раскрыться на две половины. Над столом заколебалось голубовато сиреневое марево, и через несколько секунд оно сложилось в объемную ландшафтную карту западного театра военных действий – от Полесских болот на юге до побережья Балтики на севере – с обозначение городов, сел, деревень, шоссейных, проселочных и железных дорог. Еще несколько мгновений – и этот ландшафт прорезали черно-синие стрелы наступающих немецких группировок, шоссейные и железные дороги стали пульсировать в такт, как линии снабжения. Потом красным цветом на этом голографическом макете обозначились советские части, часть из которых, будучи окруженной, беспорядочно отступала, другая же часть насмерть стояла в разного рода заслонах и локальных нерушимых оборонах. При этом для каждой части и соединения можно было получить справку по имеющемуся на данный момент остатку личного состава и техники от первоначальной штатной численности, а также получить информацию о среднем моральном состоянии бойцов и командиров.

– Итак, – академическим тоном произнесла Ватила Бе, – сейчас планшет демонстрирует вам обстановку на театре военных действий на утро двадцать восьмого июня – то есть на настоящий момент. Произведенные в течение вчерашнего дня воздушные удары, конечно, притормозили разбег самых быстрых подвижных группировок и нанесли им определенные потери, но принципиально ничего пока не изменилось и не может измениться. Теперь скажите мне, товарищ Болдин, в каком направлении вы собрались прорываться и какими предположительно силами? У вас здесь, в котле, если смотреть в среднем и общем, около трехсот тысяч бойцов и командиров. Скольких из них вы имеете в виду в своих расчетах, а скольких планируете бросить на произвол врага? Должна сказать, что, по нашим оценкам, если пустить дело на самотек, прорваться из котла смогут от трех до пяти процентов окруженных. Остальным предстоит погибнуть или же попасть в плен, что будет для них значительно хуже смерти.

Генерал Болдин, который впервые с самого начала войны смог узреть обстановку на театре военных действий во всем ее диалектическом многообразии, коротко и сдержанно выругался. Сказать проще, зрелище для советских генералов было удручающее – означающее, что приграничное сражение они уже проиграли, а войска, деморализованные беспорядочным отступлением, находятся на грани повального дезертирства и самодемобилизации. Были, конечно, в этой аморфной массе и свои «крепкие орешки» (как правило, сборные временные части), концентрирующиеся вокруг инициативных командиров. Но и они, подобно лососям, идущим на нерест, стремились продвигаться на восток на соединение с уже прекратившим свое существование фронтом, ибо никем не управляемый набор отдельных дивизий и полков назвать фронтом просто не поворачивался язык.

По крайне мере, рвущимся на восток танковым клиньям немцев эти отдельные части и соединения не помеха. Правда, на самом дальнем восточном краю макета, по линии Днепр–Орша–Витебск–Западная Двина, намечается концентрация войск, спешно перебрасываемых из глубины страны и с Украины, которой явно предстояло стать новым Западным фронтом. Но процесс этот еще в самом начале; большая часть войск еще в эшелонах или только в них грузится, и если до завершения процесса концентрации сил и, самое главное, до создания более-менее прочной обороны туда прорвутся танковые группировки Гудериана и Гота, то и новый Западный фронт постигнет та же судьба, которая постигла армии, разгромленные в приграничном сражении. Перспективы развития изображенной на макете немецкой глубокой операции генерал Болдин понимал прекрасно, имеющейся квалификации для этого вполне хватало.

– Не знаю, товарищ Ватила, – хмуро произнес Болдин, – если все изображенное здесь действительно имеет место, то я даже не знаю, какими мерами возможно исправить сложившееся положение и в какую сторону тут можно прорываться. Наверное, вы были правы, и наш разговор действительно стоило начинать с показа этого макета.

– Сложившееся положение, – сказала Ватила Бе, – исправить уже невозможно. Можно только купировать самые неприятные моменты и заставить противника ломать свои хорошо взвешенные планы, совершая ненужные ему движения. А еще можно наступить змее на хвост, чтобы та развернула против нас хотя бы часть своих ударных соединений.

Генерал Болдин подумал и спросил.

– А что если вы продолжите свои бомбежки до тех пор, пока вражеские танковые соединения полностью не утратят своих наступательных возможностей?

Ватила Бе пожала плечами и отрицательно покачала головой.

– Бомбежки продолжить можно, – сказала она, – но наш «Полярный Лис» – это дальний рейдер, предназначенный для разведывательно-диверсионных операций в глубоком тылу противника, а не тяжелый авианесущий линкор поддержки десанта, с бездонными арсеналами. Нанеся эти удары, мы выиграли для ваших войск несколько драгоценных дней, так необходимых для создания устойчивой линии фронта, но на две трети опустошили свои запасы управляемого вооружения. В дальнейшем такая практика прекратится, поскольку нам необходимо оставить экстренный резерв на те случаи, когда без точечных ударов будет уже не обойтись. Дальнейший выигрыш времени для наших войск мы с вами должны решать при помощи тактики и стратегии, а не с помощью окончательного истощения запасов управляемого вооружения. На самом деле чудес не бывает, все чудеса мы должны творить сами своими руками.

– Что вы конкретно предлагаете, товарищ Ватила? – спросил генерал Болдин. – Ведь, судя по вашим словам, в этом деле есть какой-то выход, которого мы пока просто не видим.

– Выход есть, товарищи, – подтвердила Ватила. – Задумайтесь, что случится, если в результате вашего прорыва окажутся перерезанными линии снабжения противника по железным и шоссейным дорогам в направлении Брест–Барановичи–Минск? Ведь вы же первоначально собирались выходить из окружения в направлении Слоним–Барановичи. А если сделать вот так…

С этими словами Ватила Бе принялась двигать руками над макетом, будто ведьма, колдующая над горшком с волшебным зельем. Повинуясь этим магическим пассам, окруженные войска вместо попыток прорваться на восток через реку Щара, где обратным фронтом заняла оборону 29-я моторизованная дивизия вермахта, резко сворачивали в южном направлении и, используя стокилометровый зазор между подвижными и пехотными соединениями противника, оседлывали железнодорожные и шоссейные магистрали в междуречье рек Щара и Ясельда.

– В результате, – сказала Ватила, – ударные группировки противника, оторвавшиеся от своей пехоты и уже испытывающие перебои со снабжением, будут вынуждены развернуться обратным фронтом, чтобы попытаться разблокировать магистрали снабжения. А дальше весь вопрос в том, сколько времени мы с вами сможем удерживать этот стратегический плацдарм в глубоком вражеском тылу. Три дня – очень хорошо. Неделю – отлично! Десять дней и больше – просто великолепно! Каждый выигранный день будет играть за нас и против дейчей.

– Все это так, товарищ Ватила, – сказал бригадный комиссар Щукин, – и спланированная вами операция, несомненно, может сыграть очень большое значение. Но дело в том, что мы имеем совсем другой приказ командования Западным фронтом – прорываться в район Минска для соединения со своими войсками, и даже Иван Васильевич (генерал Болдин) не может ни отменить, ни изменить прямого приказа командующего фронтом…

– Очень хорошо, товарищ Щукин, – ответила Ватила Бе, тряхнув волосами, – приказы командования надо чтить свято. Но, например, мы можем поступить следующим образом. Прорвавшись на магистраль Брест–Минск, мы пошлем к командованию парламентера с известием о том, что мы можем просто попытаться вывести группировку из окружения и с наименьшими потерями, а можем попытаться осуществить действия по блокированию снабжения наступающих вглубь страны Эс-Эс-Эс-Эр подвижных соединений, что принесет обороняющимся войскам значительно большую пользу. Товарищ Болдин, вы согласны с тем, что у вашей группы войск при нашей поддержке имеются просто уникальные возможности? Во-первых – вы сможете спасти значительную часть своих войск, потому что отход через Полесье, на периферии вражеской наступающей группировки будет намного проще, чем прорыв через их основные силы. Во-вторых – в ваших возможностях будет нанести врагу несопоставимо больший ущерб, который на длительное время скует наступательные возможности вражеских ударных группировок. Подумайте, ведь от должности заместителя командующего фронтом вас никто не освобождал, и из всех действующих старших командиров и тактиков страны Эс-Эс-Эс-Эр, находящихся внутри кольца окружения, вы являетесь старшим по званию и должности.

Немного подумав, генерал Болдин решительно мотнул головой.

– Да, товарищ Ватила, – сказал он, – вы опять во всем правы. При отсутствии связей с командованием у меня действительно достаточно полномочий, чтобы при отсутствии других старших начальников принять командование над окруженными войсками. Только у меня есть к вам несколько вопросов. Во-первых – что вы имеете в виду, говоря «действующие старшие командиры и тактики»? Что, есть еще и недействующие?

– Да, – ответила Ватила, – есть и недействующие командиры и тактики. Это такие, которые сняли с себя форму, зарыли в землю оружие, награды и документы и, маскируясь под местное население, выходят из окружения каждый сам за себя. В настоящий момент нашими орбитальными психосканерами в окрестностях данного места фиксируются несколько подобных личностей, которые не открывают себя, даже находясь среди своих.

Генерал Болдин в ответ на это утверждение только кивнул. Он некоторое время назад уже перестал видеть в своей собеседнице экзотическую бабу и стал относиться к ней как к умному и очень жесткому коллеге-генералу с большими возможностями и полномочиями. Предложенный план операции ему понравился, но оставался один вопрос.

– Следующий вопрос, товарищ Ватила, – сухо произнес он, – то, что вы предложили, мне нравится, но наши действия в случае удержания позиций на магистрали Брест–Минск необходимо согласовать с командованием Западного фронта. Ведь генерал армии Павлов ждет наши войска под Минском, а мы на неопределенное время застрянем здесь.

– Вы совершенно правы, товарищ Болдин, – ответила Ватила, – но только согласовывать наши действия считаю необходимым не со штабом Западного фронта, который уже никем не управляет и ни на что не влияет, а с верховным командованием в вашей столице. Транспорт и доставку вашего посланца в Москву мы обеспечим сразу после перехвата вражеских магистралей снабжения. Вот, например, можно отправить товарища бригадного комиссара Щукина. По данным орбитального сканирования, ваше высшее командование давно ждет нашей попытки выйти с нами на контакт, так что наши предложения выслушают с особым вниманием.

– Вы так думаете, товарищ Ватила? – со вздохом спросил Болдин. – Быть может, все же лучше буде связаться со штабом фронта?

– Я не думаю, я знаю, – резко ответила Ватила Бе, – из штаба Западного фронта возможно только получение еще одного истерического идиотского приказа прорываться к Минску по кратчайшему направлению, который погубит все имеющиеся в вашем распоряжении возможности. Действовать надо немедленно – или сейчас, или никогда. Считаю, что при обращении напрямую к Москве вполне возможно получить для вас полномочия командующего отдельной зафронтовой армией, с правом подчинять все находящиеся в отрыве от своих соединения и подразделения, а также отдельных бойцов и командиров.

– Ладно, товарищ Ватила, – сказал генерал Болдин, – вы меня убедили. А теперь сворачивайте свою чудесную машинерию и пойдемте, посмотрим на те войска, которые имеются у нас тут на местности. Сразу скажу, что наше богатство невелико и после великого драпа требует времени для приведения в порядок.

 

* * *

 

Июня 1941 года, вечер

Там же в Дешковичах

Военком группы войск – бригадный комиссар Евгений Афанасьевич Щукин

 

Бригадный комиссар Щукин был смущен и раздосадован. Привычная картина мира с треском разлетелась по швам, но вместо нее не образовалось ничего разумного, в смысле разумного с точки зрения единственно верной марксистско-ленинской теории. Эта самая теория гасила, что чем более высокоразвитым будет общество, тем ближе его устройство будет к описанному классиками коммунизму. У пришельцев, судя по их заявлениям, общество очень высокоразвитое. Но, потолкавшись среди бойцов капитана Пекоца и лейтенанта Элиа Тэны, послушав их разговоры и вступив в несколько бесед, бригадный комиссар понял, что, по крайней мере, классическим (по Марксу и Ленину) коммунизмом, бесклассовым и безденежным, среди пришельцев даже и не пахнет. Если у них и имеется что-то отдаленно похожее на коммунизм, то он военный, с феодальным уклоном, а также элементами капитализма и даже родоплеменного строя. Не добавило ясности и общение комиссара с Ватилой Бе, достаточно высокопоставленной персоной – от нее комиссар получил немало буквально шокирующей информации.

Главное, что ему удалось выяснить – пришельцы служили Империи. Именно так – Империи, с большой буквы. Те здоровенные мускулистые бабы-воительницы, выросшие в закрытых учебных заведениях, вроде кадетских корпусов, например, считали эту Империю своей матерью, а император, третий из рода Шевцовых, был им вместо отца. Одна из девушек-великанш, смущаясь, даже показала Щукину (комиссар он или нет) стереофото, где ее выпускной класс был запечатлен в компании императора Владимира Третьего. У бойцов-егерей из многонациональной роты капитана Пекоца отношение к империи и императору было более сдержанным, но ни одного негативного высказывания в адрес имперских властей комиссар не услышал. [73] Напротив, большинство бойцов считает Империю единственно возможной формой государственного устройства, при котором человечеству не будет грозить риск распада на отдельные колонизаты.

У самого Щукина воспоминания о Российской Империи были совсем не радужными. Но у него хватало ума не тыкать этими воспоминаниями в лицо пришельцам, ибо общему двух империй было только название и институт абсолютной монархии как таковой. И все. Но, как уже говорилось, в любом случае Империя пришельцев не вписывалась ни в какие теоретические рамки марксистско-ленинской теории и отличалась от империи Романовых примерно так же, как амурский тигр отличается от сибирского кота. И Владимир Третий на фоне Николая Второго смотрелся бы как подтянутый бравый вояка на фоне унылого сельского учителя. Не зря же эти великанши перед ним так млеют. А чего стоит концепция русской национальной идеи, положенная в идеологическую основу Империи вместо советского пролетарского интернационализма! Если бы Евгения Афанасьевича Щукина звали Яков Соломонович Кац, то он бы уже орал во весь голос о русском великодержавном шовинизме и о том, что эта Империя, несомненно, является самой отъявленной тюрьмой народов из всех возможных тюрем.

Но Кацев в комиссарских чинах поблизости не наблюдалось, и кричать о предательстве идеалов революции было некому. Сам же бригадный комиссар вынуждено отметил, что и в определении русского великодержавного шовинизма Империя пришельцев умудрилась порвать все возможные шаблоны. Какой же это шовинизм, если, например, у капитана Пекоца в роте национальный состав «каждой твари по паре», но все они считают себя русскими, потому что сдали соответствующие экзамены (тест на владение языком и тест на тип мышления – без их успешной сдачи невозможно поступить на службу). И вообще происхождение в империи никого не волнует, юноши и девушки не рискуют оказаться пораженными в правах из-за того, что их родители раньше занимали неправильную политическую позицию или имели какое-то не то социальное происхождение.

Как сказала Ватила Бе, когда освободилась от других дел, этот экзамен на соответствие имперским социокультурным стандартам для получения гражданства один раз в жизни имеет право сдать любой житель Империи. Обычно его проводят одновременно с выпускными экзаменами за курс средней школы, но бывают и экзамены для взрослых. Надо сказать честно, бригадного комиссара Щукина шокировала концепция гражданства, получаемого не по праву рождения от правильных родителей, которые уже были гражданами государства, а через испытание экзаменом. Но ведь так, через экзамен, аналогичный экзамену на полное среднее образование, можно получить только гражданство 3-го класса, дающее больше потенциальных возможностей, чем прямых привилегий, а для того чтобы получить гражданство 2-го или 1-го классов, необходимо служить в армии, воевать с врагом на передовой и иметь правительственные награды. «И вообще, товарищ бригадный комиссар, – закончила беседу товарищ главный тактик, – с такими вопросами лучше всего обращаться не к ней, а к социоинженеру Малинче Евксине.»

Кстати, сама капитан 2-го ранга Ватила Бе, пока к ней не привыкнешь, шокирует ничуть не меньше всего остального, и дело даже не в хвосте и в грифельно-сером цвете ее кожи. Да-да, кожа у нее именно темно-серая, с металлическим отливом, будто густая штриховка мягким графитовым карандашом, поэтому с африканкой ее никто не перепутает. А если добавить туда темно-рыжие волосы, хвост с кисточкой, стоячие острые уши и заостренные зубы, то получается образ создания и вовсе нечеловеческой природы – нелюдь, одним словом. Но, во-первых – это не так, и такие, как Ватила и ей подобные эйджел явно имеют очень близкое родство с людьми, а во-вторых – такие мысли о «нелюдях» не подобают настоящему коммунисту, которому следует оценивать людей исключительно по их делам. Настоящие нелюди сидят сейчас в Берлине, и именно с ними комиссару предстоит бороться в ближайшее время.

Главный шок в Ватииле Бе вызывает несоответствие экзотической внешности, женского пола, чистейшего русского языка и профессиональных повадок кадрового командира высокого ранга. Комиссар Щукин со стороны наблюдал за тем, как Ватила беседовала с командирами и бойцами присоединившихся к ним частей и отдельных подразделений. Все эти разговоры были сухими и короткими, ни разу они не переросли в подобие митинга, но каждый раз, когда тактик пришельцев уходила дальше, личный состав подразделений, с которыми она беседовала, оставался этим разговором окрыленным.

Побывали они и там, где встали на отдых остатки 7-й танковой дивизии генерал-майора Борзилова. Из техники в ее составе после нескольких дней боев остались только два «КВ-1», пять «Т-34» и несколько легких танков «Т-26». Экипажи, пользуясь короткой передышкой, как раз копались в моторах своих железных коней. После нескольких минут разговора, едва танкисты освоились, на Ватилу сразу посыпался град просьб и заявок. В результате договорились, что вопрос с топливом будет решаться на месте из брошенных эшелонов и складов и через Москву, а чтобы улучшить техническое состояние означенных агрегатов, Ватила пришлет сверху инженерно-ремонтную бригаду со всем необходимым инвентарем. Мол, какие-то «серые» уже рождаются с инструментами в руках. и если из этих железок в принципе можно сделать конфетки, то они их обязательно сделают. И вот ведь что характерно – уже через несколько минут разговора суровые парни в черных комбинезонах и танкистских шлемах переставали дичиться диковинной «бабы», а четко и ясно отвечали на ее вопросы.

Кстати, когда она узнала, что к пушкам 76-мм стоящих на «Т-34» и «КВ-1» с самого начала войны в боекомплекте не было ни одного бронебойного снаряда, то выругалась на чистом русском языке так длинно и замысловато, что танкисты только уважительно присвистнули.

– Могете, товарищ Ватила! – сказал сдвинувший шлем на затылок чумазый старший лейтенант, – получилось не хуже, чем у нас.

– Командно-обсценную лексику, товарищ старший лейтенант, – ответила ему Ватила Бе, – и на флоте, и в штурмовой пехоте преподают с первого курса училища. Надо просто уметь ругаться матом, облегчая душу, а не разговаривать на нем, как это иногда делают не знающие меры отдельные товарищи.

На том и расстались. Ватила Бе еще раз переговорила с генералом Болдиным по поводу подготовки к завтрашнему рывку на Слоним с поворотом на юг, оставила инструкции капитану Пекоцу и засобиралась к себе, обратно на орбиту, докладывать своему командиру. А бригадному комиссару Щукину предстояло все как следует обдумать и решить, как же он все-таки относится к столь неожиданным союзникам и что ему делать, если оно, это отношение, окажется отрицательным. Ведь не зря генерал Болдин сказал, что дареному коню в критический момент в зубы не смотрят. С очень большой вероятностью эту же фразу повторит и сам товарищ Сталин, когда войдет в курс дела. Сначала, мол, разобьем Гитлера, а уж потом будем думать, как относиться к тем, кто помог нам его разбить. А если не будет никакого «потом»? Такие вот Ватилы Бе очаруют-околдуют местный народ – и партия большевиков в один прекрасный момент вдруг останется не у дел.

 

* * *