Сексуальная же роль (в отличии от сексуальной ориентации) – это скорее ожидание определённого ощущения, не связанного напрямую с полом партнёра.

• Так, например, есть гетеросексуальные, но при этом нежные и чувственные мужчины, которым нравится, когда женщина в сексе более активна, деятельна и проявляет инициативу (хотя это и не согласуется с образом "мужика").

• Есть, в свою очередь, гетеросексуальные женщины, которые действуют, так сказать, напролом, беря мужчину в оборот настолько лихо и агрессивно, что тот даже не успевает сообразить, как оказался в роли объекта страсти (подобное поведение тоже может восприниматься в обществе как неподобающее, поскольку оно не соответствует типичной "сексуальной роли" женщины).

• С другой стороны, есть гомосексуальные мужчины, которые предпочитают активную роль в сексе, а не наоборот. Есть гомосексуальные мужчины, которые предпочитаю пассивную роль в сексе, но при этом выглядят брутально и мужественно (хотя в обществе продолжает бытовать представление о том, что гей должен быть обязательно женственным).

• Дай гомосексуальные женщины могут быть как очень женственными, так и, напротив, мужественными, и даже, как говорят в таких случаях, "мужеподобными".

Короче говоря, дело здесь не в биологическом поле как таковом – мужчина это или женщина, XY или XX, а в том, какие именно чувства хочет испытывать человек в сексуальных отношениях со своим партнёром – "обладание" или "принадлежание".

Эта потребность проявляет себя ещё в очень юные годы (о чём я уже сказал выше) и весьма специфическим образом сказывается на формирующемся психотипе молодого человека любого пола.

• Если психофизиология ребёнка устроена таким образом, что ему важна нежность и чувственность, то желание "принадлежать" будет у него более выраженным, нежели желание "обладания".

Это определит его мировосприятие, отношение к множеству вещей и явлений в окружающем мире. Ему будет важно, что о нём думают, как к нему относятся, насколько его понимают и чувствуют.

• Если психофизиология ребёнка, напротив, будет соответствовать желанию "обладания" (со всей его, так скажем, бурей и натиском), то ему важно чувствовать свою безальтернативность, значимость, силу.

Да, он тоже будет хотеть ощущать себя в центре внимания, но уже по-другому – не потому, что он кажется кому-то милым и сладким, а потому что он сам в принципе неотразим и они, по его ощущению, это чувствуют (должны чувствовать).

Понятно, что такого рода чувства и желания трудно выразить в языке, слишком в них много диалектики. Да и сам наш язык весьма консервативен в этом смысле и, честно признаемся, не создавался для того, чтобы мы без умолку болтали о сексе и соответствующих чувственных наслаждениях.

С другой стороны, это тоже критерий:

• желание "принадлежания" сопряжено со словами нежности, любовными признаниями, уменьшительно-ласкательными определениями и т. д.:

• а вот страсть к "обладанию" вполне может быть выражена в соответствующей, всем хорошо известной и запрещённой к печати "ненормативной лексике".

Таким образом, само устройство полового инстинкта (у каждого из нас в отдельности) определяет круг наших культурных интересов и предпочтений, а те, в свою очередь, накладывают ещё больший отпечаток на формирующийся у нас психотип.

Не надо думать, что инстинкты – это какая-то химера. Да, в каком-то смысле, речь идёт об абстракции, но за этой абстракцией стоит реальная, предельно материалистическая (позитивистская, если хотите) психофизиология. А то, что мы не можем что-то формально определить, ещё не означает, что этого нет.

При этом, сейчас мы говорили об особенностях организации лишь одного-единственного коркового анализатора, отвечающего за создание тактильных, телесных ощущений. А им, как вы понимаете, наша нейрофизиология, мягко говоря, не исчерпывается.

Но, даже несмотря на кажущуюся несущественность вопроса – мол, подумаешь там, какие-то механорецепторы? – даже он важен, как выясняется, до чрезвычайности.

Один из моих великих учителей, выдающийся советско-американский психолог Лев Маркович Веккер говорил: "Сейчас я занимаюсь мышлением, – затем поднимал указательный палец вверх и добавлял: – А оно всё находится вот тут", и показывал на кончик пальца.

Внутренний мир

План, что и говорить, был превосходный: простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение.

ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ

Итак, мы выяснили несколько важных вещей.

• Во-первых, что наш мозг был создан эволюцией как инструмент реализации базовых потребностей индивида, члена группы и представителя соответствующего биологического вида – индивидуальный, групповой и видовой вектора инстинкта самосохранения.

• Во-вторых, мы также поняли, что эти "инстинкты" не являются какой-то метафизической сущностью, которая волшебным образом нами руководит. Нет, это всего лишь множество нейронных центров и нейрофизиологических феноменов, которые и дают соответствующий результат – выживание (индивида, группы и вида).

• В-третьих, стало очевидным, что указанные нейронные центры и нейрофизиологические феномены, будучи соматическими (то есть телесными – такими же как, например, наши глаза, уши, пальцы и т. д.), имеют ряд индивидуальных особенностей, что обеспечивает разнообразие нашего с вами поведения.

Таким образом, мы представляем собой как бы разные типы людей, в зависимости от того, что лично для нас представляет наибольшую ценность:

• личная, физическая безопасность (другая крайность – полное отсутствие адекватного страха и неизбежное, в связи с этим, хождение по лезвию-краю и без страховки);

• социальная поддержка, уважение и лидерство (другая крайность – социальная пассивность, аутизм, полное отсутствие амбиций и желания кому-либо что-либо доказывать);

• наконец, чувственная сфера – желание получить как можно больше вздохов и охов по поводу своей невозможной прекрасности (причём тут возможны два варианта: или всех повалить с ног, завладеть вниманием и хищно наслаждаться произведённым эффектом, или жертвенно принять власть чужого обаяния и безропотно ему отдаться), впрочем, очевидно, есть и противоположный полюс – асексуальный, когда вообще на всё это чувственное безобразие глубоко и бесчувственно наплевать.

Мы разные, потому что, сами того не понимая, преследуем разные цели. Поскольку же эта наша ориентация (специфическая нацеленность) пронизывает все уровни нашей психики, то и проявляется данная специфичность во всём: и в нашем восприятии, и в поведении, она же определяет нашу эмоциональную сферу и способ мышления.

С другой стороны, мы разные ещё и внутри самих себя. Разные области нашего мозга, как мы уже выяснили, отвечают за разные аспекты целостного инстинкта самосохранения – за безопасность, за социальность, за сексуальное поведение. И у каждого из нас все они есть.

Да, какой-то из инстинктов у конкретного человека может быть выражен в большей степени, соответствующие области его мозга реагируют первыми и сильнее, обеспечивая упомянутый бег впереди остального паровоза. Но другие мозговые структуры тоже не дремлют и также влияют на конечный результат.

Значит, когда вы сталкиваетесь с какой-то ситуацией, она имеет для вас сразу несколько измерений, и на каждое из них ваш мозг соответствующей своей частью откликается. То есть вы несколько раз и по-разному реагируете на одно и то же, в один и тот же момент времени, но не осознаёте этого.

Вполне возможна ситуация, когда вы ощущаете угрозу, но при этом что-то щекочет ваши социальные амбиции, активируя желание доминировать, плюс к этому вы испытываете сильное сексуальное желание – попали, так сказать, под очарование "прелести".

И то, и другое, и третье – одновременно!

Возникает целая палитра чувств и интенций: бежать прочь и тут же провоцировать бой, чтобы помериться силами, желая, во что бы то ни стало, победить. А ещё – другой частью мозга – вам хочется отдаться страсти этого человека и испытать в этой страсти счастье "потери себя". Каково?.. Ужас!

Нам только кажется, что мы действуем разумно, рассудочно и целенаправленно. Нет, мы действуем всем мозгом сразу – разными его частями, преследуя, соответственно, сразу несколько целей, зачастую совершенно несовместимых друг с другом.

Вот она – естественная, органическая, данная нам самой природой – сложность восприятия мира.

Человек, чьи "инстинкты" проявлены специфическим образом, а не так, как у большинства других людей, да ещё мощно выступают единым фронтом, несмотря на разность их целей, как раз и способен создать нечто такое, от чего публика придёт в восторг.

Впрочем, с тем же успехом он может произвести и нечто совершенно непотребное. Но это уже другой вопрос: у человека может не оказаться профессиональных навыков, необходимых для выражения своей уникальности, или культура может находиться в состоянии, когда она неспособна воспринять продукт его деятельности как ценность.

Хрестоматийные примеры такой несвоевременности: Иоганн Себастьян Бах, который стал культовым композитором, лишь вернувшись из столетнего забвения, или Ван Гог, который за всю жизнь не продал ни одной картины.

Но это только верхушка айсберга. Если бы художники, чьи картины оцениваются сейчас в десятки, а то и сотни миллионов долларов, узнали бы, сколько будут стоить их работы, они бы, скорее всего, нам не поверили, а если бы и поверили, то тронулись бы рассудком.

Впрочем, в науке то же самое. Демокрит, например, ещё в пятом веке до нашей эры смог создать интеллектуальную концепцию неделимых атомов. Но всё это были лишь словеса, красивая идея, не более того. Где доказательства?

Как можно было относиться к этим пассажам Демокрита серьёзно и считать автора этой завиральной идеи безусловным гением?

То, что атомы существуют, впервые было научно доказано Альбертом Эйнштейном, а результаты своего знаменитого исследования о движении броуновского тела он опубликовал лишь в 1905 году уже нашей, как вы понимаете, эры[18].

Способность строить сложные модели реальности: видеть то, что другим пока недоступно, создавать то, что другие не способны были даже вообразить, – это ещё не гарантия, что мы получим "гения".

"Гений" – это эффект общественного признания, а также тысячи часов, затраченные талантливым человеком на формирование профессиональных навыков, которые позволят ему выразить своё уникальное видение в форме, достойной всеобщего восхищения.

То есть для достижения успеха "девяносто девять" процентов пота, о чём предупреждал нас ещё Томас Эдисон, всё-таки необходимы и даже обязательны.

С другой стороны, если у нас нет того самого одного, главного "процента" таланта, наш труд будет лишь воспроизводством чего-то уже существующего.

Чем же является этот "единственный процент гениальности"? Это не что-то мистическое, не "вдохновение", сходящее на нас с небес, а лишь нейрофизиологическая особенность мозга, нетривиально настроенного сразу по всем трём векторам инстинкта самосохранения.

Действительная пирамида гениальности образована тремя инстинктами – индивидуальным, социальным и инстинктом продолжения рода. Чем сложнее конструкция этой "пирамиды", тем нетривиальнее будет и результат её взаимодействия с окружающей действительностью.

Впрочем, у всякой медали, сколь бы прекрасна она ни была, есть и вторая сторона. В случае того самого "процента гениальности" – это трудности, которые испытывает одарённый человек, будучи обречённым на самого себя.

Его сложное и противоречивое "внутреннее устройство" даёт ему особое ви́дение, но оно же делает его, в определённом смысле, и дисфункциональным.

Чтобы управлять столь хитро сконструированным судном, каковым он является благодаря своему "гениальному проценту", и здоровой-то (нормальной) психики может оказаться недостаточно, а здесь она и вовсе, в каком-то смысле, ущербна.

Представляете, сколько обстоятельств должно совпасть, чтобы из "процента" получился "гений":

• сложность самого внутреннего устройства человека;

• пройденный им долгий путь формирования профессиональных навыков;

• готовность аудитории воспринять то, что он создаёт – понять это и оценить;

• наконец, сама внутренняя организация этого человека должна как-то умудриться посодействовать ему в том, чтобы он:

– во-первых, довёл-таки своё прозрение до физического продукта (научного исследования, художественного произведения и т. п.),

– и, во-вторых, чтобы он выдержал долгий и весьма неприятный путь выхода своего продукта на "рынок".

История художественной литературы, например, буквально соткана из бесконечных конфликтов писателей с издателями, страданий авторов от отсутствия признания у публики, от тенденциозности критики и т. д., и т. п.

Поверьте, свои знаменитые остроты Оскар Уайльд выдумал не просто так – в них море страдания, скрытого, впрочем, от глаз непосвящённых. Вот все три указанных пункта, обличённые им в изящные афоризмы:

"Писатель не может не ненавидеть своего издателя".

"Публика на удивление терпима. Она простит вам всё, кроме гения".

"Судя по их виду, большинство критиков продаются за недорогую цену".

Тоже самое, впрочем, касается музыки, театра, кино, живописи, науки…

Талант неизбежно сталкивается с "продюсером" (человеком, принимающим решения) – кем бы он ни был: директором театра, галеристом, начальником лаборатории или редактором научного журнала.

Что уж говорить об общей ситуации, если после окончания Политехникума в Цюрихе ни один профессор не захотел поддержать научные исследования молодого выпускника – Альберта Эйнштейна.

Они "закрыли мне путь в науку", – вспоминал он потом. Путь для будущего гения был открыт лишь – и тот не без труда, благодаря связям, – в Патентное бюро.

Про реакцию общественности на нечто новое и выдающееся – и вовсе говорить неловко. Она невероятно консервативна, а её восприятие и отношение к чему-то новому очень зависит от "лидеров мнений": как они скажут, так она и будет реагировать.

Каждый же "лидер мнений", не будем испытывать иллюзий, любит только "себя в искусстве" и "искусство в себе". Поскольку они не бесталанны, раз добились своего статуса, то и с иерархическим, и половым инстинктом у них "выше среднего".

Как следствие, каждый такой "лидер" считает свой вкус эталонным, свой профессиональный опыт – исключительным, свою способность к пониманию "настоящего" – запредельной. Ну и куда "новичку" с его неоперившимся рылом лезть в этот калашный ряд?

Счастье, если вообще заметят, если хотя бы как-то поддержат: как Белинский – Достоевского, как Рассел – Витгенштейна, как Планк – Эйнштейна.

Но приглядитесь внимательно – эта поддержка не бывает долгой. Сложным людям непросто ужиться друг с другом – инстинкты бьют у них через край, а страдают, в результате, их взаимоотношения.

Вот она – полоса препятствий, которую предстоит пройти одарённому человеку, прежде чем его признают "гением" (после чего он только и сможет творить всё, что ему заблагорассудится):

• он должен умудриться удержать своё особое ви́дение, чтобы оно не растаяло, как дымка в лучах восходящего солнца (это и правда непросто, когда это лишь ви́дение, а ещё вовсе не готовый, отработанный в деталях продукт);

• он должен самозабвенно работать над самим продуктом, чтобы он из дымки превратился в "бурю и натиск";

• он должен, наконец, постоянно доказывать свою состоятельность, уникальность, талант, договороспособность, умение следовать графикам, прислушиваться к требованиям заказчика и т. д., и т. п.

Как я уже говорил, даже от "здорового" человека требовать подобных подвигов – ещё та затея. Каково же в таком случае субъекту, который и сам изнутри разрываем собственными противоречиями?..

Если вас внутри раздирает, как в басне Крылова "лебедь, рак и щука", то быть по-настоящему эффективным, продуктивным и, скажем помягче, адекватным – это непросто.

Да, нетипичность даёт вам уникальное ви ́ дение, но мир-то, если вы собрались его своим ви ́ дени ем покорять (или просто его провозглашать, не интересуясь общественным признанием), существует по своим законам, и "нестандартные особи" неизбежно будут испытывать проблемы.

Двигаться вперёд, несмотря на эти сложности, несмотря на "инаковость" своего устройства и всё-таки достигать результата – вот испытание, которое или проходит, или не проходит тот самый "процент".

И 99 % пота будут очень к месту.

Ненормальная норма

Каждая личность – это клубок противоречий, а тем более личность одарённая.

ТЕОДОР ДРАЙЗЕР

Взглянем ещё раз на нашу троицу…

Нормально функционирующий инстинкт самосохранения требует от человека осторожности, учёта, по возможности, всех негативных последствий своих поступков. Причём, не формально, не в рамках какой-то интеллектуализации, а буквально физически.

Вот, например, подходите вы к мотоциклу и думаете – "Ой-ой-ой… Это лишнее". Предлагают вам прыгнуть с парашютом, а вы говорите: "Спасибо большое… Пожалуй, воздержусь!" И при этом чувствуете, ощущаете изнутри – не надо, это как-то небезопасно, рискованно.

Если же вы боитесь чего-то, что сами выдумали (при том, что вокруг вас есть реальные риски), – это уже дефект, или, если угодно, особенность функционирования инстинкта самосохранения. И чем затейливее и страннее эти выдумки, тем хуже у вас с этим инстинктом.

Как избыточная тревожность по поводу всего на свете, так и отсутствие ощущения рисков там, где их чувствовать следовало бы, свидетельствует о том, что ваш мозг рассинхронизирован, так сказать, с реальностью, что, согласитесь, трудно считать "здоровьем".

Кстати, вспомните о наших "пассионариях": их смелость объясняется вовсе не какой-то особенной храбростью. Они просто живут в мирах, где из-за дефекта их инстинкта самосохранения не существует тех рисков и опасностей, которые наблюдают в своих мирах "нормальные" люди.

Здоровый иерархический инстинкт подталкивает нас к свершениям – мол, давай, дерзай, будь круче других, залезай на ступеньку выше, ты можешь!

В этом инстинкте, но как бы с другого конца, должно быть и осознание собственной недостаточности: "А могу ли я?", "А достоин ли я?", "А справлюсь ли я?".

Баланс этих двух разнонаправленных тенденций и создаёт "здоровый" социальный, или, иначе говоря, иерархический инстинкт.

Так что, если вам "море по колено" и "берегов вы не видите", а авторитетов для вас не существует вовсе – это дефект указанного инстинкта. Будь вы в живой природе, так сказать, вам бы сильно не поздоровилось с таким подходом к жизни и обществу.

Но мы существа культурные, живём в мире общественных представлений, а в нём теперь можно многое: и "личное мнение" по любому поводу иметь, и "старших" на все известные буквы посылать. За это теперь не убивают, так что – пожалуйста, ведите себя как попало.

По идее, если бы этот инстинкт работал как следует, вы бы ощущали "вверху" себя тех, кто сильнее, умнее, влиятельнее. И старались бы получить их поддержку, чувствовали бы к ним уважение, действительно бы прислушивались к ним, а не просто "принимали к сведению" их вечные бу-бу-бу.

В отношении тех, кто находится "ниже", вы бы испытывали что-то вроде отеческой заботы – желание помочь, поддержать, готовность простить ошибки. Но всё это при условии, конечно, что ваша помощь принимается.

Если же нет, то это уже не члены вашей стаи, за которых вы несёте ответственность и на которых полагаетесь, а так – незадачливые попутчики, которые не вызывают у вас желания тратить на них свои ресурсы.

Наконец, хорошо функционирующий половой инстинкт должен соответствовать вашему полу: мужчина, по задумке, должен чувствовать свою крутость и желать покорять ею женские сердца, женщина должна видеть в мужчине силу и испытывать желание ей ввериться.

Но с этим, как мы понимаем, в нашей культуре возникли существенные проблемы. Культура фундаментальным образом изменила условия, в которых формируются наши с вами биологические инстинкты.

Поскольку наш половой инстинкт по самой своей структуре двойственный (с одной стороны – обладание, с другой – принадлежание, а в остальном – их диалектическое взаимопроникновение), то и вариантов его развития много.

Например, мальчиков в нашем обществе воспитывают, в основном, женщины. То есть, мальчик с самого детства привыкает к тому, что власть и право принимать решения узурпировано женщинами, что делает их, с одной стороны, пассивными, нерешительными, а с другой – эмоционально зависимыми[19].

Девочек же в современных обществах воспитывают вместе с мальчиками, а взрослеют они, как известно, раньше и интеллектуально, и физически. Так как же им теперь приучиться восхищаться мужчинами, если они встречают их на своём жизненном пути вот в таком сомнительном виде – хилыми и тупыми? Сложно.

Последующая эмансипация с феминизмом уже только лакируют у женщин это ощущение неполноценности мужской части народонаселения.

Из-за природной двойственности полового инстинкта, ему такие культурные фокусы выдержать сложно. Зачастую он приобретает весьма затейливые формы, которые, впрочем, напрямую с сексуальностью не связаны, но зато существенно влияют на социальное поведение человека.

Человеку, страдающему от дефекта полового инстинкта, может казаться, что он "исключительный" и вообще "идеальный", "прекрасный" и "невероятно талантливый", но проблема в том, что другие его не ценят, не понимают, не восхищаются им и не падают в обморок от восторга в случае любого его чиха или минимального успеха.

Впрочем, о том, какие именно нейрофизиологические типы порождает эта игра базовых инстинктов, мы ещё поговорим. Хотя уже и сейчас очевидно, что они будут иметь отношение к разным, так сказать, полюсам: "шизоидному" (т. е. "мыслительному"), "истероидному" (т. е. "художественному") и "невротическому" (т. е. "социальному").

И именно эти полюса – но в своём, так сказать, экстремуме, – и создают те самые эффекты "странности", "лёгкого безумия" и "таланта", которые мы привыкли определять для себя как "гениальность", то есть особое, специфичное, нетривиальное ви́дение.

ДРУГИЕ МИРЫ ДРУГИХ

Из-за особенностей организации наших базовых инстинктов, мы буквально физиологически реконструируем окружающий мир по-разному.

Проще говоря, по сути, как бы живём в разных мирах:

• в мире тревог, опасностей и угроз или бесстрашия и интеллектуальной работы (I);

• социальных отношений и бесконечных переживаний по их поводу, или полного отсутствия такого рода переживаний (II);

• а также в чувственном мире, где всё имеет цель – произвести впечатление, покорить или, наоборот, покориться, отдаться, принадлежать (III).

Все эти миры – вовсе не какая-то надуманная абстракция. Мы реально видим мир разным, в зависимости от того, что конкретно для нас важно, какие цели мы преследуем. Как говорил в своё время великий Алексей Алексеевич Ухтомский: "Мой мир – это мои доминанты".

В одном таком мире, как в той сказке, бродят ужасные ужасы. В другом – идёт бесконечная борьба за власть, и принцы никак не могут поделить отцовское наследство. А в третьем и вовсе случаются бесконечные приключения эротического свойства: от любовной тоски до сексуального насилия.

При этом то, в каком именно мире каждому из нас угораздило родиться, детерминировано генетически. Выбирать нам особенно не приходится: кому что выпало, тому с тем и жить, таким и быть.

Забавно, впрочем, что мы (каждый из нас в отдельности) не в курсе, что другим людям достался другой мир. Мы считаем, что тот, в котором живём мы, и есть настоящий и даже единственный, общий. Но это не так, их несколько, а с вариациями и вовсе несчётное множество.

Так что, если вы теперь вообразите себе представителей трёх этих миров, общающихся друг с другом на одну и ту же тему, то, по моим расчётам, должны будете прийти в самый настоящий ужас.

Допустим, вы говорите с человеком о своей новой знакомой (или знакомом). Для одного – это какое-то чудище опасное вышло из леса, для другого – власть покачнулась под троном, для третьего – началась любовная драма.

Речь, вроде бы, об одном и том же, а вот картинка у каждого своя, а потому и реакции будут разные, и восприятие будет разное, и вообще всё будет из разных опер.

Да, у "нормальных" людей инстинкты самосохранения должны быть в некотором смысле сбалансированы – на то они и "нормальные люди". Но, как выясняется, это "должны" – недостижимый идеал, а в суровой действительности у каждой нашей избушки свои погремушки:

• поэтому кто-то из нас более тревожен и видит опасности по всему контуру жизни, а кто-то – наоборот;

• кто-то более социально-чувствителен, кто-то, напротив, аутичен;

• кто-то нуждается в том, чтобы всегда находиться в центре внимания и производить впечатление на окружающих, а кто-то, наоборот, лишён подобной страсти напрочь.

Понятно, что данная ненормальность может проявляться как типологическими особенностями, так и разного рода психическими расстройствами пограничного уровня, специфичными для каждого из представленных типов и, соответственно, миров.

С другой стороны, именно эта "ненормальность", если она распространяется не на один только какой-то вектор инстинкта самосохранения, позволяет некоторым из нас создавать совсем странные миры, которые не способны разглядеть (придумать, представить себе или изобрести) другие.

Дальше, если нам повезло, то это ви́дение (придумывание, представление, изобретение) покажется другим людям, через результаты нашего труда, чем-то потрясающим, необыкновенным и… гениальным.

Так возникают все эти Лилипутии с Гулливерами, Средиземье с хоббитами и орками, Алиса, окружённая улыбками Чеширских Котов. И не удивительно, что эти выдуманные "миры", несмотря на всю их абсурдность и нелепость, кажутся их создателям даже более реальными, нежели настоящие.

Глава вторая
Три базовых типа

Полицейские вознамерились установить мою личность; я не возражал, мне и самому это было интересно.

ФРЕДЕРИК БЕГБЕДЕР

Начну главу о "типах" мышления с парадоксального утверждения: я абсолютно не доверяю каким-либо типологиям. Каждый из нас уникален, а поэтому они просто не работают.

Впрочем, эта уникальность – не какая-то волшебная "особенность", а лишь индивидуальное сочетание различных (универсальных для всех нас) механизмов и настроек психики.

Когда вы садитесь играть в шашки, перед вами только фигурки двух цветов и поле восемь на восемь. Разнообразие, согласитесь, сомнительное. Но начните играть, и ни одна игра не будет такой же, как другая.

В общем, мы – уникальный результат тривиальной комбинаторики.

Поэтому, если вам, вдруг, покажется сейчас, что речь идёт о каких-то конкретных "типах людей" – не обольщайтесь. Да, это действительно типы, но типы психических механизмов, обеспечивающих работу нашего мышления.

В первой главе я попытался дать общие очертания того, каким образом наш мозг создаёт три базовых "психических радикала" – "шизоидный", "истероидный" и "невротический" (именно они и определяют способы сборки тех интеллектуальных объектов, которые составляют нашу карту реальности).

Мы выяснили, что само наличие этих "радикалов" связано с особенностями проявления нашего инстинкта самосохранения, который сам, в свою очередь, представляет собой трёхглавого змия – самосохранение индивида, группы и вида.

Чем оригинальней каждая из голов этого змия наших инстинктов, тем более нестандартным получается и результат: индивидуальный мир человека, порождаемый его мозгом, и, как следствие, поведение, которое данный человек демонстрирует.

Если же все три головы – ого-го какие оригинальные, то и вовсе – туши свет! Оригинальности будет полные штаны. Впрочем, эта нестандартность, необычность может вылиться и в обычную фриковатость (как правило, тем дело и заканчивается), но может стать и хорошей психофизиологической основой для чего-то и в самом деле "гениального".

Многое, таким образом, зависит от того, как мы пользуемся этими своими "оригинальностями", и моя задача сейчас прояснить их специфику.

К сожалению, любимая мною психиатрия в этом нам помочь уже не сможет. Исследуя человека как набор частных проявлений, то есть реализуя феноменологический подход, психиатры уподобились слепым мудрецам из притчи о слоне: их данные достоверны, но противоречивы.

Поэтому мы пойдём другим путём: мы попытаемся определить саму механику этой сборки интеллектуальных объектов наших карт реальности.

Как я уже рассказывал в книге "Чертоги разума": всё, с чем мы имеем дело, – это интеллектуальные объекты.