А. Ахматова и А.С. Пушкин. «Царкосельская статуя».

Как писал А.Пушкин: «Издревле сладостный союз// Поэтов меж собой связует...» Ахматова более, чем кто-либо другой из русских лириков, восприняла психологизм русской прозы. Еще в 1922 году Осип Мандельштам писал, что Ахматов принесла в русскую лирику огромную сложность и богатство русского романа XIX века. Ее лирика круто замешана на осложненных и жестких отношениях. Ахматова смело вводит в свою лирическую поэзию дисгармоничные психологические нотки, ей удается раскрыть диалектику души в крохотном лирическом стихотворении. Ярко видна ее связь со всей русской психологической прозой, но особенно с романами Гоголя, Достоевского, Толстого. Ее так называемые вещные детали, скупо поданные, но отчетливые бытовые интерьеры, смело введенные прозаизмы, а главное, та внутренняя связь, какая всегда просвечивается у нее между внутренней средой и потаенно-бурной жизнью сердца – все напоминает русскую классику: это и роман, и новелла, и огромный пласт поэзии, в особенности это для нее Пушкин, Лермонтов, Тютчев. Также она подчеркивала значение художественной интуиции как формы бессознательного творчества, вдохновения. И об этом она писала в статьях о Пушкине.

Гениальный поэт — исключительная личность, не похожая на других собратьев по перу. Пути великих поэтов обычно расходятся. Каждый из них занимает свою нишу в поэзии. Конечно, у любого из них могут быть эпигоны, но они не в счет. Однако иногда пути гениев пересекаются в потоке одного и того же литературного направления. Более того, поэты, принадлежащие к различным школам, разделенные китайской стеной времени, порой благотворно влияют друг на друга. Яркий пример такой переклички поэтических голосов — Ахматова и Пушкин.

Вглядываясь в их биографии, мы обнаруживаем удивительные совпадения: оба родились в июне, жили и учились в Царском Селе, городе Муз; были в опале: Пушкин — при Николае I, Ахматова — при Сталине. Однако главное, что их объединяет, — это пушкинская традиция, которой Ахматова оставалась верна на протяжении всей своей творческой жизни.
Первая книга стихов Ахматовой "Вечер" стала утром в русской поэзии начала XХ века. В этот сборник вошел цикл стихотворений под общим названием "В Царском Селе". Именно в Царском Селе, колыбели русской поэзии, Анна Ахматова и встретила "смуглого отрока" (Пушкина), с которым не расставалась до конца дней своих. В 1911 году она написала о нем свое первое стихотворение: «Смуглый отрок бродил по аллеям,// У озерных грустил берегов,// И столетие мы лелеем// Еле слышный шелест шагов.// Иглы сосен густо и колко// Устилают низкие пни...// Здесь лежала его треуголка// И растрепанный том Парни».

В тексте неслучайно использовано слово "столетие". Осенью 1911 года исполнилось ровно 100 лет со дня поступления Пушкина в Царскосельский Лицей. С 1811 до 1817 года Царское Село для него — Отечество, как писал он впоследствии. Ему тогда было 12 лет — отроческий возраст. В 1830 году Пушкин написал об этой поре стихотворение "В начале жизни школу помню я...". Там есть такие строки: «Средь отроков я молча целый день// Бродил угрюмый...»

Ахматова в своем стихотворении не упоминает имени Пушкина, ограничившись описательным оборотом "смуглый отрок", который часто встречается в мемуарной литературе о Пушкине, намекая на его родство с арапом Петра Великого.

Ахматова в стихотворении о "смуглом отроке" не ограничивается скупой портретной характеристикой лирического героя. Она раскрывает его душевное состояние: "бродил по аллеям, у озерных грустил берегов". Эти психологические детали совпадают с тем, что писал о себе Пушкин в стихотворении 1830 года: "бродил угрюмый". Перед нами в обоих вариантах грусть как эмоциональная доминанта лирической поэзии. У Ахматовой пушкинская грусть дана на фоне поэтичной природы Царского Села: аллеи парков, озерные берега, иглы сосен, низкие пни. Все это дорого ей, потому что связано с Пушкиным. Затем следует вещественная деталь — лицейская треуголка и, наконец, — "растрепанный том Парни" на французском, который для Пушкина с детства был вторым родным языком. Недаром в Лицее сверстники называли Пушкина "французом". Однако характеристика поэта была бы неполной без таких строк: «И столетие мы лелеем// Еле слышный шелест шагов».

Здесь на фоне виртуозной ахматовской инструментовки стиха речь идет о бессмертии Пушкина.

Стихотворением о смуглом отроке не исчерпывается пушкинская тема в поэзии Ахматовой. В честь него свою Музу она нарекла смуглой. Идя по следам своего лирического героя, Ахматова в 1916 году написала стихотворение "Царскосельская статуя". Среди произведений Пушкина, изданных в пору плодотворной Болдинской осени (сентябрь — ноябрь 1830 года), мы находим стихотворение с тем же названием. Своей лаконичностью оно напоминает надписи с древнегреческих памятников.

«Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.// Дева печально сидит, праздный держа черепок.// Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой.// Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит».

Так Пушкин описал знаменитый царскосельский фонтан "Молочница", или "Девушка с кувшином" работы скульптора П. Соколова. Сюжет фонтана аллегоричен и связан с басней Лафонтена о девушке, которая решила разбогатеть и отправилась с кувшином молока на рынок, но, споткнувшись, уронила его. Разбитым оказался не только кувшин, разбита была надежда молочницы. Чем же все-таки в болдинской глуши было навеяно это стихотворение? Может быть воспоминаниями о Царском Селе, так как осенью обычно праздновалась лицейская годовщина. Непосредственным же литературным стимулом было чтение "Илиады" Гомера в переводе Гнедича. Отсюда и гомеровский размер стихотворения. Этот замедленный метр с паузами, делящими стих на полустишия, передает статичность статуи на фоне динамики льющейся воды. В текст вводится психологический компонент: "дева печально сидит". Далее следует авторская ремарка — слово чудо.

Ахматова "чувствовала смутный страх перед этой девушкой, воспетой" Пушкиным. Но, взявшись за пушкинскую тему, она раскрыла ее совсем в другом ключе. Чтобы понять это, обратимся к ахматовскому тексту: «Уже кленовые листы// На пруд слетают лебединый,// И окровавлены кусты// Неспешно зреющей рябины.// И ослепительно стройна,// Поджав незябнущие ноги,// На камне северном она// Сидит и смотрит на дороги.// Я чувствовала смутный страх// Пред этой девушкой воспетой,// Играли на ее плечах// Лучи скудеющего света.// И как могла я ей простить// Восторг твоей хвалы влюбленной...// Смотри ей весело грустить// Такой нарядно обнаженной».

Это стихотворение, в котором используется пушкинский мотив, Ахматова посвятила Н.В.Н., то есть Николаю Владимировичу Недоброво, своему другу, поэту и литературному критику, опубликовавшему в 1915 году в журнале "Русская мысль" статью о лирике Ахматовой. Писал он об Ахматовой с большой любовью, тонко анализируя ее стихи. Его публикацию Ахматова высоко оценила.

Пушкинская "Царскосельская статуя" — это своеобразный перевод с языка пластики на язык слов. Перед нами эпически спокойное повествовательное стихотворение, написанное от третьего лица в античной манере.

Ахматовская "Царскосельская статуя" — это лирика в чистом виде. В основе стихотворения — конфликт любви и чувства ревности. От пушкинского текста остался только глагол "сидит" и намек на печаль в слове грустить.

Пушкин в своем стихотворении использует высокую лексику: "Урна" в значении "сосуд", "кувшин", перекликается со словом "уронив", что создает впечатление единства звука и смысла. К той же категории относятся слова "дева", "праздный" в значении "порожний, пустой, ненужный", "не сякнет" и "изливаясь". Такая лексика гармонично сочетается с гомеровским размером.

Ахматова намеренно снижает лексику, уходя от архаики. Пушкинская "дева" превращается в девушку, которая "сидит, поджав незябнущие ноги" (явно прозаическая деталь). И в то же время она "ослепительно стройна", нарядно обнажена, а кто-то влюбленно и восторженно пропел ей дифирамб, который никак не может девушке простить автор стихотворения. Перед нами психологический конфликт, участниками которого оказались три персонажа: я (автор), она (девушка) и ты (он).

Такова развязка этой лирической истории, написанной пушкинским ямбом, но в манере, свойственной только Ахматовой. Именно с этой манерой связаны излюбленный для Ахматовой жанр интимной лирики, а также разнообразные приемы контраста. В I строфе это — контраст лебединного пруда (белые и черные лебеди) и окровавленных кустов рябины, а в финале (IV строфа) соединение слов, исключающих друг друга по смыслу. Например, весело грустить, нарядно обнаженной. Все это с оттенком горькой иронии. Так Ахматова, следуя за смуглым отроком, идет своим путем в русской поэзии ХХ века.
В стихотворении "Все души милых на высоких звездах..." Ахматова возвращается к теме Царского Села. Она пишет:

Здесь столько лир повешено на ветки,
Но и моей как будто место есть.

Она не ошиблась: ее муза по-прежнему там, рядом с пушкинской.