Военный атташе «Свободной Франции» в СССР

капитан-танкист Пьер Бийот (36 лет)

 

Капитан Пьер Бийот стал знаменитым после героического боя за французскую деревню Стон 16 мая 1940 года. Тогда он служил командиром танка по прозвищу «Eure» в 1-й роте 41-го танкового батальона, вооруженной тяжелыми танками «Char B1 Bis». В тот день его экипаж получил приказ отбить деревню Стон, недавно захваченную частью немецкого 8-го танкового полка. Деревня находилась в стратегически значимом месте по дороге в Седан и до того боя уже была ареной ожесточенных столкновений, несколько раз переходя из рук в руки. Во исполнение имеющегося приказа, под плотным огнем немецких танков, «Char B1 Bis» капитана Бийота смог прорвать немецкую оборону и во встречном бою на узкой и извилистой улице уничтожить два немецких танка «PzKpfw IV», одиннадцать «PzKpfw III» и два противотанковых орудия. Танк «Eure» получил 140 попаданий снарядами из немецких танков и орудий, но ни одному не удалось пробить его тяжелую броню. Несколько дней спустя капитан Бийот был ранен, попал в плен и был отправлен в лагерь военнопленных на территории германской провинции Померания. Оправившись от ран, зимой 1940-41 года он совершил побег из лагеря и сумел добраться до советской территории, а с февраля 1941 года присоединился к «Свободной Франции» и стал ее военным атташе в Москве.

И вот – приглашение прибыть в Кремль, тем более неожиданное, что до этого дня «Свободную Францию» в высших эшелонах советской власти в связи с ее малозначимостью как бы даже не замечали. В основном с «французскими товарищами» в контакты вступали представители среднего звена советского НКИДа и Наркомата обороны. И вызов в Кремль к самому господину Сталину (который воспринимался европейцами как реинкарнация древнего властителя Руси Ивана Ужасного [293]) стал для господина военного атташе полной неожиданностью. Ведь неизвестно, как еще повернутся дела. Советский Союз, хоть и нанес бошам несколько тяжелых поражений, но пока даже не вышел на свои довоенные границы. А ведь Франция расположена на прямо противоположном от русских конце Европы, и до Британии от нее гораздо ближе, чем до границ СССР.

Советский вождь встречал французского капитана не один. Кроме него и «безликого» переводчика, по-французски синхронно повторявшего все, что советский лидер говорил на русском языке, в кабинете еще присутствовал высокий худой мужчина в штатском костюме, неопределенного возраста и рода занятий. Определенный аристократический лоск в сочетании с выправкой армейского старшего офицера или генерала, говорили Пьеру Бийоту о том, что это далеко не шпак и, более того, даже не уроженец Страны Советов. Местные русские все-таки выглядят совсем по-иному. Больше всего этот человек был похож на отставного немецкого офицера, который по каким-то причинам стал сотрудничать с русскими… Но тем не менее глава советского государства представил его как господина Иванова, полномочного представителя Российской Федерации из XXI века. А вот тут капитану Бийоту стало решительно интересно. О войсках русских из будущего, которые сражаются вместе с Красной Армией, и о том, как боши их боятся, он первый раз услышал еще в начале августа. Уже тогда он понял, что для того, чтобы так запугать этих отъявленных людоедов, требуются немалые таланты.

А потом, уже в ноябре, в русский национальный праздник, аналогичный празднованию Дня Взятия Бастилии, он увидел войска русских из будущего на военном параде собственными глазами. Огромные танки, в несколько раз превышающие размерами его «Char B1 Bis», и в то же время подвижные как легкие «FT-17», бодро перебирали гусеницами по промерзшей брусчатке Красной Площади. При этом их огромные пушки почти корабельного калибра, залихватски поднятые вверх и чуть отведенные в сторону, напоминали зрителям о том, что танкисты бошей тоже смертны. Очень смертны. Сам капитан Бийот за счет ловкости рук, помощи механика-водителя, стрелявшего из нижней пушки, прочности брони, маневра и невероятного везения в одном бою сумел подбить целых тринадцать танков с черно-белыми крестами, но эти монстры превосходили его «старушку» так же, как она превосходила боевые колесницы древности. В этот момент французский капитан сразу и безоговорочно поверил в отвергаемые им прежде рассказы разных «очевидцев», которые говорили, что танки пришельцев при продольном обстреле колонны на прямой дороге одним снарядом превращают в обломки два немецких танка подряд и выводят из строя третий, проламывая ему лобовой лист или отрывая башню. Хоть и врут на войне почти так же много, как на рыбалке и охоте, но длина ствола и калибр орудия у этих чудовищ в плиточной навесной броне, похожих на давно вымерших мезозойских ящеров, были для такого эффекта вполне подходящими.

Одним словом, когда хозяин кабинета сказал, что господин Иванов представляет тут русских из будущего, капитан Пьер Бийот, как опытный пес, тут же сделал охотничью стойку. Конечно, ему было бы интересней переговорить с кем-нибудь из их военных, но раз здесь именно их посол, то очевидно, что обсуждаемый вопрос будет носить чисто политическое измерение. Так и получилось.

– Мы должны вас проинформировать, господин Бийот, – сказал Сталин после официальных приветствий, – что несколько дней назад ваш маршал Петен обратился к народу со специальным воззванием, которое в первую очередь было адресовано французским военнопленным, находящимся сейчас в германских лагерях. Вот, прочтите…

И советский вождь положил перед военным атташе «Свободной Франции» лист бумаги, наполовину заполненный машинописным текстом.

– Но, господин Сталин, – возмущенно сказал тот, прочитав бумагу, – должен вам сказать, что «Свободная Франция» не имеет никакого отношения к германскому прихвостню маршалу Петену. Мы не признаем капитуляции, подписанной предателями в Компьеньском лесу, [294] и продолжаем сражаться с нашим общим врагом…

– Сейчас, – ответил Сталин на эту пылкую тираду, – может получиться так, что критически большое количество ваших соотечественников может начать воевать против Советского Союза. Сколько ваших солдат и офицеров попали два года назад в германский плен: миллион, полтора или два? Мы, конечно, примем все необходимые меры для того, чтобы убить всех, кто пойдет против нас с оружием в руках, но это необратимо испортит отношение между Францией и Советским Союзом, причем для обеих сторон сразу. И при этом неважно, имеете вы хоть какое-нибудь отношение к Петену или нет. Сейчас этот человек является руководителем того, что осталось от Франции, и подписанный им документ превращает вашу страну из жертвы гитлеровского нацизма в одну из соучастниц его преступлений. Вы должны знать, что те войска, в которые сейчас записываются французы, называются Французским легионом СС и состоят под личным началом Рейнхарда Гейдриха.

– Господин Сталин, – возразил Пьер Бийот, – но ведь в воззвании Петена речь идет только о добровольцах, и я не думаю, что во Франции найдется много мужчин, которые согласятся воевать за бошей, да еще и в рядах СС…

– У нас есть сведения, – с мрачным видом произнес господин Иванов, – что ни о какой добровольности при наборе французских солдат в ряды легиона СС речи даже не идет. Это фикция, ширма, повод соскрести с Франции столько пушечного мяса, сколько будет возможно. И касается это не только пленных, но и подросшего за два года призывного контингента. Когда тут за дело взялись наши военные, они настолько проредили вермахт, что сейчас немецкие генералы готовы хвататься за любое пушечное мясо, что попадет им под руку. Вообще-то Гитлер крайне низко оценивает болевой дух ваших соотечественников и понимает, что если они не захотели с полной отдачей сражаться за свое Отечество, то и за Германию они будут биться из рук вон плохо. Поэтому французы нужны ему только как пушечное мясо, потери в котором не вызывают сожаления. У французских солдат просто не будет выбора, когда их погонят в атаку, подперев сзади пулеметами настоящих эсэсовцев. И у наших солдат тоже не будет другого выхода, только перебить всех атакующих до последнего. Это мы умеем, потому что на войне как на войне. А те пособники нацистов, что будут только ранены, вскоре позавидуют своим убитым товарищам. И отношение к Франции после этой войны тоже будет соответствующим, как к союзнику Гитлера, пославшему против нас больше солдат, чем венгры и румыны вместе взятые. Петену будет все равно, поскольку к моменту он уже умрет, расхлебывать это дерьмо придется остальным французам. Это я вам обещаю…

После этих слов в кабинете советского вождя наступила мертвая тишина. Потом Пьер Бийот медленно произнес:

– Господин Сталин и вы, господин Иванов, могу вас заверить, что «Свободная Франция» предпримет все возможные усилия для того, чтобы сорвать этот план нацистов и их пособника ренегата Петена. Как только закончится эта встреча, я отправлю генералу де Голлю радиограмму. У нас есть свои люди во Франции, есть свои люди в лагерях, и мы постараемся сделать так, чтобы эта грязная выходка коллаборационистов не имела больших последствий для русско-французских отношений.

Сталин и Иванов переглянулись, после чего советский вождь сказал:

– Все это очень хорошо, господин Бийот, да только вот ваша «Свободная Франция» базируется на территорию Великобритании и критически зависит от этой страны буквально во всем. А мы с господином Черчиллем не друзья, и даже не временные союзники, а всего лишь попутчики, тем более что вечные британские интересы на данный момент на сто процентов совпадают с интересами господина Гитлера. Им обоим важно любой ценой задержать продвижение Красной Армии в Европу. И жизни простых французов не имеют для Черчилля ровным счетом никакого значения. Много он о них думал, когда после поражения Франции приказал осуществить злосчастную операцию «Катапульта»? [295] Поэтому боюсь, что британские власти будут всеми силами мешать вашим действиям, направленным на срыв планов Гитлера и Петена. А если они не одобрят вашу «Свободную Францию», то она этого неодобрения уже не переживет. По крайней мере, это касается руководства вашей организации, находящегося сейчас в Великобритании.

– Да, господин Сталин, – немного помявшись, произнес капитан Бийот, – вы правы. «Катапульта» расставила все на свои места и показала – чего стоит британская дружба. Если ему будет надо, то Черчилль поцелуется в десны хоть с Гитлером, хоть с самим Сатаной. Но мы все равно должны что-нибудь сделать для того чтобы помешать врагу послать на смерть миллионы французов, к тому же осквернив их память пособничеством с Гитлером. С французской нации хватит и этого подлеца Даладье, который вместе с Чемберленом заварил эту войну.

Сталин, который отошел к своему столу для того, чтобы набить трубку, внимательно посмотрел на француза, потом на российского посла.

– Товарищ Иванов, – сказал советский вождь, – вы что-нибудь можете сказать по этому вопросу. Я же вижу, что у вас уже сложилось определенное мнение.

– В любом случае, – сказал тот, – вы только не обижайтесь, Пьер, но сорвать мобилизацию у вашей организации не получится. Вы сможете только затормозить процесс и при этом изрядно разозлить как немцев, так и англичан. Немцы ответят на ваши действия репрессиями против мирного населения во Франции, англичане ударят по руководству вашей организации в Великобритании, а французские солдаты все равно попадут на Восточный Фронт, только чуть позже и в чуть меньших количествах…

– Но что же тогда делать, господин Иванов? – спросил Пьер Бийот.

– Все очень просто, – ответил тот, – если чего-то нельзя предотвратить, то это следует возглавить, и только чуть-чуть незаметно притормозить, чтобы ваши солдаты оказались на фронте в нужный для нас момент. И не беспокойтесь. Французы нужны нам не мертвыми, убитыми во славу людоедского Третьего Рейха, а живыми и здоровыми на нашей стороне фронта. Поэтому офицерам, которые, представляя вашу организацию, вызовутся командовать французскими частями и подразделениями в составе немецкой армии, необходимо довести сигнал, означающий, что настало время уводить подчиненных им людей на сторону Красной Армии. Все это необходимо проделать одновременно, быстро и так, чтобы, кроме специально посвященных людей, никто и ничего не понял.

– Но тогда, – сказал капитан Бийот, – немцы и их прихлебатели все равно узнают о том, что французские солдаты массово сдавались вам в плен, и станут сажать в концлагерь их ближних родственников…

– Как раз в тот момент, о котором я вам говорю, – ответил Иванов, – начнется большое наступление Красной Армии, и вы уж поверьте, никому и в голову не придет спрашивать, куда делись попавшие под этот удар французские дивизии. Разве что Гитлер скажет, что он так и знал, и как бойцы французы совсем никуда не годятся. Мы собираемся показать местному цивилизованному миру такой жаркий канкан, что и бойцы покруче, венгры с немцами, будут сгорать там как охапки хвороста в праздничном костре. А мы, в свою очередь, обещаем вам не хвастаться большим количеством пленных французов, тем более что это будет почти правдой. Если мы с вами договоримся и подпишем соответствующее соглашение, то у французов в Советском Союзе будет статус не военнопленных, а союзников по второй антигитлеровской коалиции.

– Да, это так, – кивнул Сталин, раскуривая свою знаменитую трубку, – мы готовы сформировать на свой территории новую французскую национальную армию, одеть ее, обуть и вооружить за свой счет. Разумеется, это возможно только при том условии, если ваш генерал де Голль подпишет договор о союзе с СССР. Впрочем, и в противном случае мало что поменяется. Просто если ваш генерал откажется подписать такой документ, вашим солдатам и офицерам придется вступать во Французскую Красную Армию, которой будет командовать товарищ Морис Торез. [296] Это придется по душе не каждому французу, но зато мы вместо той аморфной массы, которая не сумела отстоять свое Отечество, будем иметь компактную и политически мотивированную вооруженную силу, вполне пригодную для переделки Франции полностью по советскому образцу. Тысяч триста-четыреста просоветски ориентированных и мотивированных бойцов и командиров мы наберем. Как говорил по аналогичному поводу товарищ Ленин: «лучше меньше, да лучше». А костяком этого формирования станут французские ветераны интербригад, дравшиеся с фашизмом еще пять лет назад, когда еще никто не подозревал о нависшей над миром коричневой угрозе.

– А в первом случае, господин Сталин, – спросил капитан Бийот, – если наш генерал согласится подписать нужное вам соглашение, то вы тоже будете переделывать все во Франции на советский лад?

– Во-первых, – сказал Верховный, – договор о союзе между Советским Союзом и «Свободной Францией» больше необходим не нам, а вам, ибо он позволит нам проигнорировать акт о капитуляции и признать вашего генерала законным временным главой новой Четвертой Республики. Как у вас говорят: «король умер, да здравствует король» и этим «королем» будет отнюдь не коллаборационист Петен. Во-вторых – в случае подписания договора о союзе судьбу Франции будет решать ее собственный народ, в самом широком смысле этого слова, и, разумеется, после того, как мы накажем и исключим из демократических процессов те политические силы, которые были поджигателями войны вроде господина Даладье, или прислуживали нацистам. Есть мнение, что нас вполне устроит, если Четвертая Республика, о которой мы уже говорили, станет демократическим, социально ориентированным и дружественным Советскому Союзу государством, распространяющим свои блага не только на жителей Метрополии, но и на обитателей колоний…

– Хорошо, господин Сталин, – кивнул Пьер Бийот, выслушав перевод, – я передам ваши пожелания генералу де Голлю. Думаю, что, скорее всего, он примет ваше предложение и тогда можно будет переходить к обсуждению практических вопросов.

– Также передайте ему еще мой совет, – сказал Сергей Иванов, – руководство «Свободной Франции» должно как можно скорее покинуть территорию Великобритании. Едва Черчилль поймет, что вы ускользаете из-под его влияния, то его действия станут непредсказуемыми. Не исключена еще одна «Катапульта». Лучше всего, если штаб-квартира «Свободной Франции» разместится в Сирии, в Дамаске, где мы в случае британской агрессии сумеем ее защитить, перебросив по воздуху ограниченный контингент своих войск. Не думаю, что англичане будут нарываться на вендетту с нашими экспедиционными силами.

– И еще, – сказал Сталин, – передайте своему генералу, что французские солдаты нужны нам не в качестве пушечного мяса. У нас и у самих в строю Красной Армии двенадцать миллионов штыков, при том, что одновременно на фронте нам нужно не более шести миллионов солдат…

– Двенадцать миллионов, господин Сталин? – с удивление в голосе переспросил французский военный атташе, – Но почему же тогда…

– … Германия еще не разгромлена? – продолжил фразу советский вождь, – А мы теперь никуда не спешим. По крайне мере настолько, чтобы ради ускорения продвижения вперед нести дополнительные потери и терять людей сверх необходимого. Убедившись в неизбежности нашей Победы, мы решили не доводить войска до истощения, регулярно заменяя на фронте уставшие дивизии – свежими и заботясь о том, чтобы все они равномерно приобрели боевой опыт. Кроме того, по мере выпадения гитлеровских союзников и сокращения линии фронта мы начинаем задумываться о частичной демобилизации старших возрастов и ценных научно-технических специалистов. Французские части, по мере их перехода на нашу сторону, получат участки фронта соответствующие их квалификации. И не более того. На этом мы считаем наш разговор пока законченным, до того самого момента, пока вы не получите ответ своего генерала.

– Отлично, господа, – сказал Пьер Бийот, – я передам ваши слова своему начальству, а сейчас разрешите мне откланяться. Желаю вам и вашим странам всего наилучшего и дальнейших успехов в борьбе с нашим общим врагом.

 

* * *

 

Там же пять минут спустя

Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин и Сергей Иванов

 

Когда за французом закрылась дверь, вождь хмыкнул себе под нос нечто неопределенное и спросил:

– Товарищ Иванов, как вы думаете: будет из всей этой затеи толк или мы зря тут распинались перед этим человеком? Вот ваш крысиный волк начал откалывать такие коленца, что остается только даваться диву. Скажи мне кто раньше, что такое вообще возможно, я бы не поверил.

– Гейдрих, – ответил собеседник Сталина, – пытается решить классическую неразрешимую задачу о том, как влезть на елку и не оцарапаться, или провести отару жирных баранов через стаю голодных волков – отсюда и вся его цирковая эквилибристика. Ему и Германию хочется спасти от разрушения, и самому уцелеть и провести остаток жизни не во внутренней тюрьме НКВД, а на относительной свободе и поближе к власти… Вот он и пытается изобразить что-то такое, пригодное в качестве базы для переговоров о своем будущем. Отсюда и смягчение отношения к советским военнопленным и совершенно исчезнувшая из германской пропаганды риторика об унтерменшах, и окончательное решение еврейского вопроса, намеченное как депортация этих людей в Палестину. Формально по сравнению с предыдущим вариантом политическая ситуация – небо и земля, но и вероятность, что это не более чем политический маневр, тоже не стоит сбрасывать со счетов. С де Голлем ситуация значительно проще. Грехов, которые могли бы не пустить его в наш рай, почти нет, и подписанию договора может помешать только личный взбрык генерала или его смерть. На этот случай, нам необходимо раскрутить альтернативную фигуру, которые мы выдвинем как главу французского просоветского сопротивления и капитан Пьер Бийот это далеко не самый худший вариант на эту роль. Не в пример другим французам, он храбр, честен, демократичен и упорен в достижении своей цели.

– А вот это, – сказал советский вождь, – очень интересный вариант. Над ним требуется внимательно подумать.

 

 

Часть 19

ОПЕРАЦИЯ «МЕРКУРИЙ»

 

Апреля 1942 года, вечер

Юго-западный фронт, Днепропетровский плацдарм