Майор Голышев Федор Матвеевич

Хороший разведчик не должен удивляться никогда и ничему. Его работа заключается в получении точных и объективных разведданных, которые потом еще требуется довести до сведения начальства. Беда начинается тогда, когда это начальство считает разведку пережитком капитализма и стремится выехать на пролетарской сознательности, энтузиазме и самопожертвовании своих подчиненных. Но в данном случае с начальством у майора Голышева все было вполне благополучно, командарм-50, генерал Петров, был человеком относительно вменяемым и разумным. Проблемы начинались выше, на уровне командующего Брянским фронтом генерала Еременко, о котором Сталин писал: «Еременко я расцениваю ниже, чем Рокоссовского. Войска не любят Еременко. Рокоссовский пользуется большим авторитетом. Еременко очень плохо показал себя в роли командующего Брянским фронтом. Он нескромен и хвастлив…». Говоря о том, что Еременко очень плохо показал себя в роли командующего Брянским фронтом, Верховный имел в виду неудачную Рославльско-Новозыбковскую операцию, в ходе которой из-за ошибочного определения направления главного удара не удалось предотвратить прорыв Гудериана в тыл Юго-Западного фронта.

Итак, майор Голышев все видел, ничего, честно говоря, не понимал, но не подавал виду, стараясь увидеть как можно больше, а увиденное запомнить, чтобы потом на досуге проанализировать, сравнивая с другими, такими же непонятными ситуациями. Черное облако портала для него было не более, чем непознанное явление природы или творение человеческих рук, но вот раскинувшийся перед ним сразу за порталом весенний пейзаж, освещенный красноватыми лучами заходящего солнца, его впечатлил. Только что он был в конце лета, и вот – тут снова весна, пахнет недавно прошедшим дождем, прелью и Бог весть чем еще. Но еще сильнее его впечатлило заставленное разбитой немецкой техникой и перепаханное бомбами и снарядами поле, на котором нашла свою кончину третья танковая дивизия генерала Моделя. Как говорится – кто с мечом к нам придет, тот сам будет виноват во всех своих несчастьях.

Наконец майор Голышев повернулся в сторону капитана Погорелова и, несмотря на всю свою предыдущую невозмутимость, бросил на него потрясенный взгляд. Поле, на котором нашла свой конец целая германская танковая дивизия, производило незабываемое впечатление – скореженные и разбитые танки, некоторые из которых превратились и в вовсе неузнаваемые обломки. Несмотря на то, что с момента того побоища прошло двое суток и прошел дождь, в воздухе до сих пор стоял слабы запах сгоревшего тротила и горелого железа. Но сильнее всего пованивало мертвечиной, ибо похоронные команды только начали свой скорбный труд на расчищенных саперами участках этого поля.

– Товарищ капитан, – медленно произнес Голышев, – скажите, где мы сейчас находимся? Вроде бы это то же самое место, но тут совсем по-другому.

– Вот там, товарищ майор, – капитан Погорелов ткнул рукой себе за спину, – двадцатый век, август сорок первого года. Вот тут, прямо перед вами, век двадцать первый, апрель две тысячи восемнадцатого. Насколько я понимаю, проход между мирами образовался совсем недавно, три дня назад его еще не было, и первым делом к нам от вас влезла третья танковая дивизия генерала Моделя. Мы ее, конечно, приняли и отоварили как положено, так что сейчас все эти белокурые бестии уже гниют в нашей земле. Моя рота первой выступила навстречу вторгнувшемуся врагу и сражалась до тех пор, пока немцы просто не кончились.

Капитан вытянул вперед руку, указывая на опушку леса, вдоль которого два дня назад занимала позиции его рота.

– Мы вышли в этот район по дороге от Унечи и заняли оборону по вон той опушке, – пояснил он майору Голышеву, – а они атаковали с этого рубежа. Сначала мы дрались одной своей ротой против немецкого мотопехотного полка, а потом двумя батальонами при поддержке гаубичной артиллерии против целой танковой дивизии. Закончилось все тем, что прилетели наши бомберы и раскатали над вражескими атакующими порядками бомбовый ковер, после чего все было кончено, и случайно уцелевшие на нашей земле остатки немецко-фашистских захватчиков начали сдаваться в плен. После этого мы собрались и пришли на помощь к вам. Вы, собственно, уже один раз победили немцев без всякой помощи из будущего, теперь вместе мы сделаем это быстрее и с меньшими потерями.

– Так, значит, вы тоже наши, советские, но только из будущего, – утвердительно кивнул майор Голышев, – ну что, же приятно иметь таких внуков-правнуков, которые не забывают о своих предков. Но только скажи, а почему вы сразу не пошли на контакт с нашим командованием, а начали самостоятельные действия?

– А вот это, – покачав головой, ответил капитан Погорелов, – политика совсем не ротного масштаба. Для того, чтобы получить ответ на эти вопросы, вам нужно разговаривать не со мной, а как минимум с командиром нашей дивизии генерал-майором Терещиным. Он сказал, что примет вас сразу, как только вы ознакомитесь с фактическим положением дел. Время не ждет, товарищ майор.

И как раз в тот момент, когда капитан Погорелов и майор Голышев садились в «УАЗ», чтобы вернуться обратно в мир сорок первого года, из-за поворота дороги на Унечу показалась голова походной колонны танкового полка, который следовал к порталу от станции выгрузки. Девяносто могучих «Т-72Б3» и следующие за ними самоходные орудия, БМП и КШМ-ки, на неготового к этому зрелищу человека производили просто неизгладимое впечатление. Майор Голышев тоже впечатлился, прочувствовал и решил, что с такой силой взаимодействие нужно установить любой ценой.

Часть 4

ОДНАЖДЫ ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

Августа 1941 года, 23:45

Москва, Кремль