Пусть чернолесье встанет за деревнями

 

 

Пусть чернолесье встанет за деревнями

Тропинкой вглубь идут мои стихи.

Не лес я должен видеть за деревьями,

А голубую кожицу ольхи.

 

Стекляшки — бусы розовой смородины

И слив резиновые шары.

Дороги не заказаны, не пройдены

В подлески, чащи, рощи и боры.

 

Скажу не по-латински, не по-гречески

Про мертвую сожженную траву —

Пока пейзаж не говорит по-человечески,

Его пейзажем я не назову.

 

1961

 

Часы внутри меня

 

 

Часы внутри меня,

Волшебные часы,

Отмерить дозы дня

Незримые весы.

 

Проснусь я точно в час,

Намеченный вчера,

Хоть, не смыкая глаз,

Работал до утра.

 

Вселенная ведет,

Скрывая как секрет,

Тончайший этот счет —

Тысячелетний след.

 

И времени чутье —

Закон житья-бытья —

Мы знаем все: зверье,

Деревья, ты и я…

 

1961

 

Жить вместе с деревом, как Эрзя

 

 

Жить вместе с деревом, как Эрзя,

И сердце видеть в сердцевине.

Из тысяч сучьев, тысяч версий

Найти строенья план единый.

 

Найти фигуры очертанье,

Лицо пейзажа-человека,

А имена или названья —

Приметы нынешнего века.

 

Гефест перед кусищем меди,

Буонарроти перед грудой

Камней, уверенный в победе,

Уже почувствовавший чудо…

 

1961

 

Тихий ветер по саду ступает

 

 

Тихий ветер по саду ступает,

Белый вишенный цвет рассыпает.

 

И одна из песчаных дорожек —

Как вишневое платье в горошек.

 

Лепестки на песке засыхают,

Люди ходят и тихо вздыхают…

 

Ветер пыльные тучи взметает —

Белый вишенный цвет улетает.

 

Поднимается выше и выше

Легкий цвет, белый цвет нашей вишни.

 

1961

 

Стихи — это судьба, не ремесло [167]

 

 

Стихи — это судьба, не ремесло,

И если кровь не выступит на строчках,

Душа не обнажится наголо,

То наблюдений, даже самых точных,

 

И самой небывалой новизны

Не хватит у любого виртуоза,

Чтоб вызвать в мире взрывы тишины

И к горлу подступающие слезы.

 

1962

 

Поэзия — дело седых [168]

 

 

Поэзия — дело седых,

Не мальчиков, а мужчин,

Израненных, немолодых,

Покрытых рубцами морщин.

 

Сто жизней проживших сполна,

Не мальчиков, а мужчин,

Поднявшихся с самого дна

К заоблачной дали вершин.

 

Познание горных высот,

Подводных душевных глубин,

Поэзия — вызревший плод

И белое пламя седин.

 

1962

 

Когда после разлуки [169]

 

 

Когда после разлуки

И сам еще не свой,

Протягивая руки,

Встречаюсь я с Москвой,

 

Резины и бензина

Блаженство и уют,

Шуршат, щебечут шины,

Как зяблики поют.

 

На площади вокзальной,

Где стук, и крик, и звон,

Сливают в музыкальный,

Как бы единый тон.

 

Удерживая слезы,

На площади стою

И по старинной позе

Свой город узнаю.

 

Московский гул и грохот,

Весь городской прибой

Велением эпохи

Сплетен с моей судьбой.

 

1962

 

Летний город спозаранку

 

 

Летний город спозаранку

Проступает сквозь туман,

Как чудовищная гранка,

Свеженабранный роман.

 

Город пахнет той же краской,

Что газетные листы,

Неожиданной оглаской,

Суеверьем суеты.

 

И чугунные заборы

Знаменитого литья —

Образцы шрифтов набора

И узоров для шитья.

 

Утро все — в привычном чтенье

Зданий тех архитектур,

Что знакомы поколеньям

Лучше всех литератур.

 

1962

 

О подъезды, о колонны [170]

 

 

О подъезды, о колонны

Разбивающийся дождь —

Будто ампул миллионы

Покрывают площадь сплошь.

 

Кислый дух автомобиля

И жилища перегар —

Все прибито вместе с пылью

И вколочено в бульвар.

 

Будто после треска, хруста

На поверженный пустырь,

Приводя природу в чувство,

Выливают нашатырь.

 

И полны глубокой веры

В приближенье синевы

Палисадники и скверы

И окраины Москвы.

 

1962

 

Свяжите мне фуфайку [171]

 

 

Свяжите мне фуфайку

Из пуха тополей

Белее белой лайки

И севера белей,

 

Белее света даже

В асфальтовом дворе, —

Из этой светлой пряжи,

Крученной на жаре.

 

Волокон и событий

Начала и концы

Разматывают нити

Ребята-мудрецы.

 

Обрывками капрона

Усеяна земля,

Как и во время оно,

Седеют тополя.

 

Растрепанной кудели

Дымятся вороха,

Как след былой метели,

Пригодный для стиха.

 

Свяжите мне фуфайку

Из пуха тополей,

Белее белой лайки

И севера белей.

 

1962

 

Роса [172]

 

 

Травинкам труднее всего по утрам,

Когда открывают дорогу ветрам,

 

И грозная мертвая летняя сушь

Похуже буранов, метелей и стуж.

 

Себя не жалея, себя не щадя,

Травинки живут без дождя, без дождя.

 

Из воздуха влагу вбирают леса,

Как пот выступает ночная роса.

 

И корни растений глотают питье

И славят свое корневое житье.

 

Они отдарят эту каплю воды

И к небу поднимут цветы и плоды.

 

1962

 

Арктическая ива [173]

 

 

Ива цветет, погруженная в снег,

Ива должна спешить

Жить здесь как птица, как человек,

Если решила жить.

 

Жить — значит в талую землю успеть

Бросить свои семена,

Песню свою хоть негромко пропеть,

Но до конца, до дна

 

1962

 

Упала, кажется, звезда [174]

 

 

Упала, кажется, звезда,

Или, светя с вершины,

Сквозь ночь спускается сюда

С горы автомашина?

 

Вокруг палатки — темнота,

Бездонная, ночная,

Не слышно шелеста листа,

Умолкла речь речная.

 

Я в лампе не зажгу огня,

Чтоб летней ночью этой

Соседи не сочли меня

Звездой или планетой.

 

1962

 

В годовом круговращенье [175]

 

 

В годовом круговращенье,

В возвращенье зим и лет,

Скрыт секрет стихосложенья

Поэтический секрет.

 

Это ритмика ландшафтов,

Самобытные стихи,

Что строчит безвестный автор

Чернотала и ольхи.

 

Музыкален, как баллада,

Как чередованье строк,

Срок цветенья, листопада,

Перелетов птичьих срок.

 

В смене грома и затишья,

В смене света и теней

Колесо четверостишья,

Оборот ночей и дней.

 

1962

 

Не в Японии, не на Камчатке [176]

 

 

Не в Японии, не на Камчатке,

Не в исландской горячей земле,

Вулканическая взрывчатка

На заваленном пеплом столе.

 

И покамест еще примененья

К отопленью сердец не нашло,

Застывает, утратив движенье,

Бередившее душу тепло

 

1962

 

Костер сгорел дотла

 

 

Костер сгорел дотла,

И там, где было пламя,

Лиловая зола

Остужена камнями.

 

Зола добра и зла,

Исписанной бумаги,

Лишенная тепла,

Сметенная в овраги…

 

1962

 

У деревьев нет уродов [177]

 

 

У деревьев нет уродов,

У зверей уродов нет,

Безупречна птиц порода,

Соразмерен их скелет.

 

Даже там, в камнях пустыни,

В беспорядке диких скал

Совершенством мягких линий

Подкупает минерал.

 

1962

 

Над старыми тетрадями [178]

 

 

Выгорает бумага,

Обращаются в пыль

Гордость, воля, отвага,

Сила, сказка и быль.

 

Радость точного слова,

Завершенье труда, —

Распылиться готова

И пропасть без следа.

 

Сколько было забыто

На коротком веку,

Сколько грозных событий

Сотрясало строку…

 

А тетрадка хранила

Столько бед, столько лет…

Выгорают чернила,

Попадая на свет

 

Вытекающей кровью

Из слабеющих вен:

Страстью, гневом, любовью,

Обращенными в тлен.

 

1962

 

Я под облачной грядою

 

 

Я под облачной грядою,

В улетающем пару,

Над живой морской водою,

Остывающей к утру.

 

Хорошо ночное лето,

Обезлюдел каждый дом,

Море вечером нагрето,

Утопили солнце в нем.

 

Потонул в пучине темной

И согрел ее собой

Раскаленный шар огромный,

Закипел морской прибой.

 

1963