Страшное проклятие для старшей медсестры

 

 

Одна старшая медсестра, работающая в стоматологии, ну очень любила показывать свою власть, устраивать травлю, подставлять и выживать новых работников — младших медсестер и санитарок. Она их прямо таки съедала поедом, выставляла перед врачами идиотками, и даже увольняла не глядя. И не зря! За обучение каждой новой санитарки или медсестры, ей высшее руководство платило денежку. А также, когда медсестра или санитарка и вовсе отсутствовала, то старшая медсестра работала на две ставки. Уж очень ей это дело было выгодно! И круг этот был бесконечный, ибо старшие медсестры учили друг дружку по телефону и из уст в уста: как нужно грамотно и изощренно выдавливать младший медицинский персонал из больницы. Они называли это страшным словом «дедовщина», но на самом деле всё обстояло ещё страшнее, так как дедовщина имеет свойство заканчиваться, а унижение и выдавливание младшего медицинского персонала может длиться годами и даже десятилетиями, особенно если бедная санитарочка, ну, никак не может найти себе работу и вынуждена терпеть тирана.

Нет, нет, мы ни слова не потратим на бедную санитарочку, которая смогла побороть в себе всё человеческое и вынуждена жить двойной жизнью: на работе она — забитая тварь, а дома, возможно, добрая мама и любящая жена. Мы же перенесем свой взор на всех тех санитарок и младших сестер, которых удалось таки уволить злобной старшей медицинской сестре.

А началось всё не сразу и не исподволь. Я надеюсь, каждая стерва-начальница догадывается, что все уволенные ею сотрудники чуть ли ни каждый день осыпают её проклятиями, насылают порчу и лепят гадких кукол Вуду, чтобы потыкать их иголками. Начальницам из-за этих манипуляций живется несладко: они болеют, хиреют, и часто, очень часто не могут выйти замуж, а если и выходят, то вскоре разводятся.

Подобная история происходила и с нашей старшей медицинской сестрой в стоматологии. Бабе было уже под тридцать, но она, бедняжка, всё не могла найти себе жениха. Конечно сама медсестра объясняла такую напасть не своим дурным характером и проклятиями бывших сотрудников, а тем, что она взяла ипотеку на тридцать лет, и это отпугивает всех её женихов. А ещё старшая медсестра страдала мигренями и ранними микро-инсультами. Но и в этом она винила не порчу, а свою собственную мать и отчима, якобы укравших у неё детство.

Ну конечно же, наша старшая медсестра оказалась настолько тупой, что была уверена: гадить на людей можно безнаказанно, и ей за это ничего никогда не будет. Но не тут то было! С ней происходило всё то же самое, что происходит со всеми стервами на планете. Эту старшую медсестру проклинали! И даже делали ей заклятия на смерть. А в наш просвещенный век заклятия на смерть стали ещё сильнее, так как ведьмы учат друг друга (и весь народ) темным делам через телевидение и интернет.

Итак, последняя уволенная в 2020 году санитарка из данной стоматологии, как бы нехотя, как бы случайно, находясь в сильной депрессии и под пагубным влиянием антидепрессантов, пожаловалась на свою старшую медицинскую сестру в интернете в одном из форумов. И тут случилось нечто неожиданное, а с другой стороны, весьма ожидаемое: с ней связалась единомышленница — недавно уволенная этой же медсестрой другая санитарка. Санитарки списались, созвонились, встретились. И открыли друг другу страшную тайну — они обе наводят порчу на свою бывшую начальницу. А дальше случилось уж совсем предсказуемое событие, они стали проклинать её вместе. А так как быстрых результатов это не приносило, падла медсестра продолжала уменьшать озоновый слой планеты углекислотой из своих прокуренных легких и выделениями газа метана из мест не так отдаленных от крестцового отдела позвоночника.

И тогда две отчаянные санитарки решились на поиски таких же незаслуженно обиженных. Они создали группу ВКонтактах, и поиски начались! К их великому удивлению, в группу вступили не только сотрудники, уволенные данной медсестрой, а и другими старшими медсестрами в городе, и даже в других городах. Группа всё разрасталась и разрасталась. Так как вечером садясь у себя дома над куклой Вуду, очень приятно осознавать, что ты не одна тыкаешь её иголками, а вместе с тобой тыкают её иголками ещё десять, двадцать, пятьдесят и даже сто незаслуженно обвиненных женщин в воровстве мелких стоматологических инструментах на весьма солидную сумму. И ваша совместная видео конференц-связь — явное тому подтверждение. А дальше больше, в группу «Месть старшей медсестре» рвались вступить не только работницы стоматологий, а и поликлиник, хирургии, больниц Боткина, детских отделений, туберкулезных, кожно-венерических диспансеров, психиатрии, и даже домов престарелых. Группа превратилась в движение, движение в общество, общество в союз. Об этой нелегальной организации быстро узнала пресса и всех членов союза признали иностранными агентами. На самом высоком уровне было решено заблокировать ВКонтактах «Месть старшей медсестре» и признать её деятельность экстремистской. Вот тогда-то, с лёгкой руки нашего правительства, и случилось самое страшное: группа перебралась в Фейсбук, Инстаграм, Твиттер и даже каким-то образом залезла в Ютуб. Молодое и неразборчивое в своих связях движение подхватили уволенные медсестры и санитарки из других стран. Общество пришлось переименовать в «Ведьмы Вуду», так как Женевский конгресс не одобрил старое название, также сочтя его экстремистским. И у союза уволенных началась совсем другая, новая и вполне официально-легальная жизнь, одобренная даже мировой прессой. Союзницы собирались на симпозиумы и съезды, на которых они обучали друг друга новейшим видам проклятий и порчи. И вот эта та всеобще-планетарная деятельность возымела таки успех! Старшие медсестры стали умирать. И наша старшая медсестра скончалась тоже при весьма трагических обстоятельствах. Она спрятала штопфер-гладилку в свой собственный рот, так как ей больше некуда её было спрятать, и обвинила очередную санитарку в воровстве штопфер-гладилки. Но достать обратно гладилку из своей глотки она не смогла, как не пыталась, а поэтому ей же и подавилась.

О, старшие медсестры дохли как мухи, в России, во Франции, в Америке, в Китае, на Майями, в Саудовской Аравии и даже в Северной Корее. Вот так неожиданно планета осталась без старших медсестер и медбратьев. А вскоре эту должность назвали проклятой и упразднили, так как эпидемия «похорон старших медсестер» переплюнула все эпидемические пандемии на Земле.

 

Но на этом я с вами прощаюсь.

Работала санитаркой. Каюсь.

 

 

Чтоб ты сдохла

 

 

Одна девочка, каждый раз, когда заходила на кухню и натыкалась там на стоящую у плиты мать, то произносила лишь одну фразу:

— Чтоб ты сдохла!

И та после её слов умирала. Душа матери вылетала из тела, оглядывалась вокруг и говорила:

— Ну вот я и умерла. Ты этого хотела, да?

А девочка не слышала её слов и ничего не замечала, так как внутри её мамы была другая душа, которая также горячо любила свою дочь. И всё оставалось по-прежнему.

Но когда девочка снова заходила на кухню, то она вновь натыкалась на стоящую у плиты мать. И тогда злой ребенок цедил сквозь зубы:

— Чтоб ты сдохла!

И следующая мамина душа всхлипывала и вылетала из своего тела, а затем она смотрела на дочь невидимыми, огромными, налитыми слезами глазами и вздыхала:

— Вот я и умерла. Ты рада?

Но мама не падала замертво, потому что внутри неё была ещё одна душа, которая пока ещё жила в теле и также горячо любила свою маленькую дочь.

А девочка, конечно же, не радовалась, но и не сдавалась, она продолжала и продолжала твердить своей матери:

— Чтоб ты сдохла, старая дура! Чтоб ты сдохла, старая дура!

И старая дура вздрагивала, замирала на месте, её сердце сжималось от страха и боли, а душа снова вылетала из тела. Она смотрела на свою кроху такими же невидимыми глазами, плакала и кричала дочурке прямо в ухо:

— Умерла я, умерла! Ты что, разве этого не замечаешь?

— Но девочка ничего не видела, потому что мать стояла перед ней живая и здоровая. А внутри у мамы распустилась уже следующая душа, ещё более сильная, чем все предыдущие.

Но дочь и не думала отступать, она продолжала и продолжала попрекать свою мать за её присутствие на этом свете:

— Чтоб ты сдохла, старая тварь! — стискивала она каждый раз зубы, когда натыкалась на пахнущий сырниками фартук и пухлый женский живот.

Но однажды матери надоело выслушивать оскорбления от неблагодарного отпрыска и прощаться со своими душами. Она подумала, подумала, собрала пожитки и ушла. А куда, не сказала.

И вот на следующее утро, когда девочка зашла на кухню позавтракать и уже привычным, но странным образом поздороваться, она не нашла там свою мать. К сожалению она не обрадовалась, а горько-горько зарыдала, потому что не смогла приготовить себе завтрак. А дальше пошло всё ещё хуже, она не сумела приготовить себе ни обеда, ни ужина. И тогда она ещё сильнее разрыдалась и высунула голову в окно. Глядя на улицу девочка в отчаянье закричала:

— Чтоб ты сдохла! Чтобы ты сдохла! Чтобы ты сдохла!

Но пролетающий мимо свободно-блуждающий дух понял её слова по-своему и вытащил душу девочки из тела. И о горе, оказалось, что внутри самой девочки жила всего одна душа, и поэтому тело несчастной упало замертво прямо на пол кухни. А единственная душа негодной девчонки ни единым глазочком не взглянув на своё бездыханное тело, полетела как птица в облака. Она полетала там немного и поняв, что болтаться пустом пространстве утомительно и скучно, спустилась вниз, уселась на ветку дерева: весело поболтать со своим новым другом, свободно-блуждающим духом.

— Ха-ха-ха-ха! — заливалась она радостно. — Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

А небо ни с того, ни с сего вдруг заплакало дождем, откуда ни возьмись набежали тучи. И грозный гром нахмурил свои мощные брови: вот-вот ударит по неправильно созданным кем-то душам. Может быть, какую-нибудь из них он и раздавит насмерть, навсегда и навечно. Хм, кто его знает?

 

Ох, жила-была дочечка,

а у дочечки квочечка,

квочечка-пеструшка —

у матери-старушки.

 

Ох, да заклевала квочечка

маленькую дочечку,

и пошла клевать, клевать

глупу добру её мать!

 

 

Золотая пластиковая карта

 

 

А одна девочка поехала поступать в институт, ну, очень далеко, аж в другой город. И тогда папа подарил ей золотую пластиковую карту. Каждый месяц на этой карте появлялись деньги, они болтались там несколько дней, а потом исчезали навсегда. И если девочка не успевала их снять, то оставалась голодная. И тогда ей приходилось просить дополнительные деньги у матери. Но она не любила просить деньги у матери, так как девочка не любила свою мать, хоть и выросла с ней под одной крышей. А папа хоть и подарил девочке золотую карту, но он был приходящим папой. Зато папа рассказал девочке очень серьезную вещь. А именно то, что он женился на проститутке. Понимаете! Папа взял в жены проститутку. Он не хотел, упирался всеми руками и ногами, но взял. Вот поэтому-то и жить с ней не смог. Ну а и кто бы смог? Вот вы бы смогли? Я — нет.

Хоть и не было никаких вещественных доказательств, что мать у девочки проститутка, но девочка с младенчества знала (от папы и папиной родни), что её родительница —проститутка и что такую мать любить нельзя! А и как ей было не знать, ведь девочка и её мать жили у бабушки — у папиной мамы (а больше им жить было и негде), поэтому ребенок много чего знал про свою маму нехорошего. Правда бабушка вскоре умерла, но жизнь от этого стала не легче, так как папа был ещё жив. Он регулярно навещал девочку и рассказывал какая её мать была в прошлом падшая женщина, и что он трижды дурак, что на ней женился.

А сама девочка росла с тонкой душой и очень-очень тактичная: она не докладывала маме про папины и бабушкины россказни. Однако и имела огромный душевный такт — не подвергать в своем сознании ни малейшему сомнению папин и бабушкин авторитет. Вот так и росла наша девочка, ковыряясь в своей психике сама, и не подпуская в свои недра мать. Она лишь изредка позволяя маме себя поцеловать и иногда приобнять. Девочка всегда поступала честно: никогда, слышите, никогда не позволила себе сказать, что она любит свою мать, ведь такую мать нельзя любить. Девочка её и не любила. Правда-правда не любила! А и за что её любить? Та отгоняла её от компьютерных игр, заставляла ходить в школу, проверяла уроки, постоянно записывала дочь в разные ненавистные секции и кружки. Хорошо ещё, что девочка больше трёх дней в один кружок не ходила, а то бы она убила свою мать! Вот так.

А папочка лишь баловал свою девочку и позволял ей всё, всё, всё... по телефону лишь и позволял. А когда забирал дочку на выходные, то ничего лишнего он ей, конечно, не позволял. Ай и ладно! Зато по телефону он ей позволял всё, всё, всё. Не то что эта гребенная мамаша!

А мамаша тем временем свято верила, что доченька её горячо любит. И не замечала расслоений в душе ребенка. Не замечала, пока её девочка не доросла до 27 лет. Вот тогда-то девочка и высказала всё-всё-всё своей горе-мамаше! Ну ещё всякого лишнего сказала:

— Не любила ты меня, старая дура, никогда! Не помню я этого.

Вот эти то последние слова своей дочери и показались мамаше несовместимы с жизнью. Она целый месяц ходила и накручивала себе:

— Ну как это моя маленькая дочка не помнит как я её любила?

И мама девочки решила утопиться. Благо, что река Нева катилась под боком и своими темными водами и бурными водоворотами всё звала к себе, звала и звала. И мама прыгнула в воду. Однако, её спасли. Но зря люди сделали это. Душа матери покинула тело навсегда, и по-видимому ещё до прыжка. А то что осталось в душе матери, нельзя было назвать душой. Тело ходило, говорило, продолжало изредка звонить дочери, но это был уже жалкий огрызок от человека. Мама девочки умерла навсегда.

Но вернемся к нашей золотой сбербанковской карте. Как мы уже и говорили, раз в месяц на ней появлялось около шестидесяти тысяч рублей. И очень скоро все средства пропадали куда-то. Когда детонька училась в институте, папа позволял снять с неё один раз в месяц пятнадцать тысяч, остальные деньги присылала мама, так как дочке нужно было оплатить съемное жилье, покушать и мало-мальски одеться. А когда девочка совсем окрепла и стала сама зарабатывать себе на жизнь, то деньги с золотой карты начали совсем уж быстро исчезать, и отец не позволял дочери снимать оттуда больше пяти тысяч рублей, и то... не каждый месяц. А так как папа у девочки был ещё тактичнее, чем она сама, то он не высказывал ей недовольства вслух, а наказывал тем, что деньги, появившиеся на карте не висели там несколько дней в ожидании, когда дочь ими воспользуется, а исчезали в этот же день.

Наконец эта игра в кошки-мышки надоела подросшей девочке. Она наточила огромный кухонный нож и позвала папу с собой в далекий-предалекий поход — в горы Тибета. Почему туда? Да потому что её папа слыл буддистом и много лет был одержим одной простой идеей:

— Как выйду на пенсию, уйду в Тибет умирать.

Так оно в принципе и вышло. Ушли они в Тибет вдвоем. А вернулась девочка одна. Жаль только, папа не успел дожить до пенсии.

— Зато умер там, где хотел, — вздохнула девочка и вернулась в Россию. А вернувшись, стала ждать очередного поступления средств на золотую папину карту. Но деньги так не пришли ни в этот месяц, ни в другой, ни во все последующие. И тогда девочка занялась расследованием. Она копала долго, очень долго, пока не получила информацию, что это вовсе не золотая карта, а обыкновенная зарплатная отцовская карта. Он просто-напросто оформил две пластиковые карты на один расчетный счет, так как очень, очень сильно любил свою маленькую миленькую принцессу.

 

Ай и есть свете море, а в том море горе:

бурное теченье — то людско терпенье.

 

Ай да не ходите девки во те воды,

там во темных водах

ваши же уроды, ваши же уроды —

это ваши души, тянут вас за уши,

из-под волн глядят, питеньки хотят.

 

Ой да питеньки хотят, ой да естеньки!

Отражаются девицы в темных водах, в темных водах...

 

 

Мать-проститутка

 

 

А у другой девочки мать также была проституткой, и тоже только со слов приходящего к ней по воскресеньям отца. Но у этой девочки папа был гораздо-гораздо хитрее, чем родитель предыдущего ребенка. Этот любил устраивать скандалы прямо на глазах у дочери, и всегда находил очень много поводов обвинить в чем-либо свою бывшую супругу. А обвинял он её во всём и всегда: начинал с того, что она никудышная мать, а заканчивал тем, что та неправильно на него посмотрела. Тут ситуация выглядела как в старой русской поговорке, которую любили повторять злые свекрови своим невесткам: «Где ни повернется, там и обосрется!»

В общем, эта мама если б даже и светилась от своих добродетелей бриллиантовым светом, то в глазах бывшего мужа, всей его родни и даже маленькой дочки, выглядела всё равно грязной с ног до головы. А как вы уже и сами понимаете, обосранную маму, да ещё и в прошлом проститутку уж совсем любить нельзя!

Поэтому эта девочка не допускала мать до своего тела и вовсе. Как только мама хотела обнять лапулю, у дочери случался припадок. И таких припадков у неё было четыре раза в день. Девочка оказалась ужасно плаксивой! А бедная мама воспринимала эти слезы уже как норму. Мать просто привыкла так жить. Может быть она была даже рада, если бы бывший муж забрал у неё ребенка и перестал мучить их обеих. Может быть бедная мама и перестала б тогда каждый день думать о смерти, а как-нибудь оправилась и начала жизнь заново. Но нет, хитрый папа был сам гол как сокол и забрать ребенка ему просто не позволяли квадратные метры — он жил приживалкой у новой дамы.

Вот так и мучил отец двух маленьких женщин из своей прошлой жизни. Он конечно делал вид, что души не чает в дочурке. Но чем дочь становилась старше, тем всё больше и больше замечала фальшь отца, и угасшие человеческие чувства в душе матери. Однако девочка пошла по пути наименьшего сопротивления, она очень скоро поняла, что ей доставляет огромное удовольствие капризничать, рыдать, биться в истерике и не подпускать мать к себе близко.

Это давало ребенку громадные преимущества! Мать становилась ещё безвольнее и тише, и не запрещала отпрыску сутками сидеть у компьютера. А то как же! Ведь у девочки случится припадок. Не заставляла прибирать дом и готовить пищу. Вообще ничего не заставляла делать. Но дочь от злости пыталась что-то сделать сама, стараясь, чтобы мама это заметила и похвалила. И мать хвалила, но вяло. Или дочке так казалось, что мать недостаточно громко её хвалит?

Девочка была отнюдь не слепая, она видела, что душа матери замерзает с каждым годом всё больше и больше. И этот факт невероятно огорчал малышку, ведь она хотела издеваться над мамой так же как и отец, но над здоровой сильной мамой, а не над больной и депрессивной. А ещё деточка страстно желала иметь за пазухой раздутую материнскую любовь.

По мере того как дочь вытягивалась в росте, она превращалась в весьма хитромудрую женщину. И хотела, как говорится, «на сисю сесть, и конфетку съесть». Она искренне не понимала, почему её мать-проститутка не бьется в истерике так же как и она, не катается по полу и не стучит ногами об пол, только ради того, чтобы родная дочка разрешила себя поцеловать?

Труп матери уже ничего такого особо и не хотел. А пока мать пыталась найти хоть какой-то другой смысл жизни (в кошках, в аквариумных рыбках, в вышивании, в конце концов) девочка выросла, выучилась в институте и стала независимой от предков. Первым делом, она уехала далеко от места дислокации родителей. И нашла себе жениха. А пожив с молодцом год-другой, поняла:

— Госпадя, как же с ним скучно!

Те манипуляции, которые она отработала на обоих родителях, не работали на этом новом взрослом чужом мужчине, пришедшим к ней из чужой семьи. И девочка задумалась:

— Почему, что я делаю не так?

Она размышляла на эту тему долго, пока не надумала записаться к психологу. Леди искренне полагала, что психолог научит её вести себя с людьми по-новому, избавит её от пут прошлого. Но вышло всё ровным счетом наоборот. Психолог заставил её заново переживать каждый отрезок своего детства, перемалывать и пережевывать все младенческие психи и эмоции заново, уже вместе с ним, с психологом. А называлось это страшным немецким словом «закрыть гештальт». И выход из сложившейся ситуации виднелся только один:

— Создать социальную дистанцию для обоих родителей, выстроить личностные границы.

— Но ведь они теперь так далеко живут! — возражала девочка.

— Значит ты должна разорвать свою пуповину с ними раз и навсегда! — лукаво подмигнул ей психолог.

И девочка поняла лукавого психолога по-своему. Перво-наперво она попыталась прекратить всяческую связь с родителями, даже по телефону. А чтобы осуществить задуманное, она сама названивала им и ловко выводила предков на скандал. Но увы, девочка оказалась не столь опытна в сфере людских взаимоотношений, как её успевшие немного состариться родители, поэтому психовать и орать в трубку телефона приходилось ей самой. Наивная! Перед каждым звонком она думала, что все ходы у неё записаны: отец должен взорваться после таких-то фраз, а мать после эдаких. Но взрывалась и распалялась она сама. Дочь обвиняла родителей в каких-то там неправильных словах в её адрес, неправомерных взглядах на её жизнь, одежду, на жениха. Отцу досталось и за то, что он не любит президента страны. А матери, наоборот, за то, что та чересчур его обожает. В итоге оба предка, не сговариваясь и не созваниваясь между собой, решили (каждый на своем конце трубки), что их маленькая крошка сошла с ума.

Мать спокойно предложила дщери бросить психиатра и обратиться к психотерапевту. А отец ничего не сказал, он просто подумал, что у его принцессы весеннее обострение.

«Пустяки, — подумал он. — Со всяким бывает, я и сам на грани всю жизнь хожу. Пройдет!»

Но девочке, ой, как не понравилось напускное спокойствие матери и придурковатая безмятежность отца. И тут она вспомнила слова психолога:

— С родителями надо кончать!

— С родителями надо кончать, — повторила девочка мечтательно и засобиралась в отпуск на родину.

Гостила она там ровно месяц. А после её отъезда отец повесился, а мать ушла в монастырь.

— Всё, по-видимому, к тому и шло, — вдыхала девочка, расслабляясь в кресле психолога. — Та грехи замаливать ушла, а батя не вынес белой горячки.

— Бывает, — согласился психолог, потягиваясь как кот. — А что будем делать с этим... с твоим женихом? Ты говоришь, он уже много лет не может сделать тебе предложение?

— Не может, — вздохнула девочка и разрыдалась.

Психолог пообещал помочь разобраться и с этим вопросом.

 

Ай люли, люли, люли,

плыли к небу корабли,

корабли-кораблики

по тучкам хмурым лазали.

А тучкам такое не нравится,

каплями дождя они кидаются.

 

Закидали нашу дочку с головы до ног,

да так что мозг её потек-протек.

А как высохло небо ясное,

так и дщерь наша стала прекрасная —

косая, кривая, рябая.

Зато самая на свете родная!