Журавль, садящийся в заросли бамбука

Луханя всегда раздражало, что никто не считал его мужиком, всегда. Ну и что, что у него хорошенький вздернутый носик, аккуратные пальчики с маникюром и розовые влажные губы, которые он, между прочим, мажет бальзамом, а не каким-то там блеском, и только чтобы не обветривались! Он мужик! Он играет в футбол! Он жмет семьдесят от груди и… и, в общем, жмет! Да у него даже смех как у настоящего мужика! Когда их приятельская троица в очередной раз напивается в баре, а Лухань в очередной раз жалуется на генетическую несправедливость, Исин говорит ему завалить самого альфа-самца, какого найдет, а Минсок поддакивает. Ладно, от Исина, этого божьего одуванчика, он ничего хорошего не ждал, но Минсок! Его лучший друг! Он же прекрасно знает, что у Луханя не останется выбора.
С суровой решимостью во влажных глазах Лухань обводит глазами людей за стойкой. Все они недостаточно брутальны, высоки или трезвы. В конце концов, разве будет считаться, если Лухань протрахает всю ночь бездыханное тело? Нет, тело должно быть в сознании и засвидетельствовать. Наконец он видит того, кто подойдет. На самом деле того, кто ему нужен, но какая разница? Он высок, строен, широкоплеч и блондин, при виде его роскошных ног у Луханя случается недвусмысленное шевеление организма. Лухань пока еще не знает, хочет ли он закинуть эти ноги на плечи или любоваться безупречной линией бедра сзади, но выяснит! Опытным путем выяснит, он вообще за то, чтобы познавать данный нам мир ощуплением.
— Вот! — он тычет нетрезвым пальцем в богический экземпляр девичьих грез (да что там, Лухань бы и сам погрезил о нем пару раз). — Вот он, он мне подойдет. Он крут, красавчик и это… ну… эти у него есть, короче. Да.
Исин хочет что-то сказать, но Минсок толкает его локтем, Исин цепляет выжидающую улыбку и молчит. Лухань знает это гадостное выражение лица: Исин приготовился к эпикфейлам и не упустит ни единой подробности, чтобы потом сдать в самый неподходящий момент. Лухань, конечно, и сам такой, но ему никогда не сходит с рук абсолютно все даже от Минсока, Луханя Минсок не стесняется наградить парой затрещин, а на Исина только досадливо машет рукой. И это еще одна чудовищная несправедливость, вдобавок к той, что Исина немужиком не считают. А Минсока считают мужиком, хотя он выглядит на десять лет младше, и все от пятнадцати до пятидесяти хотят завернуть его в пледик и затискать. Хотя на деле тискает он, да так рьяно, что пледики загораются.
— Ну иди, — говорит Минсок. — Только кофе выпей сначала, борец с образом.
Лухань пренебрежительно машет рукой и идет крутой походкой, на тот случай, если его сегодняшняя жертва почувствовала внимание. Жертва, к счастью, не смотрит, потому что сзади прыскает Исин и давится пивом Минсок.
— Привет, — Лухань облокачивается на стойку рядом с блондином. — Твоя спина чудо как хороша сегодня.
Нет, Лухань не пьян, по крайней мере, не совсем, просто он никогда не клеил альфа-самцов.
— Спина? — у блондина красивый низкий голос.
— Спина, — с намеком повторяет Лухань. — И окрестности.
Блондин поворачивается и у Луханя перехватывает дыхание. Он видит роскошный прямой нос, узкий подбородок, проколотые уши, серьги в которых так приятно будет перекатывать во рту, и самые лучшие губы в мире — пухлые, розовые, сочные и мягкие даже на вид. Лухань привстает на цыпочки (чертовы барные табуретки) и сминает их в страстном поцелуе. Разговоры стихают, бармен роняет бутылку чего-то дорогого и алкогольного, взгляды устремляются на них, Лухань хватает покорного блондина за запястье и ведет к выходу.
И уже на улице целует снова, глубоко и жадно, блондин отвечает лениво и словно нехотя, но одна его большая рука цепко держит Луханя за шею, а вторая гладит по спине под пиджаком, Луханю приходится снова запрокидывать голову, потому что чертовы не только барные табуретки, но так даже лучше, напряжение во взгляде блондина тяжелое и тягучее, Лухань чувствует, как оно перетекает в него и бьется внизу живота.
— К тебе или ко мне?
— Ко мне.
— Только в аптеку сначала.
— У меня все есть, — еще бы у тебя не было, думает Лухань, небось каждую неделю новый мальчик.
В такси они ведут себя очень сдержано, даже не касаются друг друга, Лухань сидит едва ли не прижавшись к двери, ему кажется, что то густое возбуждение, плескавшееся в глазах блондина, вылилось на его кожу, впиталось, растворилось в крови и теперь шипит в венах, кружит голову, искрится и покалывает изнутри. Лухань весь пульсирует в такт сердцебиению, искоса смотрит на блондина и не может насытиться. Старается не представлять, как будет погружаться в его тело, штаны все же не бронированные.
Такси останавливается у безликой многоэтажки, выгружает слегка помятого Луханя и безупречного блондина в круге света. Блондин ведет его за собой, подчеркнуто соблюдая приличную дистанцию, у Луханя начисто сносит крышу от запаха его одеколона, удивительно красивой кожи, тепла его тела и походки. Походка у блондина блядская, от бедра. В сочетании с узкими черными джинсами действует убийственно, у Луханя уже кружится голова от того, что вся кровь собралась в одном месте, откуда скоро забьет фонтан.
Джинсы обрисовывают, но не обтягивают, Лухань пожирает глазами манящие бедра и представляет, как будет их обнажать. Медленно, проводя руками по бокам, поднимаясь по внутренней стороне бедер, расстегнет ширинку, засунет руки за пояс и будет гладить поясницу и ягодицы. Задница у блондина божественная. Лухань хватается за нее в лифте, блондин аккуратно отцепляет его руку и кладет Луханю же на член. Ну то есть… предполагается, что просто отводит поближе к портфелю, но у Луханя там член, внезапно проявивший чудеса активности. Когда они выходили из такси, такого еще не было. Это все его бесконечно длинные ноги, с тоской думает Лухань, вспоминая соблазнительные покачивания, тут бы и у мертвого встал. Он хочет усадить блондина на себя и наслаждаться видом, хвататься за бедра, направляя движение, трахать размеренно и жестко, чтобы задыхался и просил большего. Интересно, какой у блондина член?
— У тебя странный акцент, — говорит Лухань, когда они выходят из лифта.
— Я китаец.
— Это я китаец, — фыркает Лухань, — а у тебя странный акцент.
— Хочешь об этом поговорить?
— Да нет, — говорит он и добавляет чуть погодя. — Мне нравится.
— Мне тоже, — хмыкает блондин. И уже в квартире целует так, что у Луханя слабеют колени. Он бы запрыгнул на блондина и сцепил ноги на его спине, но по плану нужно трахнуть альфа-самца. Желательно несколько раз.
— Погоди, — Лухань отстраняет блондина недрогнувшей рукой. — Ты в душ, а я снять костюм, хрен я его отглажу потом. А, нет, стой, раздеть я тебя сам хочу.
Блондин послушно останавливается. Лухань, оказывается, совсем не так пьян, как думал, он расстегивает пару пуговиц на дорогом свитере блондина (и почему он так выглядит, словно создан носить брэндовые шмотки?) и стаскивает, блондин остается в черной майке, Лухань не сдерживается и кусает его за плечо. Идеально. Блондин снимает с Луханя галстук и откладывает, начинает расстегивать рубашку, но Лухань останавливает. Ведет к дивану, усаживает на себя, расстегивает джинсы и гладит бедра поверх ткани. Где-то в процессе блондин теряет обувь и остается босиком, Луханя это почему-то кинкает невероятно. Блондин привстает и подается вперед, чтобы руки Луханя накрыли яйца или хотя бы задницу, но Лухань неумолим. Он проводит ладонями по внутренней стороне бедер, не сдвигаясь ни на миллиметр. Ему надо протрезветь, довести блондина до кондиции и остыть самому. Он должен трахнуть, а не опозориться.
Блондин недовольно вздыхает и целует, в отместку Лухань скользит руками в трусы и сжимает его задницу. Блондин вздрагивает от неожиданного удовольствия и стонет в поцелуй. Луханю нравится, как его стон отдается на языке.
— Какие у тебя… холмы разврата, — усмехается Лухань и мнет упругие полупопия.
— Холмы сладострастия, — поправляет блондин, тяжело дыша. — И яшмовая долина. Ждут-не дождутся твоего нефритового стержня.
Он стоит на коленях, наклонившись к Луханю, светлые волосы касаются лица, Лухань в жизни не видел человека красивее. Он проводит ладонями вверх-вниз, гладит поясницу и снова ныряет под белье, вырывая судорожный вздох. Блондин прогибается, прижимаясь к ладоням, Лухань зацепляет большими пальцами пояс джинсов и мучительно медленно даже для него самого ведет вниз, стаскивая одежду. Бедра именно такие, какими он и представлял — светлые, крепкие, почти горячие на ощупь, с парой маленьких родинок. Лухань рассеянно трет их большим пальцем.
— Мы хотя бы сегодня трахнемся?
— Не раньше, чем ты разденешься.
Блондин пожимает плечами, соскальзывает с дивана, как был,с голым задом встает перед Луханем, помахивая членом в процессе — совершенно обычным, ничем не примечательным членом, Лухань даже разочарован немного. Берется за низ майки одной рукой и так же медленно, как Лухань перед этим, стаскивает с себя. Издевается. Поворачивается спиной, закидывая ее куда-то за Луханя, и своей, благослови ее все святое, блядской походкой идет в ванную. Джинсы спадают под воздействием гравитации и остаются лежать на полу.
Чертов блондин безупречен.
Пока он в душе моет себя, холмы сладострастия, долину щедрости и яшмовую пещеру (Лухань надеется, что нефритовый стержень будет вымыт, но не использован), Лухань успевает снять костюм, повесить его аккуратно на спинку стула и протрезветь. Блондин выходит в слабеющем полотенце на бедрах, и Лухань понимает, что безупречный, мать его, слишком слабое слово.
— Две минуты, — Лухань предупреждающе наставляет на него палец и ускакивает в душ, по дороге перепрыгнув через штаны. Он справляется за две минуты ровно, вытирается найденным там же крошечным полотенцем и, рассудив, что скрывать ему нечего, он прекрасен во всех видах, выходит навстречу судьбе. Через лежащие по-прежнему джинсы он теперь аккуратно перешагивает, лицом к лицу с блондином скакать, размахивая нефритовым уже совсем стержнем, значит заронить сомнения относительно позиций, а Лухань не согласен быть оттраханным. Почти не согласен.
Лухань красноречиво подмигивает, блондин принимает позу с разворота журнала — сволочь, какой же он красивый, аж яйца сводит — полотенце слабеет окончательно и соскальзывает. Блондин пожимает плечами.
Лухань берет свой галстук и взглядом спрашивает, где они начнут.
— Это зачем? — а блондин спрашивает вслух.
— Тебе понравится, — многообещающе улыбается Лухань.
— Ты уж постарайся, — обычно такая фраза означает заведомую тщетность и издевательства, вот только блондин… не издевается. Он серьезен. Вроде бы.
Блондин снова поворачивается к нему спиной — чертчертчертчерт, ямочки на пояснице — и этой своей совратительной походкой идет в спальню, поманив за собой. У абсолютно обнаженного она смотрится еще более блядской, если такое вообще возможно, Лухань тихо радуется, что на нем нет даже остатков скромности, в штанах бы уже была дырка. Блондин уже ставит колено на кровать, когда Лухань его останавливает.
— Эй, куда? А полапать? — Блондин послушно разворачивается, шагает вперед, прижимается, так что член Луханя проезжается по его животу и оказывается зажат между ними, облизывает ухо и гладит по спине. — Да не ты же меня!
— Нет? — удивляется (на самом деле удивляется) блондин. — А кто тогда?
Лухань со злости кусает его за губу.
— Заткнись и наслаждайся. Извращенец.
— Я-то почему… — Лухань целует чувствительное местечко под челюстью, у блондина сбивается дыхание. Он решает закрепить успех и продолжает целовать, пока не доходит до другого уха, втягивает в рот сережки, перекатывает, трогает языком. Чувствует, как блондин дрожит. Лухань поглаживает спину блондина ниже лопаток и думает, что тот реагирует как-то странно. От ласк Луханя еще никто не застывал как статуя. Боится он, что ли?
— Я не причиню тебе боли, — шепчет Лухань на ухо. Блондин не отвечает, обнимая его так осторожно, словно Лухань сделан из сахарной глазури и сломается при неловком движении. — Если ты не попросишь.
— А если попрошу? — губа опухла и пульсирует, но ни один не обращает на нее внимания.
— Тогда я возьму тебя так, что ты будешь кричать от наслаждения. Ласкать твою долину щедрости, погружаться в яшмовую пещеру, вторгаться упругой твердостью в манящие жаркие глубины.
— А тебе нефритового стержня хватит?
Луханю очень хочется сделать что-нибудь в отместку. Он скользит пальцами вдоль позвоночника блондина, прямо в манящую ложбинку, к яшмовой пещере, не достигает ее самую малость и ведет пальцами вверх, потом снова вниз, пока блондина не выгибает. Он отставляет, гмм… холмы сладострастия, раскрываясь, чтобы Луханю было удобнее, но тот только злорадно усмехается.
— Это… не стержень.
— Рано тебе еще стержня хотеть, — Лухань трется о его пах своим, ощущения, надо признать, восхитительные. Как бы не восхититься раньше времени. — Ты еще не в том положении.
— Даа? — блондин тяжело дышит и гипнотизирует взглядом сверху вниз. Луханю так и хочется заорать «Нет!», пнуть его в кровать и прыгнуть следом, но вряд ли такой шанс представится ему еще раз. Надо все сделать как следует.
— Я хочу взять тебя в позе «Журавль, садящийся в заросли бамбука», — жарко шепчет Лухань, глаза блондина затуманиваются еще сильнее. — И журавль будет о-очень долго садиться.
— Бамбуковые заросли уже все трепещут, — хрипло отвечает блондин.
— О нет, — тянет Лухань, — еще недостаточно!
Он покрывает поцелуями чужие ключицы, получая в награду едва слышный стон, и не перестает хозяйничать в долине щедрости. Та и правда щедра, блондин уже сам двигается навстречу. Вот засада, придется ускорять процесс.
Лухань поворачивает блондина спиной, а, чтобы тот не задавал лишних вопросов, целует, слегка прикусывая, плечи. Срабатывает, Лухань слышит только сбившееся дыхание и чувствует губами дрожь. Самое время, он отстраняется и крепко связывает запястья блондина галстуком за спиной.
— Что ты… — Лухань снова целует его плечи, но забывает об одной маленькой детали. Блондин берет в руки — свои большие бережные руки — его нефритовый стержень и начинает провокационную деятельность. Луханю так нравится, что он забывается и начинает толкаться, блондин отставляет ногу и направляет… Это еще что такое?!
— Рано, — Лухань с досады кусает весьма чувствительно, забывая, что он сейчас не главный. Блондин делает особенно приятно его нефритовому стержню по всей длине сразу, Лухань задыхается и совсем немужественно стонет, встав на цыпочки. — Ммм… Ещее… — Блондин послушно ведет его к чертогам наслаждения семимильными шагами. — Еще пару раз и бамбуковые заросли останутся трепетать в одиночестве.
Блондин — Лухань готов поклясться — с разочарованным вздохом выпускает нефритовый стержень из рук и садится на кровать. Лухань проводит ладонью по щеке, вынуждая повернуть голову, и целует. Блондину неудобно, но, пока он сидит, а Лухань стоит на коленях позади, его нефритовый стержень в безопасности. Только нужно не тыкаться в спину. Лухань водит левой рукой по его груди, ловя губами сладкие вздохи, теребит в пальцах жемчужный бутон соска и сжимает. Блондин откидывает голову и чертыхается, дышит тяжело и дрожит. Луханю нравится, как голова блондина лежит на его плече, словно они созданы друг для друга. Он поглаживает правой ребра и живот блондина, это должно быть щекотно, но, судя по звукам, которые издает блондин, ему не.
— Где журавль? — у блондина восхитительно севший голос, Лухань поздравляет себя с этим фактом. — Бамбуковые заросли устали трепетать.
А с чем не поздравляет, так это с закручивающимися в животе спиральками счастья от этого севшего голоса. Луханю не рвет крышу, чего там рвать уже, он жмурится от умиления и, частично, самодовольства.
— Бамбуковые заросли еще не начали меня умолять.
— Бамбуковые заросли скоро поседеют.
— Стоит им оборвать пару листиков, — Лухань снова сжимает жемчужный бутон, блондин проглатывает стон и дергает плечами, пытаясь обнять Луханя. Забыв, что руки связаны. Галстук хороший, узлы Лухань вязать умеет, до утра продержится. А вот продержится ли блондин, похоже, сомневается даже он сам. Он сжимает и разжимает кулаки, глубоко дышит приоткрытым ртом, чертыхается (это вот сейчас был английский?), мотает головой по плечу Луханя, потому что тот не прекращает своих возбуждающих поползновений.
— Трахни меня уже, — стонет блондин. Что греха таить, Луханю нравится, что он довел альфа-самца до такого.
— Ну, думаю, это сойдет за мольбы, — Лухань толкает его вперед, заставляя лечь на кровать лицом, и отклячить холмы. Поза неудобная, ноги блондина разъезжаются, он бы явно обычную коленно-локтевую предпочел, но зато на яшмовую пещеру вид отличный. Лухань выдавливает смазку в долину щедрости.
— Fuck, fuck, fuck, — хрипит блондин, дергая всей географией долины.
— Тем и занят, — хмыкает Лухань и с размаху вторгается нефритовым стержнем под своды яшмовой пещеры. Блондин от неожиданности охает, подается навстречу и так сжимает Луханя внутри, словно тот его последний в жизни секс. Лухань крепко держит его за бедра, в первую очередь потому, что ему самому нужно за что-то держаться, выскальзывает почти весь, оставляя внутри самый кончик, чтобы не помогать рукой, чуть меняет угол и входит снова. С упорством, нашедшим лучшее применение, он тычется до тех пор, пока развратно насаживающийся на его нефритовый стержень блондин не прогибается и не вскрикивает. Лухань победно хрюкает — простата найдена, теперь-то блондин у него попляшет.
Блондин стонет в такт толчкам и подмахивает так, как Лухань даже в порнофильмах не видел, исступленно мотает головой, связанные руки трясутся, концы темно-голубого галстука скользят по идеальной белой спине.
— Бляяяяяядь! — воет блондин. Лухань с ним в кои-то веки согласен. Но у него дилемма — трахать блондина, пока на его крики соседи не сбегутся, или заканчивать побыстрее, пока сам не орет. Лухань движется быстро и резко, выдыхая на каждом толчке, пошлые шлепки их бедер с хриплыми стонами звучат лучшей музыкой, распростертый, на все согласный блондин прекрасен как ничто, перед глазами начинают мелькать белые звездочки.
Дилемма решается сама собой. Блондин прогибается, напрягает мышцы на совершенной спине и руках и что-то выстанывает. Лухань наклоняется, желая расслышать, и чуть меняет угол, блондина бьет крупная дрожь.
— Да, — блондин стонет громко, почти кричит, а потом и без почти, — да, да, да! Еще! Давай, ну!
Они кончают почти одновременно, но Лухань все-таки раньше, его оргазм с привкусом торжества. Может, он и кончил первым, зато блондин охрип от криков. Лухань лежит, уткнувшись лицом между его лопаток, рассеянно слизывая пот. Вкусно.
Лухань бы так и остался, но он лежит на руках блондина, те наверняка уже затекли. Он скатывается, рассеянно тянет за конец галстука, развязывая узел, блондин охает и неловко переворачивается на спину, растирая запястья.
— Салфетки у столика.
— Второй раунд? — осведомляется Лухань, уничтожая следы своего пребывания на… в… короче, понятно. — Лодка, плывущая в шторм? Ползущий тигр? Полная луна, отражающаяся в озере?
Блондин бьет его по бедру, дождавшись, когда Лухань вытрет его всего.
— Спать!
— Пока нефритовый стержень не обретет упругую твердость, а манящие глубины не станут жаркими?
— Пока будильник не зазвонит.
Он прижимает к себе Луханя как подушку и закрывает глаза, не реагируя на копошение. Но Луханя утихомирить не так-то просто.
— А ну подвинься!
— Зачем еще, — блондин недоволен, но глаз не открывает. Кутаться в Луханя куда приятнее.
— Затем, что ты на одеяле лежишь. — Блондин нехотя отпускает Луханя и перекатывается на бок, спиной к нему. Лухань выдергивает одеяло и накрывает их обоих, подползает, просовывает колено между ног блондина и обнимает за пояс, чувствуя, как тот напрягается. — Ты что-то имеешь против того, чтобы со мной переспать?
— Нет, — голос у блондина подозрительно глухой.
— Ну вот и спи тогда, в тепле и уюте.

Лухань просыпается не так уж и поздно, но блондина в постели нет. На всякий случай он натягивает трусы и идет на запах еды. В кухне обнаруживается блондин, в накинутой на плечи рубашке, как будто луханевой, и Исин. Блондин сидит, тыкая пальцем в ободок кружки, Исин порхает по кухне и готовит жареный рис.
Лухань застывает на пороге. Квартира точно не Исина, уж его-то дом Лухань знает не хуже собственного, что он делает у этого, как его, кстати?
— О, ты как раз вовремя! Садись, почти готово.
— Утра, — буркает блондин. — Прости, не знаю, как тебя по имени.
— Лухань, мой друг, Крис, мой двоюродный брат из Канады, — представляет их Исин с мягкой улыбкой. Будь он проклят, если Исин не наслаждается сейчас каждой секундой.
— Ты знал, — буркает Лухань, когда отмирает.
— Конечно, — пожимает плечами Исин. — И Минсок тоже знал.
— Не хочу даже думать, как близко они друг друга знают и где в это время был ты. Но это ты его подговорил мне дать? — Лухань тычет в Криса пальцем.
— Да я никогда сверху не бываю, — пожимает плечами Крис, — мне с парнями не нравится.
Если бы сейчас грянул гром и земля разверзлась, красноречивое изумление на лице Луханя вряд ли стало бы больше.
— А… э… я…. ты…
— Но ты ничего так, мне понравилось, как ты вторгался в мои жаркие глубины. Я б повторил.

Предварительные ласки

Минсок был не готов увидеть рядом с Исином Совершенство. Совершенство на полголовы выше Исина, с тяжелым взглядом полуприкрытых глаз, пухлыми губами и всепроникающей аурой аристократизма.
— Блядь, — пораженно говорит Минсок.
— Я бы попросил, — ворчит Крис.
— Дорогая, породистая, бесконечно соблазнительная блядь, с которой не секс, а мечта всей жизни.
— Иди в задницу.
— С радостью.
Крис фыркает:
— Ты по девушкам.
— Я же говорил, он изменился, — Исин хихикает в кулак.
— Я думал, он вырос! Скобки поставил, прыщи свел, волосы отрастил…
— Я и вырос, — пожимает плечами Крис чуть более безразлично, чем требуется. Минсок обнимает его крепко, хоть и немного неуклюже. Он на самом деле скучал по Крису, они росли вместе. Когда Крис был в Канаде, они, конечно, переписывались, но это совсем не то.
— Добро пожаловать домой, — говорит Минсок. — Теперь-то ты, надеюсь, навсегда.
Крис что-то бормочет. Он всегда был ранимым и гордым, в Канаде, наверное, ему пришлось нелегко, хоть он про это и не писал.
— Он боялся тебе не понравиться, — улыбается Исин. Это Минсок не знает, Исину отлично видно, что Крис смущен. А смущенного Криса очень весело подкалывать.
— С ума сошел? — Минсок строго смотрит Крису в глаза. — Я тебя всю жизнь знаю, какое мне до твоей внешности дело? Постой, ты, значит, считаешь, что можешь меня затмить?
От неожиданности Исин давится воздухом и кашляет, Крис выглядит совершенно растерянным.
— Ээ…
— Нет? Ну, вот и славно. Пойдем пить!