ГЛАВА II. Индивидуальность и заблуждение жёсткого индивидуализма

 

Я одинок.

 

В известной мере одиночество, моё – и ваше – неизбежно. Как и вы, я – индивидуальная личность. Это означает, что я уникален. В целом мире нет никого, такого же как я. Это «Я-бытие» отличается от любого «Я-бытия», когда-либо жившего. Наши разделённые индивидуальности, как отпечатки пальцев, делают нас уникальными личностями, отличными одна от другой.

 

Так и должно быть. Сам генетический код (за исключением особых случаев с идентичными близнецами) каждого из нас не только биологически отличается от любого другого человека за всю историю, но сущностно неповторим. С момента зачатия. И это ещё не всё: мы все родились при различных обстоятельствах, и на наших индивидуальных жизненных путях развивались различными способами.

 

Многие уверены, что это не просто так есть, а это должно быть так. Христиане верят, что Бог творит именно так; что Он создаёт каждую душу отдельно. В этом христианские теологи достигли почти совершенного согласия: Бог любит разнообразие. Он радуется разнообразию. И нигде разнообразие не оказывается столь явным, и столь необходимым, как среди человеческих особей.

 

Психологи могут как соглашаться, так и не соглашаться с идей творения, но все согласны с теологами в том, что такое явление, как уникальность каждой индивидуальной личности имеет место быть. Задачу развития личности они видят в полном обретении человеком самого себя. Богословы иногда говорят об этом как о призвании к «свободе» - свободе подлинно быть самими собой, какими задумал нас Бог. Карл Юнг называл такой процесс человеческого развития «индивидуацией». Процесс развития человека направлен к тому, что стать совершенной индивидуальностью.

 

Многие из нас никогда не достигают конца этого пути и даже не могут заметно продвинуться по нему. Многие, в большей или меньшей степени, упускают саму возможность «индивидуации» - отделения себя от семьи, народа, социальной страты. Даже в старости мы продолжаем, образно говоря, «держаться за юбку» наших родителей и культуры. Мы по-прежнему связаны требованиями тех ценностей и ожиданий, которые пришли к нам от матерей и отцов. Мы двигаемся в направлении ветра и склоняемся перед шибболетами нашего общества. Мы идём в ногу с толпой. От лени и страха - страха одиночества, страха ответственности и других неназываемых страхов – мы никогда не можем по-настоящему научиться думать про себя или осмеливаться не идти в ногу со стереотипами. Но в свете всего того, что все мы на самом деле понимаем, неудача в индивидуации – это неудача в возрастании и в том, чтобы стать подлинно человеком, так как все мы призваны быть индивидуальными, уникальными и особенными.

 

Мы также призваны быть сильными. В процессе индивидуации мы должны научиться брать ответственность за самих себя. Мы должны развивать чувство автономии и само-определения. Мы должны приложить усилия, насколько возможно, чтобы быть капитанами своего корабля, если не полноправными хозяевами своей судьбы.

 

Более того, мы все призваны к полноте (полноценности). Все свои дарования и таланты мы должны приложить к тому, чтобы развить себя настолько, насколько возможно. Женщинам нужно укреплять свои маскулинные стороны, а мужчинам – свои женские стороны. Если мы растём, мы должны работать над своими слабыми сторонами, мешающими росту. Неизбежно, самодостаточность и целостность требуют независимости от мнений и действий.

 

Но всё это лишь часть истории, лишь одна сторона медали.

 

Это правда – мы все призваны к полноте. Но правда и в том, что мы никогда не будем полноценны лишь в себе и сами по себе. Мы не можем быть всем для самих себя и для других. Мы не можем быть совершенными. Мы не можем быть врачами, юристами, брокерами, фермерами, политиками, каменщиками, богословами сразу, объединить всё.

 

Это правда, что мы призваны быть сильными. Но правда и в том, что есть границы, за которыми наше самоопределение становится не только ошибочным и исполненным гордыни, но и превращается в само-поражение.

 

Это правда, что мы созданы уникальными. Но правда и в том, что мы социальные существа, мы отчаянно нуждаемся друг в друге – не только ради помощи в выживании, не просто для компании, но вообще для всего, в чём состоит наша жизнь. И в этих парадоксах таятся семена, из которых и прорастают сообщества.

 

Позвольте мне привести в пример всем понятную ситуацию. Мы с Лили [супруга автора – прим. перев.] долгие годы боролись за то, чтобы наш брак стал сообществом из двоих. С самой свадьбы Лили была ужасно неорганизованным человеком. Нередко она бывала столь поглощена вдыханием аромата цветов, что забывала о назначенной встрече или о письме, которое обещала отправить. Я же, со своей стороны, с самого начала был, мягко говоря, одержим достижением целей. У меня вовсе не было времени на цветы, если их цветение не совпадало с пунктом моего графика, согласно которому каждый третий четверг время после обеда с 14 до 14.30 было определено именно для нюхания цветов (если не было дождя). Я привык ругать Лили за то, что она избегала разговоров о том, что я считал неадекватным, и за то, что она игнорировала прекраснейшее изобретение цивилизации: часы. Она столь же резко реагировала на мою непримиримую пунктуальность и на мою однообразную и педантичную манеру выражать свои мысли в параграфах: «во-первых», «во-вторых», «в-третьих»…. и «в итоге». Лили считала, что её психологический склад правильнее моего, я придерживался противоположного мнения.

 

Затем Лили занялась воспитанием наших детей, а я начал писать книги. Я не имею в виду, что я никак не участвовал в жизни детей, но и очень хорошим родителем я не был. Я был весьма неудачным компаньоном в играх. Вы когда-нибудь пробовали увлечённо играть с детьми по расписанию? Или откладывать расписание, но во время игры думать только о той главе, посвящённой религиозному экстазу, которую вы обещали сегодня написать? А вот Лили играла с нашими детьми с бесконечной радостью, и закладывала основы того, чего я не смог бы им дать. Нельзя сказать также, что Лили не принимала участия в моей работе над книгами. Как я написал в предисловии своего первого издания: «Она была столь щедрой, что мне трудно отделить её мудрость… от моей». Но она не могла организовать своё время так, чтобы самой писать (или переписывать) мысли, параграфы и главы неделя за неделей, месяц за месяцем.

 

Мало помалу мы с Лили стали принимать: то, что сначала казалось нам пороками, как добродетель, бывшее проклятием – как благословение, бывшее долгом – как дар. У Лили был дар потока, у меня – дар организованности. Я так и не научился находиться в потоке в общении со своими детьми так, как это правильно для хорошего родителя, а Лили, думаю, никогда не станет идеально организованной. Но когда мы начали принимать наши индивидуальные особенности как дары, мы потихоньку стали впитывать качества друг друга – конечно же, очень постепенно. В итоге она и я, отдельные индивидуальности, постепенно становились более полными. Это было бы невозможно, если бы мы прежде не увидели наши личные ограничения и не оценили нашу взаимозависимость. В действительности, без этого наш брак едва ли сохранился бы.

 

Итак, мы призваны к полноте и, вместе с тем, к осознанию нашей неполноты; призваны к силе и – к осознанию нашей слабости; призваны одновременно к индивидуации и взаимозависимости. Это главная проблема – можно сказать, полнейшая несостоятельность – «этики» жёсткого индивидуализма: она видит только одну сторону парадокса, только половину человеческой природы. Она признаёт, что мы призваны к индивидуации, силе и полноте. Но она игнорирует другую сторону человеческого: мы не можем по-настоящему достичь цели, ведь мы, со всей нашей уникальностью, слабые и несовершенные создания, нуждающиеся друг в друге.

 

Описанное отрицание держится только на уловке. Так как мы не можем быть всё время полностью адекватными, самодостаточными и независимыми, идеал жёсткого индивидуализма поощряет нас притворяться. Он заставляет нас скрывать слабости и несовершенства. Он учит нас стыдиться наших ограничений. Он ведёт нас к тому, чтобы казаться суперженщинами и супермужчинами не только в глазах окружающих, но и в своих собственных. Он безжалостно требует, чтобы мы поддерживали видимость. Он толкает нас изо дня в день следить за тем, чтобы быть на высоте – а это значит ни в чём не нуждаться и держать жизнь под тотальным контролем. Он безжалостно изолирует нас от других людей. Он делает невозможным рождение сообщества. 

 

Я путешествовал с лекциями по всей стране, и везде одно было неизменно – на Северо-востоке, на Юго-востоке, на Среднем западе, Юго-западе или на Восточном побережье – я встречал недостаток и жажду общины. И этот недостаток, и эта жажда особенно разбивали мне сердце в местах, где, казалось бы, надеешься встретить настоящую общинность – в церквях. Проводя свои встречи, я часто говорю: «Пожалуйста, не задавайте мне вопросов во время перерыва. Это время нужно мне, чтобы собраться с мыслями. К тому же, мой опыт подсказывает, что проблемы, которые заключены в ваших вопросах, беспокоят не только вас, но и других участников встречи, поэтому лучше поднять их перед всеми». Но чаще бывает, что во время перерыва кто-то всё же подходит с вопросом. И когда я говорю: «Мне казалось, что я просил…», - обычно следует ответ: «Да, доктор Пек, но это очень важно для меня, а я не могу спросить об этом при всех, так как в группе присутствуют члены моей церковной общины». Я хотел бы сказать, что это исключение. Исключения и исключительные приходы, конечно, есть. Но этот пример говорит об обычном среднем уровне доверия, близости и уязвимости в наших церквях и других так называемых «общинах».

 

Да, я одинок. Поскольку я совершенно уникальная индивидуальность, никто на свете не может точно знать, каково это – ходить моими стопами. Есть этапы пути – у каждого они есть – которые я должен пройти один. А некоторые задачи решаются только сообща. Но я бесконечно менее одинок с тех пор, как я понял, что чувства тревоги, депрессии и беспомощности – человеческие по природе, с тех пор как я понял, что есть место, где я могу открыть их без страха и вины, и люди будут любить меня за это больше; с тех пор, как я понял, что могу быть слабым в своей силе, и сильным в своей слабости; с тех пор, как я получил опыт настоящей общины, научился находить и создавать её. 

 

Мы становимся особенно одиноки, когда попадаем в ловушку традиции жёсткого индивидуализма. Настолько одиноки, что не можем признать своего одиночества даже перед самими собой – не то что перед кем-то ещё. Взгляните на печальные, холодные лица, окружающие вас, и предпримите тщетную попытку увидеть души людей за масками макияжа, масками претенциозности, масками самообладания. Так не должно быть, но многие – большинство – не знают иного пути. Мы отчаянно нуждаемся в новой этике «мягкого индивидуализма», который учил бы, что мы не можем вполне быть самими собой, пока не научимся разделять то, что является общим в наибольшей мере – а это наша слабость, наша неполноценность, наше несовершенство, наша несостоятельность, наши грехи, недостаток цельности и самодостаточности. То, что подразумевают члены общества анонимных алкоголиков, когда говорят: «Я не в порядке, ты – не в порядке, и это в порядке вещей» (I’mnotOK, YouarenotOK, butthat’sOK). Это мягкость, которая учитывает, что все важные барьеры и границы наших индивидуальностей – словно проницаемые мембраны, позволяющие нам распространять себя и допускать к себе. Это индивидуализм, признающий нашу взаимную зависимость не только в интеллектуальных слоганах, но в глубине нашего сердца. Это индивидуализм, который делает общину возможной.