Продолжительность празднества священной ночи

Когда перед заходом солнца процессия достигала жерт­венника Триптолема и жрецы вместе с изображением Maicxa исчезали за воротами святилища, мистам требовалось время, чтобы освежиться и приготовиться к долгому ночному празднеству. Поэтому танцы нереид между колодцем и храмом Артемиды вкупе с последующим жертвоприноше­нием хлебов начинались, видимо, приблизительно через час после захода солнца. Празднество на площади возле стены, в котором косвенно принимали участие все элевсинцы, в том числе и не бывшие мистами этого года, занимало часа два. Затем следовало чтение устава, между внешними и внутренними воротами. Таким образом, проходило при­мерно три часа ночного времени. Последнее очищение, которое под вторыми воротами получал каждый, а стало быть, оно повторялось раз пятьсот, тоже занимало целый час. Значит, к началу Первой оргии было уже 22 часа, а то и больше. Если отвести на каждую из оргий максимум час, на промежуточную оргию — полчаса, а на переходы — самое малое десять минут, то во время Второй оргии наступала полночь. Реконструированный нами текст требует меньше времени, но он минимален.

Апулей называет кульминацией мистерий Исиды в им­ператорском Риме полночное солнце в сияющем блеске209. Если Элевсинии имели аналогичную структуру — а нам кажется, так оно и было, — то этот созерцательный образ открывался в Третьей оргии. При малом числе мистов, которые принимали элевсинские посвящения вплоть до VII века, два полуночных часа — от 0 до 2, — возможно, отводились для Третьей оргии как сокровеннейшей части мистерий. В римскую эпоху при тысяче и более участни­ков Третья оргия, скорее всего, занимала следующие два часа — от 2 до 4 утра. Конец Четвертой оргии выводил торжественную процессию к древней пещере за храмом Плутона. Если отвести на это еще полчаса, то не позднее пяти утра участники снова были на площади у колодца, еще под звездами, с глубоким чувством созерцая Утрен­нюю звезду, Венеру.

С восходом солнца — в сентябре-октябре между 6 и 7 утра — мисты поодиночке или группами уже шагали домой в Афины, куда и добирались к полудню. Там празд­ник продолжения не получал. Вместе с подготовкой афи­нянин тратил на мистерии неполных 24 часа, а с обратной дорогой — более суток без сна. Молодым людям это не составляло труда, а мисты в большинстве и были моло­ды — от девятнадцати до двадцати пяти лет. Люди пожи­лые, состоятельные, миновав Рэты, пользовались колесни­цами и повозками. На мосту через ближний к городу Кефисс каждому дозволялось крикнуть "священным мистам" любую брань и скабрезность. Ответом было молчание.

Часть пятая. Отражения таинств

 

Трагедия

D IV веке до Р.Х. в Афинах из дионисийского танца роди­лась драма, в частности трагедия. Особую роль в этом элли­ны отводили Феспиду (ок. 535 года до Р.Х.). Немецкие клас­сики в своем понимании древней трагедии основывались вовсе не на созданных в 472 году "Персах" Эсхила (525— 456), хотя это, вероятно, самое древнее сценическое произ­ведение, а на его же "Прометее Прикованном", который был поставлен в 458 году. Именно в "Прометее" они усмат­ривали начало греческой драмы, сравнивая его с библей­ским рассказом о грехопадении человека и спасении его благодаря нисхождению во ад и воскресению Христа. Авто­ры более позднего времени, например М. Крюгер в своей книге "Лики трагического. Драма и инициация", также ве­дут отсчет от этой трагедии Эсхила.

И в сказании о Прометее, и в библейском символе рая присутствует мотив вины, связанной с обретением зна­ний и умений. Тут и там вопрос, не увидят ли далекие потомки в как будто бы виновном наставнике — победи­теля, оставлен открытым. У Эсхила один за другим дер­жат речь титан Прометей, титан Океан, гонимая Герой смертная девушка Ио — ее роль вполне под стать мис-ту — и олимпийский бог Гермес. Громовержец Зевс дей­ствует, но не произносит ни слова. Смысл истории куда глубже, чем полагает правящий готовым миром Зевс. И страждущий титан Прометей знает об этом.

Прометей слышит гром, чувствует удар молнии и кри­чит: "И всю эту бурю послал на меня разгневанный Зевс, чтоб меня устрашить!" Титан нисходит в Тартар, в сти­хию земли, зная о грядущем восхождении в огне, — для людей в этом заложено знание о силе преображения в таинствах. Таинства воспринимают грядущую метамор­фозу личностно; поэтому главное в драме — имя божест­венного владыки будущего.

Создав первых людей, Прометей подарил им небес­ный огонь. Он знал, чтб делает, хотя в наказание висит с тех пор крестообразно распятый на утесах Кавказа. Его палач и страж Гефест, как и он сам, властвует огнем, особенно подземно-вулканическим. Гермес тщетно стара­ется выпытать у Прометея, которому открыто грядущее, имя и происхождение будущего властелина мира; Проме-,тей молчит. Лишь посещающим его богам воды и ветра он кое на что намекает.

В таинствах на первом месте было, скорее всего, боже­ство ветра, то есть Артемида или здесь — Гера со своей посвященной Ио; лишь затем следовал Посейдон как вла­дыка вод. Перестановкой древний поэт маскирует мисте­рию. В остальном же трагедия повторяет строение элев-синских таинств, коль скоро путь через стихии отвечает порядку ветер — вода — земля — огонь.

В основе едва ли не каждой аттической драмы V века лежит заданный мистериями образец, который отчетли­во просматривается в комедии Аристофана "Лягушки" (405 г.). Мы видим здесь Диониса, которого Геракл ведет в Гадес, у Ахерона ему надоедают лягушки — души, не обретшие избавления. Но вблизи Плутонова дворца оба они слышат музыку флейт: это процессия душ, что были посвящены в Элевсинии и теперь, после смерти, направ­ляются в Элизий. Мертвые мисты поют те же песни, какие пели, шагая из Афин к Элевсину. Перед троном Плутона решится, который из великих трагиков столетия — Эсхил, Софокл или Еврипид — наиболее велик. Ситуация напо­минает вторую сцену в Гадесе из "Одиссеи", где к концу эпоса Агамемнон и Ахиллес оценивают свой земной путь. В таинствах решение приходится на Третью оргию, и принимают его боги огня; зовутся они, как правило, Ге­фестом и Прометеем-Дионисом. Если Первая оргия — под знаком ветра и речи — напоминает странствия Иисуса-учителя, то Вторая — под знаком стихии воды — напоми­нает страсти, о которых повествуют Евангелия, а Третья — под знаком стихии земли и огня — смерть и нисхожде­ние Спасителя во ад. (Евангелия об этом умалчивают, но зато говорит христианский Символ веры). Воскресение его стоит под знаком света и соответствует явлению боги­ни в желанном "созерцательном образе" во время Третьей оргии.

Пятый гомеровский гимн

Этот гимн — детальнейшее вербальное свидетельство Элевсиний. Гомеровским древние называли его, а также еще 33 песни потому, что особенностями языка он родст­вен гомеровским эпосам и Фукидид (f 400 до Р.Х.) в своей "Истории" (III, 104), согласно преданию, припи­сывает Гомеру I гомеровский гимн (в честь Аполлона Де-лосского). Певец этого гимна называет себя "зренья ли­шенный певец, что живет на Хиосе высоком"; Фукидид делает отсюда вывод, что это Гомер. Впоследствии автор­ство распространили на все собрание.

V гимн (Деметре) по языку относится к VII веку. Его содержание — свидетельство эпохи, когда архаический городок Элевсин еще имел политическую самостоятель­ность. Поэт — он же, видимо, и певец — был хорошо знаком с древним мифом; форму он создал заново. Такие песни исполнялись перед жертвоприношениями или та­инствами, а особенно удачные повторялись и в последую­щие годы, в ту же пору. В культе повествовательный миф божества выполнял задачу, сходную с той, какую в хрис­тианской литургии выполняет предварительно читаемое Евангелие. Миф облекает божество образом, тогда как при­частие, жертва и пресуществление призывают его силу.

Орфические гимны — сборник более поздний, при­мерно эпохи тирана Писистрата (560—527), который усердно развивал религиозную связь Афин с Элевсином. Помимо гомеровских гимнов его друзья, в особенности Ономакрит, бережно сохранили и произведения Гомера и Гесиода. Названия гомеровский и орфический приобре­ли дополнительный смысл — публичный, общедоступный и тайный, относящийся к таинствам. Мы разделяем точку зрения Фрица Графа, который заключает свою книгу "Элев­син и орфическая поэзия Афин в доэллинскую эпоху" (1974) такими словами: "Будучи близки Элевсинским та­инствам, эти сочинения предназначались для того, чтобы посредством интерпретаций открывать современности элевсинский обряд и элевсинский миф, возраст которых исчислялся веками".

Самый древний пласт V гомеровского гимна — име­на. Кроме топонимов Крит и Элевсин (оба они догречес-кого происхождения, и смысл их неясен), все имена сплошь "говорящие". Тем не менее и они "говорят" по-своему: Крит в VII веке еще считался "страной древней культуры", такой же древней, как египетская IV тысяче­летия. Уже непонятное эллинам название Элевсин по край­ней мере напоминало им греческое eleusis — "пришест­вие [богини] ". В топониме звучало и мифическое, опять-таки доэллинское наименование мистического царства — Элизия, где обитали блаженные души. Трещины в земле от молний назывались en-elysia. Убитых молнией считали жи­телями Элизия. Семела, смертная мать бога Диониса, была праобразом таких погибших от молнии.

"Deo" или "demeier" означает "матерь Де", в более древней фонетической форме "da". В 1939 году в Пилосе на микенской табличке II тысячелетия до Р.Х. была найде­на надпись "da-ma-te da 40" — "поле площадью 40 да". Последнее слово, таким образом, обозначает меру площа­ди. Стало быть, можно сделать вывод, что богиня "Дд-матер", или Матерь полей, существовала уже во II тыся­челетии210.

Персефона делит первую, нерасшифрованную часть своего имени с героем Персеем и титаном Персом211, единственным чадом которого была Геката, ночная боги­ня, свершающая — спряденную не ею — судьбу, в самом крайнем случае обрезая ее нить {лат, secare)212. Она по-сестрински связана с несущим смерть стрелком — Апол­лоном Гекатом, то есть "далеко разящим". У Гесиода Ге­ката стала водительницей служанок Персефоны. Вторая часть имени, -фона, означает губительница, что опять-таки вполне под стать царице мертвых.

Ее супруг зовется Гадес ("незримый"), или Плутон ("богатый"). Метанира делит свое имя с en-neroi, или nerteroi, то есть мертвыми. Если эта царица живет "среди мертвых", то она человеческая ипостась Персефоны. Ее сынок зовется Демофонт ("губитель народов"), недаром же он покровитель весенних воинских игр.

Первым посвященным Деметры стал юноша Трипто-лем, его примеру последовал юноша Евбулей, или Евбул, а затем знатные люди постарше: Келей, Поликсен, Ев-молп и Дисавл. Имя Дисавл означает "без двора" и тем самым свидетельствует о кочевой жизни. Евмолп ("крас-нопевец") — эпитет (умирающего) лебедя, а в облике лебедя умирающим с музыкою являлся Аполлон. Ке­лей — лесная птица дятел, принадлежащая богу войны Аресу. Поликсена ("гостеприимца") имя сближает с Га­десом ("хозяином многих [мертвых]"). Евбулей ("бла­гой советчик") есть ипостась Плутона, как гласил столь популярный тогда оракул мертвых.

Триптолем, близнец молодого Евбулея, допускает два толкования своего имени: "троепашец" и "трижды воин". Гомеру он известен как распространитель сельского хозяй­ства213. Как боец же он стоит наряду с Келеем, его сыном Демофонтом ("губителем народов") и богом войны Аре-сом. "Троепашец" — верховный жрец Матери полей.

Павсаний рассказывает о Триптолеме вот что: "Я опи­шу то, что рассказывается о его судьбе, опустив то, что имеет отношение к [девушке, убитой у Элевсина, на вто­рой Священной дороге из Мегары. — ДЛ.] Деиопе [Ало-пе (лисичке), которая, возможно, была бабкой Триптоле-ма. — ДА.]. Из эллинов наиболее спорят с афинянами, претендуя на древность даров, которые будто бы они имеют от богов, аргивяне <...>. Говорят, что, когда Деметра при­шла в Аргос, Пеласг [тамошний древний царь. — ДЛ.] принял ее у себя в доме, а Хрисаитида ["золотой цве­ток", его супруга. — Д.Л.], знавшая о похищении Коры, рассказала ей об этом; впоследствии иерофант Трохил [сын Алопы. — ДЛ.] бежал из Аргоса <...> в Аттику; взяв себе в жены одну из жительниц Элевсина, он имел двух сыно­вей — Евбулея и Триптолема. <...> Афиняне же <...> (считают) что Триптолем, сын Келея, первый стал сеять хлебные семена. Поется и поэма Мусея, <...> что Три­птолем был сыном Океана и Земли, а в стихах Орфея <...> отцом Евбулея и Триптолема назван Дисавл, и что им, сообщившим Деметре о похищении ее дочери, богиня дала семена для посева. У афинянина Херила [ок. 500 го­да до Р.Х. — ДЛ.], написавшего драму "Алопа", сказано, что Керкион и Триптолем были братьями, что их родила дочь Амфиктиона, что отцом Триптолема был Рар, а Кер-киона — Посейдон. Когда я дальше хотел рассказывать <...> делать это мне запретило видение во сне [предосте­режение от предательства тайн мистерий. — ДА.] " (1.14,1-3).

Большинство имен в V гомеровском гимне указывают на царство мертвых. В этом окрркении даже солнечный титан Гелиос принадлежит царству мертвых, ибо гимн сообщает: "Девять скиталася дней непрерывно Део пре­чистая [в поисках дочери. — ДЛ.], с факелом в каждой руке <...>. Но лишь десятая в небе забрезжила светлая Эос, встретилась скорбной богине Геката, державшая све­точ <...>. К Гелию ["наблюдателю". — ДА.] обе пришли <...>. В ответ же ей сын Гиперионов молвил: "<...>3евс, облаков собиратель, брату Аиду назвать твою дочерь цвету­щей супругой Зевс разрешил <...>. Недостойным ужели зятем себе почитаешь властителя Аидонея, единокровно­го брата родного?"- (47—85)

Временные указания тоже под стать Гадесу и таинст­вам: девять дней уходило на подготовку Элевсиний, в ночь на десятый мисты достигали своей цели. И там, к своему удивлению, они видели Гелиоса, осуществившего свою го­меровскую угрозу, высказанную по адресу спутников Одис­сея: "Если же вами [богами-олимпийцами. — Н.Ф.] не будет наказано их святотатство, в область Аида сойду я и буду светить для умерших"214. Хотя в гимне упоминается утренняя заря, неверно полагать, будто Элевсинии ориен­тировались на рассвет. Скорее они воплощали угрозу го­меровского Гелиоса. Карфагенянин Апулей (ок. 160 года до Р.Х.) пишет об этом так: "В полночь видел я солнце в сияющем блеске"215. "Наблюдатель", сообщивший обеим богиням о свадьбе в Гадесе, порою заглядывает ночью в подземное царство.

V гомеровский гимн, сочиненный для хоровода на пред­вратной площади, прячет в себе содержание Третьей ор­гии, ведя речь о долгом пребывании гневной Деметры в воздвигнутом для нее Анактороне. Тем временем, как по­вествует орфическое предание, она украдкой спускалась в Гадес (этот мотив изображен и на ахенском саркофаге).

В конце V гомеровский гимн (ст. 441—489) рассказы­вает о возвращении Деметры в сонм олимпийцев — в культе это означает, что она снова становится зрима, при­чем именно там, где начиналось действо. Людям вновь даруются плоды земли. Следовательно, профанный близнец Триптолем снова опережает своего оккультно-скрытого бра­та Евбулея. Затем Део заботливо наставляет благородных элевсинцев: Триптолема, Поликсена, Диокла, Келея и Ев-молпа (474—477) — в таинствах, чтобы они стали понят­ны каждому. Из этого акта мы заключаем для рядовых мистов, что Четвертая оргия завершается простой сценой, которая помогает мистам сохранить в памяти содержание празднества.

Свидетельство "Илиады"

В "Илиаде" (ок. 750 года до Р.Х.) Гомер воспевает гнев ахейского героя Ахиллеса, уроженца Эгины. Внешней кан­вой событий являются решающие пятьдесят дней десято­го года войны, происходившей в XIII веке до Р.Х. Бои, как таковые, всего лишь кулиса, в действительности поэт изо­бражает душевную драму героя. Он даже смерть его опус­кает, только предрекая ее в словесных пророчествах. Ду­ховный фон образуют начало и финал эпоса (4,1 ел. и 24,25 ел.) в мифе о свадьбе морской богини Фетиды и смертного мужа Пелея ("глиняного"), от союза которых родился Ахиллес. Один только Пиндар (518—446) излагает мифи­ческие причины этого союза.

В Восьмой истмийской песни (30—60) Пиндар рас­сказывает: Зевс и Посейдон поспорили, кто из них возьмет в жены Фетиду, и попросили Фемиду ("мировой закон") разрешить их распрю. Та сказала, что из любого союза родится новый владыка мира, "царственнее отца". Тогда боги отказались от своих притязаний. И Зевс повелел вы­дать морскую богиню за смертного "мужа из глины" Пе­лея. Так родился Ахиллес. Дальше эта история переходит из царства богов в мир людей.

Гомер дополняет миф (4,1 и 24,25), сообщая, что на свадьбе Фетиды были все боги. Это — мистерия. Именно тогда Гера, Афродита и Афина поспорили, которая из них наиболее привлекательна для людей. Пусть, решили они, спор рассудит царевич-пастух из троянской Азии. Они явились к нему — и он выбрал Афродиту! Это и стало зародышем десятилетней войны, приведшей к гибели Трои, быстрому душевному развитию Ахиллеса и к его ранней смерти.

Если в пиндаровском мифе Зевс был еще подземным микенским Заном, тогда спор божественных братьев имел место на заре II тысячелетия; если же этот Зевс уже был гомеровским олимпийцем, спор следует датировать рубе­жом I тысячелетия. До той поры власть Афродиты была неоспорима. Лишь равновесие сил между Афродитой (те­лесно она действует в воспроизведении), Герой (ее сфе­ра — совокупный облик) и Афиной (она властвует мыс­лящей, способной к суждению головою) обеспечило мис-ту определенную свободу и самоопределение, позволило человеку соучаствовать в мистическом развитии.

Если троянец Анхиз по праву связал себя с одною Аф­родитой, то через поколение, в конце XIV века, троянец Парис сделал это уже неправомерно. Напрасно он выбрал одну из трех богинь, нужно было отдаться во власть всех трех разом. Поскольку археологические находки в Элевси-не доказывают, что тамошние мистерии были установлены в XVI веке до Р.Х., напрашивается предположение, что в Элевсиниях изначально господствовала триада богинь, а ду­ховной причиной гибели Трои в XIII веке стал непереход к почитанию божественной триады.

Физически-природные силы богов, и без мистерий слрка-щие формированию тела, "Илиада" поначалу изображает через трех верховных богов, творящих образ Агамемнона: "<...> меж них возвышался герой Агамемнон, Зевсу, ме­тателю молний, главой и очами подобный, станом — Арею великому, персями Энносигею [Посейдону. — Н.Ф.]. Словно как бык [животное подземного Плутона. — А А.] среди стада стоит, перед всеми отличный, гордый те­лец, возвышается он меж телиц превосходный <...>" (2,477 ел.). Итак, гомеровский Зевс ваяет голову; это видно и по нему самому: движение его бровей подтверждает речь. Именно на это он указывает Фетиде: «"Зри, да уве­рена будешь, — тебе я главой помаваю. Се от лица моего для бессмертных богов величайший слова залог: невозвратно то слово, вовек непреложно, и не совершиться не может, когда я главой помаваю". Рек, и во знаменье Зевс помава­ет бровями <...>» (1,524 ел.). Но как только Гомер в XIV песни "Илиады" начинает изображать таинства, олимпий­ский Зевс, дарящий дневное сознание, тотчас засыпает (14,233). Таинства гасят знание о происходящем на свету и с помощью Гекаты и Персефоны пробркдают ночное сознание.

Далее средь ваятелей тела следует назвать Аполлона. Он сохранил облик мертвому Гектору, когда Ахиллес во­лок его за колесницей (20, 21). В этом плане он прежде всего обеспечивает прямохождение, поднимает позвоноч­ник, главным образом шейный отдел, medulla oblongata. Мать Аполлона действует в ликворе — спинномозговой жидкости, омывающей medulla oblongata. Артемида вла­ствует дыханием, Афродита — областью первичной поч­ки, Деметра — питанием. Афина дарит мысль и сужде­ние. Гермес двигает конечности и поддерживает в душе способность к метаморфозе. Сторукий великан Бриарей-Эгеон, о котором речь идет в "Илиаде" (1,399—406), вероятно, действовал в питательном соке, или тканевой жидкости.

Своей композицией "Илиада" облегчает понимание таинств, но это касается лишь второй части, песней XV—XXIV, которые, по-видимому, восходят к обнаружен­ному Шадевальдтом базовому эпосу "Мемнон". В общем и целом "Илиада" описывает пятьдесят дней Троянской войны, исторически относящейся к XIII веку; Гомер же творил в VIII веке. Он изображает гнев молодого героя Ахиллеса и его духовное преображение в этой второй час­ти эпоса так, что здесь четко просматривается элевсинское посвящение. Речь идет не о победе или поражении, а о духовном развитии.

"Илиада" начинается словами: "Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, грозный, который ахеянам ты­сячи бедствий содеял <...> с оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою пастырь народов Атрид [Ага­мемнон. — Н.Ф.] и герой Ахиллес благородный". Из до­бычи, захваченной в маленьком, попутно завоеванном го­родке, им обоим досталось по девушке; Агамемнону — дочь Аполлонова жреца Хриса, Ахиллесу — дочь некоего Бриса, или Брисея, каковое имя обозначает и бога Дио­ниса. Хрис и Брис были братьями, как и их боги Аполлон и Дионис216. Аполлон, наславши на ахейский лагерь мор, принудил греков вернуть жрецу Хрису его дочь. Вместо нее царь Агамемнон забрал себе невесту Ахиллеса. Раз­гневавшись на это, Ахиллес объявил, что не станет участ­вовать в боях до тех пор, пока девушка, нетронутая, не возвратится к нему.

Ахиллес обладал поочередно тремя девушками, что зна­менует ступени его развития: на острове Скирос совсем еще молодой герой вступил с дочерью Ликомеда в союз, от кото­рого родился сын Неоптолем. В Авлиде он был помолвлен с дочерью Агамемнона Ифигенией, которая, однако, стала не его женой, а девственной жрицей Артемиды в Тавриде. Под Троей он возлюбил Брисеиду как дионисийскую ипостась Персефоны; ниже мы поговорим об этом подробнее. Эта последовательность невест, как и в гётевском "Вильгельме Мейстере", наиболее отчетливо отображает развитие героя. Божественным праобразом Ахиллеса является Дионис, это подтверждает Плутарх, ссылаясь на Александра Великого: "Александр переправился через Геллеспонт. Прибыв к Илиону [Трое. — ДЛ.], Александр принес жертвы Афине и совер­шил возлияния героям. У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок, он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга [Патрокла. — ДЛ.], после смерти — ве­ликого глашатая своей славы [Гомера. — ДЛ.] ". Македо­нец смотрел тогда на себя как на второго Ахиллеса, позднее же — как на второго Диониса. Из Индии он вернулся в Вавилон, украшенный всеми дионисийскими культовыми атрибутами. Гомер дважды проясняет дионисийский харак­тер Ахиллеса — сперва он именует мать героя, Фетиду, океанической пестуньей юного Диониса (согласно культу, в январе и феврале), а затем посылает этому богу "золотую урну" Ахиллеса (Од. 24,74 ел.).

Все действие первой половины "Илиады" разыгрыва­ется в лагере ахейцев. Но начиная с песней XIII—XIV эпос построен по географическому признаку: пока Зевс спит, греки выходят из своего укрепленного лагеря на берегу Геллеспонта. Зевс неизменно спит в таинствах. Песни XV— XVIII вплоть до оплакивания Патрокла стоят под знаком штурма. В XIX песни Ахиллес сам вступает в сражение, а в XX и XXI песни кипит под водительством Посейдона битва богов на реках. Эти три песни стоят под знаком воды. Затем в XXII песни наступает черед стихии земли — в эпосе это Крепкая Троя, в Элевсине — Дом посвящений. Ахиллес и Гектор бегут вокруг каменных стен Илиона, пока Гектор не погибает. В XXIII и XXIV песни властвует огонь, горят погребальные костры Патрокла и Гектора. Золотая урна Диониса украшает более важный первый костер. Стихии ветра, воды, земли и огня преодолеваются страданием. Над огнем в таинствах является в итоге боги­ня мертвых. В эпосе же Ахиллес впервые возлежит подле девы Брисеиды.

Появление богини мертвых означает, что сброшены все покровы, в мисте открывается истинно человеческое. Так и в "Илиаде": престарелый троянский царь ночью тайком приходит к Ахиллесу, который возлежит в своей куще рядом с Брисеидой, и молит отдать ему тело сына, Гекто­ра. Оба ведут последнюю схватку — каждый со своею душой: Приам заставляет умолкнуть в своей душе горды­ню и страх; Ахиллес — остатки своего гнева на Гектора. И тогда они наконец встречаются непринужденно: "Дол­го Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу, виду его и величеству: бога, казалось, он видит". Но и Ахиллес был поражен обликом старца, "смотря на образ почтенный и слушая старцевы речи" (24,629 ел.).

Первая оргия отражена в песнях "Илиады" XIV—XVIII: Гера с помощью Афродиты усыпляет олимпийца Зевса. Теперь ахейцы могут выйти из своего лагеря. Аякс кам­нем поражает Гектора в грудь близ шеи, так что троян­ского воителя без памяти уносят в Трою (14). Но вскоре Гектор с помощью Аполлона поднимается, перелезает на глазах у пробудившегося Зевса через вал и проникает в глубь ахейского лагеря, до первых кораблей на берегу, которые и поджигает (15). Во время пожара Патрокл осаждает своего друга Ахиллеса просьбами о помощи. Ахиллес велит своим воинам вступить в бой и ставит во главе отряда Патрокла, давши ему свое фамильное ору­жие. Патрокл теснит троянцев, гонит их в город — он бы взял Трою штурмом, если б Аполлон не обессилил его. Таким образом Гектор получает возможность убить Пат­рокла (16). Ахиллесово орркие достается Гектору; тело Патрокла Менелай приносит Ахиллесу (17). Герой опла­кивает мертвого друга, отпугивает страшным криком тро­янцев и молит свою божественную мать Фетиду попро­сить у божественного кузнеца Гефеста новое орркие. Ге­фест кует оружие, в том числе медный щит, на котором явлен мистический образ мира, включая Ариадну с ее хороводными плясками в Кноссе (18).

Едва не взятая штурмом Троя и едва не сожженные корабли, утрата фамильного оружия, могучий крик, мис­тический образ мира на новом щите, который апостол Павел назвал бы "щитом веры"217, — все это знаменует Первую оргию, намечает целое, но не свершает его.

Смертью Патрокла и решением Ахиллеса снова вступить в бой XVIII и XIX песни "Илиады" подготавливают Вто­рую оргию, с которой соотносится прежде всего битва на Скамандре в песнях XX—XXII. Последующий бег Гектора и Ахиллеса вокруг Трои и смерть Гектора говорят рке о Третьей оргии. Битва богов достигает кульминации с ра­нением Ареса и Афродиты (21,400 ел.). Забегая вперед, можно сказать, что "Одиссея" (8,267 ел.) знаменует куль­минацию Второй оргии выступлением тех же божеств; под звуки лиры там идет рассказ о союзе Ареса и Афро­диты вопреки воле Гефеста, а юноши-феаки представляют эту историю в пляске.

В битве на Скамандре первым гибнет троянец Ифитион. Имя ставит его в один ряд с Ифигенией, побочной ипостасью Артемиды. Ахиллесово копье, предназначенное Энею, поражает его в лоб (20,387). С этого мгновения сраженье метательными снарядами до поры до времени прекращается; отныне все дроты и стрелы падают наземь (20,440), ветры отказываются слркить. Для нас тем са­мым завершается Первая оргия, проходящая под знаком стихии ветра. Рана во лбу относится еще к этой оргии, позднее Ахиллес сражается рке только мечом и пикой.

Следующей жертвой Ахиллеса становится Демолеон (20,395), ему пика пробивает висок. Третьей жертве, Гипподаму (20,401), она вонзается в междуплечье, а Полидору (20,414—416) — в хребет, притом насквозь, и выходит возле пупка. Это следующая, видимая спере­ди рана. После тщетного преследования Гектора, кото­рого укрывает Аполлон, Ахиллес пробивает шею герою Дриопу (20,455), а затем погружает меч в печень Троса (20,469). Так кончается первая серия подвигов. В сле­дующей он поражает противников в ухо, череп, руку, шею и утробу (20,473—486). Затем река пытается сва­лить Пелида, вымывая прах из-под его стоп, и она бы преуспела, если б Посейдон и Афина не пришли на вы­ручку своему герою и не вывели его на берег (21, 284 ел.) и если б Гера не приказала своему сыну Гефесту поджечь прибрежный лес и устремить огонь на враж­дебную реку (21,330 ел.).

Теперь Афина сама участвует в сражении. Подхватив, межевой камень, она метнула его в шею Ареса, так что бог распростерся на земле. Затем она с такою силой по­разила Афродиту в грудь, что та ослабла сердцем и коле­нями (21,400 ел.). Теперь божественная пара явила со­бою ту же картину, как во время оно, когда Гефест набро­сил на этих любовников сеть, и все боги смотрели на них, и все, кроме Посейдона, громко над ними смеялись (Од. 8,261 ел.). Нанесенные в битве раны расположены тремя рядами, каждый раз сверху вниз, начиная от Ифитионова лба (20,387) и кончая проколотыми ногами Гектора (22,396) или только предсказанным здесь смертоносным выстрелом Аполлона в Ахиллесову пяту (22,326 и 359).

Из богов ранены трое — Арес в шею (21,406), Афро­дита в грудь (21,426) и еще прежде в запястье (5,336). Мы добавим сюда еще одну рану — в бедре Афины, упо­мянутую, правда, не Гомером, а Павсанием: Афина полу­чила ее в Авлиде от копья Тевфиса, когда приняла образ Меласа, чтобы уговорить Тевфиса, вопреки его уже выска­занному решению, вернуться и все-таки принять участие в походе против Троиг18. В "Золотом осле" благородная Ха-рита убивает себя, поражая свою грудь мечом в том же месте — справа219. Согласно христианскому преданию, в этом самом месте воин пронзил копьем тело распятого (Ин. 19:34).

Все эти раны без исключения учитываются и рассмат­риваются в мистике. Гомер ведет речь о ранах олимпий­цев, мистика христианского Запада — о ранах распятого Богочеловека, в Индии о том же говорят добуддийские песни веданты, известные в литературной форме с 700 года до Р.Х.220; из западноевропейских мистиков в первую очередь следует назвать Бернара Клервоского (1091 —1153), а в более позднюю эпоху — Иоганна Ге­орга Гихтеля (1638—1710)221, ученика Якоба Бёме. Мис­тики Евразии обретают эти раны в виде складывающихся органов чувств более высокого порядка. Иудейский про­рок Иезекииль (Иез. 1:15) и индусы называют их коле­сами, или цветами лотоса.

Вторая элевсинская оргия способствует их зарожде­нию или пробуждению. Элевсин являет их как заключи­тельные символы в ряду колос — бычий череп — корзи­на — факел — курильница — цветок.

Раненые места на теле у богов в "Илиаде" сопоставимы и с теми местами, где Афродита носит украшения, кото­рые совлекает с нее смертный муж Анхиз, прежде чем взойти с нею на ложе; для мистов, поднимающихся в сфе­ру божественного, союз обоих есть созерцательный образ222. Аресова сила в мисте явлена там же, что и в Агамемноне, которого сообща создавали все мркские божества (2,479): Арес дал ему крепость стана, в котором от природы заложена его сила. В пах, под живот, поразило бога копье "зовущего к брани" — Диомеда: "И взревел Арей меднобронный страшно, как будто бы девять иль десять воскликнули тысяч сильных мужей <...>. <...> кровью покрытый, <...> быстро бессмертный вознесся к жилищу бессмертных, Олимпу. <...> И, бессмертную кровь показуя, <...> к Зевсу вещал он крылатые речи <...>. Рек, и его врачевать повелел громовержец Пеану" (5,859 ел.). Рев бога пробуждает второй центр душевной активности человека — горло, где от природы в дыхании действует Артемида, а через речь — опять-таки Арес. Афина наделяет мистическим органом в точке между лбом и переносицей, где находилась рана Ифитиона. Арте­мида и Арес даруют его через рану на шее, где у Скамандра камень Афины поразил Ареса. Бог поражен не только физически, но — на более высоком уровне — уязвлена его культура и речь; оттого-то он уже не кричит навстречу ветру, как кричал в первый раз сам или как Полифем, а молча падает наземь, что фактически отвечает Второй оргии, в которой властвует вода, река Скамандр. Рядом с ним вскоре падает Афродита, после того как Афина ударила ее кулаком по сердцу (21,406—426). В соответствии с Второй оргией Арес и Афродита действуют сообща через "коле­са" на шее и сердце. Настоящий супруг богини — кузнец Гефест, седалище которого нижняя часть человеческого тела. Богиня и Арес, но не кузнец, в мистике и таинствах перемещают свое пребывание к сердцу и шее. Мистичес­кий орган над пупком, соотносимый с раной Полидора, тоже закладывается во Второй оргии223. Венера-Афродита физически-телесным путем действует в недрах организма, образуя там первичную почку и ее производные, допол­нительно генерируя излучение в сторону коленей и ступ­ней. Мистически же сила Афродиты подъемлется на вы­соту сердца, ибо "на персях" был наложен у нее пояс, который она подарила Гере (14,214). Арес и Афродита возвышают свои силы в ходе мистической метаморфозы и одухотворяют их в "цветы", или "колеса", на горле и серд­це.

В связи с элевсинским символом цветка Керени ссыла­ется на индийского мистика Гаутаму Будду (550—447)224, который использовал цветок как средство духовного про­буждения: долгая проповедь утомила учеников, и тогда учи­тель замолчал, медленно вращая двумя пальцами плоский цветок; тот, кто увидел этот знак в подходящем настрое, духовно прозрел. Жест пробудил ученика по имени Кашьяпа, и он стал первым наставником школы, получив­шей позднее — в Китае и Японии — название дзэн. В рамках этой школы без правил, мгновенным озарением находили самые разные жесты, которые, сообразно рас­положению духа, в коем пребывает ученик, стимулирова­ли его к созерцанию. Но праобразом навсегда остался тот первый цветок, тихо поворачивающийся в руке Будды, похожий на алый анемон или на маргаритку.

Затем очищенные сердечные силы пробркдают иной, двенадцатилепестковый лотос, чье излучение направлено в кисти рук. Гомер отдает его во власть Афродиты. В бо­лее глубоких центрах действует хромоногий Гефест; а рас­крывают они, в частности, дарования других людей, их "сокровища".

Когда боги покинули поле битвы у Скамандра (21,518), Аполлон остался, чтобы до поры защищать Трою, наблю­дать кончину Гектора, сохраняя облик его тела (вид — eidos), и отмстить Ахиллесу за его гибель. Но до того пред­стояло совершить огненное погребение Патрокла и почтить его посмертными играми (21,515—24; 23). Сохранение телесной формы, которое отчасти является и духовной си­лой, относится уже к Третьей оргии, подчиненной земле и огню. Мы же покуда ведем речь о Второй оргии.

Раны, полученные на Скамандре, преимущественно те, что были нанесены богам, суть как бы зародыши мистических органов, позволяющих быть зрячим в Элизии. Они принадлежат иному, новому силовому организму, кото­рый еще должен сложиться и пронизывает все тело, бази­руясь на силах естества, но с ними не совпадая. Как тело обладает своими органами чувств, так и этот незримый организм имеет особые средоточия сил, которых при ус­пешном развитии бывает много; у гуру последнего маха­раджи Кашмира их насчитывалось до пятидесяти225. Управляет всеми этими источниками центр — "колесо" над сердцем, ему сродни пять или шесть других, располо­женных на вертикали, что проходит, словно передний хребет, от лба до гениталий. Чакры, или цветы лотоса, развивают­ся на этом единственном стебле.

Выше изложено, каким образом каждое из греческих божеств творчески действует внутри тела; это знание мы берем за основу. С мышлением, физически сосредоточен­ным прежде всего под лбом, связана Афина; такова ее роль в мистериях I дохристианского тысячелетия — но не рань­ше — и при мистическом пробркдении посредством двух-лепесткового лотоса во лбу. Дыханием правит Артемида; она соотносится с шестнадцатилепестковым лотосом в области гортани, однако впоследствии ее дополняет Арес. Афродита связана в первую очередь с расположенной в глубине тела областью первичной почки и ее производ­ных. Мистически она возвышается до владычицы сердеч­ного лотоса. Поскольку этот лотос неизменно важней­ший центр, в конечном счете решающий залог успеха, случались — чем дальше в глубь времен, тем чаще — продуктивные таинства, в которых практически только эта богиня и заправляла. Арес по природе своей связан с желчью и чреслами; мистически он возвышается до вла­дыки лотоса у гортани. С огненной сферой пищеварения, конечно же, связаны как Всекормилица Деметра, так и хромоногий кузнец Гефест — он, кстати, еще и со скеле­том. В таинствах оба они оттуда вытеснены; вместо них в случае успеха может явиться дева Персефона.

Потеряв сво