Это подал свой голос из темного угла Ходжа Насреддин.

- Две против одной! - воскликнул Агабек. - Да любой мало-мальски смыслящий в шахматах смело поставит пять против одной! Жаль, старик, - обратился он к Сафару, - жаль, что мы не играем с тобою на деньги: сегодня ты остался бы голым, без чайханы и без халата!

- А вот я не прочь закончить игру и на деньги. - Ходжа Насреддин вышел из угла и смело стал перед игроками. - Я поставил бы двести таньга - все, что у меня есть.

Откинув тяжелую голову, Агабек высокомерно воззрился на него:

- Ты, как видно, ищешь простаков по дорогам, почтенный? Да я сам, не сходя с места, готов отвечать за черных пятью сотнями, если бы нашелся какой-нибудь дурак, чтобы поставить за белых только сотню!

- Такой дурак нашелся: двести таньга за белых. Теперь -твое слово!

За белых? На что он рассчитывал, на что надеялся? На выигрыш - вопреки очевидности?

Нет, о выигрыше он не думал, - наоборот, заранее считал свои двести таньга погибшими. Выигрывал он не деньги, - другое: первое сближение с Агабеком. Свой кошелек он приносил в жертву всемогущей судьбе, - да будет она милостива и благосклонна к нему в своем последнем решении!

- Ты ставишь за белых? - дивился Агабек. - Сафар, откуда он взялся, этот чужеземец, - он, верно, сумасшедший или накурился в твоей чайхане гашиша?

'- Довольно пустых слов! - Ходжа Насреддин вывернул над подносом свой кошелек. - Если ты не боишься, почтенный, то ставь!

- Я - боюсь? - Засопев, Агабек полез в пояс, бросил на поднос большой увесистый кошелек желтой кожи: - Здесь семьсот пятьдесят! И впредь не болтай, усмири свой язык - ты, осмелившийся предположить во мне страх перед тобою, ничтожным!

- Игра начинается! - возгласил Ходжа Насреддин.

Сафар отодвинулся в сторону, освобождая место. Он с недоумением и жалостью смотрел на Ходжу Насреддина: действительно, что ли, сошел с ума этот странный гость?

И вдруг вспомнил, что гость еще не расплачивался за ночлег, чай и корм, съеденный ишаком. Сразу же позабыл об игре, охваченный мелочным трепетом: что была ему эта игра и куча таньга на подносе, рядом с опасностью потерять свои шесть таньга?

- Чужеземец, а чем ты будешь расплачиваться со мною?

Ходжа Насреддин взглянул на старика с презрением, - как ненавидел он в людях этот мелочный страх за свой жалкий грош, хотя бы вокруг погибала вселенная! Однако на сей раз он был в своем осуждении не прав: шесть таньга для старика означали три дня сытой жизни; вовремя сообразив это. Ходжа Насреддин устыдился:

- Не тревожься, чайханщик: если я проиграю, отдам тебе сапоги.

- Не надо, - вмешался Агабек: ему захотелось изобразить великодушие. - Ты получишь с меня, Сафар.

Он взял с подноса монету в десять таньга и протянул чайханщику.

А Ходжа Насреддин вдруг задохнулся, даже побледнел. Что-то его обожгло изнутри. Может быть, вспышка гнева?

Нет - совсем другое: на доске он увидел улыбку судьбы. Словно бы оценив его жертву, судьба царственно возвращала ему двести таньга с великим добавлением от себя.

На доске он увидел победу белых - свою победу! Сна1.ла - не поверил глазам, еще раз прикинул ходы. Сомнения исчезли. Победа!

- Ты слишком спешишь, почтенный, - обратился он к Агабеку. - Недостойно мусульманина проявлять щедрость за чужой счет.

Сичьнее нельзя было ничем уязвить Агабека.

- За чужой счет! - багровея, захрипел он. - Хорошо, я выучу тебя почтительности, бродяга! Сафар, положи монету на поднос. Положи монету и возьми в залог сапоги, - пусть он уйдет из нашего селения босиком! Твой ход - слышишь ты, презренный оборванец! А я думал еще дать на дорогу тебе двадцать таньга из выигранных денег, но теперь, после твоей беспримерной дерзости, не дам ничего!

- А я и не прошу.

- Ходи! Но сначала сними сапоги, передай чайханщику.

Ходжа Насреддин снял сапоги, передал их Сафару, затем смело двинул своего ферзя через всю доску в противоположный угол. - Шах черному королю!

- Всемилостивый аллах! - с притворным ужасом глумливо вскричал Агабек. - Право, я думал, мое сердце разорвется от страха. Такой удар! Но ты, видно, ослеп: здесь на страже стоит моя башня! Ну, где же твой ферзь?