Ответный шепот был таким тихим, что Ходжа Насреддин смог уловить, угадав по губам, только одно слово: Зульфия.

- Прости меня, о благородный юноша! - воскликнул он. -Действительно, я и постарел и поглупел, что привязываюсь к тебе со своею дурацкой мудростью. Зульфия - вот наивысшая мудрость, - иди же скорее! Поверь мне: все ученые книги мира не стоят одного-единственного словечка из тех, что услышишь ты сегодня в лунном саду!

Каждому возрасту соответствует своя мудрость, для сорока пяти лет она заключается, между прочим, в том, чтобы не ложиться спать с пустым желудком. Проводив Саида, Ходжа Насреддин наскоро поужинал сухим сыром и черствой лепешкой из своих дорожных запасов и начал устраиваться на ночь. Уже засыпая, он еще раз подумал об этих влюбленных и от всего сердца пожелал им счастливого свидания в саду.

- Бежим, Саид! Отец сказал, что отдаст меня Агабеку.

- Успокойся, он не отдаст тебя, моя ласточка!

- Бежим, бежим! Куда-нибудь в горы, к цыганам или киргизам. На дорогу я приготовила узелок - лепешки, сыр и сушеную дыню.

- Подожди, может быть, нам и не придется бежать.

- О Саид, неужели они и тебя сумели уговорить, как уговорили отца?

- Не плачь, я никому не собираюсь тебя отдавать; послушай - у нас появился друг и защитник.

- Друг и защитник? У нас?.. Кто?

- Я не могу сказать тебе - кто, да, по правде, и сам не знаю его имени. Знаю только, что он спасет нас!

- Когда ты встретил его?

- Сегодня.

- И уже успел ему поверить?

- О Зульфия, если бы ты видела его взгляд, слышала голос, и ты бы поверила! От него исходит могучая сила, укрепляющая сердца.

Звенели ночные ящерицы, звенели серебряные монетки на шее Зульфии, что-то еще звенело, - вся ночь была полна неясных затаенных звуков. И Зульфии не хотелось утра: пусть бы навсегда оставалась земля в этой пахучей, истомной, голубоватой мгле. Но уже начиналось на востоке первое робкое пробуждение света, и горы смутно выступили из темноты своими вершинами: близился день.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Утром за чаем Саид рассказал, что Агабек вот уже несколько лет обходится без сторожа на своем озере и самолично отпускает воду на поля.

- Вначале он оставил на службе того же доброго старика, что раньше управлял озером от наманган-ского хозяина. Ты сам понимаешь, что вместе они пробыли недолго: старик отпустил кому-то бесплатно воду, Агабек пронюхал и выгнал его. С тех пор этот добрый старик в наших местах не появлялся; должно быть, он уже в могиле - мир праху его, да успокоит его всевышний в своих блаженных садах!

- Он живехонек! - отозвался Ходжа Насреддин. -Живехонек, как мы с тобой, он стал теперь чудотворцем: от скуки творит разные мелкие чудеса. Но почему Агабек не поставил сторожем кого-нибудь другого?

- Здешним людям он не доверяет, а чужеземные - редки у нас, только проездом.

- Посещает ли он эту чайхану?

- В полдень придет обязательно - выпить чаю и сыграть в шахматы с моим приемным отцом. Он любит шахматы, но, кроме отца, ему нет в нашем селении пары.

- Теперь есть.

- Ты играешь в шахматы?

- Играю в шахматы и еще в другие забавные игры; вот, например, игра - "Паук и Шершень".

- Никогда не слышал.

- Услышишь, увидишь.

Начиналась дневная жара, прямые лучи солнца падали с неба отвесно, как бы вонзаясь в землю. О работе на полях, у гончарных печей, в дымных кузницах нечего было и думать. Чоракцы - и земледельцы, и ремесленники - потянулись со всех концов в чайхану. Они входили, здоровались с хозяином -Сафаром, затем обращали приветствия к Ходже Насреддину. "Мир вам, почтенные труженики, - отвечал Ходжа Насреддин, - да благословит аллах ваш заслуженный отдых! " К этому он добавлял что-нибудь каждому отдельно: земледельцу - пожелание хорошего урожая, гончару - красивого и ровного обжига, мельнику -умягчения помола, пастуху - обильного приплода в стадах. С первой минуты - по рукам, по загару, пятнам на халате - он угадывал, откуда пришел человек в чайхану: с поля, от гончарной печи, из кузницы или от кожемятного корыта.

Саид ушел по своим делам. Гостям прислуживал Сафар -маленький сухой старик, одетый очень бедно, ибо его доход от чайханы не превышал в день двух, редко - трех таньга. Временами старик поглядывал на пустующее место Саида у кумганов, и тогда на его сморщенное лицо набегала тень; он знал о любви своего приемного сына и страдал за него.

Подавая чайник Ходже Насреддину, Сафар тихонько сказал:

- Зачем, о путник, ты внушаешь моему Саиду несбыточные мечтания? Лучше бы ты указал ему способ, которым можно вырвать из молодого сердца любовь.

- А зачем ее вырывать9 - удивился Ходжа Насреддин.Пусть себе растет и приносит плоды.

- Но если они горьки и таят в себе нестерпимую скорбь9

- Только у неумелых садовников, почтенный старец, -только у них!..