Сенигаллия, 30 декабря 1502 года

ВИТЕЛЛОДЗО

 

Курьер зачитал нам послание Борджиа. Я едва удержался от ликующего жеста. Отлично… он будет здесь завтра утром. И еще лучше, как подтвердили мои шпионы, что его сопровождает лишь небольшой отряд личной гвардии. Болван! Он угодит в устроенную мной ловушку. Скоро я сожму его в кулаке и…

Но я не мог пока позволить себе показать торжество перед курьером Борджиа. Да и перед Донной Паоло и его родственничком. Поэтому я кротко выслушал обстоятельные приказы: все войска, за исключением полка Оливеротто, должны быть выведены из города; все ворота, за исключением северных, должны быть закрыты; моим полкам следует отправиться на побережье и, расположившись на холмах, готовиться к южному походу на Анкону.

Во время зачитывания приказов на лице Оливеротто отразилась тревога, но я заверил курьера, что исполню все приказания; так же поступил и Донна Паоло. После этого Оливеротто едва ли мог отказаться. Едва курьер удалился, он отвел меня в сторонку и зашептал:

– Что, черт побери, все это значит? Мы ведь останемся без защиты.

– А что еще, Оливеротто, мы могли сделать? Если бы мы проявили хоть малейшее колебание, то он начал бы подозревать нас. И в любом случае, во‑первых, его сопровождают лишь личные гвардейцы. А во‑вторых, он все равно умрет, едва только вступит в Сенигаллию, поэтому, какая, к дьяволу, разница, где будут находиться наши войска? Или вы думаете, что после смерти Борджиа его гвардейцы будут продолжать сражаться?

– Я       думаю, что наши старые планы могут провалиться, – огрызнулся он.

– Наш план продуман досконально, с чего бы ему провалиться?

– А вдруг ваш стрелок промахнется? – воскликнул он. – Вы подумали об этом?

Я схватил его за горло. Его лицо покраснело.

– Попридержите свой проклятый язык! – взревел я.

На мгновение обстановка накалилась до предела… но моя ярость быстро утихла. Я рассмеялся.

– Что смешного?

– Ох, до чего же мы дошли, – сказал я. – Мы оба на нервах: точно пара девственниц перед первым балом. Давайте‑ка выпьем немного и успокоимся. Все будет прекрасно.

– Паре девственниц такой ад и не снился! – прошипел Оливеротто. – Разница в том, Вителлодзо, что мне ой как не хочется провалиться в чертову преисподнюю…

 

Окрестности Фано

ЧЕЗАРЕ

 

На западе поблескивал диск солнца. На востоке серебрилась морская гладь. Цокот копыт и жаркое дыхание – примчался курьер.

Он привез мне добрые вести. Я одарил его золотыми дукатами. Еще шесть гонцов отправились к командирам моих войск, скрытых ближними холмами. Согласно моему приказу, мы должны встретиться с ними на рассвете у реки Метауро.

Я вызвал Микелотто и выдал ему послание для доставки Вителлодзо. Абсолютно ненужная бумага, просто набор вежливо‑изысканных фраз. Но благодаря ей Микелотто попадет в город. А там уж он сам найдет чем заняться.

Созвав командиров, я изложил им мой план.

– Вы единственные, кому он известен, – предупредил я. – Больше о нем не знает ни одна живая душа. Если все пройдет успешно – по тысяче дукатов каждому. Если же план провалится, то все вы умрете.

Солнце скрылось за горами. Море потемнело. Зажглись факелы.

Я не мог спать. Не мог даже спокойно сидеть. Бродил по лагерю, предвкушая победу, смакуя сладость скорого триумфа.

У костра я заметил съежившегося от холода Макиавелли.

– Я пересек Рубикон, – сообщил я флорентийцу, – но это пустяки. Ибо впереди нас ждет деяние, достойное настоящего римлянина.

Он озадаченно сдвинул брови, даже не представляя, о чем я говорю.

– Завтра вы сами все поймете, Никколо, – усмехнувшись добавил я. – Весь мир завтра переменится.

Я давно говорил, что это мой год. А год пока не закончился…

 

 

33

 

Окрестности Сенигаллии, 31 декабря 1502 года

ЧЕЗАРЕ

 

Справа от нас безмолвно темнели горы. Слева серебрилось море. Перед нами Сенигаллия. За нами пятнадцать тысяч солдат. Мы встретились с ними у реки два часа тому назад.

Меня защищали кольчуга и нагрудник кирасы; на голове – шлем, у пояса – меч. Я окружен моими верными гвардейцами. В красном с золотом облачении – с эмблемой ЦЕЗАРЯ на спине.

Мы прошли по виа Эмилиа – моя армия великолепно смотрелась в рассветных лучах. Черные быки на знаменах. Красные и золотые цвета полыхали на фоне заснеженных равнин.

Мы маршировали под барабанный бой. Наши ровные ряды смотрелись идеально. Впереди застыли в ожидании мои мятежные командиры.

Они, должно быть, дьявольски напуганы.

 

ВИТЕЛЛОДЗО

 

Я плотно запахнул плащ, но дрожь не проходила. За герцогом маршировала огромная армия. Черт побери, что же случилось с его небольшой личной гвардией? Неужели нас жестоко обманули? Но я промолчал – нельзя показывать страха. Наступил решающий момент. Я выехал навстречу безоружный, на муле. Вот он, самый рискованный момент моей жизни, и мне надо дружески приветствовать заклятого врага. Надо, чтобы он поверил в свое безграничное могущество и мое полнейшее смирение. Надо с улыбкой проводить его к воротам… навстречу смерти.

Рядом со мной Донна Паоло посмеивался со своим адъютантом, но я готов держать пари, что под личиной бравады он нервничал не меньше меня. Если, конечно, не вел двойную игру…

Но к дьяволу сомнения! Слишком поздно думать об этом. Борджиа уже передо мной. Подъехав к нему, я спешился. Обнажил голову. И в дружеском жесте протянул ему правую руку.

Герцог – в полном боевом вооружении. Даже шею защищала кольчуга. Боже мой, что, если он узнал?..

Но нет… он уже соскочил на землю, снял шлем и передал его пажу. Направился ко мне. Стащил латную рукавицу, и мы обменялись рукопожатием. Он приветливо произнес мое имя. Мы обнялись. Я напрягся, ожидая кинжала в спину, но ничего подобного не произошло. Герцог любезно заявил, как он рад вновь видеть меня… как он рад, что мы опять на одной стороне и что ужасное недоразумение наконец осталось в прошлом. Я вторил ему не менее любезно и услышал, как он с теми же приветствиями обратился к Донне Паоло. У меня вырвался облегченный вздох.

 

ЧЕЗАРЕ

 

Обнимая их, я успел кое‑что выяснить. Под плащом Вителлодзо скрывался кинжал. А вот Паоло не вооружен. Вителлодзо выглядел встревоженным, а Паоло – самоуверенным. Я пристально оглядел высившиеся вдали бастионы – никаких лучников.

Я поинтересовался, где Оливеротто. Они ответили, что он в Борджо – в окрестных трущобах за городскими стенами. Там расположились его отряды. Я приказал Микелотто съездить за ним.

Ожидая его прибытия, мы мило разговаривали. Обменялись любезностями, посмеялись. Теперь все друзья в сборе. Я смахнул слезу радости.

Вскоре появился Оливеротто, я обнялся и с ним. Он выглядел мрачным, стоял словно проглотил кол. Боялся, бестия?

Мы вскочили на лошадей и направились к городу. Со мной рядом ехал Вителлодзо. Я на лошади, он на муле. Ему приходилось задирать голову, чтобы за мной следить.

Заглянув ему в глаза, я увидел в них предательский замысел. Увидел меткого стрелка, нацелившегося на мое горло. Увидел, что страх в них борется с надеждой на победу.

Но борьба будет недолгой, Вителлодзо. Совсем недолгой.

 

ВИТЕЛЛОДЗО

 

Позднее я едва ли вспомню хоть что‑то из того, о чем мы говорили, подъезжая к Сенигаллии. Вроде герцог спрашивал меня о «французской болезни»… Он сам страдал от нее. Может, я интересовался нашими планами относительно Камерино? Ничего толком не помню.

По правде говоря, я чисто машинально поддерживал беседу, даже не думая о том, что говорю. Мои мысли витали далеко, они были уже перед воротами Сенигаллии. Они уже миновали мост и предместье, повернули налево и оставили позади городские ворота. Они уже поднимались по главной улице. И там, в окне второго этажа снятого мной углового дома, нас ждал долгожданный конечный сюрприз. Стрела вонзится между глаз. Борджиа упадет, и тогда начнется настоящее светопреставление. Я спешусь и брошусь к нему – верный офицер, до смерти расстроенный гибелью командира. Уж я прослежу, чтобы этот бастард окончательно сдох – кинжал в ухо, в случае необходимости. После этого будет сложно остаться в живых и скрыться в замке. Вокруг нас будут гвардейцы Борджиа, но будут и солдаты Оливеротто. Пусть они повоюют между собой, а сам я запрыгну на лошадь герцога и умчусь на безопасное расстояние. Все это не так уж легко, я понимаю. Я чертовски рискую. Но награда…

Задрав голову, я улыбался ехавшему рядом со мной герцогу. Судя по любезному выражению его лица, он ни о чем не догадывался. Болван, он даже не напялил на голову шлем. Выглядел как собравшийся на бал мечтатель. Он туда и попадет. Только на сей раз его ждет пляска смерти на балу у Сатаны.

 

ЛЕОНАРДО

 

К моему облегчению, Борджо и сам город оказались именно такими, какими я запомнил их и изобразил герцогу на плане. На улицах покрытая льдистой коркой грязь хрустела под лошадиными копытами, из‑под передних ног разлетались брызги. Бедная Катерина, моя верная кобыла, – надо будет купить вина и масла да вымыть ее сегодня вечером и смазать копыта.

Мы переехали по мосту в Борджо (я следовал прямо за герцогом и его капитанами); нас встретили восторженные жители, которым слуги герцога начали бросать серебряные монеты. Раздались звуки фанфар и барабанного боя, а кавалерия перед нами исполнила хитрый маневр, разделившись на две колонны, встав лицом друг к другу. Барабанщики вдруг заиграли какой‑то торжественный, едва ли не похоронный, марш, толпа затихла. Все почувствовали приближение важного события.

Мы проехали между рядами выстроившихся солдат. Я поглядывал по сторонам, отмечая блестящее вооружение; обнаженные мечи, облачка солдатского дыхания расплывались в морозном воздухе, пронизанном зимним солнцем. Мне не очень понятна как цель такого маневра, так и то, зачем Валентинуа понадобились мои планы этого города, но я осознал, что у меня возникло зловещее предчувствие относительно ближайших событий. Возможно, между герцогом и его офицерами не такие уж дружеские отношения, какими они кажутся по их любезным манерам и разговорам.

       Разбитые губы, вытаращенные глаза…           

Оглянувшись, я поискал взглядом Томмазо, но он ехал опустив голову. Вяло подумал о том, что зря не согласился облачиться в предложенные мне герцогом доспехи.

 

ВИТЕЛЛОДЗО

 

Барабаны отбивали медленный, торжественный ритм, но мое сердце колотилось все быстрее. Руки в перчатках повлажнели от пота. Если за воротами кавалерия выстроится таким же почетным караулом, то мой стрелок не сможет точно прицелиться. Почему же я не предусмотрел такой вариант?

Но вот мы вошли в ворота, и… оказалось, что все в порядке. Здешние улицы слишком узки для почетного караула. Мы проехали по главной улице. Окна заполнили лица горожан, одновременно восторженные, испуганные и любопытные. Я глянул на окно второго этажа углового дома; оно распахнуто, но за ним… зияла черная пустота. Ни лица, ни силуэта, никакого движения.

Ну давай же… куда ты, черт побери, запропастился?

Борджиа что‑то сказал.

– Прошу прощения, мой господин. Что вы сказали?

– Я просто спросил, не ищете ли вы кого‑то из ваших личных друзей?

Ледяные тиски сжали мне сердце. ОН ЗНАЕТ.

Глянув на него, я увидел любезную улыбку и опять бросил взгляд на заветное окно. Боже, пожалуйста, пусть там уже появится мой наемник! Пожалуйста, пусть он пустит стрелу! Пусть она вонзится в ухмыляющуюся физиономию этого бастарда!

Но за окном чернела пустота.

– Ваш взгляд, Вителлодзо, – заметил Борджиа, – полон жажды. – Он повысил голос. – Я приглашаю вас всех, друзья, в одно славное местечко. Там мы отпразднуем возобновление нашего союза.

Я оглянулся на Оливеротто. Его глаза пронзили меня выражением тихого ужаса. Донна Паоло забубнил что‑то насчет неотложных дел, и я тоже попытался отговориться, но герцог оборвал нас:

– Нет, друзья мои, я настаиваю. Не хотите же вы обидеть меня отказом. И, кроме того, у меня также имеются срочные дела, которые нам необходимо обсудить всем вместе.

Донна Паоло смиренно склонил голову:

– Тогда безусловно, мой господин.

Я прикидывал пути отступления. Но за моей спиной высился мерзавец Микелотто. Он взглянул на меня и сардонически усмехнулся. Как жаль, что мне не удалось прикончить его в Кальмаццо…

Все остальные уже спешились. У меня не осталось выбора. Один неверный шаг – и я мертвец. И в конце концов, может, наш стрелок просто струсил? Может, герцог действительно хочет лишь угостить нас выпивкой?

Стараясь унять дрожь в руках, я слез с мула и прошел следом за Борджиа под аркой во внутренний дворцовый двор. Что, интересно, у него за славное местечко? Как он вообще может здесь что‑то знать? Насколько мне известно, он еще не бывал в Сенигаллии.

У меня под плащом спрятан нож. Я мог бы всадить его в спину герцогу прямо сейчас. Но он в полной боевой амуниции. И Микелотто неотступно следовал за мной… я даже слышал его дыхание. Решив дождаться более удобного случая, я перестал дергаться и спокойно пошел дальше.

 

ЧЕЗАРЕ

 

Мы пересекли двор. Поднялись по ступеням. Микелотто потрудился на славу – стрелок мертв, все прекрасно.

Наша компания вступила в приемный зал. Длинные занавеси опущены. Огонь пылает. Стол накрыт на четверых.

Мы заняли наши места. Вителлодзо и Оливеротто – с одной стороны, Паоло – напротив них. Я прошел в дальний конец и сел во главе. Микелотто встал на страже у двери.

По моему приказу внесли вино и угощения. Я спокойно выпивал и закусывал. Остальные настороженно таращились в свои тарелки.

– Господа, – сказал я, – неужели вы не голодны? Или вы подумали, что я попытаюсь отравить вас?

Ха‑ха‑ха. Их сдавленный смех прозвучал напряженно. Они ждут не дождутся, когда выйдут отсюда.

Боитесь, бестии? Боишься, Паоло? Боишься, Вителлодзо? Правильно, черт побери, вам есть чего бояться.

Я задержался взглядом на лице каждого из них. Лживые глаза, подлые уста. Их пальцы белели на кроваво‑красной скатерти.

Они предали меня. Собирались убить, хотели украсть мою империю.

Поднявшись, я произнес речь:

– Я благодарен вам за то, что вы взяли эту крепость, присоединив ее к моей славной империи. Меня также порадовало заключенное между нами мирное соглашение. Зная вас как отличных воинов, я буду крепче спать, сознавая, что вы теперь принадлежите к числу моих друзей, а не врагов. – Я провозгласил тост: – За будущее… за наше славное будущее!

Они подхватили мои слова:

– За славное будущее!

Но никто из них не верил в сказанное.

Я поочередно одарил улыбкой каждого из них. Но даже мельком не взглянул в сторону занавесей. Зато выразительно глянул на Микелотто. Он кивнул.

– Простите, господа, – извинился я, – зов природы вынуждает меня ненадолго покинуть вас. Но я скоро вернусь.

Поднявшись, я направился к двери. Микелотто выпустил меня. Дверь за моей спиной опять закрылась. Я сбежал вниз по каменным ступеням.

До меня донесся громкий перестук шагов. Просвистели обнажаемые клинки, и безмолвие прорезали возмущенные голоса. Я спокойно шествовал дальше.

 

ВИТЕЛЛОДЗО

 

Значит, я не совсем спятил. Не зря страх не покидал меня ни на минуту. Точно так же, как в моих кошмарных снах, люди прятались за занавесями. Я увидел, как откинулись темные бархатные шторы и сверкнули в полумраке стальные клинки. Донна Паоло заверещал тонким голоском:

– Но вы же       обещали, Чезаре! Вы дали мне слово!

Оливеротто разразился проклятьями. Я вскочил и вытащил из‑под плаща кинжал. Мой удар достался первому приблизившемуся ко мне гвардейцу; лезвие мягко вошло в его плоть, а лицо исказила гримаса боли. Я взревел, грозя поубивать их всех, но конец угрозы застрял у меня в горле, мои руки скрутили за спиной, и выпавший кинжал с лязгом прокатился по каменному полу. Меня обдало чесночным дыханием Микелотто, и глумливый голос испанца произнес над моим ухом:

– Вителлодзо Вителли, ваш предательский план провалился. Теперь вы в плену у герцога. И поверьте мне, смерть будет для вас облегчением.

 

НИККОЛО

 

Тем утром я долго провалялся в постели: отчасти из‑за усталости, но в основном потому, что не хотел входить в Сенигаллию одновременно с войсками герцога. В маленьком городе всегда начинался жуткий хаос, когда в него вступало пятнадцатитысячное войско, и я надеялся, что если пережду несколько часов, то ко времени моего прихода порядок уже более‑менее восстановится. Но, даже не доехав до городских стен, я убедился в том, что сильно просчитался.

Мне навстречу бежали сотни горожан: заплаканный старик толкал перед собой тачку, заполненную одеялами и столовыми приборами; дети жались к ногам родителей; по виа Эмилиа, оставляя кровавые следы, хромала собака с обрубленным хвостом. Все твердили о том, что город превратился в ад. Твердили, что там орудуют посланцы самого дьявола. Но потом, вдруг испугавшись, умолкали, сознавая, что выкладывают свои жалобы неизвестно кому.

Однако таким зловещим предупреждениям не удалось полностью подготовить меня. Я слышал и читал раньше описания разграблений завоеванных городов, но еще никогда не видел их воочию. События в Чезене и Имоле можно считать легкой заварушкой по сравнению со здешним зверством. Мне вовсе не хочется перечислять все увиденные мной ужасы. Стоит перенести их на бумагу – и они будут казаться обычными происшествиями: подобно событиям, о которых вы частенько читали и слышали. И все‑таки я невольно заметил мужчину с рассеченным мечом лицом. Заметил, как насиловали несчастную женщину. Видел горящего в огне ребенка. Увы, все это мне пришлось созерцать не потому, что я разъезжал по городу в поисках множества впечатляющих подробностей, – я просто ехал по улице, задыхаясь в клубах дыма и стараясь не встречаться глазами с вооруженными мародерами.

Полагаю, подобные бойни неизбежны. Людей, чье занятие основано на ужасе, ярости и смерти, обучают наносить максимальный ущерб врагу, а этой победы они достигли, не пролив ни единой капли крови. Слишком легко и скучно, и уж вовсе бесприбыльно. А ведь они ждали награды за долгие месяцы бездействия и томительного ожидания. Мне стало тошно от увиденного, но я сумел понять логику происходящего. Понять причину такого тактического зверства.

Пребывая в самом центре кровавой резни, я вдруг услышал, как кто‑то произнес мое имя. Скованный ужасом, я медленно обернулся и увидел красующегося на лошади герцога. Улыбаясь, он сообщил мне, что Вителлодзо, Оливеротто и Орсини уже арестованы.

– По‑моему, вам, Никколо, будет особенно приятно узнать, что Вителлодзо скоро испустит последний вздох.

Я кивнул и поблагодарил его со всей любезностью, на которую еще был способен, ошеломленный картинами уничтожаемого, ревущего и объятого пожарами города.

– Мне хотелось сообщить вам об этом вчера утром, – добавил герцог, – но тогда я не мог еще выдать вам план нашей тайной операции.

В памяти моей тут же всплыл его странный намек: «…нас ждет деяние, достойное настоящего римлянина».

Герцог приказал одному из своих телохранителей проводить меня в наименее опасный квартал.

– Никколо, я приглашаю вас на ужин сегодня вечером, – заявил он, – и тогда вы услышите всю историю. Поверьте мне, она того заслуживает.

По‑моему, я еще никогда не видел его светлость в столь радостном и благодушном настроении.

Я проследовал за гвардейцем через северные ворота, а потом уже в одиночестве бродил по кварталу, найдя в итоге пристанище на ночлег. Бросив свои вещи в какой‑то пыльной каморке, я настрочил короткий отчет в Синьорию:

«В этот предзакатный час я пребываю в состоянии величайшего смятения. Меня не оставляет сильнейшая тревога. Я даже не уверен, смогу ли найти курьера для доставки вам этого письма. Позднее я напишу обо всем более обстоятельно, однако, на мой взгляд, интересующие нас преступники не доживут до завтра».

 

ЛЕОНАРДО

 

Покинув город, я отправился прогуляться по берегу. День выдался ясный, даже пригревало солнце, хотя бриз и вносил свою резкую ледяную лепту. Сняв туфли и чулки, я с удовольствие прошелся по песку, ощущая под пальцами его мягкую прохладу. Сюда не доносился городской шум. Глядя на почти сливающиеся на горизонте синевато‑стальное море и небо, я задумался о неисчислимых веках, в ходе которых морские волны с мягкой неумолимостью накатывали на береговую линию, постепенно превращая в бледный песок скальные твердыни. И кто я такой в сравнении с величием моря? Сравнится ли с ним любой из нас? Человек подобен песчинке на берегу, чьи исполинские размеры едва ли постижимы нашим воображением. Всем нам на роду написано однажды быть отозванными обратно породившим нас морем.

Праздно гуляя, я решил удовлетворить свою любознательность, начав подсчитывать интервалы между волнами. Изучив потом составленный список, я не обнаружил в нем никакой закономерности. Почти наверняка ее отсутствие объясняется слишком коротким временем наблюдений. Или, возможно, по рассеянности я неверно подсчитал секунды. Нет никакой причины полагать, что природа приближалась к хаосу только потому, что туда, похоже, катилось человечество.

       …Затаенный ужас…           

Порыв морозного ветра заставил меня поежиться. Сегодня я неважно себя чувствовал.

Я брел по берегу, точно следуя извивающейся границе приливных вод. Под моими ногами поблескивали тысячи ракушек. Некоторые, помимо моей воли, с хрустом ломались. Другие я подбирал, разглядывал, зарисовывал, а потом выбрасывал. Лишь одну мне захотелось сохранить. Я выбрал ее по чистой прихоти, без какой‑либо особой причины.

Вдалеке темнели очертания рыбачьих лодок. Возможно, тамошние рыбаки еще не знают, что произошло за стенами их города? Или, наоборот, так же как я… слишком хорошо знают.

       …Где же пропадала Доротея? Я не смел спрашивать…           

В надвигающихся сумерках я повернул обратно к городу. Дым уже развеялся, и все затихло. Случайно я увидел, как Томмазо проходил по опустевшей грязной улочке Борджо. Он сообщил мне, что нашел жилье на эту ночь, и похвастался раздобытым на ужин угощением – хлеб, кочан капусты, яйца и вино. Я спросил, дорого ли он заплатил, чтобы вернуть ему деньги.

– Платить не пришлось, – ответил он. – В лавке никого не было. – На лице его появилась мрачная усмешка.

– Теперь, кажется, все затихли, – заметил я.

А Томмазо сказал:

– Верно, мертвые не кричат.

 

ДОРОТЕЯ

 

Вот и наступил вечер. Еще днем я наглухо закрыла ставни, в тщетной попытке избавиться от доносившегося снизу шума. И теперь вновь распахнула их, надеясь услышать плеск морских волн.

Через час слуга спросил меня, не желаю ли я посетить полуночную мессу. Владелец дома оказался крайне набожным и полагал, что никого, даже узников, нельзя лишать возможности общения со Всевышним. Я не заглядывала в церковь с детства, но не раздумывая согласилась, благодаря судьбу за этот слабый проблеск свободы.

Я шла к церкви следом за хозяйской семьей, впереди слуг, а за ними следовали гвардейцы Чезаре. Город почти затих, хотя, проходя мимо госпиталя, я услышала стоны раненых, да иногда улицы оглашались храпом пьяных солдат, завалившихся спать прямо на скамьях перед входом в дома.

Последний раз я заходила в церковь в Урбино; тамошний неф вечно заполняли шлюхи, сплетники и ростовщики. Здесь, однако, я никого не заметила, лишь из пары исповедален доносилось тихое бормотание грешников. Я подумала обо всем, в чем могла бы сейчас исповедаться, и внезапно мне захотелось покаяться в грехах, но нет… одно их перечисление могло бы затянуться на целую ночь. Поэтому я смиренно прошла за набожным семейством к ряду скамей в задней части храма и с удивлением обнаружила, что предыдущий ряд полностью занят. Неужели жители Сенигаллии так религиозны?

Правда приоткрылась мне лишь тогда, когда во время латинской мессы люди начали рыдать. Потом священник упомянул о «наших утратах», и я поняла, что мы собрались здесь оплакать недавно умерших, помолиться об их душах. Опустившись на колени, я закрыла глаза. Я молилась за душу потерянного мной сегодня ребенка и умоляла Господа не дать умереть его отцу.

– Господи, спаси и сохрани жизнь Леонардо, – прошептала я, – и я всецело посвящу свою жизнь Тебе, никогда больше не попрошу Тебя ни о чем.

Когда я вновь открыла глаза, алтарное распятие озарилось странным ослепительным светом. Серебряную голову Христа окружил яркий золотистый ореол. Уж не ответ ли это на мои молитвы?..

 

 

34