Глава 18. Коса для валькирии

 

В большинстве случаев дружбы хватает на три-четыре года. Потом человек теряется, а ты не делаешь никаких попыток найти его. Если это так, то это не дружба, а поиск комфорта, бегство от одиночества или естественное увлечение новым человеком. Настоящая дружба — всегда больше ответственность, чем удовольствие.

Йозеф Эметс, венгерский философ

 

Плоское лицо со свекольным румянцем, жесткий волос. Широкие зубы.

— Привет, Вован! — Ирка оторвалась от монито­ра. Багров — от анатомического атласа, который он разглядывал, валяясь на диване. Ирка уже несколько раз пыталась переключить его на что-нибудь менее кровожадное, например, на атлас бабочек, но без­успешно.

Оруженосец Хаары с трудом протиснулся в ком­нату, куда едва можно было попасть из-за двух стояв­ших тут колясок — Иркиной и подарка Чимоданова.

— Э-э… Ну чо, как вы тут?.. нормуль? Поехали, короче, пока пробок нет! — Вован втянул голову в плечи и неуютно заворочался в тесной комнате. Натуральный медведь, которого втолкнули в клетку канарейки.

— Куда?

— Ну в Сокольники! Хаара, короче, велела, если ты не откажешься.

Для Вована приказ Хаары был непререкаем. Усо­мниться в нем — значит усомниться в самой сущ­ности служения. Ирка представила, что, если она скажет «нет», Вован просто засунет ее в багажник, а сверху кинет коляску. И только потом вспомнит, что у Ирки имелось право на отказ.

— Там же Даша! — сказала Ирка.

— Ее, короче, в Битцу переселили. Там сторожка есть рядом с конями. Ты чо, не знала, что она верхо­вой ездой занимается?

Ирка не знала. Зато сразу поняла, почему Даша ей не рассказала. Блин-блин-блин! ГуманизЬм — это для гуманисЬтов.

— А Антигон тоже в Битце?

— Ага. Выпросил пилу, молоток и переколачива­ет там все. В сторожке крыша гнилая. Дыры в стенах старыми рекламными щитами забиты. Но он будет тебя навещать. И потом у тебя же есть… ну это… — Вован смущенно покосился на Багрова.

Матвей упорно не обращал на него внимания и разглядывал анатомический атлас с таким внима­нием, будто книги увлекательнее в мире не суще­ствует.

— Это называется Матвей, — сказал Багров ана­томическому атласу.

— Он поедет со мной, — с вызовом сообщила Ирка.

Однако перчатка была брошена не тому.

— А, ну да! Пусть будет. А чего такого-то? — Вован даже не въехал.

Для него в верности не было ничего удивитель­ного. Он скорее удивился бы обратному — ее отсут­ствию.

Не зная, чем себя занять, Вован бродил по ком­нате. Ткнул пальцем в горшок с собиравшимся цве­сти декабристом. Ковырнул ногтем книжную полку, проверяя, не отходит ли лак. Лак отходил, и Вован буркнул, что он дерьмовенький.

— Ну так чо? Едем или как? — нетерпеливо спро­сил он.

Ирка не могла решиться. Сокольники были ме­стом ее силы, ее триумфа, а теперь станут местом ее слабости и беспомощности.

— Можно же было сначала позвонить! — сказала Ирка.

— По телефону? Это который с кнопочками и все время денег просит? А, ну да! — Вован шевель­нулся. — Так чо? Едем или еще почешемся?

Ирка уставилась на монитор. Потом на Багрова, потом снова на монитор. Оба дорогих ей существа молчали, предоставляя ей самой право решать.

— Мне Хаара сказала: если они захотят в Соколь­ники, это будет удобно. Там их проще навещать, а коляску они сами как-нибудь сообразят, как вта­щить… — бодро продолжал Вован.

Ирка посмотрела на книжные полки, за которы­ми грохотали кастрюли. Среди кастрюль и тарелок обитало третье самое дорогое существо.

— А Бабаня? — тихо спросила она. Вован вздохнул:

— Ну для начала, наверное, заменим тебя моро­ком, а там… ну… не знаю. Может, правду сказать?

— Что ее внучка живет в Сокольниках на дереве? Как обезьянка? А еду, которую Бабаня готовила мно­го лет подряд, Антигон спускал в унитаз, чтобы она не воняла? — дрожащим голосом спросила Ирка.

— Мне эта общая обиженность надоела. И то не то, и се — не сяк! — хмуро огрызнулся Вован. — Ду­май сама. Я водила. Мое дело крутить баранку.

Ирка выдохнула, поняв, что он прав. Чего она на Вована-то набросилась?

— Прости!

Вован мотнул головой.

— Да чего прощать-то? Короче, я скажу Хааре, что вы подумаете. Если чо — приеду и перевезу. Так? Ну покеда!

Оруженосец повернулся и покинул комнату. Было слышно, как этот лесной по духу человек, волей заблудившихся на карте страны родителей появившийся на свет в Москве, топает и кашляет в коридоре.

Ирка слепо оглянулась на Матвея. Ее губы прыга­ли. Тот отложил атлас, подошел, остановился рядом и прижал ее лицо к своему свитеру. Потом стал мед­ленно покачивать вправо и влево. Когда в коридо­ре послышались шаги Бабани, Ирка оттолкнула его и пальцами слепо забегала по клавиатуре, печатая бессмыслицу. «Ыпвыалополыв цацаца ымо», — про­читала она потом.

Бабаня неслышно появилась в комнате, постави­ла перед Иркой блюдце с тремя белыми таблетка­ми и одной желтой. Потом исчезла, бесшумная, как женщина Востока. Сложно поверить, что это та же самая Бабаня, которая в двадцать лет голосом от­крывала двери.

— Кажется, я тебя насквозь проплакала, — сказа­ла Ирка, упрямо глядя на свое «цацаца ымо».

— Да ерунда! Всегда пожалуйста. — Матвей за­думчиво ощупал свитер. — Ты правда не хочешь в Сокольники?

— Я о них даже вспоминать не хочу! Кроме ноута, ничего оттуда не перевезла. Даже зубная щетка другая, — ответила Ирка.

* * *

Выдаются дни пустые, когда стрелка липнет к ци­ферблату, а случаются наполненные событиями на­столько, что только отмахиваешь их, как теннисные мячики. Сегодняшний был именно таким.

Бензиновое облачко от старой иномарки Вована еще висело в воздухе, когда кто-то постучал, но не во входную дверь, а сразу в дверь комнаты. Ирка во­просительно повернула голову. Бабаня обычно не стучала. К тому же гулкие удары ее пяток она услы­шала бы еще от кухни.

— А я к вам, огурчики вы мои несоленые! До­брого вам здоровьичка! — ласково пожелал кто-то. В комнату просунулся красный носик Аиды Пла­ховныМамзелькиной. Косу в брезентовом чехле она тащила с собой, не имея желания оставлять ее в коридоре.

Ирка в ужасе откинулась на спинку коляски. Ба­гров вскочил, готовый защищать ее.

— Чего вам надо? — крикнул он.

— От тебя ничего, милок! Подожди покуда в ко­ридоре! — решительно сказала старушка и своей иссохшей ручкой, с легкостью корежившей в ката­строфах металл машин и поездов, выставила Матвея за дверь.

— Ох ты, моя голубушка! Всколохнулась вся, по­бледнела! — запела Плаховна, глядя на Ирку. — Не бойся! Не по работе я к тебе, душечка! Нету на тебя пока разнарядочки! Погутарить хочу!

Старушка сбросила полупустой рюкзачок, скром­но уселась на край стульчика, сложила на коленках ручки и умненькими глазками уставились на Ирку.

— Как тебе, дитятко, живется? Не тяжко ли без ножек?

— Справляюсь! — ответила Ирка с вызовом. Плаховна взяла со стола сухарик, стала крошить

его на ладошке и кусочками засовывать в рот.

— Возьмите чай! — буркнула Ирка, про себя по­думав: «Чашку потом выброшу!»

Мамзелькина укоризненно мигнула.

— И, милая! Да разве ж я заразная? От меня и михробы дохнуть! — произнесла она с живостью.

Ирка смутилась.

— Устала я, голуба! Сил моих больше нет! Оо-ох-ох, тяжко!

— Чего тяжко-то? — спросила Ирка.

— А то и тяжко! Утром дергають, ночью дергають. На земле, почитай, скоро десять миллиардов людёв бундить, а я-то одинешенька… Нихто миня не ждеть, нихто не зоветь, все гонють. Иной раз опрокинешь с Ареюшкой стаканчик — вот всего и веселья! — Мамзелькина пригорюнилась, низко наклонив черепушку, покрытую черной траурной косыночкой.

Жалела-то она себя жалела, а нет-нет, Ирка чув­ствовала ее зоркий, острый, как скальпель, взгляд.

Понимая, что все это неспроста, набралась храб­рости.

— Чего вам от меня надо? — выпалила она реши­тельно.

— Вот так вот прямо? В лоб? — прищурилась Плаховна. — Сухариком на кой-как покормила, чай­ком через пень-колоду напоила, чашку выкинуть собралася и расспрашиваешь?

Ирка молчала, но молчала упрямо. Ей нужен был ответ. Мамзелькина оглянулась на свой рюкзак.

— Сколько я с собой ношу в своей котомочке! — запричитала она. — И красота, и молодость, и уче­ность, и таланты — все тута! Иной раз думаешь: чего все забирать-то? Что-то можно ж и оставить? Ну пропадуть, допустим, у балерины ножки — хто ж их-то хватится? Балерина-то на океанском дне! Стоило ей столько лет одни ноги тренировать — ох-ох!

Уловив в голоске у старушки намекающую инто­нацию, Ирка напряглась.

— Вы мне что, ноги предлагаете?

— Ноги? А разве надо тебе? — всплеснула руч­ками Мамзелькина. — Ох, удача! А я-то думаю: дай спрошу! Ноги, новые ноги! Мускулистые, красивые! В обмен на эти, извиняюся, палочки!

— Пересадка? — спросила Ирка задумчиво.

— Пересадка это чего такое? — озадачилась Аида Плаховна. Потом сообразила и захихикала. — Э, нет! Сами прирастут! Были тама, станут здеся! И пяти ми­нут не пройдеть, такие танцы-шманцы отдряпывать будешь — не нарадуисся! Ну говори: да!

Ирка колебалась. Что-то такое пряталось в елей­ной позе старушки, в опущенной головке, в смир­ном голоске, что она спросила:

— А вам что взамен? Мой эйдос?

Аида Плаховна вся исплевалась от такой подо­зрительности.

— Да на кой ляд он мне нужон? Что я, страж? — замотала она черепушкой. — У меня, милочка, дру­гой антирес! Хочу я в отпуск хучь на три дня! А по­куда я в отпуску, на мое место когой-то поставить надоть! Чтобы, значить, не простаивала работа!.. А ножки я тебе вперед дам, без обмана, ты не сумлевайся!

И старушка по самое плечо опустила руку в рюк­зак. Ирка с ужасом смотрела на ее руку, точно ожи­дала, что в ней окажутся живые человеческие ноги.

— Так что, согласна? — повторила Мамзелькина, вскидывая худенькое личико.

— МЕНЯ??? СМЕРТЬЮ? ВМЕСТО ВАС? — задохну­лась Ирка.

Обычно она соображала быстро, но тут ее пе­ремкнуло. Должно быть, из-за ног. Старушка заки­вала и принялась вталкивать Ирке в руку свою косу.

— Ты не бойся, душечка, она сама тебя научит, как да чего. Разнарядочку берешь и по списочку, по списочку… Главное, не пропускай никого, а то наго­няй бундить! Первый день лицо воротить будешь, на второй привыкнешь, на третий — втянешься. А там и я вернусь! Гляди только брызентик не потеряй! Я как-то его сронила, полчаса искала, а все уж крычать: эпидемия! мор! — Мамзелькина зазвенела копилочкой, приглашая и Ирку посмеяться с собой вместе.

Ирка смеяться не стала. Плаховне это не понра­вилось. Ее щелочки прожигали Ирку насквозь: ох, непростая старушка!

— Решайся, голуба! Уж пять минут люди не мруть!

— Уходите! Не надо мне ничего! — с трудом вы­говорила Ирка, отворачиваясь и сожалея, что в ее голосе нет решимости и праведного негодования: одна тоска.

Мамзелькина стукнула сухим кулачком по стопу. Подпрыгнула чашка.

— Чистенькой хочешь остаться? В коляске всю жизнь торчать? Они ж и так умруть, раз разнарядочка вышла! Не все равно, хто их унесеть: ты или я? Разнорядочку ж не ты писала!

— Уходите! — повторила Ирка упрямо. — Скорее! Или я в вас чем-нибудь брошу!

— Прямо дрожу вся! Много чем в меня швыряли, да не очень-то ушвырялися! Ты уже не валькирия! — гневно сказала Плаховна.

Она подняла рюкзачок, сгребла косу и утрюхала из комнаты.

— Ноги ей, вишь, лишние оказались!.. С тобой бы я в два счета договорилася, да только за другого не положено! — с раздражением сказала она Багрову и вышла через дверь, не открывая ее.

Матвей вернулся к Ирке. Она сидела, натянутая как струна. На него смотрела с недоверием, с доса­дой. Ни о чем ее не спрашивая, Матвей сел на ди­ван все с тем же атласом. Пролистал его, отыскал страшную, красную, препарированную ногу. Долго смотрел на нее. Нога была мощная, с пучками мышц, ободранная от кожи до самого паха. Хорошая нога.

— Мясо, оно и в Африке мясо! — сказал Матвей. Ирка быстро и благодарно взглянула на него.

* * *

Вечером Матвей пошел пройтись, пообещав Бабане по пути купить майонез, хлеб, бананы и соси­ски — пищу античных богов, когда им лень готовить. Бабаню уже не удивляло, что у них в квартире живет непонятно откуда свалившийся молодой че­ловек. Отмытый в бане в социальный день, со скид­кой в шестьдесят процентов, одетый в одолженные у Мошкина джинсы и свитер, Матвей выглядел адек­ватно. Он не ругался, не сморкался в занавески, а Бабане сказал, что он из Орла (там у его отца дей­ствительно было имение), а с Иркой они познако­мились два года назад в Интернете. Далее Бабане была поведана душещипательная история про пло­хого преподавателя, который выгнал хорошего сту­дента.

Бабаня, привыкшая, что из Интернета выпры­гивают живые люди и сваливаются к ее внучке, на всякий случай сделала лицо кирпичом и позволила обиженному студенту остаться на одну ночь. Потом на другую, на третью, а четвертая уже не обсужда­лась. Багров стал настолько своим человеком, что на него уже орали на кухне, когда он клал на мойку мокрую губку, чего Бабаня не переносила.

Когда Матвей ушел, Ирка подъехала к окну. На по­доконнике стояла кофейная банка с землей. В день, когда Ирка вновь оказалась в квартире у Бабани, она случайно увидела сухую горошину, притаившуюся в ложбинке между клавишами со стрелками и кла­вишей «Ctrl», и сунула ее в мокрую вату, содранную с ватных палочек. Теперь это был крепкий росток размером с мизинец. Рыхля вокруг него землю спич­кой, Ирка ощущала себя героиней сказки Андерсена, и к ней, пусть на короткое время, приходили покой и тишина.

Ирка потянулась за спичкой, но увидела над дальней крышей странное пятно. Когда оно стало с ладонь, Ирка узнала Дафну. Дафна неслась, вытянув руки, как человек, прыгнувший с вышки ласточкой. Над ее лопатками поднимались и опускались кры­лья. Ирка не сразу поняла, зачем Дафна вытянула руки, но скоро разглядела, что перед Дафной, уди­рая, зигзагами несется Депресняк с живой вороной в зубах. Дафна летела быстрее Депресняка, но хитрый кот петлял, мешая схватить себя.

Добравшись до соседнего с Иркой дома, кот скользнул в чердачное окно и появился минуты че­рез полторы, уже без вороны. Дафна погрозила ему кулаком, спустилась (Ирка подозревала, что, кроме нее, полет Дафны никто не видел) и пошла к подъ­езду.

— Бабаня, открывай! Гости! — крикнула Ирка, подкатываясь к двери и врезаясь в коляску, подарен­ную Чимодановым. Для улицы она. подходила боль­ше, но в квартире была неудобна: не складывалась и занимала много места.

Когда Дафна вошла, Ирка вновь сидела перед компьютером.

«Привет!» — напечатала она и подвинула к Дафне клавиатуру.

«Почему так? Разве мы поссорились?» — напеча­тала Дафна.

«Да нет. Люди говорят, а потом получается напе­чатанный разговор. Как Троил?».

Дафна снова развернула клавиатуру к себе. Она печатала неплохо, но не так быстро, как Ирка, кото­рая делала это просто мгновенно. Казалось, клавиа­тура ей вообще не нужна.

«Я его не видела. Говорят, он в сознании, но слаб и очень страдает. В Эдеме умереть невозможно, но рана не зарастает. Она нанесена мечом-перевертышем, да еще рукой человека, которому Троил доверился».

Последние слова Дафна напечатала с усилием, буквально выдавливая их по букве. Рассказывая ей о Троиле, Эссиорх употребил еще слова «двойное предательство — меча и человека», но Дафна ни за что не согласилась бы их повторить.

«И что… никак?» — Ирка лишь коснулась клавиш, а фраза уже возникла на экране.

«Нужен другой меч мрака, примерно равносиль­ный, который хоть немного, но повернул бы к свету. Возможно, он сумел бы вытянуть яд», — напечатала Дафна.

«А-а, ясно», — вяло отозвалась Ирка.

Дафна подтянула клавиатуру за шнур. Она реши­ла, что будет печатать стоя и одной рукой. Накло­няться через коляску было неудобно, а сказать об этом Ирке она стеснялась.

«Я тут подумала. В общем, э-э… я могу сделать так, что ты окажешься в Эдеме».

«Как это?»

«Минуя главные ворота. Грифон тебе не помеша­ет. У меня кое-что есть…»

На стол перед Иркой лег лист пригласительного дерева. Золотые жучки сидели, сбившись в кучку, и грели друг друга, но, когда Даф толкнула их ногтем, забегали и сложились в слова.

«Билет на две персоны! Пойдем мы вдвоем, а об­ратно вернусь я одна. В Эдеме есть деревья, которые смогут вернуть тебе ноги и сделать тебя бессмерт­ной. Нет, стражем ты не станешь, но в Эдеме не только стражи. Там много кто: и русалки, и…»

Не позволив ей допечатать, Ирка вырвала у Даф­ны клавиатуру.

«Меня вгонят!» — торопливо напечатала она, впервые за много недель сделав опечатку.

«Нет. Если человек с ярким эйдосом — а у тебя он такой — провел в Эдеме хоть несколько часов, его уже не выгоняют. Я думаю, Шмы… моя учительница о чем-то догадывалась. Я не помню случаев, когда она так ЯВНО ошибалась. Может, она думала про Мефа, но он бы не согласился. Есть, правда, одно «НО». Об­ратно ты не вернешься». «НИКОГДА?»

«Эдем огромен, — заторопилась Дафна. — Гораз­до больше, чем ты себе представляешь. Только об­зорная экскурсия по нему длится четыре года».

«А МАТВЕЙ?»

Дафна долго не отвечала. Ирка выделила слова «А Матвей?» и бесконечно копировала их строка за строкой, пока они не заполнили весь монитор.

Дафна забрала у нее клавиатуру и, придвинув чимодановскую коляску, села в нее.

«Матвей тоже может оказаться в Эдеме. Но его путь будет долгим, мучительным и трудным. Он еще очень далек от света, а просто так километры у нас не срезают. Я могла бы отдать свой билет ему, что­бы вы пошли вдвоем, но там, в Эдеме, ему будет даже хуже… ну как рыбе на суше или человеку, который решил потрогать солнце. Пока хуже! Поверь, это так».

Ирка схватила маркер и, не отбирая у Дафны кла­виатуру, прямо на мониторе написала: «А я? я? я?»

«Про тебя я сказала. Ты можешь остаться в коляске и БЫТЬ С НИМ или воспользоваться этим билетом здесь и сейчас».

Ирка посмотрела на свою горошину. Росток, кренясь, тянулся к окну. Казалось, он показывает ей на что-то. Ирка рывком стянула тело с коляски и, схватившись за поручень, лбом прильнула к стеклу. По асфальтовой дорожке шел Матвей с майонезом и поддерживал подбородком порвавшийся кулек с сосисками.

Ирка оттолкнулась от подоконника и свалилась обратно в коляску. Она чуть промахнулась и удари­лась лопаткой об изгиб ручки.

— Дай сюда! — вслух сказала она Дафне и выдер­нула у нее из рук клавиатуру:

<<Я останусь с Матвеем и буду ему помогать. Он не должен узнать о нашем разговоре. НИКОГДА!»

— Хорошо, — напечатала Дафна.

Ирка выделила весь разговор через «Ctrl+А», се­кунду помедлила и удалила его, твердо нажав на «delete». Клавиатура соскользнула со стола и повисла на шнуре.

Спустя минуту Багров просунул голову в комна­ту. Лицо у него озадаченно вытянулось. В комнате кипела лихорадочная деятельность. Ирка дергала из шкафа вещи, и они сыпались на нее. Рядом с открытым рюкзаком стояла озадаченная Дафна и ловила в его жерло вещи. Депресняк, контуженный свалившейся коробкой, негодующе шипел под ди­ваном.

— Мы едем в Сокольники! Звони Хааре! Пусть присылает Вована! — крикнула Ирка, поворачива­ясь к Матвею.

Багров уронил майонез.

— А Бабаня? — спросил он недоверчиво. — Ты же сама говорила… Она так и будет носить тарелки и кормить призрак кашкой?

Ирка выпустила рукав свитера, который вот уже несколько секунд безуспешно тянула с верхней полки.

— Бабане мы скажем правду… Сегодня же скажем. С тарелками пора завязывать! Думаю, не сразу, но, уверена, ей самой будет так легче, — сказала она ре­шительно.