Которую они заставили его дать

 

Эти сеньоры продолжали вести беседу в том же духе, пока дон Матео,

которому я помогал одеваться, не был окончательно готов. Он приказал мне

следовать за ним, и все четверо петиметров направились в харчевню, куда

собирался отвести их дон Фернандо де Гамбоа. Я шел позади вместе с тремя

другими служителями, так как у каждого кавалера был свой лакей. При этом я

с удивлением заметил, что слуги копировали своих господ и старались

подражать их манерам. Я их приветствовал в качестве нового товарища. Они

также поклонились мне, и один из них, оглядев меня внимательно, сказал:

- Вижу, братец, по вашему обхождению, что вы еще никогда не служили у

знатного молодого сеньора.

- К сожалению, не служил, - отвечал я. - Мне лишь недавно довелось

попасть в Мадрид.

- Оно и заметно, - сказал тот, - от вас так и разит провинцией; вид у

вас робкий и застенчивый; нет настоящей развязности. Но это не беда;

клянусь честью, мы вас быстро отшлифуем.

- Вы мне, наверное, льстите? - спросил я.

- Ничуть, - отвечал лакей, - нет такого болвана, которого мы не могли

бы перефасонить; будьте совершенно спокойны.

Из этого я заключил и без дальнейших пояснений, что мои товарищи -

тертые ребята и что я не мог попасть в лучшие руки, если хочу приобрести

лоск. Придя в харчевню, мы застали обед уже приготовленным, так как дон

Фернандо предусмотрительно заказал его еще с утра. Господа сели за стол, а

мы собрались им прислуживать. Тотчас же между ними завязался веселый

разговор. Я слушал их с величайшим наслаждением. Их характеры, их мысли,

их выражения - все меня восхищало. Сколько огня! Сколько живости

воображения! Эти люди казались мне существами какой-то другой породы.

Когда дело дошло до десерта, то мы принесли изрядное количество бутылок

самого лучшего испанского вина, а сами, покинув молодых сеньоров

отправились обедать в маленькую залу, где для нас был накрыт стол.

Тут я быстро убедился, что кавалеры моей кадрили (*71) обладали еще

большими достоинствами, чем я сначала предполагал. Эти плуты копировали не

только манеры, но и разговор своих господ, причем делали это столь

искусно, что, будь у них внешность поблагороднее, трудно было бы уловить

разницу. Их свободное и непринужденное обращение восхищало меня; но еще

больше нравилось мне их остроумие, и я отчаивался стать когда-либо таким

же занимательным, как они. Поскольку обедом потчевал дон Фернандо, то и за

нашим столом исполнял роль хозяина его камердинер. Ратуя о, том, чтоб все

у нас было в изобилии, он позвал содержателя харчевни и сказал:

- Сеньор трактирщик, подайте нам десять бутылок самого лучшего вина и

припишите их, как обычно, к тем, которые будут выпиты нашими господами.

- Охотно сеньор Гаспар, - отвечал тот, - но вы знаете, что дон Фернандо

должен мне уже за много обедов. Если б я мог чрез ваше посредство получить

с него хоть сколько-нибудь наличными...

- Пожалуйста, не беспокойтесь насчет денег, - прервал его камердинер, -

я отвечаю вам за них: долги моего господина все равно, что золото в

слитках. Правда, некоторые неучтивые кредиторы наложили запрещение на наши

доходы, но мы на днях добьемся, чтоб его сняли и оплатим вам, не проверяя

счет, который вы представите.

Трактирщик принес бутылки, несмотря на секвестр доходов, и мы выпили,

не дожидаясь, пока его снимут. Стоило взглянуть, как мы ежеминутно

провозглашали заздравные тосты, величая друг друга по имени своих господ.

Камердинер дона Антонио называл Гамбоа лакея дона Фернандо, а лакей дона

Фернандо называл Сентельесом слугу дона Антонио; меня же они звали Сильва.

Так мы мало-помалу напились под чужими именами ничуть не хуже тех

сеньоров, которым они принадлежали.

Хотя я обнаружил в разговоре значительно меньше блеска, чем мои

сотрапезники, однако же они не преминули сообщить, что остались мной

относительно довольны.

- Сильва, - сказал мне один из более дошлых, - мы сделаем из тебя, друг

мой, путного человека; я замечаю в тебе природное дарование, но ты не

умеешь показать товар лицом. Ты боишься ляпнуть что-нибудь невпопад, и это

мешает тебе говорить наудачу, а между тем тысячи людей создали себе теперь

славу остроумцев только благодаря смелой болтовне. Хочешь блистать, так не

обуздывай своего темперамента; выкладывай все, что взбредет тебе на ум:

твои вздорные речи сойдут за благородную смелость. Неси любую чепуху, но

если у тебя сорвется хоть одно меткое словцо, тебе простят все твои

глупости: люди запомнят только твою остроту и возымеют высокое мнение о

твоих достоинствах. Наши господа с успехом осуществляют это на практике, и

так должен поступать всякий, кто хочет прослыть человеком возвышенного

ума.

Помимо того, что мне до смерти хотелось снискать себе репутацию

остряка, самый секрет добиться этого показался мне столь несложным, что я

не хотел им пренебречь. Поэтому я тут же принялся испытывать его на

практике, и выпитое вино немало содействовало успешности этой попытки;

иными словами, я плел несусветную чушь, но среди всей этой околесицы мне

удалось обронить несколько удачных острот, заслуживших одобрение

присутствующих. Этот опыт окрылил меня; я удвоил смелость в надежде

отмочить какую-нибудь шутку, и судьба снова пожелала, чтобы мои старания

не пропали втуне.

- Ну, что? - сказал мне камердинер, заговоривший со мной на улице, -

вот ты и начинаешь отшлифовываться, не правда ли? Нет и двух часов, как ты

с нами, а уже стал совсем другим человеком: ты будешь меняться прямо на

глазах. Видишь, что значит служить у знатных господ. Это возвышает дух: в

мещанском доме ты таких результатов никогда не достигнешь.

- Нисколько не сомневаюсь! - подтвердил я, - а потому мне хочется

отныне посвятить свои услуги исключительно дворянству.

- Отлично сказано! - воскликнул лакей дона Фернандо, основательно

подвыпивший. - Мещане недостойны держать у себя таких выдающихся

личностей, как мы. Вот что, господа! - добавил он, - дадим обет никогда не

служить у этого отребья; поклянемся именем Стикса!

Предложение Гаспара было встречено всеобщим восторгом и, подняв

стаканы, мы дали клятву. Наша трапеза продолжалась до тех пор, пока

господам не заблагорассудилось удалиться. Это было в полночь, но мои

товарищи сочли такое поведение за верх умеренности. Правда, наши сеньоры

покинули кабак в этот ранний час только для того, чтобы отправиться к

одной известной прелестнице, дом которой находился в дворцовом квартале и

был открыт днем и ночью для всех любителей развлечений. Это была особа в

возрасте между тридцатью пятью и сорока годами, все еще очень красивая,

забавная в разговоре и столь опытная в искусстве нравиться, что она

продавала, как рассказывали, остатки своей красоты дороже, чем ее первые

цветочки. У нее всегда можно было застать еще двух-трех прелестниц высшего

полета, которые немало способствовали огромному наплыву знатных сеньоров,

посещавших эту даму. Днем гости играли в карты, затем ужинали и проводили

ночь за вином и в приятных забавах. Наши господа просидели там до утра, а

мы дожидались их без всякой скуки, ибо, пока они коротали время с

сеньорами наша братия развлекалась с субретками. На рассвете мы, наконец,

расстались и каждый отправился к себе домой.

Господин мой, встав по своему обыкновению около полудня, оделся и

вышел. Я сопровождал его, и мы зашли к дону Антонио Сентельесу, у которого

застали некоего дона Альвара де Акунья. Это  был пожилой дворянин,

известный в качестве наставника по части мотовства. К нему обращались все

молодые люди, желавшие приобрести лоск. Он обучал их наслаждениям, а также

искусству блистать в обществе и проматывать наследственные именья. Он не

опасался проесть свое собственное, так как оно давно уже было съедено.

Когда эти трое кавалеров покончили с взаимными объятиями, Сентельес

сказал моему господину:

- Черт возьми, дон Матео, ты не мог прийти более кстати. Дон Альвар

зашел за мной, чтоб свести меня к одному мещанину, который угощает обедом

маркиза Дзенетто и дона Хуана де Монкада; мне хотелось бы, чтоб и ты

отправился с нами.

- А как зовут этого мещанина? - спросил мой господин.

- Его имя - Грегорио де Нориега, - ответил дон Альвар. - Я объясню вам

в двух словах, что это за молодой человек. Отец его, богатый ювелир,

отправился в чужие края торговать драгоценными камнями и, уезжая,

предоставил в его пользование состояние с порядочным доходом. Грегорио -

простофиля, обладающий склонностью быстро спускать все свои деньги; он

корчит из себя петиметра и вопреки природе хочет прослыть умным человеком.

Ему вздумалось пригласить меня в руководители. Я взялся за это и могу вас

заверить, сеньоры, что дело пошло полным ходом. Грегорио уже начал

проедать капитал.

- Нимало не сомневаюсь! - воскликнул Сентельес, - вижу отсюда, что наш

мещанин скоро докатится до богадельни. Знаешь что, дон Матео? - продолжал

он. - Давай познакомимся с этим фертом и поможем ему разориться.

- Охотно, - отвечал мой господин, - я люблю наблюдать, как вылетают в

трубу такие молодчики из разночинцев, которые смеют воображать, что их

кто-либо равняет с нами. Ничто, например, меня так не позабавило, как

случай с сыном откупщика; игра и тщеславное желание тянуться за знатью

принудили его продать все имущество, вплоть до дома.

- О, этого мне ничуть не жаль, - заметил дон Антонио. Он и в бедности

остался таким же хлыщом, каким был в богатстве.

Сентельес и мой господин отправились в сопровождении дона Альвара к

Грегорио де Нориега. Я с Мохиконом пошел туда же, радостно предвкушая

возможность полакомиться на даровщинку и надеясь со своей стороны пособить

разорению выскочки. Придя в дом, мы увидели несколько человек, занятых

приготовлением обеда, причем дымок, исходивший от рагу, щекоча обоняние,

предвещал не меньшее удовольствие и для неба. Маркиз Дзенетто и дон Хуан

де Монкада только что прибыли. Хозяин дома показался мне большим балбесом.

Он тщетно пытался разыгрывать из себя петиметра. Но это была прескверная

копия с блестящего оригинала, или, говоря проще, он походил на дурака,

корчащего из себя развязного сеньора. Представьте себе человека такого

склада среди пяти насмешников, у которых только и было на уме, что

поиздеваться над ним и ввести его в большие расходы.

- Сеньоры, - сказал дон Альвар после первых учтивостей, - рекомендую

вам сеньора Грегорио де Нориега, как одного из самых достойных кавалеров.

Он обладает множеством прекрасных качеств. Ведомо ли вам, что он человек

весьма образованный? Выбирайте любую науку: он одинаково силен во всех

областях, начиная от самой тонкой и строгой логики до орфографии.

- Право, вы мне слишком льстите, - прервал его мещанин с принужденным

смехом, - я мог бы, сеньор Альвар, вернуть вам ваш комплимент. Вы сами

являетесь тем, что принято называть кладезем премудрости.

- Я не имел намерения напрашиваться на столь остроумную похвалу, -

возразил дон Альвар. - Смею вас, однако, уверить, сеньоры, - добавил он, -

что наш хозяин не преминет составить себе имя в свете.

- Что касается меня, - заметил дон Антонио, - то Мне больше всего

нравится в нем - и я ставлю это выше орфографии - его умение выбирать лиц,

с которыми он ведет знакомство. Вместо того чтобы ограничиться общением с

мещанами, он предпочитает молодых сеньоров, не считаясь с тем, во что это

ему обойдется. В этом есть известная возвышенность чувств, которая меня

восхищает. Вот что называется тратить деньги со вкусом и разбором.

За этими язвительными замечаниями последовало множество других в том же

духе. Бедного Грегорио отделали на все корки. Петиметры один за другим

осыпали его стрелами своих насмешек, но наш болван даже не ощущал этих

уколов; напротив, он верил всему, что они говорили, и был, казалось,

весьма доволен своими сотрапезниками, принимая их издевательства за

великую честь. Одним словом, он служил им игрушкой все время, пока они

сидели за столом, а это продолжалось весь день и всю ночь.

Мы с Мохиконом выпили так же основательно, как и наши господа, и когда

мы выходили от мещанина, то и лакеи и сеньоры были пьяны в стельку.