Из Вальядолида и кто присоединился к нему по дороге

 

Я шел очень быстро, по временам оглядываясь назад, чтоб взглянуть, не

гонится Ли за мной по пятам ужасный бискаец; мое воображение было так

занято этим человеком, что каждое дерево и каждый куст я принимал за него,

а сердце у меня не переставало содрогаться от ужаса. Наконец, отмахав с

добрую милю, я успокоился и уже медленнее продолжал свой путь по

направлению к Мадриду, куда намеревался отправиться. Покидая Вальядолид, я

не испытывал никакого сожаления и скорбел только о разлуке с Фабрисио,

моим любезным Пиладом, с которым даже не успел проститься. Не сокрушался я

также и о медицине, которую мне пришлось бросить, а, напротив, молил бога

простить мне то, что я когда-либо ею занимался. Тем не менее я не без

удовольствия пересчитывал деньги, звеневшие у меня в кармане, хотя они

являлись платой за совершенные мною убийства. В этом отношении я походил

на женщин, переставших распутничать, но без малейшего зазрения

продолжающих пользоваться плодами своего распутства. У меня было реалами

около пяти дукатов, составлявших все мое состояние. С этими деньгами я

рассчитывал добраться до Мадрида, вполне уверенный в том, что найду там

какое-нибудь подходящее место. К тому же мне страстно хотелось посетить

этот прекрасный город, где, как мне передавали, были представлены все

чудеса мира.

В то время как я вспоминал все, что мне рассказывали о Мадриде, и

заранее предвкушал ожидавшие меня удовольствия, я услыхал голос человека,

шедшего за мной по пятам и распевавшего во всю глотку. Он нес на спине

кожаную котомку, на шее у него болталась гитара, а с бедра свисала

довольно длинная шпага. Он шел с такой быстротой, что вскоре нагнал меня.

Как оказалось, это был один из тех двух парикмахерских подмастерьев, с

которыми я сидел в тюрьме по делу о перстне. Мы тотчас же узнали друг

друга, несмотря на перемену платья, и были весьма поражены такой

неожиданной встречей на большой дороге. Я выразил ему свое удовольствие по

поводу того, что он попался мне в попутчики, да и он, по-видимому, был рад

снова встретиться со мной. Затем я рассказал ему, почему покинул

Вальядолид, а он в ответ на мою откровенность счел долгом сообщить мне,

что поругался со своим хозяином и что они расстались друг с другом навеки.

- Пожелай я остаться в Вальядолиде, - добавил он, - то нашел бы не одно

место, а десять, ибо, не хвалясь, смею сказать, что во всей Испании не

сыщется цирюльника, который умел бы лучше меня брить по волосу и против

волоса или завивать усы папильотками. Но я не мог дольше устоять против

страстного желания вернуться на родину, которую покинул целых десять лет

тому назад. Хочу немного подышать родным воздухом и  взглянуть, как

поживают мои родственники. Я доберусь до них послезавтра, так как они

живут в деревне, по имени Ольмедо, не доходя Сеговии.

Я решил проводить этого цирюльника до его родного селения, а затем

отправиться в Сеговию и искать порожняка в Мадрид. Дорогой мы принялись

беседовать о всякой всячине. Сей молодой человек был веселого и приятного

нрава. Поболтав со мною около часа, он спросил, не испытываю ли я

аппетита. Я отвечал ему, что он убедится в этом на первом же постоялом

дворе.

- Мы могли бы сделать привал и раньше, - сказал он. - У меня в котомке

найдется чем позавтракать. Когда я путешествую, то всегда беру с собой

провизию. Лишнего таскать не люблю, а потому не отягощаю себя ни платьем,

ни бельем, ни прочими бесполезными пожитками. Суну в котомку съестное,

бритвы да мыло - вот и все, что мне нужно.

Я похвалил его за предусмотрительность и с удовольствием согласился на

предложение сделать небольшую передышку. Мне хотелось есть и я

приготовился к обильному завтраку, на что, судя по его словам, имел полное

основание рассчитывать. Свернув несколько в сторону от большой дороги, мы

расположились на траве. Тут мой брадобрей разложил свои запасы, состоявшие

из сыра, пяти-шести луковиц и нескольких ломтей хлеба; а в качестве

главного лакомства он извлек из своей котомки небольшой бурдюк,

наполненный, по его словам, весьма тонким и вкусным вином. Хотя эти яства

были и не слишком заманчивы, однако же голод, томивший нас обоих, не

позволил нам отнестись к ним критически; мы осушили также весь бурдюк,

вмещавший около двух пинт вина, от восхваления которого мой брадобрей мог

бы смело воздержаться. Покончив с трапезой, мы поднялись и в весьма

веселом настроении пустились в дальнейший путь. Цирюльник, слыхавший от

Фабрисио о том, что мне довелось испытать разные диковинные приключения,

попросил меня рассказать ему о них самолично. Я не счел себя в праве

отказать человеку, так хорошо меня угостившему, и исполнил его просьбу.

Затем я попросил его ответить мне тем же на мою откровенность и поведать

историю своей жизни,

- Что вы! - воскликнул он, - мою историю и слушать не стоит: она

состоит из одних только обыкновенных происшествий. Тем не менее, - добавил

он, - раз у нас нет лучшего дела, то я расскажу вам все так, как оно было.

После чего он изложил мне свою Одиссею приблизительно следующим

образом.