Аравия между архаизмом и современностью

 

Спустя ровно 1400 лет по лунному календарю после хиджры — бегства основателя ислама Мухаммеда из Мек­ки в Медину — даты, ставшей началом мусульманского летосчисления, — в Саудовской Аравии произошло собы­тие, которое буквально потрясло весь мусульманский мир. В первый день XV века хиджры, что соответствует 20 ноября 1979 года, несколько сот вооруженных повстан­цев захватили главную святыню ислама — мекканскую мечеть Аль-Харам. Напомним, что в центре ее двора в углу здания кубической формы — Каабы вмазан священ­ный черный камень. По направлению к Каабе мусуль­мане во всем мире становятся во время молитвы пять раз в день. В Мекку они должны совершить паломниче­ство хотя бы раз в жизни.

Ошеломленные саудовские власти сообщили внешне­му миру лишь о факте захвата Аль-Харама «бандой на­летчиков», «отступников от ислама». Многократно иска­женная информация превратила «налетчиков» в «амери­кано-израильский десант», якобы сброшенный с целью «обменять Каабу на американских заложников в Теге­ране». Когда в таком виде сообщение дошло до Ислама­бада, тысячи пакистанцев смели охрану американского посольства, захватили его и подожгли. Сотрудники по­сольства, за исключением нескольких погибших, собра­лись на последнем этаже в бронированной комнате. Зда­ние пылало, и американским дипломатам грозила опас­ность быть поджаренными, когда подоспели пакистан­ские войска и разогнали толпу слезоточивым газом.Лишьопровержение причастности американцев или израильтян к захвату Каабы спасло представительства США в десятках мусульманских стран от подобной же участи.

Вооруженный захват главной мечети Мекки выгля­дел кощунством и святотатством, так как насилие в Аль-Хараме неприемлемо мусульманами как таковое. Даже когда фанатичные воины Абдель Азиза ибн Сауда, осно­вателя современной Саудовской Аравии, заняли Мекку в 1924 году, они промаршировали по ее улицам, опустив винтовки дулами вниз, демонстрируя благоговейное поч­тение к главной святыне ислама.

Духовный вождь повстанцев Мухаммед аль-Кахтани, провозгласивший себя «мессией» — «махди», объявил, что цель движения — «очистить ислам», «освободить стра­ну от королевского семейства и продажных богословов-улемов, которые заботятся только о своих местах и своих привилегиях». Воспламененные его проповедями, повстан­цы — религиозные фанатики — действовали самоотвер­женно, так как считали, что земля разверзнется под но­гами блюстителей порядка и поглотит их, а население начнет присоединяться к восстанию.

Чтобы выбить их из мечети, правительственные вой­ска пустили в ход бомбы со слезоточивым газом и пушки. Повстанцы в ответ стреляли с крыш и минаретов. Их от­чаянное сопротивление длилось две недели и привело, по словам властей, к гибели нескольких десятков человек, а по словам очевидцев — нескольких сот. Среди погибших был и сам «мессия». Политического руководителя этой группы 47-летнего Джухаймана аль-Отейбу обезглавили вместе с 62 его товарищами 9 января 1980 года. Однако у него остались сторонники. В Эр-Риядском университете не раз появлялись надписи на стенах: «Джухайман, наш мученик, почему ты не взял приступом дворцы? Борьба только начинается!»

Мистико-политические цели повстанцев довольно смут­ны. Но антиправительственные призывы Джухаймана находили внимательных слушателей. Его речи, транс­лировавшиеся через громкоговорители на крыше мечети, были записаны на магнитофонные пленки и стали рас­пространяться среди населения.

Официальные круги преуменьшают значение инци­дента в Мекке. «Группа, захватившая мечеть, представ­ляет собой клику отступников, неправильно толкующих ислам,— сказал тогдашний наследный принц Фахд в ин­тервью корреспонденту журнала «Ньюсуик».— Она не причинила ущерба безопасности и стабильности Саудовской Аравии». Но в конфиденциальном порядке некото­рые принцы признавали обратное.

Еще в августе правительству Саудовской Аравии стало известно, что в регулярной армии создаются тайные ячейки, что в страну контрабандным путем ввозится ору­жие и что среди некоторых из более молодых принцев наблюдается недовольство, писал в конце ноября 1979 года осведомленный английский бюллетень «Форип рипорт». Чтобы пресечь приток оружия в страну, сау­довские власти запретили пропускать на территорию Саудовской Аравии колонны грузовиков с товарами из Ливана и Сирии.

В сентябре меры безопасности были усилены. Служ­ба безопасности произвела ряд арестов, коснувшихся главным образом офицеров ВВС, танковых и пехотных частей. Утверждалось, что 10 молодых принцев, подозре­ваемых в радикальных тенденциях, были вызваны для допроса. Их допрашивали порознь король Халед, наслед­ный принц Фахд, командующий национальной гвардией принц Абдаллах и министр обороны принц Султан. Не­которых арестованных позднее отпустили на свободу. Другие были задержаны.

Вторая волна арестов была вызвана тем, что в сентяб­ре в стране появилось множество листовок. Некоторые из них ратовали за восстановление в стране ортодоксаль­ного ислама. Другие призывали народ свергнуть «деспо­тичных и продажных правителей». В третьих, содержа­лось требование изгнать из королевства всех иностран­цев. Власти не сумели раскрыть ни авторов листовок, ни тех, кто распространял их, но самый факт их появления усилил нервозность. В последнюю неделю сентября на­циональная гвардия и регулярная армия были приведе­ны в состояние частичной боевой готовности. После нападения на главную мечеть в Мекке было объявлено состояние полной боевой готовности.

Антиправительственные волнения начались за четыре дня до событий в Мекке, когда небольшие вооруженные отряды повстанцев вошли в несколько селений и заняли позиции на второстепенных дорогах недалеко от города Медины.

В субботу 17 ноября в районе Медины армейские под­разделения вступили в вооруженные столкновения с по­встанцами. В одном из донесений разведки говорилось, что несколько солдат перешли на сторону повстанцев.

В воскресенье и понедельник о беспорядках стало из­вестно в других районах страны.

К этому времени под контроль повстанцев перешла значительная часть территории между Меккой и Меди­ной. Есть сведения о том, что в понедельник 19 ноября в их ряды стали вливаться солдаты регулярных войск и национальной гвардии, что позволило им с большей уве­ренностью передвигаться по дорогам, захватывать поли­цейские участки и военные лагеря. Общее число повстан­цев определялось до 3,5 тысячи человек.

В понедельник состоялось совещание руководителей движения. Они решили разделиться на две колонны. Одна направилась в сторону Мекки, другая — к Медине. Но в Медине и ее окрестностях были сосредоточены войска, лояльные режиму. Когда во вторник 20 ноября повстан­цы появились в городе, их нападение отбили. По некото­рым данным, в Медине погибло более 250 человек.

Однако в Мекке власти оказались застигнутыми врас­плох. Группы людей, вошедших в город глухой ночью, не привлекли к себе особого внимания. Многие из участни­ков нападения на главную мечеть в свое время служили в армии. В 5 часов утра, когда многие старшие религиоз­ные деятели и видные должностные лица Саудовской Аравии пришли, чтобы совершить раннюю молитву по случаю начала нового столетия по исламскому летосчислению, повстанцы ворвались в Аль-Харам. Они расста­вили охрану у всех 65 ворот этого колоссального здания и захватили столько заложников, сколько смогли, гото­вясь к торгу с правителями страны.

В столице осознали всю серьезность положения, ви­димо, лишь к полудню. Во вторник правительство не при­няло каких-либо серьезных контрмер. Это бездействие объяснялось рядом причин. Во-первых, «сильной лично­сти» Саудовской Аравии, принца Фахда, не было в стра­не — он находился в Тунисе. Во-вторых, отсутствовал в столице и командующий национальной гвардией Абдал­лах. В Эр-Рияде оставались только король Халед и ми­нистр обороны Султан, которые не знали толком, что про­исходит и кто поднял восстание.

Сначала король хотел просить духовенство в Эр-Рия­де, чтобы оно разрешило ввести войска в святая святых ислама. Но богословы-улемы, пребывавшие в такой же мучительной неизвестности, как и король, не решались санкционировать подобную меру. Лишь в среду утром Султан под нажимом Фахда, находившегося в Тунисе, направил приказ войскам приготовиться к военной опе­рации. Границы были закрыты; в район нефтепромыслов на востоке страны были введены войска; гарнизоны круп­ных городов усилены, армия заняла все военные объекты и крупные промышленные предприятия.

Королевский дом мобилизовал все возможные силы для штурма мечети, ибо он не мог позволить себе при­нять условия повстанцев для ведения переговоров. Они включали требования осуществить радикальные преоб­разования в правительстве, в частности отстранить от за­нимаемых должностей главных принцев; пересмотреть коренным образом политику в области добычи и продажи нефти (вначале повстанцы требовали вообще прекратить продажу нефти Западу); вернуться к догмам «истинно­го» ислама; провозгласить Саудовскую Аравию ислам­ским королевством, а также выдворить из страны всех иностранных военных советников.

Вернувшийся из Туниса Фахд настоял, чтобы вос­стание было немедленно подавлено силой. Он понимал, что затяжная осада главной мечети может подорвать власть королевского дома и создать глубокий раскол в религиозных кругах.

В то время как готовился штурм Аль-Харама, с во­стока страны пришли сообщения, которые казались по­тенциально еще более грозными для режима. Завол­новалось шиитское население Восточной провинции, где сосредоточены нефтепромыслы. Официальная идеоло­гия Саудовской Аравии — это сверхортодоксальная форма суннизма — ваххабизм. Но на востоке живут арабы, раз­деляющие те же религиозные убеждения, что и иранцы.

После налета на мечеть в Мекке вокруг нефтепро­мыслов было размещено 12 тысяч солдат национальной гвардии. Но практически было невозможно обеспечить охрану пересекающих пустыню нефтепроводов общей протяженностью в тысячи километров.

Шииты, населяющие самый важный стратегический район страны (их—300—350 тысяч), политически куда более сознательны, чем суннитские повстанцы Мекки. Именно эти люди, уже несколько десятилетий назад став­шие пролетариями благодаря нефтяной промышленности и выполнявшие, как правило, рядовую работу, создали подпольные профсоюзы и возглавили политические заба­стовки и демонстрации (в частности, антиамериканские), происходившие в 1953, 1956 и 1967 годах. Из-за своей принадлежности к шиитскому течению, которое суннитские властители Эр-Рияда считают еретическим, они оказались париями вдвойне.

Вдохновленные восстанием в Мекке, шииты решили нарушить запрет правительства, публично отметив 27 но­ября религиозный траур ашура, во время которого верую­щие избивают себя цепями. И на этот раз национальная гвардия попыталась помешать религиозным процессиям силой. Толпы людей с портретами Хомейни хлынули тог­да на улицы Эль-Катифа и других населенных пунктов Восточной провинции, стали нападать на казармы. Волнения продолжались три дня, демонстранты под­жигали заводы и банки, выкрикивая антикоролевские ло­зунги. Листовки призывали народ свергнуть «угнетатель­ский режим» и провозгласить республику. Националь­ная гвардия устроила жестокую расправу: по сведени­ям очевидцев, десятки демонстрантов были убиты и ранены.

Правительство, растерявшееся было из-за волнений шиитов и восстания в Мекке, стало принимать и умиротворительные и репрессивные меры. Несколько генера­лов, в том числе командующие тремя видами вооружен­ных сил и шесть генералов из органов безопасности, были смещены за некомпетентность или халатность, губерна­тор Мекки был уволен. Халед, а также Фахд и другие старшие принцы поспешили нанести визиты влиятель­ным шейхам и посетили военные базы. Тысячи «подозри­тельных» рабочих-иммигрантов были высланы. Полити­ческого руководителя левой оппозиции, бежавшего в Бей­рут, Насера ас-Сайда похитили, и он бесследно исчез.

Студентов отозвали из иностранных учебных заведе­ний в разгар учебного года. Чтобы успокоить улемов—«сверхортодоксов», были закрыты институты красоты, дамские парикмахерские, женские клубы. Дикторши те­левидения, хотя и одетые весьма целомудренно, были тем не менее уволены. Новые правила запретили девуш­кам продолжать образование за границей.

Пойдя навстречу требованиям «модернистов», техно­кратов, руководителей предприятий, «разночинцев», ко­торые хотели бы приобщиться к власти, наследный принц Фахд сообщил о разработке «основного закона», который будет предусматривать назначение «консультативной» ассамблеи. Это обещание осталось без последствий по сей день.

Преследуемые призраком иранской революции, аме­риканские руководители совсем еще недавно боялись, как бы «либерализация» саудовского режима, иначе го­воря приспособление устаревших политических институ­тов к социально-экономическим переменам, не произошла слишком поздно. Во всяком случае, именно это сообщил в январе 1980 года еженедельнику «Ньюсуик» и газете «Вашингтон стар» сотрудник ЦРУ, неосторожно проци­тировав также слова тогдашнего президента Картера о том, что «дальнейшее существование саудовского режима можно гарантировать лишь в течение двух ближайших лет». «Утечка» этой и другой конфиденциальной инфор­мации вызвала высылку из Саудовской Аравии резиден­та ЦРУ. Приход к власти Рональда Рейгана дал «зеленый свет» сторонникам «крайних мер», вплоть до интервен­ции в поддержку саудовского режима.

Местные службы безопасности были расширены и ук­реплены благодаря, в частности, командированным в Эр-Рияд советникам из ЦРУ и экспертам из ФРГ и Франции. Военнослужащих — как в регулярной армии, так и в на­циональной гвардии (которая вербуется в племенах) — осыпали материальными благами. За несколько месяцев их жалованье было увеличено вдвое. Власти закрывали глаза на «коммерческую» деятельность, которой занима­ются многие офицеры.

Регулярные силы рассредоточены вдоль границ, тан­ки расквартированы вдали от городов, а боеприпасы вы­даются весьма скупо. Все командные посты в армии, в национальной гвардии и в таких ключевых министерст­вах, как обороны и внутренних дел, доверяются только членам королевской семьи. Это делается намеренно, что­бы затруднить попытку переворота.

Некоторые специалисты считают, что воинственные мусульманские настроения в вооруженных силах в один прекрасный день могут дать толчок революции вроде той, которая совершена в Ливии. «Мятеж имел бы религиоз­ную окраску, но он выдвинул бы на передний план чело­века вроде Каддафи,— сказал один видный американский специалист по Саудовской Аравии.— Я уверен, что такой человек уже существует. Он молится и плетет заговоры, но его время еще не настало. Как долго будет сохранять­ся такая ситуация? В этом заключается вопрос».

Но за последнее время и Вашингтон, и Эр-Рияд по­чувствовали необходимость подправить, подретушировать «имидж» — образ королевства на международной арене. Полились потоком заявления, будто саудовский режим «преодолел кризис», «стабилизировался», «приобрел динамизм». Характерна в этом смысле публикация в жур­нале «Тайм» в марте 1981 года.

«Какое-то время казалось, что Саудовская Аравия плывет по воле волн, угрожая превратиться в нового больного на Ближнем Востоке,— писал журнал.— Ее по­лоса неудач началась с египетско-израильского мирного договора, расколовшего арабский мир, духовное руковод­ство которым саудовцы, как хранители Мекки, всегда считали своей особой задачей. Затем произошла ислам­ская революция, которая свергла шаха Ирана и косвенно создала опасность для всех консервативных мусульман­ских режимов. Внутри страны банда фанатиков-мусуль­ман захватила священную мечеть в Мекке и удерживала ее в течение двух недель, пока саудовские вооруженные силы не выбили их оттуда. Наконец разразилась война между Ираком и Ираном, которая вызвала дальнейший раскол среди приверженцев ислама и поставила под угро­зу стабильность района. Но после принятых мер саудов­ское руководство смотрит на мир из дворцов Эр-Рияда значительно увереннее, чем в течение некоторого време­ни в прошлом».

Трудно сказать, чего больше в подобных сентенциях — стремления успокоить себя или убедить в «стабильности Эр-Рияда» другие страны. Может быть, всего поровну.

Поэтому нелишне разобраться в глубинных процес­сах, происходящих в обществе Саудовской Аравии и кня­жествах Персидского залива, чтобы прогнозировать с большей или меньшей степенью вероятности варианты будущего развития событий.

«Взрыв доходов»

Нефтяная промышленность, перенесенная на аравийскую почву, была одной из самых передовых отраслей индуст­рии XX века. Она была столь высокопроизводительной, что охватила лишь небольшую часть населения. В Сау­довской Аравии добычу и вывоз почти полумиллиарда тонн нефти в год обеспечивают 11—13 тысяч человек, не считая подрядных фирм. (В Кувейте нефтяников при­мерно 4 тысячи.) Новая индустрия долгое время остава­лась островком в море традиционного хозяйства, чуже­родным телом в феодально-племенном обществе.

Но добыча нефти оказала воздействие на аравийские государства прежде всего постоянно растущими отчис­лениями, которые попадали в руки их правящих классов.

Доходы от нефти, получаемые Саудовской Аравией, возросли с 1938 по 1973 год более чем в 8,5 тысячи раз — с полумиллиона до примерно 4,5 миллиарда долларов. Они увеличились примерно в 25 раз за 70-е^годы в ре­зультате почти двадцатикратного роста цен на нефть. В большинстве княжеств Персидского залива, учитывая малочисленность их населения, рост доходов, особенно на душу населения, был еще более феноменальный.

Подавляющую часть доходов от нефти в 40—50-е годы Саудовская Аравия и другие нефтяные монархии расхо­довали на потребление. Это объясняется нищетой стран, раньше сводивших концы с концами на полуголодном уровне, и архаичностью их социально-политического устройства. Складывалось впечатление, что аравийские получатели денег — правящие классы прекратили пост, продолжавшийся столетия, и занялись потреблением с ра­стущим аппетитом. «Низам» в те годы не доставалось практически ничего из нефтяных доходов.

Если государственный аппарат этих стран и соответ­ствовал потребностям феодально-племенного общества на средневековом уровне, то он совершенно не подходил для распоряжения крупными финансовыми средствами и выполнения новых социально-экономических функций. В 30—40-х и даже 50-х годах государственная казна фак­тически не была отделена от частной казны правителя и его клана. Здесь не существовало ни фискальной, ни ва­лютной системы, ни промышленного или коммерческого законодательства, ни государственных или общественных институтов, ни подготовленных кадров, чтобы справлять­ся с новым уровнем доходов.

Абсолютные цифры дохода создают статистическую иллюзию высокого уровня экономического развития. Вез­де в мире быстрый подъем национального дохода был возможен лишь в результате предыдущих социально-по­литических изменений. Здесь же финансовый взрыв предшествовал и социальной, и политической, и культур­ной революции. Попытки «подтянуть» уровень нефтяных государств до их чисто финансовых возможностей упира­лись не только в политику международных монополий, не только в малолюдство этих краев, но и в общественную структуру Аравии и в психологию ее населения.

Употребляя выражение «аравийский феодализм», все же не стоило бы ставить знак равенства между шейхом и помещиком средневековой Европы, рядовым членом бе­дуинского племени и крепостным. Племенной шейх ближе стоял к военно-демократическому вождю дофеодаль­ного Запада, чем к крепостнику.

Отношения эксплуатации и подчинения внутри «бла­городных» племен были развиты меньше, чем в оазисах, и смягчались традициями племенной солидарности и взаи­мопомощи. Используя соплеменников в качестве военной силы для ограбления оседлого населения или соседей, князь пустыни считал долгом делиться с бедуинами ча­стью добычи или регулярного дохода. Естественно, эти патриархальные отношения не распространялись ни па рабов, как правило африканского происхождения, ни на вольноотпущенников, которые оставались в полукрепостной зависимости от хозяев, ни на крестьян-феллахов, ни на «низшие» племена.

Когда же в пустыне забили фонтаны жидкого горю­чего, феодально-племенная аристократия стала получать колоссальные нефтяные доходы, по своей сути (не по размерам!) не отличающиеся от прежней феодальной ренты. Первым ее побуждением было построить дворцы, перед которыми бледнеют сказки «Тысячи и одной ночи», а вторым — дать приличные жилища и прочие блага сво­им соплеменникам, но только соплеменникам.

Как начинался этот процесс, можно наблюдать в Объ­единенных Арабских Эмиратах, которые позднее других приобщились к нефтяному бизнесу. Многие из местной знати показались мне похожими друг на друга. И не только потому, что за века на узкой территории, где был мал приток свежей крови, все они давно породнились и приходились друг другу двоюродными и троюродными братьями. Они были похожи быстрыми резкими движе­ниями и трагически недовольной миной на лицах. Их мир раньше был ограничен кругозором феодально-племенного общества пустыни. И вдруг—нефть! Золото! Толпы иностранцев! Ловкие дельцы и авантюристы, которые раньше не удостаивали эти забытые богом места своим вниманием, теперь слетались сюда стаями. Шейхи чув­ствовали, что их бессовестно обманывают, но ничего не могли поделать.

Притчей во языкех нефтяной эпопеи Персидского за­лива стал прежний правитель Абу-Даби Шахбут ибн Сул­тан. В начале 60-х годов княжество находилось на пороге одного из наиболее фантастических взлетов в истории нефтедобывающей промышленности, и в карманы эмира потекли деньги. Шахбут, человек подозрительный и не­уравновешенный, был подвержен припадкам ярости, и тогда его голос поднимался до визга, как у капризного ребенка. Многие считали, что он сошел с ума. Эмир от­казывался иметь дело с иностранцами и не намеревался расходовать свое богатство, предпочитая коллекциониро­вать золотые бруски под постелью. Заднюю комнату сво­его глинобитного дворца он забил крупными банкнотами. Когда его изгнали, то обнаружили, что крысы изгрызли бумажных денег, по крайней мере, на 2 миллиона дол­ларов.

Шахбут любопытен тем, что он — исключение, может быть, он был своего рода символом пустыни, уходящих ценностей бедуинского феодально-племенного общества, «чистоту» которого он пытался сохранить столь необыч­ным способом.

Шейхи и эмиры — люди со своими сильными и сла­быми сторонами, со своими понятиями о добре и зле, о жизненных благах, о роскоши и райских блаженствах. (Напомним, что мусульманский рай — место чувствен­ных наслаждений, с гуриями, изысканными яствами, со звенящими ручьями и тенистыми пальмовыми рощами.) Они не могут устоять перед многими соблазнами совре­менного мира, помноженными на буйную фантазию древних легенд, и проходят через период сверхзатрат и мотовства как в личном, так и в государственном мас­штабе.

В последние годы правления короля Саудовской Ара­вии Абдель Азиза ибн Сауда в 40-е — начале 50-х годов он уже был не в состоянии контролировать коррупцию, которая пышно расцвела в системе, созданной им самим. Его сыновья, племянники, министры расходовали расту­щие доходы убыстряющимися темпами. У министров и крупных чиновников появились ливанские, палестинские, сирийские секретари, единственная задача которых со­стояла в том, чтобы перекачивать деньги из государствен­ной казны в швейцарские, американские банки или бей­рутскую недвижимость. В страну ввозилось так много дорогих духов, что один из торговцев удивленно восклик­нул: «Зачем им столько духов?! Они, должно быть, купаются в них!» В духах, как и в шампанском, аристо­краты этой пуританской страны действительно купали теперь своих дорогостоящих европейских наложниц.

Когда в 1953 году на престол вступил Сауд ибн Аб­дель Азиз, он превзошел отца. Его гарем был больше, чем у отца, а его агенты шныряли в Каире, Тегеране, Карачи, Бейруте, покупая девушек (а иногда и мальчиков) для саудовской аристократии. Их операции приобрели скан­дальную известность. Понятия бюджета и разделения государственных и личных расходов практически не су­ществовало в Саудовской Аравии до конца 50-х годов. Несмотря на рост нефтяных доходов, долги страны до­стигли астрономической суммы. Однако Сауд и его окру­жение не думали сокращать расходы на дворцы, автомо­били, гаремы, самолеты.

Чтобы выразить благодарность правителю Кувейта, один из его родственников закатил пир, на котором гвоз­дем программы было сожжение костра из крупных купюр. Затем шейху была преподнесена модель нефтяной выш­ки, сделанная из чистого золота.

До сих пор в Кувейте можно встретить остатки этих безумных затрат — разрушающиеся дворцы с мраморны­ми комнатами, наполненными «модернистской» мебелью из самых дорогих европейских магазинов.

Те времена как будто прошли, и практически все прежние правители, у которых голова пошла кругом от потока золота, были сменены более реалистически мыс­лящими монархами. Расточительство стало не столь яв­ным и во многих случаях сменилось систематическим накоплением и умножением богатств. Но многие «госу­дарственные» мероприятия, связанные с престижными соображениями, также граничат с транжирством.

Принцы и богословы

Абсолютная монархическая власть ближневосточного типа, сложившаяся в Саудовской Аравии к началу 30-х го­дов, сохранилась до начала 80-х. Однако она претерпела значительные изменения. Клан Саудидов с его ответвле­ниями, и так достаточно многочисленный в период соби­рания аравийских земель вокруг Эр-Рияда, вырос, исполь­зуя полигамию, настолько, что превратился как бы в «гос­подствующее племя». Основатель Саудовской Аравии Абд аль-Азиз ибн Абдуррахман ибн Сауд вступил почти в полторы сотни династических и просто любовных бра­ков. Когда он умер в 1953 году, после него осталось в живых 38 сыновей. Только взрослых мужчин сейчас в клане от 2 до 5 тысяч. Именно Саудиды распоряжаются основными ресурсами страны, ее нефтяными доходами, именно им служат вооруженные силы и органы безопас­ности, государственный аппарат, верхушку которых они возглавляют. Однако сам государственный механизм вы­рос и усложнился, несколько модернизировался, приоб­рел новью функции.

Король, естественно, остался центральной фигурой в системе власти, будучи одновременно имамом, то есть главой общины верующих, военачальником, верховным судьей и главным шейхом кочевых племен. Хотя фор­мально он не считается законодателем, так как в шариате все законы изложены раз и навсегда, он издает декреты, которые регулируют ситуации, не охваченные шариатом. В лице монарха сосредоточиваются высшая исполнитель­ная, законодательная и судебная власть. На практике король передает эти функции государственным учрежде­ниям, институтам или личностям — Совету министров или дворцовому дивану, заместителю председателя Сове­та министров, если король — глава правительства, бюро жалоб при Совете министров и министерству юстиции, министерству обороны, штабу вооруженных сил и коман­дующему национальной гвардией, консультативному со­вету, который вырабатывает рекомендации, ложащиеся в основу королевских декретов.

Единство клана достигалось методом согласия — кон­сенсуса его главных представителей. Однако из 2—5 ты­сяч его членов в принятии важнейших решений участво­вал сравнительно узкий круг лиц числом не более ста. 68 подп11сей, которые появились 2 ноября 1964 года на решении королевской семьи о передаче трона Фейсалу и смещении прежнего монарха Сауда, показывают пример­ные размеры группы, которая определяла политику п «выбирала» главных лиц, проводивших ее.

В эту сотню «делателей королей» входят авторитетные лидеры влиятельных ветвей многочисленного «племени» Саудидов, между которыми идет скрытая борьба, не поз­воляющая ни одной из группировок монополизировать власть.

Самые важные решения по текущим делам принима­ет небольшая группа лиц, окружающих короля. При Фей-сале в нее входили кроме его дядей сводные братья — наследный принц Халед, эмир Фахд, командующий на­циональной гвардией Абдаллах, министр обороны и авиа­ции Султан. Эта группа, собрав несколько десятков ведущих представителей клана Саудидов, смогла обеспе­чить «гладкую» передачу власти после убийства Фейсала, назначив королем и премьер-министром Халеда, наслед­ным принцем и первым заместителем премьер-министра Фахда, командующим национальной гвардией Абдалла-ха — шестого из живых сыновей Абд аль-Азиза.

Фейсал был убит утром 25 марта 1975 года, когда во время мусульманского религиозного праздника — дня рождения пророка Мухаммеда — oн принимал своих род­ственников, шейхов племен и богословов. К нему прибли­зился его племянник Фейсал ибн Мусаид и, выхватив пистолет, разрядил обойму в дядю. Когда в зал ворвались охранники, король уже был мертв.

Отец убийцы был 14-м сыном основателя королевства. Молодой принц только что вернулся из Соединенных Штатов, где провел несколько лет в школе и универси­тете. Он был обручен с дочерью короля Сауда, свергну­того Фейсалом.

Эр-риядское радио, прервав программу, посвященную пророку, объявило о смерти Фейсала. В первом сообще­нии утверждалось, что принц Ибн Мусаид сошел с ума. Но через несколько месяцев врачи якобы признали его психически нормальным, и богословский суд приговорил убийцу к смертной казни.

18 июня после молитвы на глазах у многотысячной толпы палач отрубил голову Фейсалу ибн Мусаиду.

Кто водил рукой Ибн Мусаида, осталось тайной. Вы­сказывались предположения, что в деле замешано ЦРУ, которое было недовольно строптивостью старого короля и мстило за нефтяное эмбарго, введенное в 1973 году. Не исключались мотивы кровной мести: брат молодого прин­ца погиб в 1966 году при попытке захватить вместе с группой фанатиков телестанцию, которая, по их мнению, передавала программы, несовместимые с исламом. Во всяком случае, Фейсал был отнюдь не первым из дина­стии Саудидов, павшим от руки убийцы.

Халед, ставший монархом после Фейсала и умерший 13 июня 1982 года, через мать был связан с могуществен­ной ветвью Джилюви, полуавтономных наследственных правителей Восточной провинции.

Нынешний король Фахд возглавляет так называемую «семерку Судайри». Вместе с ним в нее входит семь род­ных братьев — сыновей Абд аль-Азиза от его жены из могущественного феодального недждпйского клана Су­дайри. Тесно связанные друг с другом, они образовывали влиятельную группу. Султан, 12-й сын Абд аль-Азиза,— министр обороны и авиации; Турки, 20-й сын,— его за­меститель; Найиф, 23-й сын,— министр внутренних дел; Сальман, 26-й сын,— губернатор провинции Эр-Рияд;

Ахмед, 28-й сын,— заместитель губернатора Мекки; Сат-там, 29-й сын,— заместитель губернатора Эр-Рияда. Абд аль-Азиз несколько раз женился на женщинах Судайри, и кроме этой семерки у него было еще шесть сыновей от жен из этого клана.

У эмира Абдаллаха, сейчас второго лица в королев­стве, нет родных братьев, но его мать вышла из могу­щественного северного племени шаммаров. Вдобавок к посту заместителя премьер-министра он продолжает командовать национальной гвардией, которая приз­вана предохранять режим от попыток военного пере­ворота.

Внуки Абд аль-Азиза — особая группа, которая стала приобретать вес благодаря полученному образованию. Это так называемые «королевские технократы». Среди них выделились дети короля Фейсала, кооптированные в систему власти. Его сын, Сауд аль-Фейсал, получивший образование в Принстоне, стал министром иностранных дел, другой сын, Халед,— губернатором юго-западной провинции Асир, Мухаммед возглавил департамент ир­ригации, Абдуррахман был командиром бронетанковой бригады, Турки — заместителем директора департамента внутренней разведки.

Саудиды вступали в родственные отношения с бого­словским кланом Ааль аш-Шейха, потомками основа­теля ваххабизма, феодальной семьей Судайри и с фео­дально-племенной аристократией самых «голубых кровей» Аравии.

Внутри королевской корпорации может идти борьба, но она не должна становиться предметом публичного об­суждения. Религиозные, административные и судебные власти практически обращаются с членами королевского клана как с лицами, стоящими над законом.

Многие принцы занялись большим бизнесом. Они обо­гащаются на земельных спекуляциях и зарабатывают комиссионные на правительственных заказах и контрак­тах. Для принцев считается нормальным участвовать в качестве партнеров в торговых и промышленных компа­ниях и получать комиссионные за импортные сделки на суммы в миллиарды долларов.

К началу 80-х годов клан Саудидов стал самой бога­той «семьей» мира. Он фактически контролирует нацио­нальный доход страны, доходящий примерно до 100—120 миллиардов долларов в год, и он же направляет по­токи саудовских инвестиций за границу.

Поддержание безопасности, стабильности в зыбких песках Аравийского полуострова, естественно,— главная забота правителей нефтяных государств. У них есть мно­гочисленные по местным масштабам армии и силы безо­пасности, набранные из бедуинов, бывших рабов или просто наемников, система тайной полиции и слежки. Но отнюдь не только на голой силе основывают они устой­чивость своих режимов. Нефтяные монархи ищут солид­ную общественную опору и с этой целью обращают свои взоры к соплеменникам. Коренные жители обеспечива­ются «теплыми местечками» в государственном, админи­стративном аппарате и торговле, бесплатными школами и больницами, другими социальными благами, дешевыми квартирами. Именно из них формируются вооруженные силы.

Не во всех аравийских государствах положение было одинаковым. Сказывались различия в уровне нефтяных доходов, традициях, численности населения, его образо­ванности, степени развития феодализма.

На Бахрейне в декабре 1972 года прошли первые вы­боры и было создано Временное учредительное собрание. Затем в декабре 1973 года состоялись выборы в Националь­ное собрание, и несколько человек с прогрессивными убеж­дениями стали членами местного законодательного орга­на. «Бахрейнский парламент, конечно, не является при­мером парламентской демократии в подлинном смысле слова,— писала «Файнэншл тайме», которую трудно запо­дозрить в незнании данного вопроса.— Правитель Иса ибн Сальман аль-Халифа остается высшей властью и управля­ет. Ключевые посты держат члены его семьи». Несмотря на то, что шейх сохранил в своих руках эффективную власть и имел право вето по отношению к любому законо­дательству, Национальное собрание могло вмешиваться в процесс принятия решений. Поэтому оно превратилось в средоточие политической активности, трибуну, с которой временами раздавалась критика в адрес власть имущих. Семья эмира не захотела мириться с этим, и в 1975 году бахрейнский «парламент» был разогнан, а его левые де­путаты арестованы.

В Кувейте адаптация власти к новым нефтяным дохо­дам — это история того, как постепенно трансформирова­лась феодально-племенная монархия, как создавались ка­кие-то формы более современной государственности. Ведь в Аравии само понятие «государственный служащий» было чуждо местным традициям и социально-политическому устройству. Однако не успело смениться и поколение, а Кувейт уже приобрел внешние атрибуты современного го­сударства и даже парламент. Выборы стали доступны всем грамотным кувейтцам — мужчинам старше 21 года. Это означало, что в них участвовало лишь 10 процентов насе­ления. Оппозиция жаловалась, что в округа, где у нее была возможность получить большинство, привозили ко­чевников из пустыни и они голосовали за кандидатов пра­вящего клана.

«Власть в стране сохраняется в руках олигархии, сфор­мированной правящей семьей во главе с шейхом,— писал английский журналист Стефанз в книге «Новый рубеж арабов».— В нее кооптированы некоторые представители купечества. Однако эта в