Жалкие бессмертные дождевые черви

 

– Вы ошибаетесь. Я вовсе не гуманоид. Обыкновенный человек, как и все.

– Но ваш корабль…

– Он не имеет отношения к внеземным цивилизациям. Это не межпланетный корабль и не космический зонд.

– Может быть, вы… из будущего?

– Не из будущего и не из прошлого. Из настоящего. Ваша наука полагает, что время течет непрерывно. Заблуждение! Время прерывисто, оно то течет, то замирает. Мы же этого просто не замечаем. Так человек, потерявший сознание, не способен судить, как долго он был в забытьи. Представьте теперь, что следующие друг за другом импульсы времени намного короче пауз, причем в каждой паузе множество импульсов, принадлежащих к другим последовательностям. Каждая последовательность – самостоятельная реализация времени. Сколько реализаций, столько вселенных, земель, человечеств, существующих как бы параллельно. А если импульсы все укорачиваются?

– Спектр последовательности устремится в бесконечность.

– Правильно. Лучшие умы вашей реализации интуитивно пришли к выводу о бесконечности Вселенной во времени и пространстве. Но интуиции мало! Когда у вас появилась теория, утверждавшая, что десять миллиардов лет назад Вселенная представляла собой сверхплотный сгусток вещества, занимавший ничтожно малый объем, это было воспринято как крушение основ. И напрасно: бесчисленность реализаций времени подтверждает идею бесконечности вселенных.

– Значит, вселенных бесконечно много?

– Нам известно около тысячи.

– И человечеств?

– Да.

– Все они одинаковы?

– О нет. Формирование каждой реализации человечества происходило под воздействием множества факторов. Одни из них детерминированы, результаты их воздействия можно предвычислить. Другие носят сугубо вероятностный характер. Вот почему история разных человечеств, уровень их знаний, общественное устройство – неодинаковы. Но физиологические различия невелики, в процессе эволюции человека детерминированные факторы повсюду возобладали над случайными.

– Выходит… одни человечества более благополучны, другие – менее? Наше, думаю, самое неудачное, а ваше наоборот…

– Лучше говорить не об удаче и благополучии, а о норме. Здесь все просто – нормальный закон распределения вероятностей. Одни вблизи вершины кривой Гаусса, другие на склоне.

– И зачем же вы, благополучные, или, как там… нормальные, суете нос в наши дела? Что вам до нас?

– Мы едины. Множество реализаций человечества образует уравновешенную систему. И любой катаклизм, например ядерное самоуничтожение одной реализации, неизбежно отразится на всей системе.

– И вы хотите предотвратить катастрофу?

– Мы пытаемся…

 

(Из разговора ирреанавта с учителем математики.)

 

 

* * *

 

Аргус приходил в себя после мучительной перегрузки. Так бывает со всеми, кто возвращается из про‑поля в вещество. Они только что преодолели пространственный барьер. Брюссов барьер, как предпочитали называть его ирреанавты. Брюсс был первым из них.

Дисколет бесшумно скользил над Землей K(‑i)233, не видимый с нее, так как еще оставался в ирреальности. Тоже, что открывалось взору ирреанавтов, хотя и создавало зрительную иллюзию, настолько не соответствовало действительности, что они лишь изредка выглядывали в иллюминаторы.

Тиу, младший из них, но уже опытный ксиург (иначе бы его не послали в Чрезвычайную экспедицию), почти не напрягая мысль, материализовал экран контурного обзора.

– Материки на месте, океаны тоже.

– Все шутишь! – неодобрительно сказал Непререкаемый.

Теперь полагалось замолчать. Но Тиу любил подчеркнуть свою независимость.

– Из двух состояний материи все‑таки предпочитаю поле, – как ни в чем не бывало продолжал он. – Не представляю, как наши предки могли жить в веществе.

– Так же, как живут они, – кивнул вниз Непререкаемый, – и все, кто еще не познал Единой теории поля.

– Переходя в вещество, начинаю ощущать свою смертность, – признался Тиу. – А я не хочу быть смертным, во мне нет ничего героического.

– Не надо было идти в ирреанавты, – подал голос Аргус.

– Ошибка молодости, – отшутился Тиу.

– Да, в состоянии поля каждый из нас бог, – произнес Непререкаемый.

– Сто миллиардов богов! Не слишком ли? – фыркнул Тиу. – А через эпоху перевалит за тысячу… Демографический взрыв, мы ведь не умираем, разве что по собственному желанию.

– Рано или поздно оно появляется у каждого, – напомнил Аргус.

Перед ними простиралась черная, уходящая в бесконечность пустыня. Темно‑зеленое небо фосфоресцировало, как и всегда в ирреальности.

– Пора инверсироваться, – озабоченно сказал Аргус. – Как бы не опоздать!

Непререкаемый колебался.

– Подойдем поближе. Нельзя раскрыть себя преждевременно, – сказал он наконец.

– Еще бы… – откликнулся Тиу. – С этими разговорами о летающих блюдцах житья не стало… Они именуют нас галактическими силами особого назначения, вот кретины!

– Замолчи! – возмутился Непререкаемый. – Нельзя с неуважением относиться к людям анормальных реализаций. Не их вина, что они на краю кривой Гаусса. Нам повезло, им нет, вероятность слепа.

– Это действительно не их вина, – подтвердил Аргус. – А мы… В прошлую мириану Рейкл пролетал над пунктом C‑8018. Какой‑то чудак, увидев над головой серебристый диск, посигналил ему фонариком. И что же? Рейкл ударил его гамма‑лучом!

– И правильно сделал! – Тиу одобрительно кивнул. – Он же не мог знать, что это всего лишь фонарик.

– Потом мы выяснили: человек попал в госпиталь и очнулся лишь на двенадцатый день.

– Рейкла судил Высший совет, – строго сказал Непререкаемый. – Его выслали в одну из внегауссовых реализаций и лишили про‑поля.

– Чудовищный приговор… – прошептал Тиу. – Надо было учесть, что в Рейкла трижды стреляли из лазерного пистолета…

Аргус не дал ему договорить:

– Меня восемь раз обстреливали ракетами, преследовали джейры, ну и что? Я или уходил, или включал генератор мо‑поля.

– Подумать только, – вдруг вскипел Тиу. – Они вот‑вот взорвут Землю K(‑i)233, а сами в этой своей Лиге всеобщего единства принимают меморандум: «Международный мир и безопасность находятся под угрозой со стороны внеземных сил, формально именуемых «Неопознанные Летающие Объекты», которые преследуют чуждые Земле цели и операциями, охватывающими всю планету, нарушают существующий порядок и законы, увеличивая потенциальную угрозу цивилизации».

– Наизусть выучил! – неодобрительно прокомментировал Аргус.

Тиу принял официальный вид:

– Как ксиург, напоминаю: мы в веществе, а следовательно, смертны!

– Включаю инверсию, – наконец решился Непререкаемый.

Дисколет вздрогнул. Небо изменило оттенок, на нем замельтешили яркие звезды, через несколько мгновений их россыпь упорядочилась.

– Опоздали! – воскликнул Аргус взволнованно. – Я же чувствовал…

С поверхности Земли расходящимся веером неслись полосы огня.

Непререкаемый закричал:

– Включить про‑поле, идем наперехват!

– Не останется энергии на обратный Брюссов переход, – возразил Тиу.

– Это приказ!

– Тогда прощайте, ребята, – грустно произнес Тиу. – Слава Эйнштейну, массу можно обменять на энергию. Теперь вам хватит. И помните: мы умираем по собственному желанию!

Взгляд его стал сосредоточенным, затем отрешенным. Через мгновение он дематериализовался.

Опоздав с выходом из ирреальности, пик‑штурман Локе потерял право на Непререкаемость, а значит, и на беспрекословные распоряжения. Отдав приказ, он нарушил кодекс, и теперь должен был предстать перед Высшим советом.

Но Локе оставался мастером своего дела. Дисколет мгновенно набрал скорость – с Земли она показалась бы фантастической. Теперь, в про‑поле, перегрузки для них не существовали, а быстрота мышления увеличилась тысячекратно.

– Режим сканирования? – мысленно посоветовался Локе.

– Согласен.

– Включаю генератор мо‑поля!

Ученые Земли P(+e)1 лишь незадолго до этого сумели создать генератор мо‑поля, способный нейтрализовать источники электрической энергии на площади в десятки квадратных стадий. Прежние генераторы действовали локально. Они позволяли остановить двигатель приблизившегося джейра, устроить на шоссе пробку… Насколько могущественнее стало мо‑поле теперь!

Аргус увидел, как враз погасли полосы огня, только что испещрявшие небо; мысленно он представил отключившиеся взрыватели ядерных головок.

«Лишь бы ни одна ракета не успела выйти за пределы мо‑поля», – подумал он и предложил:

– Увеличь диапазон сканирования!

– Сделано!

В этот момент на поверхности Земли K(‑i)233 появилась яркая вспышка.

– Не успели… – мысленно простонал Аргус.

– Теперь нам здесь делать нечего, – заключил Локе. – Нужно уходить. Включим обратную инверсию?

– Нет, мы должны видеть это своими глазами.

Вспышка, разрастаясь, залила все вокруг светом раскаленного добела вольфрама и догнала дисколет. Потом нить гигантской лампы лопнула, свет померк, и над поверхностью Земли K(‑i)233 медленно всплыл багровый шар, словно взошло отжившее свой век, угасающее солнце. Вот шар метнулся вверх и расплылся огромным, похожим на гриб облаком.

Следом родилась вторая вспышка, за ней третья, четвертая…

Дисколет вышел за пределы стратосферы. Земля в иллюминаторе приобрела форму шара; шар был испещрен уколами вспышек. И, словно пузыри из толщи болотной воды, в зенит устремились сотни багровых солнц, сливаясь в расплывчатую дымную массу.

– Тиу был прав, – мыслил Локе. – Проклятое вещество! Фу‑у… Мы снова боги!

– Мы дождевые черви, – гневно излучил Аргус. – Жалкие бессмертные дождевые черви. Нас даже раздавить невозможно, хотя, право же, мы этого заслуживаем!

Локе не испустил в ответ ни кванта.

 

Твоя колдунья

 

Он углубился в зеркало долгим испытующим взглядом. Продолговатое асимметричное лицо, – безусловно, его лицо; широко посаженные глаза – его глаза… И все же из толщи стекла смотрел неизвестный. Человек без имени, биографии, прошлого. Таковы все в пансионе. Встречаясь, они говорят о чем угодно, только не о себе. Остров забвения? Почему же не забыты математические теоремы, формулы химических соединений, партитуры опер? И стихи…

«Кто я? – спрашивал себя Безымянный. – Мыслящая машина, в которую вложили все, что можно запомнить, кроме главного, касающегося ее самой? Или все же человек – странный, безликий, не знающий родства?»

Еще вчера он был как бы элементарной ячейкой, воспроизводящей в миниатюре симметрию единого целого, именуемого человечеством. Но сегодня… Надевая единственный на его памяти, совсем новый еще костюм, он нашел за подкладкой клочок бумаги – записку:

«Родной мой! Я люблю тебя. Мне очень хорошо с тобой. Твоя колдунья».

Щемящей нежностью и теплотой поражали эти слова. Безымянный ни на миг не усомнился, что записка адресована ему. Значит, в исчезнувшем из памяти прошлом его любила женщина. Он представлял, что такое любовь, но теперь это понятие перестало быть абстракцией, приобрело смысл, несовместимый с нынешним существованием. Безымянный начал медленно перебирать известных ему людей.

Множество их жило в памяти, но не оказалось ни одного, о ком он мог бы сказать: мы с ним дружили, или были знакомы, или хотя бы мимолетно встречались. И конечно же, среди них он не нашел Колдуньи. Зато явственно возникли запруженные толпами улицы – кинокадры улиц, лавины машин, и его впервые повлекло в скрывающийся за оградой пансиона мир. Никто не поинтересовался, куда и зачем он идет…

Два малиновых солнца‑близнеца привычно пылали в зените, пепельные облака дымились на изжелта‑сером небе. Но что за странные, напоминающие колючую проволоку растения? Почему так мертво кругом?

Безымянный быстро утомился и с трудом передвигал шестипалые ступни. Сиреневые волосы от пота стали лиловыми, широко посаженные оранжевые глаза слезились. На поцарапанной коже проступили изумрудные капли крови.

Наконец он достиг города. Город был пустынен. Пандусы и тротуары проросли теми же колючками. Коричневой слизью покрылись остовы зданий. Насквозь проржавели и по дверцы погрузились в асфальт кузова машин. И снова заработала память. Вот похожий на пастора человек с безгрешным лицом говорит о «гуманном оружии», которое ничего не разрушает, а только отнимает жизнь…

Потом едва прошелестел женский голос:

«Родной мой, я любила тебя, мне было очень хорошо с тобой…»

 

– Наша миссия закончена, – подвел черту Ванин.

– Думаешь, они справятся? – спросил Сервус.

– Узнав, что их цивилизация погибла…

– Она воскрешена!

– Ты оптимист… Из нескольких миллиардов мы буквально по атому воссоздали десяток мужчин и женщин…

– И возвратили им жизнь, знания, память!

– Увы, можно восстановить и привести в действие механизм памяти, однако то индивидуальное, что было в нем до разрушении, утрачено навсегда. Среднестатистический человек – еще не личность!

Ванин задраил люк.

– Все, что мы могли… остальное зависит только от них. Как видишь, один уже преодолел шок. Уверен, они справятся…

– Жаль, что так случилось. Нам же удалось этого избежать!

– Нам удалось… – задумчиво проговорил Ванин, садясь в стартовое кресло. – Боже мой, как я соскучился по Земле!

 

Космическая шекспириана

 

 

– Звезды гаснут, и с этим ничего нельзя поделать. Вселенная бессмертна, а они умирают, словно люди. Но иногда люди умирают и рождаются, словно звезды…

Научно‑технический прогресс, обостряя восприятие мира, в то же время год от года притупляет эмоции. За последнюю тысячу лет средний индивид стал рациональнее и черствее. Компрессия жизни, столь характерная для нашего тридцать первого века, сверхвысокая частота стрессовых ситуаций породили своего рода автоматическую регулировку душевной чувствительности, иначе бы нам не сдобровать. Но, как при любой автоматической регулировке, на фоне сильного сигнала теряется слабый: побеждает более мощное воздействие. В грохоте реактивных дюз инстинктивно затыкают уши и… не могут расслышать зова о помощи.

Шекспир все еще велик, но по‑иному – в лабиринте четвертого измерения он вплотную приблизился к Гомеру, а Ромео и Джульетта превратились в красивый, но не трогающий душу миф. Живи Шекспир среди нас, он вряд ли стал бы Шекспиром: гений, созвучный идейному комплексу неспешной эпохи ренессанса с ее наивными мотивами христианской этики, гуманизма, стоицизма и сенсуализма, пришел бы в растерянность от скрупулезной упорядоченности современного общества, нивелированности характеров, приземленности чувств, доведенного до пресноты благополучия и несусветного ритма жизни, полной надуманных проблем и искусственно создаваемых трудностей, которые приходится преодолевать ежечасно, если не ежеминутно.

Кто скажет сегодня: «Нет повести печальнее на свете…»? Кто поможет Шекспиру найти выход из лабиринта времени?

– Я подскажу шекспировский сюжет, – прервал Писателя Астронавт, с которым тот познакомился в круизе‑погоне за быстролетящими молодыми звездами типа АЕ Возничего и Мю‑Голубя. – Вы, мой друг, по‑стариковски брюзжите и, более того, клевещете на свой век. Но вот что случилось лет десять назад. Я служил тогда в космической лиге бракосочетаний…

– Интересно послушать! – обрадовался Писатель, который, конечно же, предвидел такой поворот и просто подначивал Астронавта в надежде на интересный рассказ.

– Двухместный гиперсветовой звездолет «Гименей» уносил Ромео и Джульетту (назову наших героев этими именами) в свадебное путешествие по Метагалактике. Такие путешествия уже сделались традицией: год, проведенный в добровольном затворничестве, в общении друг с другом и со звездами, в соседстве с грандиозностью Вселенной, считался залогом, а часто и гарантией счастливого, не омрачаемого размолвками супружества.

Астронавт принялся набивать марсианской мятой трубку из кристаллического граба – подобными экзотическими сувенирами промышляют кустари в одной из богатых ассоциаций близ двойного звездного скопления h и x Персея.

– Не томите же! – поторопил Писатель.

– Ну‑с, на чем мы остановились? Ах да, на полете «Гименея». Так вот, свадебное путешествие по Метагалактике – не прихоть… Что стоят, например, полные риска, вернее, психологически достоверной иллюзии риска, выходы в открытый космос? Почувствовать себя пылинкой в безмерной простертости мироздания, микросекундой бесконечного тока времени, ощутить ничтожество плоти и величие разума – значит проникнуться сознанием исторической роли Человека, его нерасторжимости с праматерью Землей, извечной преемственности поколений, которая сама по себе ключ к бессмертию, словом, всего того, что может быть противопоставлено слепому, бездушному натиску энтропии.

– А вы, оказывается, поэт! – улыбнулся Писатель.

– Не поэт и даже не философ. Если хотите, просто архивариус. Годы одиночества в космосе, возможно, сделали меня слишком болтливым: я привык разговаривать с самим собой. Но если вам надоело… Знаете что? Попробуйте обойтись без посредника! Вы же Писатель и, следовательно, наделены воображением. С милым, как известно, рай в шалаше, даже если это гиперсветовой шалаш‑звездолет. Черные колодцы иллюминаторов с алмазной россыпью звезд на дне. Недремлющие и безошибочные автоматы, бортовой информационный центр с богатством знаний и неисчислимыми сокровищами искусства… Впрочем, об этом прочитаете в справочниках. Атрибуты вторичны.

– А что же первично?

– Человеческие чувства, шекспириана в космосе…

 

* * *

 

– Милый мой, – шептала Джульетта, разбуженная блеском звезд, – если бы что‑нибудь случилось… Я бы ни минуты не прожила без тебя!

– Что может случиться? – сонно отозвался Ромео.

– Не знаю… Мы так далеко и совсем‑совсем одни…

– Глупенькая, это лишь кажется.

– Не называй меня так, – обиделась она. – Я все понимаю. Охранное поле, скафандры наивысшей космической защиты…

– И «ангелы‑хранители», – добавил он, стряхивая остатки сна.

– Мы как раз сдавали зачет по «ангелу‑хранителю», – оживилась Джульетта. – Помнишь в учебнике: «Миниатюрный прибор, который всегда с вами, непрерывно и заботливо следит за состоянием вашего организма, воспринимая и анализируя биоэлектрические сигналы…»

– «При малейших неполадках в вашей функциональной схеме, – подхватил Ромео, – он автоматически связывается с медико‑математическим координационно‑вычислительным центром. В случае необходимости будут приняты самые безотлагательные и действенные меры».[1]

Цитируя по памяти учебник, они не подозревали, что в это самое время «ангел‑хранитель» Джульетты отчаянно и безрезультатно борется с постигшим ее недугом. Редчайшее заболевание крови – ураганный лейкоз – оставалось одной из немногих болезней, все еще неподвластных медицине…

Джульетта – немного замкнутая, самую малость избалованная, но энергичная, а со сверстниками властная и даже насмешливая девушка – была на три года моложе Ромео. Он долго добивался от нее сначала знакомства, затем дружбы и, наконец, любви. Первое время Джульетта его игнорировала, но он преследовал ее неотступно, хотя и ненавязчиво, стал привычной тенью. Эта пассивная, но неуклонно проводимая тактика достигла цели: Джульетта оттаяла. И вот уже сыграли свадьбу… И вот уже «Гименей» в безбрежности космоса…Что б ни грозило впереди,

 

Все беды перевешивает счастье

Свидания с Джульеттой хоть на миг.

С молитвою соедини нам руки,

А там хоть смерть. Я буду ликовать,

Что хоть минуту звал ее своею.

 

На следующий день Джульетте стало плохо.

– Это естественно, милый, – успокаивала она Ромео. – У нас будет ребенок. Вероятно, мы поспешили, но я так рада…

Дождавшись, когда Джульетта заснула, Ромео подключился к информационному центру.

– …Что с тобой, родной мой, на тебе лица нет! Успокойся, мне уже лучше. Все хорошо, поверь.

«Ангел‑хранитель» продолжал бороться за жизнь Джульетты. И вскоре наступило улучшение. Но Ромео знал: чуда не произошло, это не выздоровление, а всего лишь ремиссия – отсрочка приговора. Рассудком он понимал: конец неизбежен и близок, а сердцем был убежден, что Джульетта поправится.

Через месяц болезнь вспыхнула вновь. Отключив «защиту от дурака», Ромео разрушил программный блок системы управления. Возвращение стало невозможным. К чему ему Земля, на которой не будет Джульетты?

Потеряв управление, «Гименей» сошел с расчетной траектории и двинулся наугад в неисследованные глубины Метагалактики.

…Их разбудил голос аварийного информатора:

– Реликтовый ветер. Реликтовый ветер. Крайняя степень опасности. Крайняя степень…

Новая форма материи, получившая название реликтового ветра, была теоретически предсказана в конце тридцатого века Джудди Венслером, но еще ни разу не наблюдалась в действительности.

– Степень опасности бесконечно велика. Бесконечно велика… – бубнил информатор. – Рекомендации отсутствуют. Отсутствуют… Отсутствуют…

– Выключи его, – попросила Джульетта. – Иди ко мне. Успокойся. Все будет хорошо, милый!

Ромео начал быстро сдавать. Джульетта, напротив, почувствовала себя лучше. Назавтра она была практически здорова. Ураганный лейкоз сник под встречным напором реликтового ветра: два минуса, перемножившись, дали плюс.

Когда Ромео умер и был аннигилирован, Джульетта пыталась покончить с собой, но помешал «ангел‑хранитель», который, словно замаливая вину, ревностно контролировал каждый ее вдох.

Спустя сорок тысячелетий люди установили связь с еще одной внеземной цивилизацией…

 

* * *

 

– Ну как? – спросил Писатель.

– Все было совсем по‑другому, – покачал головой Астронавт. – Они оба остались живы и возвратились на Землю.

– Типичный хеппи энд!

– Ну и что же? Разве в жизни так не бывает?

– В жизни бывает, – согласился Писатель. – Но у Шекспира…

 

Рак‑отшельник и актиния

 

18 августа 2003 года метеорные патрули обоих полушарий обнаружили мощный поток мельчайших небесных тел, вторгшихся в атмосферу.

Потоки метеоров – явление не редкое. Они образуются при встречах Земли с метеорными роями, которые, в свою очередь, возникают во время распада кометных ядер. Молодые компактные рои орошают Землю метеорными дождями, и тогда в ясную ночь видно, как по небосводу, словно дождевые капли по оконному стеклу, бегут падающие звезды.

Траектории метеоров обычного потока почти параллельны. С Земли они кажутся расходящимися из одной точки – радианта. Радианты метеорных потоков видны на фоне созвездий. По имени принявшего радиант созвездия или ближайшей яркой звезды нарекают и сам поток.

Уже несколько тысячелетий известны Лириды и Персеиды, они навещают Землю регулярно, в раз и навсегда установленные сроки. А вот Андромедиды и Боотиды постепенно удаляются от орбиты Земли, поддавшись зову иных планет…

Новый поток нагрянул нежданно. И главное – у него не было радианта. В глазах ученых такой поток – всадник без головы…

Частицы неведомой материи образовали пространственную спираль, настоящий «коридор входа» в атмосферу, словно каждая частица представляла собой микроминиатюрный космический корабль.

Поскольку безрадиантный поток не тяготел ни к одному из созвездий, его назвали Космонидами.

Метеорный патруль наблюдает за подступами к Земле. Это автоматический комплекс устройств, действующих независимо, дополняя друг друга. Взаимный контроль страхует от ошибок. А роль третейского судьи, на случай разногласий, играет главный астрокомпьютер Земли, соединенный световодными линиями с метеорными патрулями. Он обобщает и осмысливает информацию, стекающуюся со всех параллелей и меридианов. Результат высвечивается на дисплеях метеорных патрулей и заносится в долговременную память астрокомпьютера.

Информация о Космонидах оказалась столь противоречивой и невероятной, что астрокомпьютер, будучи не в состоянии ее осмыслить, повел себя подобно внезапно свихнувшемуся человеку. На дисплеях засветились слова невесть откуда попавшей в память компьютера детской песенки: «У Мэри был маленький козлик…»

 

* * *

 

Ни он, ни она не разбирались в таинствах астрономии. Звездное небо было для них не топографической картой Вселенной, а частью жизни, подобно отчему дому, березовой роще, щебетанию птиц.

– Как жаль, – посетовал он, – что я ничего не смыслю в звездах. Говорить же о них просто так – банально. Все, что мы можем сказать, давным‑давно сказано.

– Неправда, – возразила она. – Звезды все время меняются. Сегодня они особенно прекрасны. Смотри, звездочка упала… Еще… И еще одна… До чего красиво!

– Загадай желание, так всегда делают.

– А ты загадал?

– Да. Я хочу, чтобы мы с тобой были счастливы.

– Пусть все люди на Земле будут счастливы!

Он тихо рассмеялся:

– Это несбыточное желание. Все люди не могут быть счастливы. Счастье выпадает немногим.

– Но почему?

– Да так… Знаешь, великие люди редко бывали счастливыми. Они либо рано умирали, либо сходили с ума. И вообще, их личная судьба…

– По‑твоему выходит, что счастливый человек не способен к творчеству?

– Во всяком случае меньше, чем несчастливый, – сказал он. – Где счастье, там самоуспокоенность, нежелание что‑либо изменить, а значит – застой. Помнишь: «Остановись, мгновенье»?

– Какую ерунду ты говоришь, – произнесла она холодно. – Все равно, я хочу, чтобы все люди были счастливы.

– Пусть будет по‑твоему, – согласился он.

 

* * *

 

Выстрел стартового пистолета. Воздух, рванувшийся в легкие. Топот ног по дорожке. Рев трибун…

Генри Йестекер был счастлив. Он впервые стал чемпионом.

Марку Остину досталось серебро. О большем он не мечтал и тоже был счастлив.

Прошлогодний чемпион Олаф Ульсон получил бронзу. Это оказалось неожиданностью и для болельщиков, и для него самого. Но неожиданностью радостной. Никто не думал, что он вернется в большой спорт после такой травмы. А он не только вернулся, но и завоевал медаль. Вот почему он улыбался, не скрывая счастья.

…Анри Поль остался последним, но был не менее счастлив: оказаться в компании суперзвезд и проиграть всего лишь сотую секунды, что‑нибудь да значит!

 

* * *

 

– Доктор, постойте! Послушайте, что я вам скажу…

– Да, мадам Мерлон?

– Вы знаете, Пьер Лега умер…

– Не думал, что это произойдет так скоро!

– Ужас… Он врезался на огромной скорости в столб. Но я так счастлива…

– Помилуйте, мадам! – поразился доктор Вежо. – Разве можно радоваться, когда…

– Но, право же, счастье, что Шарль, мой муж, не смог поехать с Пьером: накануне у него случилась диспепсия… ну, вы знаете…

– Поздравляю вас, мадам Мерлон, – сказал доктор. – Вы действительно должны чувствовать себя счастливой. Но и для месье Лега такой конец тоже счастье.

На сей раз возмутилась мадам Мерлон:

– И это говорите вы, врач?! Разве смерть может быть счастьем?

– Увы, мадам. Сейчас можно раскрыть тайну. Пьер Лега был неизлечимо болен, хотя и не догадывался об этом. Катастрофа избавила его от физических и моральных мук.

– Говорят, он даже не успел испугаться, – проговорила мадам Мерлон. – Он так мечтал об этой поездке, так радовался, что даже умер с улыбкой!

– Вот видите. Счастье тоже бывает разным, – сказал доктор Вежо.

 

* * *

 

Мириады инопредельных частиц – косморитов усеяли сушу, покрыли, словно планктон, поверхность мирового океана. Каждую из них можно было взять в руки, подивиться странному переливчатому блеску, рассмотреть под микроскопом замысловатую огранку, но не более того…

Космориты не вступали в химические реакции, сохраняя одинаковое безразличие как к дистиллированной воде, так и к плавиковой кислоте либо царской водке. Попытки их структурного анализа закончились неудачей. Ни рентгеновское облучение, ни бомбардировка протонами высочайших энергий не дали результата.

Казалось, космориты отгородились от внешнего мира китайской стеной и разрушить ее земной науке было не под силу. Будучи макроскопическими телами, они тем не менее не признавали законов классической физики.

– Если бы я предсказал существование таких частиц, – заявил в интервью корреспонденту «Монд» крупнейший физик Франции Эмиль Рантье, – то меня немедленно объявили бы сумасшедшим.

– А что вы можете сказать сегодня?

– Рискну высказать безумную мысль, что космориты суть клетки грандиозного мозга, переселившегося на Землю из глубин Вселенной.

– Колоссально! – воскликнул репортер. – Но ведь для деятельности любого мозга нужна энергия. Какую же энергию, по вашему мнению, он поглощает?

Ученый заколебался.

– Вы, конечно, не удержитесь и напечатаете все, что я скажу. И в результате меня сочтут‑таки сумасшедшим…

– Мэтр, люди жаждут сенсаций… – взмолился репортер. – Редактор никогда не простит мне, если… Да и вы все равно не удержитесь, так зачем зря томиться? Наша газета – солидное издание!

– Ну, хорошо, уговорили, – улыбнулся Рантье. – Так вот, космориты поглощают наши отрицательные эмоции.

– Это что же… космическая экспансия, война миров?

– Вряд ли… Скорее симбиоз. Вспомните классический пример: рак‑отшельник и актиния.

– Мы в роли рака‑отшельника? Вот уж поистине сенсация века! – вскричал корреспондент. – Конец отрицательным эмоциям, это ведь хорошо, правда? Для меня ваше открытие – счастливая находка! Спасибо, профессор…

– Хорошо или плохо? – пробормотал Рантье, глядя вслед убегавшему репортеру. – Вот уж не знаю… Сейчас все счастливы, каждый по‑своему. Но счастливо ли человечество?

 

Просто женщина

 

 

– Она может несколько дней быть ласковой, отзывчивой, мгновенно улавливать малейшие нюансы моего настроения. Но вдруг без видимой причины срыв. И ее не узнать. Становится недоверчивой и раздражительной. Может наговорить колкостей, спровоцировать ссору. Потом столь же внезапный поворот к идиллии, словно ничего не произошло. А спустя неделю снова все идет прахом.

– Картина ясна, – кивнул квазипсихолог Смурш.

– Что же мне делать?

Смурш колебался.

– Ладно, скажу… – произнес он, решившись. – Знай, что это непоправимо. Ваши нелады будут только усугубляться. Если бы я мог помочь внушением или таблетками… Но, увы, здесь не тот случай. Словом, остается одно…

– Что именно? Договаривай! – поторопил Эрл.

– Расстанься с ней, и как можно скорее!

– Но я не представляю себя без Карины…

– Можно подумать, что три года назад, когда ее не было, мир для тебя не существовал! Брось, Эрл. Я знаю веселого, компанейского парня, всеобщего любимца, отчаянного космолетчика. Ты его тоже знаешь, потому что он это и есть ты.

– Эх, Смурш! После катастрофы над Зевом Льва, когда я превратился в сгусток органики, из которого уже здесь, на Земле, буквально по молекуле слепили мое подобие, от озорного парня, этакого вселенского каскадера, покорявшего женщин с третьей космической скоростью, ничего не осталось. Я лишь призрак, заключенный в материальные формы.

– Допустим. Но и это произошло не три года назад, а годом раньше, – уточнил Смурш. – И ты продолжал жить, и, в общем, совсем не плохо. Согласен, дорога к звездам для тебя закрыта, впрочем, как и для подавляющего большинства людей. Ты перестал быть космолетчиком, но остался человеком.

– Знаешь, как больно терять звезды? Я не мог смириться с тем, что отныне Возничий, Дева, Скорпион, Змееносец – созвездия, олицетворявшие для меня сам смысл жизни, – стали всего лишь эпитафией на моей несостоявшейся могиле. Жить стало незачем. И тогда нахлынуло одиночество… Представляешь ли ты, что это такое? – Эрл зябко поежился.

– Я был бы плохим квазипсихологом…

– Нет, ты все равно не можешь этого представить! – перебил Эрл. – В автономном полете, отторгнутый от Земли кривизной пространства‑времени, я не испытывал одиночества, потому что сознавал свою нужность. Чрезвычайную, исключительную нужность. Это был подвиг. А тот, кто совершает подвиг даже в одиночку, не одинок. Здесь же я почувствовал, что никому не нужен.

– Не говори так! – запротестовал Смурш. – Твое имя внесено в Почетный список, учителя рассказывают детям о твоих открытиях. Тобой гордятся. Ты часть истории человечества.

– Вот‑вот! Меня превратили в мумию. Но мумиям место в музеях, за толстыми пыльными стеклами саркофагов. А я все‑таки живой человек. Почему, продолжая жить среди людей, я изолирован от них вакуумом почтения, с каким относятся к древним реликвиям? Кому понадобилось оживлять погибшего космолетчика, если мертвый он нужнее, чем живой? Зачем? Чтобы потом мумифицировать заживо? Тогда я пришел к тебе и так же спросил: «Что делать, Смурш?»

Голос квазипсихолога дрогнул:

– И не кто другой, как я, ввел в твою жизнь Карину. Но она оказалась даром данайцев. Клянусь, я не предвидел последствий. Наверное, из меня так и не вышел настоящий квазипсихолог…

Теперь запротестовал Эрл:

– Ты не виноват ни в чем. Мне было очень хорошо с ней. Она заполнила черную дыру в моей душе, заставила забыть о звездах. Я сказал себе: вот твоя вселенная, мир отринул тебя, так построй свой собственный псевдомир. И плевать, что он иллюзорен, зато в нем есть для кого жить! Я был счастлив, Смурш!..

– Но что же произошло?

– Странный вопрос для квазипсихолога!

– Постой, я сам попробую на него ответить… Тебе не удалось удержаться на орбите псевдомира. Ты, не признаваясь самому себе, нуждался в мире настоящем, в людях, в общении с ними. И все чаще уходил в этот мир.

– Вероятно, ты прав… – задумчиво сказал Эрл.

– А Карине это не нравилось, она понимала, что теряет тебя. Но своим поведением только торопила развязку.

– Как же мне поступить, Смурш?

– Я уже сказал: расстаться с нею, чем скорее, тем лучше. Ты взорвал свой псевдомир. И кто знает, может быть, тебе еще удастся возвратиться к звездам…

 

* * *

 

– Пойми, Карина, другого выхода нет. Нам нужно забыть друг друга.

– Я не забуду.

– Забудешь! – с поразившим его самого мстительным чувством закричал Эрл. – Ведь я у тебя не первый. А тех, кто был до меня, ты забыла. И меня тоже забудешь!

– Не забуду, – упрямо повторила Карина.

 

* * *

 

– Вы передумали? – изумленно воскликнул доктор Тьюнинг. – Вообще говоря, это противоречит правилам, но для вас мы согласны сделать исключение. Однако должен предупредить: она уже подверглась амнезии. Дело в том, что обременять ее память всем этим… – он замялся, – всей этой излишней информацией было бы нецелесообразно.

– А ее характер, черты личности?..

– Нет, нет, не беспокойтесь. Она та же, что и три года назад, когда впервые переступила порог вашего дома.

 

* * *

 

– Я никогда не смогу полюбить вас, – сказала Карина, – потому что люблю другого.

– Но ты была со мной, вспомни. Посмотри на меня. Это ведь я, Эрл.

– Я никогда не была с вами. Тот человек совсем не похож на вас. Он красивее и мужественнее.

– А где он сейчас? – машинально спросил Эрл.

– Среди звезд. Я жду, он вернется. Ради меня он готов пожертвовать целым миром.

– Ради тебя?! – вскричал Эрл. – Опомнись, ты же машина, уникальная, неповторимая, как скрипка Страдивари, но не более чем машина!

– Я женщина, – с достоинством возразила Карина. – Просто женщина.

 

Сентиментальная история

 

– Неужели это все?! – воскликнул Лем.

Астра молча кивнула.

– И ты можешь вот так просто взять и перечеркнуть то неизбывное, что нас связывает? П<