С die offenbare Religion /религия откровения/ (Р. 521–548 /с. 399–421/)

 

Введение (р. 521–525, 18-я строка /с. 399–402/). Любопытно: о Комедии говорится как раз перед тем, как перейти к разговору о Христианстве.

«Легкомыслие» (Leichtsinn) Комедии выражается в положении: «das Selbst ist das absolute Wesen», «самость есть абсолютная сущность»[156] (Бог). Первая Религия: естественная Религия = бог без человека. Первое безбожие: Комедия = человек без бога. Затем приходит Христианство = бог, который становится человеком. Второе (и последнее) безбожие: гегелевская Наука = человек, который становится богом. В Комедии Язычество «снимает» само себя, а также и Искусство, потому что Язычество — это художественная Религия. В Комедии Искусство соприкасается с реальной жизнью. И вот эта самая реальная жизнь, отражающаяся в Комедии, и кладет начало Христианству: «буржуазной» жизни. Комедия, показавшая, что мирская жизнь возможна, «снимается» в качестве Комедии; и вот перед нами Буржуа, который относится к себе серьезно и который живет той жизнью, что была представлена в Комедии: это христианский Буржуа, он-то и создаст христианское Богословие.

(Р. 521, абзац /с. 399/: «Dieser Satz…»/ «Это положение…»/ [157] — резюме главы VI).

В Мире Комедии к буржуазному Благосостоянию прибавляется несчастное Сознание, из которого происходит Христианство. Мы, следовательно, присутствуем при переоценке ценностей, обновлении теизма; но это отнюдь не возврат к естественной Религии, к божественной потусторонности  Lichtwesen /светлого существа/. Говорящий о Боге христианский Богослов знает, что он говорит также и о себе самом. Атеизм Комедии был неосознанным. Богослов сознателен только наполовину, потому что атеизм в его богословии Богочеловека существует только в зародыше. Христианский Бог — это уже не какое-то природное Sein, но Selbst, Самость /ип Moi-personnel/: это, стало быть, очеловеченный Бог; но он еще открыто не отождествлен с Человеком.

Частная собственность, юридическое Лицо (римское Право), Монотеизм (иудаистический) — три существующие параллельно феномена, которые сходятся вместе в буржуазном христианском Мире. Стоицизм, Скептицизм, несчастное Сознание (= Христианство) — три идеологии, выражающие реальность буржуазного Мира.

Несчастное Сознание — это тоска по Всеобщему (= утраченному Государству). Буржуа, который ужался до собственной частной Собственности (= Капитал), оплакивает утрату реального Мира (= Государства) и воображает себе, мыслию творит в собственной голове /dans et par sa pensee/ некоторый трансцендентный Мир, Потустороннее.

Великое известие, принесенное Христианством, — это «жестокие слова»: Бог умер (р. 523, 22-я строка /с. 400, 5-я строка снизу/).[158] Буржуа пытается сотворить Религию из этого заключения, к которому пришел языческий Мир; он не сразу понимает истинный смысл «жестоких слов»: он их не принимает всерьез.

Теизм в собственном смысле слова гибнет вместе с языческим Миром, а вместе с ним и Искусство («Den Werken der Muse fehlt die Kraft des Geistes» /«Произведениям музы недостает силы духа»/ (р.523, 6-я строка снизу /с. 401, 7-я строка)).[159] Христианство — это становление атеизма.

Три диалектические этапа в развитии христианского Богословия:

(1) Идея Богочеловека (Неоплатонизм, Иисус Христос);

(2) Евангельский рассказ и святой Павел;

(3) Богословие пост-евангелическое и христианская Церковь (Католицизм — > Протестантизм Атеизм).

1. Богочеловек (р. 525, 19-я строка—527, 8-я строка снизу /с. 402, 18-я строка—404/).

Das Selbst (Самость = Человек) есть абсолютная Wesen (абсолютная сущность = Бог) — объявляет безбожный Буржуа в Комедии. Но он тут же замечает, что Единичное, если его отделить от Всеобщего, утрачивает значимость. И он делается «несчастным». Ему на ум приходят универсалистские формулы. Однако реального Всеобщего (Государство) уже нет; стало быть, Всеобщее, о котором он помышляет, является потусторонним, далеким от реального Мира (Бог).

Христианская формула будет синтезом первоначального «натуралистического» теизма мана (первоначальный Универсализм) и «комического» буржуазного атеизма (первоначальный Партикуляризм); значит — это не возвращение к прошлому. Бог теперь будет всеобщим только потому, что воплотится в единичном человеке (Иисус), только потому, что станет Selbst /самостью/: индивидуальным Богом. (Идея Индивидуальности /Individu/ впервые появляется в римском Праве; но юридическая Личность «абстрактна» и пуста; поначалу Индивидуальность обретает определенность в христианском понятии божественного Лица и полагается осуществленной в личности Иисуса Христа).

Для Христианина Индивидуальность — вовсе не идеал, требующий воплощения; он уже осуществлен (но в Потустороннем): это воскресший трансцендентный Христос. Происходит, следовательно, что-то вроде субстанциализации идеи Индивидуальности. То, что Христианин говорит об Иисусе Христе, абсолютно верно при том, правда, условии, что сказанное будет отнесено к человеческому духу. В самом деле, у Человека должна быть «действительная мать» /eine wirkliche Mutter/ (бестелесных людей не бывает) и у него должен быть «потусторонний отец» /einen шшс/zseienden Vater — в-себе- сущий отец/[160] (т. е. трансцендентная идея, некая цель, к которой он стремится, что-то, что он будет осуществлять посредством Действия, борясь и трудясь).

В 1-м абзаце на р. 526 /с. 402–403/ Гегель обращается к Неоплатонизму. Рождение Христа, которое он здесь имеет в виду, мало похоже на то, о котором повествует Евангелие; Гегель думает о рождении христианского Богословия, родителями которого были: в идеологическом плане Неоплатонизм, а в плане реальном — римское Право и Римская империя. Неоплатонизм — это отвергнутая заготовка Христианства, поскольку в нем слишком много теизма (= язычества). Он превосходит греческую Комедию; ему известен беспредельный Бог, но он не знает, что Бог стал Человеком. Его Бог — абсолютно трансцендентен (высшая ступень язы

ческого «совершенства»). Это Единое, о котором даже нельзя сказать, что оно существует. Неоплатоник парит в пустоте и в абстракциях; он так и не смог создать Церковь. Неоплатонизм обречен остаться сектой интеллектуалов. Это «Schwarmerei» /«экзальтированность»/, мистический туман. Следующий абзац (р. 526–527 /с. 403/): переход от Неоплатонизма к Христианству. Неоплатонизм уходит со сцены, потому что не соответствует общественной реальности; римский Буржуа не узнает себя в Богословии Плотина. Следующий абзац (р. 527 /с. 403–404/) относится к личности Христа: по сути это уже атеизм, ибо Бог = Человеку, но еще неосознанный. Осознанием этого факта и будет эволюция Христианства и его Богословия.

2. Евангелие. Апостолы и святой Павел (р. 527, 7-я строка снизу—532, 8-я строка /с. 404–408/).

a) Христос;

b) евангельская община;

c) община после Христа — генезис Богословия и Церкви.

а) Христос Евангелия (р. 527, 7-я строка снизу—529, 17-я строка снизу /с. 404, 17-я строка—405/).

Снова три этапа: <

Гегель использует здесь применительно к Духу (Богу) те же термины, с помощью которых он описывал Geist (= Человеческий дух, осуществляющийся в Истории) в Предисловии к «Феноменологии духа». Христианство, следовательно, — это выражение (символическое и несовершенное) гегелевского «абсолютного Духа». Этот дух Богословие превратило в субстанцию /est substantiate/ в некотором Vorstellung /представлении/; таким образом, оно его vor-gestellt /пред-ставило/ (= поместило-перед, т. е. Отделил от Человека).

Христианство — это Религия «откровения» /revelee/, потому что она раскрывает /revfcle/ тождество Бога и Человека, тождество, которое нужно понимать буквально.[161] Гегель говорит о нем во Вставке (р. 528, 9-я строка—529, 2-я строка

/с. 405/): первый Христианин — это Иисус, первый человек, знающий об этом тождестве (ср. vol. XX, р. 268).

В Христианстве идея Бога достигает своего высшего выражения, которое оказывается в то же самое время ее снижением, «снятием» этой идеи (диалектическое оборачивание). Чувственная, материальная природа Человека (= Иисус), который тождествен Богу.[162]

b) Христианство Апостолов (р. 529, 16-я строка сни- зу—530, 14-я строка /с. 406–407/).

Апостолы, видящие этою Человека, который говорит, что он — Бог, и верящие ему, и признающие его таковым. Не следует забывать, что Бог, с которым отождествил себя Человек, тот определенный человек, — не какой-то Бог вообще; это Бог еврейский, совмещающий в себе элементы естественной Религии (всеобщее Единое + Бог-воитель или Тотем + Демиург) и языческой идеи Совершенства. И с этим синтезом не может быть уравнен человек вообще: это должен быть целостный Человек, осуществивший все жизненные возможности и осознавший это (для Христианина это Иисус; для Гегеля — диада Наполеон — Гегель).

c) Христос первой христианской общины (р. 530, 15-я строка—532, 8-я строка /с. 407, 4-я строка—408, 21-я строка снизу/).

Церковь. Христос не был безумцем, когда сказал, что он — Бог, ибо он создал секту, которая его приняла как истинного бога, и эта секта стала Церковью, т. е. реальным Миром, в котором Человек живет. Рожденная в языческом Мире христианская Идея стала развернутой Теологией в Мире христианском, который был создан отрицающим Дей- ствованием тех, кто поверил в божественность Иисуса. Только в Церкви и посредством Церкви Христос, идея Христа, осуществляется в реальном Мире, создает Мир христианский.

Р. 530, последняя строка /с. 407/: «Dieser einzelne Mensch…» /«Итак, этот единичный человек…»/ и т. д. Церковь есть не что иное, как воскресший Христос, именно она осуществляет идею Воскресения.

Р. 531, абзац/с. 407/: «Vergangenheit…»/ «Но прошлое…»/ и т. д., а также следующий абзац. Это Вставка, в которой Гегель говорит о том, в чем совпадают и в чем расходятся толкования Христианства — богословское и его собственное.

3 .Богословие и Церковь (р. 532, 9-я строка—546, 11-я строка снизу /с. 408, 5-я строка/).

Введение (р. 532, 9-я строка—533, 12-я строка снизу /с. 408/).

Истина Христианства не состоит ни в Innerlichkeit /внутренняя суть/ (глубоко личное чувство) верующего (вопреки Шлейермахеру), ни в объективном Богословии; его истина заключена в диалектическом движении, которое приводит к образованию «wirkliches Selbst» /«действительной самости»/, т. е. Христиан (во плоти и крови), признанных в качестве таковых, живущих в реальном христианском Мире и являющихся «Субъектом», т. е. знающих о себе, что это они сотворили этот Мир. Истина (= раскрытая [явленная — revelee] реальность) Христианства — это Община верующих (Церковь).

(Р. 532, 18-я строка /с. 408, 13-я строка/, «Was dieser…» /«То, что есть этот…»/ до конца абзаца: вставка, в которой Гегель осуждает также попытку вернуться к «евангельской простоте».)

Анализ осуществляется в три этапа:

a) отвлеченное христианское мышление: Богословие, прежде всего Троица и Иисус-Слово;

b) отношения между Богом, Человеком и Миром: христианское (богословское) поведение, или мораль;

c) понимание Церковью самой себя и своей роли в жизни: христианская «политика» (учение апостола Павла —» Католицизм — > Протестантизм).

Посредством Богословия Церковь обретает сознание Церкви как таковой (как Мира) и Человека как члена Церкви.

а) Христианское Богословие (р. 533, 1 1-я строка снизу — 535, 19-я строка снизу /с. 408–410/).

Догмат о Троице. Этот догмат заключает в себе всю христианскую метафизику. Гегель объясняет, в чем истинность этого догмата, а также излагает собственную метафизику и тринитарную («диалектическую») структуру Бытия: das We- sen /сущность/, der Fiirsichsein /для-себя-бытие/, der Fiirsich- sein im Andern /для-себя-бытие-в-ином/ = Отец, Сын, Святой Дух, возвращающийся к себе самому (= История, которая замыкается, заканчивается).

(Р. 534, 13—7-я строки снизу /с. 410, 8—12-я строки/: «Diese Bewegung…» /«Это движение…»/. Вставка: Ни философы, не знающие диалектики, ни богословы, которые рассматривают вещи в их Vorstellung /представленности/, а не в структуре Begriff /понятия/, не способны понять это трини- тарное устройство Бытия).

(Р. 535, 8-я строка /с. 410, 20-я строка снизу/: «Insofern liber die Form…» /«Поскольку необходимо выйти за пределы формы…»/ до конца абзаца. Вставка, в которой Гегель оправдывает свою атеистическую интерпретацию Троицы: точно так же, как нельзя противопоставлять первоначальную евангельскую мысль Богословию, так нельзя противопоставлять Богословие гегелевской Науке).

Ъ) Христианская Мораль (р. 535, 18-я строка снизу—542, 6-я строка снизу /с. 410, 6-я строка снизу/).

Введение (р. 535, 18-я строка снизу—536, 11-я строка /с. 410, 6-я строка снизу—411, 23-я строка).

Гегель толкует догмат творения и отношения между Творцом и творением. Критика христианской морали: оппозиция Бога и Мира такова, что Бог должен умереть, слишком велико внутреннее напряжение в Троице. В этих условиях нельзя сказать людям: «любите друг друга». Любовь, по Гегелю, это взаимное признание, которому противостоит Борьба за престиж (поединок). В Любви конфликты не носят принципиального характера; обнаруживающиеся различия не переходят в противостояние. Там, где Любви нет, конфликты разрастаются, положение становится невыносимым и все рушится. Но никак невозможно начать с Любви: столкновение Раба и Господина существенно и изначально. Любить можно только равного себе. Полное равенство возможно только в совершенном Государстве (всемирном и однородном), которым заканчивается История. Пока История продолжается, человеческая жизнь проходит в Борьбе (и Труде), а не в Любви. История знает лишь ложные формы Любви: Любовь естественную (в которой все ограничивается только Sein, природным бытием Человека, в сущности это Любовь до-человеческая, любовь в лоне Семьи) и Любовь христианскую, Любовь-милосердие (= человеческие отношения между людьми). Но эта Любовь значима лишь потому, что когда-то были Господа и Рабы, и потому, что противоречия сохраняются. Любовь-милосердие предполагает неравенство — она немыслима между равными. Но этого не хотят признавать. Эта любовь не обращает внимания на социальные различия, оставляя все как есть. Равенство перенесено в Потустороннее (люди — братья «во Христе»; т. е. все они — Рабы одного абсолютного Господина). Но чтобы христианская Любовь была Любовью-милосердием, нужно добавить к ней смирение; унижение ближнего смягчается самоуничижением.

Любовь-милосердие ущербна, так как она сохраняет общественное неравенство, социальные противоречия, без них она немыслима. Но это также идеал, осуществимый только посредством Борьбы и «снятия» классов (в совершенном Государстве конца Истории и посредством этого Государства). Но тогда Любовь не будет больше христианской: там, где Человек обретет «удовлетворение», уже не будет места «милосердию».

И здесь анализ также осуществляется в три этапа:

(I) Сотворение Человека и Грехопадение;

(II) Добро и Зло, их столкновение;

(III) Христианское разрешение конфликта: Смерть и Воскресение.

(I). Сотворение и Грехопадение (р. 536, 12-я строка—537, 18-я строка /с. 411, 23-я строка—412, 20-я строка/).

Первый абзац: сотворение Мира.

Второй абзац: сотворение Человека.

Разрыв между Человеком и Миром: отрицающее Вожделение, которое есть преступление.

Правильное истолкование «первородного греха»: р. 536, внизу /с. 411–412/, «Wie dieses einzelne Selbst…»/ «В том виде, в каком эта единичная самость…»/.[163] Как этот догмат изложен в Христианстве: р. 537, 11-я строка /с. 412, 16-я строка/, «Der Mensch wird…»/ «Человек представлен так…»/[164] (ср.: Рай = Garten der Tiere /сад животных/', райское состояние — еще природное, животное; человеком человека делает грехопадение, преступление, диктуемое Вожделением).

(II). Добро и Зло (р. 537, 19-я строка—539, 12-я строка снизу /с. 412, 21-я строка—414/). Преимущественно дурные характеристики (грешник, преступник) «падшего» Человека. Злу реальному догматика противопоставляет идеал Добра: Христос.

Р. 537, 14-я строка снизу /с. 412, 20-я строка снизу/: «Insofern das unmittelbare…»/ «Поскольку непосредственное…»/ до конца абзаца р. 538 /с. 413/: критическое замечание в адрес Шеллинга как ученика Якоба Бёме: Зло — не «раньше» Человека, Зло — это Человек, Человек «зол».

Р. 538, 8-я строка /с. 413, 25-я строка/: «Das Gute und das Bose…» /«Добро и зло…»/. Боговоплощение: Иисус — идеал, в нем должен разрешиться языческий (трагический) конфликт. Христианину с самого начала известно, насколько важен Труд; он, стало быть, постигает в Труде некий идеал, который может разрешить конфликт праздного Господина.

Р. 539, 14-я строка /с. 413, 8-я строка снизу/: «Die andere Seite…» /«Другую сторону…»/. Дьявол. (Напоминание о Якобе Бёме).

Р. 539, 14-я строка /с. 413, 2-я строка снизу/: «Die Entfremdung…» /«Таким образом, отчуждение…»/. Противостояние Иисуса и дьявола — это оппозиция универсалистской и пар- тикуляристской тенденций. Человек — Mitte, средний термин, Индивидуальность. Возникает надежда на разрешение конфликта, коль скоро это не борьба языческих богов, но спор Бога и дьявола («комическая» ситуация; в буржуазной псевдо-трагедии, которая на деле есть Комедия, ситуация сходная: конфликт долга и «страсти». Этот конфликт разрешим, он не трагичен, а комичен, потому что можно подчинить «страсть» долгу. Подлинная Трагедия = конфликт долга и долга).

(III). Христианское разрешение конфликта (р. 539, 11-я строка снизу—542, 6-я строка снизу /с. 414, 12-я строка—416, 8-я строка снизу/). Христианство допускает противоборство двух разделенных самостоятельных сущностей: Добра и Зла. Эта борьба лишена смысла. Компромисс: так как Зло не может и не должно полностью уничтожить /supprimer/ Добро, уужно, чтобы Добро «сняло» себя /se «supprime»/ в качестве такового, т. е. как противоположность Зла; и то же самое относительно Зла. (Подлинное разрешение: благодаря Труду Единичное становится Всеобщим; благодаря Борьбе и Риску жизнью Всеобщее (= Государство) признает Единичное).

Но борьба бывает разной: языческой, когда Врага уничтожают, и диалектической, когда происходит «снятие» Врага, предполагающее его сохранение и возвышение. Реальное  содержание христианской борьбы — это борьба двух противоположных тенденций в буржуазном Мире (ср. диалектику Богатства и Государства в главе VI, В), а не противоборство Иисуса и дьявола, которое представляет собой не что иное, как опережающую аллегорию (идеальное разрешение конфликта — мысль легко преодолевает препятствия — было возможно уже на заре буржуазного Мира, но его реальное  разрешение потребует девятнадцати столетий).

Жизнь Иисуса Христа и его смерть символизируют реальный ход Истории: Христос жертвует своей Единичностью (= Иисус) ради осуществления Всеобщего (= Логос), и Всеобщее (= Бог) признает эту Единичность (= Человека), которая есть сам Бог (= Христос). Христос трудится, он — плотник, он жертвует своей жизнью — это Борьба и Риск. Тем не менее это не Борьба в собственном смысле слова, потому что он остается Рабом (умершим на кресте). Кроме того, Иисус Христос — это также откровение атеизма конца Истории: смерти Бога. Он воскресает как реальный Человек, т. е. как Община, Церковь (= Прообраз наполеоновской Империи).

Христианство несовершенно в двух отношениях: Христос все-таки потусторонен; существует «мистическое тело» Церкви, отличное от ее «реального» тела (только в совершенном Государстве конца Истории идеал и реальность совпадут полностью и, значит, окончательно. Впрочем, положения внутри Христианства «истинные»).

(Р. 540, 12-я строка снизу /с. 415, 6-я строка/, «Betrachten wir…» /«Если мы рассмотрим…»/ до конца абзаца, р. 542 /с. 416/: критическое замечание в адрес Шеллинга как ученика Якоба Бёме).

с) Церковь (р. 542, 5-я строка снизу—546, 11-я строка снизу /с. 416–419/).

Введение (р. 542, 5-я строка снизу—543, 9-я строка /с. 416, 6-я строка—417, 17-я строка снизу/).

Разработанное Церковью учение таково, что достаточно убрать из него идею Бога и трансцендентного и мы получим гегелевскую Науку.

По-прежнему анализ проводится в три этапа:

(I). Вера: святой Павел (-> Протестантизм);

(II). Причастие: Католицизм (-> атеизм);

(III). Христианство как всеобщая религия (-> абсолютное Знание).

(I). Вера (р. 543, 10-я строка—544, 15-я строка /с. 417, 16-я строка снизу—418, 18-я строка снизу/).

Обращающийся в христианство Язычник становится «плохим» (грешником); на деле, он всего лишь осознает, кем он был; стало быть, он им не становится.

Первые Христиане верили в скорый конец света. Но история продолжается, и римское Государство становится христианским. И уже нужно оправдывать существование  Христианина, его жизнь в Мире (христианском). Евангельскому Богословию была чужда мысль о христианском существовании; значит, потребно новое Богословие, которое будет говорить: 1) об оправдании Верой (святой Павел); 2) о Причастии (Католицизм); 3) о вселенской Церкви. Согласно этому Богословию, Христианин имеет значение сам по себе как Христианин, а Церковь — как Церковь. Эмпирический факт: Адам-Иисус становится Понятием /Notion/, некоторым Знанием. Это означает, что реальность  его «снимается»: на первом месте — сознание греха, и потом сам грех (Адам); кроме того, нужен не столько Спаситель, сколько Вера, Вера в Спасителя. Учение святого Павла — что-то вроде второго убийства Иисуса.

Р. 543, 7-я строка снизу /с. 417, 16-я строка/: «Wenn also…» /«Таким образом, если…»/. Диалектическая павлинист- ская Теология; она отождествляет Добро и Зло; дьявол (грех) готовит и провоцирует Боговоплощение; а Бог искушает Человека (давая ему Закон) для того, чтобы мочь воплотиться (Закон дается ради возможности греха и, значит, искупления. Ср. Послание к Римлянам: грех замещен чувством греховности, и это чувство рождает Веру). Для святого Павла спасение непосредственно, оно не требует усилия, «деяний» (Обращения). В этом его ошибка. Ибо тогда утрачивает смысл жизнь Иисуса (имеют смысл только его смерть и вое- кресение). На деле же трансформация греха в спасение не случается сама собой, она требует времени; промежуток между ее началом и концом заполнен свободным действовани- ем, деятельной жизнью (подражающей Христу). Если спасение — от Бога, то это Благодать, но тогда сам Христианин уже ничего не значит, а кроме того, Благодать приходит от вневременно'го и, значит, потустороннего Времени и Истории Логоса. Если же спасение — от Человека, тогда ни Адам не принес погибели людям, ни Иисус не спас их. Так скажет Кант: Иисус — просто образцовый человек. (То же самое скажет и Гегель в молодости. Ср. Nohl.). Или так: все Христиане суть Иисус.

Святой Павел: совмещение Благодати и Обращения (в действительности несоединимых).

Мало осознать грех и обратиться, надо еще жить по- христиански. Вера без дел — ничто. Спасает осуществленная  Вера, действительно преобразованный, ставший Церковью Мир. Спасение должно быть опосредовано Делами и Историей. Так, святой Павел освобождает место Католицизму.

(II). Причастие (р. 544, 16-я строка—564, 7-я строка /с. 418, 5-я строка снизу—434/).

Что теперь важно, так это жизнь Христа, его поступки: Дела.

Р. 544, 16-я строка /с. 418, 5-я строка сверху/: «Аирег dieser Unmittelbarkeit…» /«Таким образом, кроме этой непосредственности…»/. Ядро католической Догмы — учение о Евхаристии, т. е. символе Христа в Церкви, его смерти и воскресения в реальном Мире (= Церкви): «in ihr taglich stirbt und aufersteht» /«в ней каждодневно умирает и воскресает»/ (р. 544, последняя строка / с. 418, 19-я строка снизу/).* Христианин может спастись не иначе, как через Причастие, следовательно, через Церковь, т. е. посредством христианской жизни в христианском Мире.

Р. 545 /с. 418, 18-я строка снизу/: «Dasjenige…» /«То, что принадлежит…»/. Евхаристия это также символ превращения Единичного во Всеобщее и Всеобщего в Единичное. В этом смысле догма, стало быть, абсолютно истинна. Но это только символ, и в этом — недостаток учения, ущербность Христианства вообще (достигшего своей вершины в Католицизме). (Фактически для Гегеля Gegenwart, «реальное присутствие» Духа в Мире, это не Иисус Христос, и не Христос Евхаристии, но историческая жизнь Человека в природном Мире).

(III). Всемирная Церковь (р. 546, 8-30-я строки /с. 419, 22-я строка снизу — до конца страницы/).

Католическая Церковь универсальна в принципе. Но лишь в наполеоновской Империи осуществляется эта всеобщность /universalite'/, проникающая всю жизнь Человека, тогда как Церковь «благословляет» лишь отдельные ее стороны (Человек не проводит всей жизни в церкви).

Общее заключение главы VII (р. 546, 10-я строка снизу—548 /с. 419, 13-я строка—421/). Общая критика Религии и Христианства (идеи трансцендентности Духа). Переход к абсолютному Знанию — глава VIII.