Не нужно избегать сложностей

Как самые неудобные вопросы могут стать самыми важными

 

Иногда приходится задавать сложные вопросы. Вопросы, которые могут показаться слишком личными, неудобными, нетактичными, могут наталкивать на размышления, провоцировать на откровенность, быть слишком деликатными. Такие вопросы приходится задавать специалистам отдела кадров. Они не чужды педагогам. Без них не обходится жизнь и работа медсестер, врачей, юристов, социальных работников, родителей и священников. Если вы задаете только простые, шаблонные вопросы, которые уже много раз задавали другие, тогда есть ли вообще смысл брать интервью?

Сложные вопросы не обязательно должны быть злонамеренными, не обязательно должны смущать собеседника, заставлять его чувствовать себя неудобно и нарушать его право на частную жизнь. На самом деле чаще всего они должны как раз не быть такими. Смысл не в том, чтобы раскопать нечто скандальное, а в том, чтобы заставить собеседников обдумать ответ и рассказать что‑то новое вместо избитого ответа, который они давали уже много раз. Вам нужно нечто свежее, глубокое, вы хотите обрести новый взгляд на вещи – вне зависимости от вашей профессии.

Если вы журналист или писатель, есть все шансы, что человек, которого вы пригласили для беседы, давал интервью уже много раз. Вспомните, о чем мы говорили раньше. Если вы хотите пройтись по тому же материалу, что ваши предшественники, тогда не стоит и начинать. Читатели и зрители могут просто обратиться к другим интервью с этим человеком. Им не обязательно повторять то, что давно широко известно и на слуху. «Если репортер не хочет спрашивать что‑то интересное, то я вряд ли что‑то интересное отвечу» – так сказал мне один профессиональный хоккеист в разговоре об искусстве проведения интервью.

Задавая сложные вопросы в интервью, помните, чего вы хотите добиться:

 

• Вы можете открыть новую точку зрения на вопрос или по крайней мере дать собеседнику шанс объяснить или опровергнуть информацию, которая была опубликована ранее.

• Вы можете бросить своему собеседнику вызов и заставить его дать более продуманные и глубокие ответы, чем те, которые он дал другим журналистам. Это поможет вам избежать скучного повторения одних и тех же избитых фраз.

• Вы хотите возложить на собеседника ответственность за то, что он сделал или сказал.

 

Такие вопросы, вероятно, вызовут чувство дискомфорта у вас обоих. Но иногда самым важным в вашем общении является как раз внимательный взгляд на проблему под ярким светом прожектора.

Если вы хорошо подготовились, вы должны уже знать ответы на эти сложные вопросы. Но помните, что причиной взять интервью является желание узнать мнение человека и уловить нотки уникальных эмоций и переживаний, а не просто получить голые факты.

Давайте по очереди рассмотрим причины, по которым интервьюеры задают сложные вопросы.

 

НОВЫЙ ВЗГЛЯД

 

В фильме «В центре внимания» (Spotlight), в котором журналисты из The Boston Globe расследуют случай сексуального насилия, совершенного католическими священниками, и последующие меры Римской католической церкви по сокрытию этих действий, есть такая сцена: репортер Саша Пфайфер (которую сыграла Рейчел Макадамс) выслеживает бывшего пастора и стучит к нему в дверь. Дверь открывает пожилой мужчина, и Саша представляется. Интуиция репортера работает на все сто, и, понимая, что времени у нее мало, девушка бросается с места в карьер.

 

САША: Здравствуйте, я ищу Рональда Пакуина.

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Слушаю вас.

САША: Вы… преподобный Пакуин?

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Да, это я.

САША: Меня зовут Саша Пфайфер, я репортер газеты The Boston Globe.

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Так.

САША: Можно задать вам пару вопросов?

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Конечно.

САША: Я разговаривала с несколькими мужчинами, которые посещали ваш приход, когда были детьми. Они рассказали, что вы их домогались. Это правда?

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Ну, я дурачился с ними иногда. Но сам не получал удовольствия.

САША: Понятно. Вы подтверждаете, что растлевали мальчиков, когда служили в приходе?

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Да‑да, но, как я уже сказал, никакого удовольствия я от этого не испытывал. Это очень важно.

САША: Понимаю. А вы не могли бы рассказать, где и как вы «дурачились» с этими мальчиками?

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Я хочу, чтобы вы меня поняли правильно. Я никого не насиловал. Это большая разница. Уж я‑то знаю.

САША: Откуда вам это знать?

ПРЕПОДОБНЫЙ ПАКУИН: Меня насиловали.

САША: Извините… Кто вас насиловал?[55]

 

Затем появляется сестра преподобного Пакуина, и разговор прерывается. В подобной ситуации времени на установление приятных взаимоотношений и разделение чужих чувств просто не остается. Нужно понимать, что Саше могла больше не представиться возможность поспрашивать священника, поэтому она перешла сразу к неудобному (но очень важному) вопросу. У репортеров были основания полагать, что преподобный Пакуин был насильником и педофилом, но они должны были дать ему шанс ответить на обвинения, а может быть, даже объяснить свои поступки. Если он отпирается, это должно стать частью материала. Если все подтверждает – тоже.

Каким бы неприятным ни был подобный вопрос, задать его просто необходимо.

У меня есть пусть менее яркий, но все же подходящий пример, демонстрирующий мою позицию: во время подготовки к интервью с Трейси Киддером из того, что я прочел в его книгах, я сделал выводы, что он очень полагается на воспоминания людей. Некоторые сведения действительно были объективны и достоверны, но несколько раз я ловил себя на мысли, что он опирается только на человеческую память. Насколько человеческой памяти можно доверять?

Его работа во многом зависит от того, что скажут ему люди, как они вспомнят определенные события и личные истории. Как он может быть уверен, что это точные воспоминания? Когда я задал ему этот вопрос, он очень прямо ответил, что иногда ему просто приходится доверять источникам. Я видел, что этот вопрос не вызвал у него неудобства. Я и не собирался этого делать. Я же не намекал, что его книги сфабрикованы. Он знал, что я его ни в чем не обвиняю. Мне просто хотелось узнать, как он устанавливает достоверность и выстраивает доверие. Этот вопрос не стал для него большим сюрпризом.

 

ВЫЗОВ

 

Если вы не попытаетесь проникнуть за стену пиара, обмана, пропаганды, встроенных автоматических ожиданий, не попытаетесь поставить под сомнение господствующую парадигму, тогда вам не удастся привнести в дискуссию хоть что‑то новое. К какой бы профессии вы ни принадлежали, иногда просто необходимо набраться смелости и обратиться к самым проблемным точкам.

Да, далеко не в каждом интервью будут уместны вопросы, нацеленные на поиск компромата. Но большинство интервью все же таят в себе возможность более глубокого анализа. Специалисты по подбору персонала не занимаются тем, что расставляют ловушки своим будущим наемным работникам. Медсестры вовсе не ищут способов смутить пациентов. Но именно сложные вопросы помогут вам подобраться к сути вещей, и не важно, что это будет, данные о предыдущих местах работы кандидата, «мутный» финансовый отчет или противоречие, требующее объяснения.

Как руководителя направления журналистики меня часто просят оценить другие образовательные программы. В случае с одним конкретным университетом простой поиск в Google показал, что бывшие студенты часто обвиняли факультет в неисполнении обещаний. Студенты уходили из университета с огромными долгами. Факультет подвергался постоянным проверкам Департамента образования. Процент студентов, окончивших программу, был чрезвычайно низким.

В течение двух дней эксперт из другого университета и ваш покорный слуга встречались с руководством университета, преподавателями и избранными студентами. Тщательно подготовленные отчеты казались очень профессиональными. Были подготовлены блестящие презентации. Если бы у меня в папке уже не лежали материалы, полностью противоречащие всему, что я слышал от преподавателей и администрации, я бы оценил работу факультета журналистики чрезвычайно высоко, и они непременно получили бы аккредитацию. Но второй эксперт испытал те же смутные сомнения, что и я, поэтому мы решили пригласить декана факультета на кофе за пределами кампуса. Мы спросили, как вышло, что цифры, которые нам показали в Департаменте образования, так сильно отличаются от того, что сегодня нам показали на месте. А я задал вопрос об одном профессоре, чей профессиональный писательский опыт ограничивался сочинением текстов к песням в стиле кантри. На нее никто откровенно не нападал (и я почти уверен, что она ожидала такой поворот событий), но даже при ее этом объяснения показались, мягко говоря, неубедительными. Договорив, она подняла на нас взгляд, в котором читалось фальшивое, вымученное выражение. Он как бы говорил: «Вы, ребята, конечно, прекрасно знаете, что здесь на самом деле происходит, но я ни при каких условиях не признаюсь. Просто буду кивать и неуклюже улыбаться. Кофе еще хотите?»

Оказавшись перед необходимостью задать сложный вопрос, вы должны во что бы то ни стало проникнуть в суть происходящего. Если вы делаете это только ради того, чтобы понравиться кровожадной публике, то лучше уж вам пойти в боксеры. Но, если вы искренне хотите лучше понять суть какого‑то явления, обязательно копайте глубже, делайте все, что возможно – в пределах разумного. Помните, что интервью – это разговор, а не допрос. В нем не заложено стремление выиграть. Ваша задача – разобраться в вопросе. Раскрыть правду.

Я брал интервью у одного выдающегося писателя и оратора, известного в религиозном мире. Выискивая темы для разговора в его работах, я заметил кое‑что интересное, касающееся его образа жизни. Он много пишет о мистических, потаенных измерениях христианской веры, о том, как созерцание, молитва, молчание и уединение должны быть частью духовной практики любого лидера. При этом я узнал, что у моего будущего собеседника невероятно плотный график путешествий, выступлений и обширные писательские амбиции, а еще что он накопил миллион миль в своей авиакомпании, потому что преподает в двух университетах на разных побережьях и летает туда‑сюда каждую неделю. Более того, я узнал, что один из его менторов и братьев по вере умер в относительно раннем возрасте от сердечного приступа в результате сильного стресса.

Вы понимаете, к чему я клоню.

Когда прошло примерно две трети интервью (которое, кстати, шло совершенно спокойно), я поднял описанную выше тему.

– Что защищает вас в жизни от катастрофы, которая постигла вашего ментора и товарища? – спросил я.

Я услышал, как вся аудитория в студии открыла рот от удивления, после чего воцарилась абсолютная тишина.

Мой собеседник всего на секунду задержал на мне удивленный взгляд – и медленно улыбнулся. Он явно соображал, что ответить.

– Вы меня схватили за хвост, – произнес он.

Зал рассмеялся. Напряжение спало. Еще какое‑то время мы посидели друг напротив друга молча. А потом он попытался ответить на вопрос. Рассказал о своих стараниях уравновесить теорию с практикой и начать применять к своей жизни то, что проповедовал и о чем писал. Это мгновение было наполнено честностью и человечностью.

У меня и в мыслях не было его стыдить. Я просто хотел на его примере понять, как такие занятые люди могут себя защитить. Присутствовавшие в зале люди наверняка задавались тем же вопросом.

Обратить внимание на противоречие (или хотя бы на нечто парадоксальное) – вот действенный способ подступиться к сложному вопросу. Эти вопросы вовсе не обязательно должны выглядеть как обвинения. Их можно довольно мягко подать, например с помощью фразы «Помогите мне понять…». Или «Нечто произошло вот так, но вы утверждаете, что все было совсем иначе. Видите, какая путаница?».

Я попытался сработать на явном противоречии, когда занимался очерком о Джоне Полкинхорне. Я посмотрел тогда видео, в котором Полкинхорн спорит со своим старым другом Стивеном Вайнбергом, Нобелевским лауреатом по физике. Спор произошел в Смитсоновском институте и касался веры и науки. Как я уже рассказывал выше, Полкинхорн стал англиканским священником, когда ему было за 40 и он был выдающимся физиком в Кембриджском университете. Вайнберг тоже является физиком с мировым именем. Полкинхорн и Вайнберг давно и близко дружат. В видео, которое я посмотрел, они обсуждали кварки, минимальные известные на тот момент частицы.

Вайнберг сказал, защищая свои позиции: «Мы верим в кварки не потому, что кто‑то их видел, а потому, что теории тех процессов, в которых подразумевается участие кварков, работают».

Это высказывание меня удивило, потому что многие люди, считающие себя частью определенных религиозных традиций, могли бы сказать подобные слова о своей вере. Они никогда не видели Бога, но, делая Бога участником своей жизни, они чувствуют, что их жизнь становится более значимой.

Для своей статьи о Полкинхорне я взял интервью у Вайнберга по телефону. Я попытался провести параллель между его словами про кварки и необходимостью веры для человека.

– Разве и то и другое не является невидимой сущностью реального мира? – спросил я.

– Вовсе нет, – ответил Вайнберг. И объяснил, в чем, по его мнению, заключается разница.

То, что я посчитал противоречием, для него таковым вовсе не являлось. В моем вопросе не содержалось ни угрозы, ни обвинений, ни желания раскопать сенсацию. Это просто был своеобразный колодец в глубины поднятой нами темы. Вопрос вовсе не был простым, потому что он поставил Вайнберга перед необходимостью четко сформулировать свой подход к физике и свое отношение к вере в Бога.

Помните мой рассказ про Мадам Брижит, жрицу культа вуду на Гаити? Когда я брал у нее интервью, я был совершенно уверен, что у моих читателей есть сложившийся стереотип о культе вуду. Я и сам находился в его власти до тех пор, пока не прочитал о нем массу всего и не поговорил со знающими людьми. И, несмотря на то что сам по себе такой вопрос мог бы показаться бестактным, не стоит забывать, что наш разговор длился уже более часа и я добился определенного доверия жрицы, потому что дал ей понять, как тщательно готовился к нашему разговору.

– Заранее прошу прощения, если следующий вопрос прозвучит несколько оскорбительно, – начал я. Когда переводчик донес до нее суть этого вступления, мадам Брижит широко улыбнулась. По этой улыбке я понял, что она ожидала моего вопроса. – Просто в Соединенных Штатах единственное, что мы узнаем о культе вуду, – это сцены из фильмов ужасов, сюжеты из комиксов или рассказы миссионеров, в которых всегда фигурируют куклы и иглы и люди насылают на врагов проклятие, тыкая иглами в кукол.

Я ждал, пока мои слова переведут. Ее улыбка становилась еще шире.

– Почему люди так боятся того, что вы делаете?

Она дала мне очень элегантный ответ, полный отсылок к истории и замечаний о человеческой природе, о страхе непонятного. Она явно была готова к такому вопросу.