Глава 32. Нравоучительная и печальная

 

Двенадцатого числа зимнего месяца декабря в четверг около восьми часов пополудни супруга выдающегося бизнесмена современности В. Г. Малыгина мадам Малыгина Валерия Игоревна возвратилась из SPA салона в скромное пятикомнатное семейное гнездышко на Остоженке. Не теряя попусту времени, дамочка быстренько заварила гламурненького зеленого чаю и уютно устроилась на диване перед плазменным телевизором во всю стену в ожидании начала бесконечного сериала, помогающего скрасить разлуку с любимым, работающим в поте лица супругом.

Не успели отмелькать на экране титры, как раздался телефонный звонок.

– Алло! – услышала тоскующая жена приятный мужской голос. – Здравствуйте! Могу я попросить к телефону Владимира Георгиевича?

– Муж на работе.

– Смотря что понимать под работой, – голос собеседника перестал казаться таким приятным. – Если б вы знали, мадам, как и где трудится ваш муж...

– Мне не о чем больше с вами разговаривать.

– А и не надо слов, – голос неизвестного собеседника сделался откровенно хамским. – Просто откройте почтовый ящик, там для вас посылочка.

– Не нужно мне никаких ваших посылочек, и вообще, я сейчас же звоню в милицию.

– Не думаю, что после всего увиденного вы захотите звонить именно в милицию. Впрочем, это ваше личное дело. Прощайте, приятного вам просмотра, – и неизвестный наглец (а кто еще?) повесил трубку.

Что делать? – самый главный русский вопрос. Что делать? Звонить в милицию? Звонить мужу? Звонить папе? Или... или там какая‑то важная для мужа информация. «Я возьму эту посылку и отдам мужу, он разберется, он такой умный... Решено, я так и поступлю...»

В почтовом ящике лежал незапечатанный тонкий бумажный конверт. Придя домой, Валерия положила его в сейф, а сама села смотреть телевизор. Через некоторое время она обнаружила, что ее совершенно не интересует творящееся на экране действо, а очень хочется узнать, что же такое находится в конверте и нет сил ждать до вечера понедельника, когда вернется из командировки муж. В конце концов она не выдержала. Говорят, что любопытство сгубило кошку. В данном конкретном случае оно сгубило котяру. Впрочем, об этом позже.

В конверте находился DVD‑диск и записка: «Приятного просмотра!».

Занимательным просмотр можно было назвать без всякого сомнения, приятным – вряд ли. Чуть больше часа провела у экрана несчастная супруга, чувствуя, как стремительно на ее голове вырастают громадные ветвистые рога. За это время ее возмущенному взору предстали четыре эпизода грехопадения ее любимого и, как она ранее считала, верного супруга с четырьмя разными особами женского пола и на редкость блядского вида.

Качество съемки было просто прекрасным, и несчастной рогоносице было совершенно ясно, что на экране не человек, похожий на ее мужа, а именно ее муж Владимир, мать его, Георгиевич собственной персоной, с энтузиазмом трахающий все вокруг себя! Но не это было самым омерзительным. Если бы этот подонок просто сопя трахался! Нет, он еще и много разговаривал с партнершами в перерывах между трахами.

В том числе и о ней, законной супруге. Причем называл ее не птичкой и не рыбкой, как она привыкла, а «тупой гусыней», «дурой набитой», «коровой» и так далее, еще менее ласково...

Валерия допила остывший чай, не почувствовав его вкуса, встала с дивана и направилась в прихожую к телефону. По дороге машинально остановилась у зеркала поправить прическу. В зеркале отразилось женское лицо, принадлежащее явно не гусыне и со взглядом уж точно не коровьим. Женщину с таким взглядом суперагент Никита обошла бы за километр и даже непревзойденный Бонд, Джеймс Бонд со всеми его лицензиями на убийство не решился бы обхамить у пивного ларька...

– Добрый день, дорогой.

– Извини, я немного занят...

– А мне глубоко насрать, много ты занят или немного. Через час ты должен быть дома.

– Ты хочешь сказать...

– Я ничего не хочу сказать, это распоряжение папы. Впрочем, ты всегда можешь позвонить ему и сказать, что приехать не хочешь.

– Но папа же в Австрии...

– Это ты так думаешь. Все, жду.

Время до приезда мужа мадам Малыгина провела сидя на диване, глядя в никуда и ни о чем не думая. Когда послышался звук открываемой двери, она пошла в прихожую встречать блудливого супруга, предварительно почему‑то зайдя на кухню.

– Что случилось? – с порога раздраженно спросил Владимир свет Георгиевич. – Какой папа? Почему ты, черт подери, срываешь меня с работы? – И с этими словами наклонился, чтобы развязать шнурок.

– С работы, значит, – повторила за супругом Валерия, и в ту же секунду ее любимая, оставшаяся еще от бабушка чугунная сковородка, на которой так чудесно пеклись блинчики, опустилась на лысину супругу.

Она положила сковородку на место, вымыла руки, вернулась в прихожую, посмотрела на лежащего неподвижно в лужице вытекающей из черепа крови мужа, взяла трубку и вызвала «скорую». И только после этого заплакала, сначала тихонько, как обиженный ребенок, и уже потом по‑бабьи, с воем. С этим же воем она встретила и проводила врачей, забравших ее мужа. Теперь она действительно походила на гусыню с коровьим взглядом, причем гусыню в безутешном горе.

Милиция по данному происшествию, конечно же, не выезжала. Нашли дураков, ездить по всяким пустякам на Остоженку. С таким рвением не по разуму можно и до Капотни дослужиться, а то и до Мончегорска....

Нейрохирурги пять часов боролись за жизнь Малыгина В. Г. и победили. Через неделю, когда состояние больного из «тяжелого, но стабильного» перешло в стадию «уже менее тяжелого, но по‑прежнему стабильного», лечащий врач наконец‑то разрешил супруге навестить его. Когда больной увидел входящую в палату Валерию, он попытался встать или хотя бы позвать на помощь. Ни то ни другое у него не вышло. Тогда он просто заплакал. Она присела на краешек кровати мужа, погладила его бессильно лежащую руку и тоже заплакала. Так они и плакали вдвоем, один – распластавшийся на больничной койке, другая – в любви и заботе склонившаяся над ним.

Доктора, курирующего лечение Владимира Георгиевича, порадовали размеры «благодарности», полученной от Валерии Игоревны, и, признаться, несколько удивили два факта. Первый: каждый раз при виде входящей в палату супруги больной Малыгин начинал горько плакать. И второй: когда мадам Малыгина услышала от врачей о возможных последствиях перенесенной им черепно‑мозговой травмы (головные боли, нарушение деятельности опорно‑двигательной системы и многое другое, не менее приятное), она почему‑то не выглядела особо огорченной.

 

Глава 33. Геи и феи

 

Вечер двенадцатого числа все того же зимнего месяца декабря глава финансового отдела империи выдающегося жизнелюба В. Г. Малыгина Арнольд, нет‑нет, не Шварценеггер, а вовсе даже Вайнерман встретил в баре на Тверской неподалеку от гей‑клуба «Дары моря» в компании институтских друзей Миши Сударикова и Кости Негея. Эти двое были голубыми, как яйца дрозда, а Костя за свою фамилию и полное ей несоответствие даже удостоился в определенных кругах погоняла Милый лгун.

По бару слонялись манерные мальчики специфической наружности, так же как и Миша с Костей, они ждали девяти часов, когда в «Дарах» «соберутся все наши». В воздухе носились ароматы пота и парфюмов. Собеседники Арнольда жадно его вдыхали, начиная понемногу возбуждаться, сам он из вежливости старался не морщиться. К гей‑тусовке Вайнерман относился с легким презрением, впрочем, как и к Сударикову с Негеем, но бизнес дело святое. Его собеседники в своих банках занимали далеко не последние посты, а потому были людьми весьма и весьма ему нужными.

– Значит, во вторник 17 000 на Кайманы, в четверг – 18 500 на Кипр. – Чтобы хоть как‑то перебить мерзкий, все усиливающийся запах, Арнольд закурил сигару. – Сколько за прогон?

– Девять.

– Девять? Миш, ты охренел, вся Москва за шесть процентов гоняет.

– Вот и гоняй через всю Москву, у тебя же суммы копеечные, скажи спасибо, что помогаю по старой дружбе.

– В жопу такую дружбу!

– В жопу? Давно пора! Кстати о жопе, Костя, посмотри, кто это у стойки в кожаных брючках? – Миша указал наманикюренным мизинчиком на миниатюрное ангелоподобное существо с румянцем во всю щеку и роскошными льняными кудряшками, похожее на Леля из сказки. Существо взгляды друзей почувствовало, а потому томно отклячило задик и часто‑часто заморгало длинными ресничками.

– А, этот... Двустволка с Украины, здесь на гастролях.

– Обидно, а я так хотел чистой и светлой любви.

– На халяву, значит?

– Почему на халяву, я просто верю в любовь, – томно промурлыкал Миша и, повернувшись к Арнольду, уже без всякой истомы в голосе продолжил: – У тебя действительно копеечные операции, так что не удивляйся, если через месячишко еще процент задеру. И вообще, когда тебе надоест наконец этой ерундой заниматься в своей богадельне, да еще и за гроши? Платят‑то, небось, десятку, не больше?

– Пятерку, – застенчиво ответил Вайнерман.

– Пятерку сейчас старшая операционистка в приличном банке имеет. Короче, херней кончай заниматься, иди к нам, у нас скоро должность зама отдела по работе с физлицами освобождается. Такое место! Через пару‑тройку месяцев, когда осмотришься, в полном шоколаде будешь, зря, что ли, Плешку с золотой медалью окончил...

– Я подумаю.

– Подумай, только недолго, на такое место охотников тьма.

– Ладно, ребята, мне пора, – Арнольд рассовал по карманам телефон, сигарницу, зажигалку и встал.

– А может, с нами останешься? – игриво подмигнул другу Костя. – Чувствую, сегодня такая охота будет...

– Конечно же будет. Мне уже охота, – засмеялся Миша.

– Меня ждут, пока, – перекинув через плечо ремешок сумки с ноутбуком, Вайнерман двинул к выходу. На улице ему попался на глаза Лель‑гастролер со старенькой «Нокией» в руке. Отбросив манерность, тот орал на всю Тверскую:

– Стас, ты шо, охерел в корягу или тебе бабки не нужны? Говорю же, Дитер приезжает. Какой‑какой, этот, как его, Хутен... Хотен... а, бля, Хупенкотен, помнишь? Да. Да. Как в прошлый раз: отхарить в два смычка, потом обоссать в два ствола и так пару раз за ночь. И тонна евро на кармане, прикинь. Скорее думай, а то я Колька подпишу... – Увидал Арнольда, на всякий случай улыбнулся ему и поморгал.

Обойдя Леля‑пидора, Арнольд разыскал среди многих припаркованных машин свою скромную «Нексию» и забрался внутрь. Пока прогревался двигатель, достал трубку и позвонил:

– Мама, я скоро буду.

– Мерзкий мальчишка, ты опаздываешь, я очень на тебя сердита.

– Прости меня, мамочка.

– Будешь наказан.

– Да, мамочка, конечно.

Арнольд включил поворотник и тронулся. На душе его пели райские птицы, и сердце замирало в предвкушении. Путь его лежал на Сокол, и спешил он, естественно, не к своей родной маме Софье Григорьевне Вайнерман, урожденной Копиевкер, а к ушлой проститутке с творческим псевдонимом Нана. Когда‑то, в конце прошлого века, эта дамочка приехала из родного Кургана покорять столицу с дипломом врача‑психиатра наперевес. Однако врачебная карьера не задалась, в Москве психиатров оказалось еще больше, чем психов. На малую родину возвращаться категорически не хотелось, и неглупая девушка Нана, тогда еще Катя, проанализировав рынок спроса‑предложения, нашла свою нишу и начала ковать денежку, предоставляя нетрадиционные услуги закомплексованным богатеньким буратинам. И весьма успешно, между прочим. Пятилетний опыт работы в курганском дурдоме помог правильно строить отношения с клиентами и ничему никогда не удивляться.

Оставив машину на стоянке рядом с домом, он подбежал к подъезду и открыл дверь.

Лифт быстро поднял его на седьмой этаж.

В прихожей его встретила «мама» в длинном халате и в бигуди. Выглядела она грозно.

– Мама, я... – начал с порога оправдываться «сынок».

Две звонкие, но несильные оплеухи справа и слева (что значит опыт) прервали этот лепет.

– Мерзкий мальчишка, ты опять опоздал. Я знаю, ты весь день плохо себя вел. Быстро иди в свою комнату и раздевайся. Я тебя сейчас накажу.

– Да, мама, – Арнольд вошел в «свою» комнату со школьными учебниками на полке, игрушками на шкафу и расписанием уроков ученика четвертого «Б» класса на стене.

– Быстро раздевайся.

– Да, мама.

Голенький финансист лежал на животе на диванчике, а «мама» опять же звучно, но не слишком сильно (что значит техника) била ремнем по пухлым ягодицам.

– Мамочка, прости меня, пожалуйста, я больше не буду, – Арнольд заплакал.

– Ты плохой мальчишка, ты должен быть наказан, – не прекращая порки, она взяла страпон и аккуратно (что значит практика) засунула его «сыночке» в задницу, – вот тебе, будешь знать... – Что такое интересное он будет знать, не прозвучало, да в этом уже и не было нужды: Арнольд орал в полный голос (что значит хорошая звукоизоляция), его тело тряслось от рыданий и оргазмов, процесс воспитания достиг кульминации.

Наказав «сыночка», «мама» отвела его в ванную. Пустила воду, намылила его голову детским шампунем и, смыв пену, поцеловала в начинающую лысеть макушку:

– Ты все‑таки хороший мальчик, мама любит тебя.

Мама, – слезы счастья текли по просветленному лицу Арнольда вперемешку со струями воды, – мама...

А потом он надел свою любимую пижамку со слониками (48‑й размер 4‑й рост) и в ней уже пил вкусный чай с вареньем. Почистил зубки и в этой же пижамке лег спать в обнимку с мягкой игрушкой – белочкой. А «мама» спела ему колыбельную песенку (что значит пять лет в институтской агитбригаде) и гладила его по голове, пока не уснул.

Когда Вайнерман начал слегка похрапывать, она вышла из спальни и направилась на кухню, где в одиночестве выпила свои законные сто пятьдесят граммов водки и выкурила сигаретку. Еще один день прошел...

Заснувший школьником с драной задницей, Арнольд восстал ото сна жестким, агрессивным дельцом, строгим и способным на поступок. Вернее, его вежливо разбудили.

– Арнольд Моисеевич, вы распорядились разбудить вас в восемь. – Дама в строгом платье, в которой трудно было узнать вчерашнюю расхристанную «мамку», осторожно дотронулась до его плеча. – Когда прикажете подавать завтрак?

– Через двадцать минут, и не опаздывайте.

– Будет исполнено.

После завтрака в английском стиле он направился в прихожую, обулся и надел поданное «прислугой» пальто.

– Удачного вам дня, Арнольд Моисеевич.

Он слегка кивнул головой и походкой обреченного на победу проследовал к выходу, а она зашла в «его» спаленку, взяла с тумбочки восемьсот оставленных ей долларов, машинально их пересчитала и пошла к себе досыпать. Начинался новый день.

Путь к автостоянке лежал мимо контейнеров с мусором. В ближнем из них ковырялся какой‑то персонаж, выставив наружу здоровенную жопу в ватных штанах.

Мимо Арнольда проехала грузовая «газель» и остановилась правым бортом у второго контейнера, да так по‑дурацки, что ему пришлось аккуратно, бочком протискиваться между этой самой «газелью» и контейнерами. Когда Вайнерман прошел мимо персонажа в ватных штанах, тот мгновенно схватил его одной рукой за ногу, второй – за шиворот и забросил в гостеприимно открытый кузов машины, где его подхватили какие‑то сильные руки. Все произошло так быстро, что бедолага не успел даже пискнуть, а когда собрался сделать это в кузове, то ощутил на лице мерзко воняющую тряпку, попытался вздохнуть, и сознание на некоторое время его покинуло. Он даже не почувствовал, как неизвестный доброхот аккуратно уложил его на картонные коробки и заботливо прикрыл ветошью. Человек в ватных штанах сел в кабину рядом с водителем, и «газель» тронулась.

Через час с копейками неизвестный кудрявый брюнет в Арнольдовом пальто предъявил зевающему охраннику автостоянки квитанцию, сел в «Нексию» и куда‑то уехал.

Вайнерман пришел в себя от запаха нашатыря и пары оплеух, более увесистых, нежели его награждали вечером накануне. Он сидел за столом в какой‑то комнате с бетонными стенами и полом. Напротив него какой‑то здоровенный мужик в маске возился с его, Арнольдовым ноутбуком. Мужик поднял глаза на очнувшегося пленника:

– Назови пароль.

– Я... мне... кто вы? – Он заплакал.

Мужик протянул руку и погладил плаксу по голове. Получилось менее приятно, чем у «мамы» накануне.

– Успокойся. Попить хочешь?

– Да.

Он залпом выпил стакан «фанты».

– А еще можно?

– Еще? М‑м‑м... А, ладно, еще так еще, хуже не будет. Держи. Выпил? Отлично, посиди немного, успокойся.

Через несколько минут Арнольд перестал плакать и успокоился. Вдруг стало понятно, что захватившие его – нормальные ребята и ничего плохого ему не сделают.

– Ты как? – Через маску не было видно, но он догадался, что здоровяк приветливо ему улыбается, и он ощутил симпатию к собеседнику.

– Нормально.

– Поговорим? Извини, кстати, что я на ты.

– Нормально, давай поговорим. Я, кстати, тоже на ты. Закурить есть?

– А то.

 

Глава 34. Снайпер на крыше

 

Утро тринадцатого числа зимнего месяца декабря капиталист, вице‑президент, олигарх и т.д. и т.п. Герман Бацунин встретил на крыше законсервированной новостройки на Ленинском проспекте. Хотя какой к черту капиталист и олигарх? Подполковник Бацунин, позывной «Доктор», командир группы офицерского спецназа, а до того второй снайпер в группе легендарного Совы, меньше всего напоминал строителя капитализма в родном отечестве. Одетый в белый комбинезон, он удобно устроился на разостланном спальном мешке и через оптический прицел старенькой, сработанной еще в социалистической Югославии снайперки «Zastava» с кустарного производства глушителем контролировал подход к офисному центру, где вот‑вот должен был начаться и преждевременно закончиться рабочий день генерального директора очень непростой фирмы «Lex Consulting» Литвиненко В. Н.

Шел легкий снежок, подмораживало, но Герман как истинный помор холода не боялся.

 

Наблюдатели доложили, что ожидаемый должен прибыть с минуты на минуту, и Бацунину не было нужды, как тому киллеру из анекдота, беспокоиться, не случилось ли чего с клиентом. Да он и не беспокоился. Накануне Герман немного пострелял по мишеням и убедился, что его мастерство по‑прежнему при нем и у Влада Оболенского нет ни малейшего шанса. Однако, пардон, какого такого Оболенского, мы вроде бы говорили о Литвиненко? А дело в том, что товарищ полковник Литвиненко В. Н. пропал на необозримых просторах Африки вместе с деньгами отчизны, растворился, можно сказать, как ложка ароматного, до тошноты разрекламированного кофе «Монарх» в чашке крутого кипятка. А в России в конце двадцатого века объявился подданный Канады, потомок древнего дворянского рода Влад Оболенский, по странной случайности обладающий внешностью, голосом и всеми сволочными повадками исчезнувшего.

Бацунин мог дать голову на отсечение, что превращение ворюги‑полковника в русского аристократа канадского разлива прошло по каналам спецслужб СССР. Иначе... иначе он давно нашел бы этого красавца сам (сколько времени и денег потрачено...) и убил бы сам, и только сам. Спецназ, знаете ли, учреждение старомодное и вовсе не политкорректное, и в нем до сих пор практикуется кровная месть. Если это, конечно, спецназ.

В наушнике щелкнуло, пора было приступать к работе. Он зубами снял меховую рукавицу с правой руки, на левой руке, сами понимаете, никакой рукавицы не было, не мерзли у Геры пальцы на левой. Оттянул затвор, пунктуально проверил, на месте ли патрон.

Кстати о патроне, вернее – о пуле. Пулю под штатный натовский патрон 7,62 мм, готовую вылететь на рандеву с целью, и еще с десяток таких же сделал для Бацунина его давний приятель и бывший сослуживец, классный мужик Володя Михайлов. Когда‑то он был достаточно известен в узких кругах своими взрывающимися часами, стреляющими зажигалками, разрезающими супостата на части газетами, самовозгорающимися кальсонами и многим другим, не менее приятным. После того как народившаяся отечественная демократия наряду со всеми вооруженными силами, угондошила разведку со спецназом, он покинул службу, не желая тратить Богом данный талант на изготовление сувениров для дорогого начальства, и осел у себя в Лобне. На кусок хлеба с маслом (икру терпеть не мог) он теперь зарабатывал тем, что изготовлял дуэльные пистолеты под старину, ковал холодное оружие и был достаточно востребован среди любителей всей этой прелести. Иногда по просьбе старых друзей мог «тряхнуть стариной и вспомнить молодость». Герман опробовал изделие от Володи и остался доволен. Самопального аристократа из Канады ожидал напоследок еще тот сюрпризец...

А вот и он, долгожданный. Вышел из авто и в сопровождении охраны направился к лестнице. Светлое кашемировое пальтецо внакидку, никакой шапки на голове – пижон, однако. Впрочем, без шапки даже удобней.

Расстояние до цели чуть превышало семьдесят метров, и Герман мог легко, выражаясь языком узких специалистов, дернуть клиента безо всякой оптики, но он предпочел подстраховаться. Сопровождая стволом его движение, он дождался, пока тот поднимется на верхнюю ступеньку перед входом, и мягко спустил курок, целя в затылок.

Вот это называется пораскинуть мозгами! У товарища полковника, аристократа, удачливого бизнесмена, бесстрашного и безжалостного рейдера Литвиненко В. Н. просто не стало головы. Его тело, помахивая дорогущим портфелем в уже мертвой руке, по инерции сделало пару шагов и опустилось на гранитную площадку перед входом. Через секунду‑другую страшно закричала какая‑то женщина.

Бацунин не стал долго любоваться сделанным. Он поднялся на ноги, подобрал рукавицу и положил в карман комбинезона, после чего направился к лестнице.

Перекуривающие на скамейке во внутреннем дворе новостройки два каких‑то явно с утра поддатых мужика настолько увлеченно спорили о чем‑то своем, что не обратили на вышедшего никакого внимания. Он подошел к открытому люку и спустился вниз. Не прерывая беседы, спорщики закрыли за ним люк и поставили на него контейнер, набитый строительным мусором, передвинув его легко, как пустую картонную коробку. После этого куда‑то не торопясь направились, не прерывая своей увлекательной беседы.

Он спустился по скользкой лестнице вниз, достал фонарик и включил его. Повернул направо и прошел, пригибаясь, сорок семь шагов, после чего повернул налево и прошел еще шестьдесят пять шагов. Поднялся наверх по не менее скользкой лестнице и вытянул вверх правую руку. Кто‑то схватил эту руку и помог ему протиснуться через узковатый люк в полу в салон микроавтобуса. Почему‑то подумалось, что Котов точно в этом лючке застрял бы, и Гера с трудом сдержался, чтобы не засмеяться.

По дороге Бацунину помогли переодеться. Минут через двадцать неброский фордовский микроавтобус остановился на одной из тихих улочек Юго‑Запада столицы.

Из него вышел джентльмен в черном кашемировом пальто, накинутом поверх темно‑серого костюма от «Бриони», сел в ожидающий его «Майбах» и уехал.

В свой офис на Белорусской он приехал вовремя, так как начальники его ранга не опаздывают никогда и никуда, а только, бывает, задерживаются. Персональный лифт вознес его на пятый этаж. Приветливо поздоровавшись с личным секретарем, вице‑президент концерна «Росмед» прошел к себе в кабинет, снял и повесил в шкаф пальто, скинул пиджак и остался в любимой голубой водолазке в тон нордическим светлым глазам. Нажал кнопку интеркома:

– Анна Ивановна, будьте добры, распорядитесь насчет кофе.

– Сию минуту, Герман Константинович.

Вошедшую с подносом красну девицу Бацунин одарил белозубой улыбкой:

– Мариночка, вы, как всегда, неотразимы.

Девушка зарделась, стрельнула глазками в дорогого начальника и павой выплыла из кабинета.

Почему‑то вдруг захотелось выпить. Он подошел к бару, достал бутылку водки и налил в стакан. До краев. Перелил его содержимое в себя и пошел как ни в чем не бывало пить свой утренний кофе с печеньем.

В двенадцать включил телевизор. Полуденные новости начались с сообщения о зверском убийстве на Ленинском проспекте. Герман с интересом выслушал сообщение об объявленном плане «Перехват», полюбовался фотороботом предполагаемого убийцы (похожего на Тома Круза и Бориса Моисеева одновременно), скрывшегося с места преступления на светло‑зеленой «шестерке», со вздохом выключил ТВ и приступил к работе.

В эту ночь и все последующие он спал прекрасно, без кошмаров и всякой другой гадости, как будто из сердца вынули долго сидевшую в нем толстую иглу.

 

Глава 35. Ассорти

 

Неприятности, обрушившиеся на разнесчастную промышленно‑финансовую группу, на этом вовсе даже не закончились. Продолжение последовало...

Поздно вечером двенадцатого числа зимнего месяца декабря, в четверг персонаж, известный читателю под красивым прозвищем Крысомоль, возвращался к себе домой на Варшавку. По дороге пришлось заехать в суточный универсам, так как горячо любимая супруга вторую неделю отдыхала в Турции, холодильник был пуст, а кушать очень хотелось...

Он вышел из лифта на площадке шестого этажа и направился к входной двери в свою квартиру. У распределительного щита возился какой‑то тип в спецовке с надписью «Мосэнерго» на спине. Проходя мимо, Крысомоль без особого интереса спросил:

– В чем дело?

– А, – безразлично махнул рукой доблестный труженик, – ерунда, сейчас закончу.

И ведь действительно закончил, паршивец этакий. Как только жилец семьдесят второй квартиры открыл дверь, лжеэнергетик мигом оказался у него за спиной, сковал его движения жестким захватом и воткнул в шею иголку шприца.

Уколотый проснулся от телефонного звонка в мерзком, как когда‑то в молодости, с дикого перепою, состоянии. Он валялся в собственной квартире на своем собственном диване раздетый и заботливо укрытый пледом, а телефон на столе надрывался, захлебываясь звонками, и, казалось, даже подпрыгивал. Кое‑как поднявшись с дивана, он добрел до стола и, с третьей попытки уцепив трубку, поднес‑таки ее к уху.

– Алло.

– Спишь, соня? Гляди, продрыхнешь все на свете. На часы‑то глянь.

Он послушно посмотрел на часы. Ничего себе, без пяти минут полдень!

– Ну, – не унимался неизвестный собеседник, – а теперь телик включи, через пять минут по НТВ прикольные новости будут. Посмотри обязательно, тебе будет интересно, чао, засоня! – И повесил трубку, стервец.

Крысомоль послушно включил телевизор и ознакомился с полуденной программой новостей, как ему и посоветовали. Дальнейшие подробности жизни и деятельности этого персонажа неизвестны и неинтересны.

Когда зазвонил в районе полудня телефон, Лев Владимирович Кореньков, звезда юриспруденции и тонкий знаток лазеек в отечественном законодательстве, сидел у себя в кабинете, ломая голову над тем, куда, черт подери, подевалось все руководство фирмы (кроме него самого любимого) и что ему в этой ситуации делать.

Просмотрев и прослушав полуденные новости по совету наглого неизвестного, Лев Владимирович некоторое время оставался сидеть, положив на стол вытянутые руки со сжатыми в кулаки пальцами, как академик Павлов на портрете, глядя в никуда. Потом громко, неизвестно к кому обращаясь, произнес: «Не запугаете!» После чего встал, оделся и покинул кабинет.

 

Говорят, его видели в Израиле, паспортом которого он заблаговременно обзавелся. Живет себе тихонечко пенсионером в городишке под названием Эйлат у теплого Средиземного моря и сопит в две дырочки и негромко радуется жизни. Да и хрен с ним.

Заступившие на дежурство в захваченном у «Мосгорпродукта» заводоуправлении восемь бойцов частного охранного предприятия «Орлы России» в девять утра в пятницу тринадцатого числа сменены не были, что их изрядно удивило. Удивление усилилось, когда они не смогли связаться по телефону с главным офисом, и достигло невероятных размеров, когда в 11.30 вместо смены к ним на объект приехал наряд милиции, отнял у них оружие и всех к чертовой матери прогнал. Попробовавшего покачать права старшего группы слегка побили по спине и ниже резиновыми демократизаторами и увезли в околоток.

Остальным доходчиво, с легким матерком объяснили, что вооруженные лица из ЧОПа с аннулированной лицензией не являются частными охранниками на задании, а вовсе даже представляют собой группу лиц из состава незаконного вооруженного формирования, подлежащих уголовному преследованию.

Выходящим с территории завода бывшим «орлам», а ныне черт знает кому, набили морду мстительные заводские охранники, а идущие на смену работяги даже и не подумали их пожалеть.

 

Глава 36. Визит к динозавру

 

Бывшего партийного вельможу, а ныне выдающегося государственника и советника при правительстве РФ Игоря Владимировича Игнатьева коллеги за глаза уважительно именовали Динозавром, и, уверяю, не только за преклонный возраст. При случае он мог быть не менее страшен и беспощаден, нежели его тезка – ископаемый хищник. Ходили разные слухи о попавших к нему на зубок. Как правило, судьбы этих бедолаг были весьма незавидны, и хорошо, если дело заканчивалось только изгаженной карьерой...

Казалось, Игнатьев был всегда. Он начал мелькать в аппарате ЦК еще в конце пятидесятых, в середине шестидесятых был переведен на Старую площадь в международный отдел, к концу семидесятых дослужился до одного из замов этого отдела. На этом его карьерный взлет и остановился, причем инициатором этого был сам Игорь Владимирович. Его вполне устраивал достигнутый статус – осуществлять общее руководство, иметь большие, почти безграничные возможности и в то же время ни за что конкретно не отвечать и, самое главное, не подписывать никаких финансовых документов.

Умен был товарищ Игнатьев! Его более успешные коллеги получали взыскания, переводились хрен‑те куда с понижением или вовсе катапультировались из номенклатурной обоймы, а над Игорем Владимировичем небо всегда было безоблачным.

Когда грянула демократия, эта его осторожность еще раз сослужила своему хозяину добрую службу. Поэтому он не выпал из окна, не застрелился сразу тремя пулями в затылок, не повесился и не оступился в душевой кабине насмерть. Более того, к нему так ни разу и не заглянули гости дорогие с полномочиями от нового царя и паяльниками в портфелях, чтобы строго по‑государственному спросить: «Где золото партии?» и «Где у вас тут розетка?»

Он тихо пересидел смутные времена в одной из государственных корпораций, вежливо, но непреклонно отказываясь перейти на службу к неизвестно каким образом стремительно обогатившимся «новым русским», говоря, что слишком уже стар для смены приоритетов.

В начале нового века господин Игнатьев оставил бизнес и двинул на госслужбу, куда благодаря репутации стойкого государственника охотно был принят. Там он был замечен, оценен по заслугам и приглашен в аппарат советников при правительстве РФ, где и бросил якорь. Новое место работы несколько напомнило ему синекуру на Старой площади – все то же море возможностей при полном отсутствии ответственности. Он быстро вник в тонкости новых правил подковерных игр, что с его опытом было несложно, да не такими уж и новыми были эти правила, и с радостным удивлением открыл для себя безбрежное море возможностей.

Несмотря на разменянный девятый десяток лет, был Игорь Владимирович достаточно здоров и бодр. Горными лыжами и дзюдо, правда, не увлекался, но пешие прогулки совершал регулярно и с удовольствием. Хотя, если честно, причиной отличной формы уважаемого ветерана была не приверженность здоровому образу жизни, вернее, не только она. С ранней аппаратной молодости господин (тогда еще товарищ) Игнатьев И. В. никогда и ничего не принимал близко к сердцу, и все, что не касалось лично его напрямую, было ему глубоко до поясницы. Именно поэтому он рассчитывал жить долго и не собирался под травку в возрасте более юном, нежели у последнего председателя Госплана или железного сталинского наркома Кагановича.

Поздно вечером тринадцатого числа зимнего месяца декабря в пятницу он прилетел в Москву из Вены и сел в поданный к трапу лимузин.

– В Удельную, – бросил водителю и, прикрыв глаза, откинулся на спинку сиденья.

В машине было тихо, шоферу запрещалось лезть к хозяину с разговорами и включать приемник. Не заметил, как задремал, а проснулся, когда машина затормозила у ворот окруженного старыми корабельными соснами особняка. Игорь Владимирович любил свой, как он его называл, домишко в Удельной и ни за какие коврижки не соглашался переезжать на Рублевку, приводя этим в несказанное удивление товарищей по царевой службе.

Водитель посигналил. Через некоторое, не очень продолжительное время ворота распахнулись, и машина заехала во двор. Выскочивший из дома охранник открыл заднюю правую дверь.

– До свидания, Коля. Завтра подашь в двенадцать. – Игнатьев выслушал почтительное водительское «до свидания, Игорь Владимирович» и вышел из авто.

– Добрый вечер, Игорь Владимирович, – склонился в почтительном поклоне охранник, он же помощник, держа в руках багаж шефа.

– Привет, Дима, как дела?

– Нормально, Игорь Владимирович, все в полном порядке, – если бы вельможа Игнатьев удосужился хотя бы глянуть на этого самого Диму, то, может быть, и заметил бы, что тот несколько взволнован и, можно сказать, испуган. Но когда Игнатьев глядел на челядь...

Он распорядился отнести вещи в спальню и больше его не тревожить, а сам, приняв душ с дорожки, надел свой любимый кашемировый халат и удобно устроился в полумраке у горящего камина со стаканчиком шотландского виски. У огня так хорошо и спокойно думалось... Но не в этот раз.

– Мыслитель у камина, как трогательно, – раздался чей‑то насмешливый голос, и свет зажегся.

Игорь Владимирович с удивлением обнаружил, что он в зале не один. Развернувшись, он увидел у себя за спиной трех мужчин среднего возраста: почти двухметрового светловолосого джентльмена с протезом вместо левой руки и двух других мужчин – высокого и худощавого и худощавого невысокого роста.

– Приветствую вас, достопочтенный господин Игнатьев, – молвил джентльмен. Двое других, очевидно, таковыми не являлись и не поздоровались.

Игорь Владимирович был кем угодно, но не трусом, а потому быстро пришел в себя.

– Добрый вечер, господа. Послушайте, вы, кажется, Бацунин? Да‑да, точно, Бацунин, мы встречались в апреле в Кремле. Если не ошибаюсь, вы руководите «Росмедом». Признаться, я несколько удивлен вашим визитом и тем, как вы проникли в мой дом...

– Вы правы, я действительно Бацунин, только сейчас я не предприниматель, а офицер спецназа, так что проникать я обучен куда и как угодно.

– Офицер спецназа, чушь какая‑то. Ну и что нужно от меня доблестному спецназу? Предупреждаю сразу, ценностей в доме не держу.

– Не хамите, Игорь Владимирович. У нас к вам есть всего‑навсего один вопрос. Ответьте нам честно и мы с большим удовольствием с вами распрощаемся. Поверьте, общение с вашей персоной не доставляет нам никакого удовольствия.

– Взаимно, молодой человек, взаимно. Задавайте ваш вопрос, с удовольствием отвечу, если это в моих силах. Присаживайтесь, располагайтесь поудобней, если уж пришли.

– Спасибо. Итак, в августе 1991 года группа из восьми офицеров спецназа Главного разведывательного управления прибыла в Африку в распоряжение вашего любимца полковника Литвиненко. Сидящие перед вами – то, что от этой группы осталось. Мой вопрос: почему вы приказали уничтожить мою группу?

– А при чем тут я? Если погибли ваши офицеры, то это ваша вина как командира. И потом, когда вас принимали в спецназ, разве не предупреждали, что можете погибнуть за родину?

– Предупреждали, и не единожды. У нас, знаете ли, даже договор был с родиной негласный: мы за нее сражаемся и порой даже гибнем, а она за это при случае всегда готова подтвердить, что знать нас не знает и помочь ничем не может.

– Вот видите.

– Все дело в том, что в указанном конк