Глубоко убежден, что убийство Столыпина, выстрел этот, решил судьбу развития

России, потому что сразу руководство попало в слабые неумелые руки, которые не могли

Россию вести правильно» (59).

Таким образом, столыпинское отступление в романе понадобилось для того, чтобы

соединить сентябрь 1911 г. и февраль 1917 г. Если согласно первоначальному замыслу

прелюдией к февралю 1917 г. была августовская катастрофа 1914 г. и судьба монархии в

значительной степени решалась на полях Первой мировой войны в борьбе с внешним врагом,

то во втором варианте она была предрешена еще до войны внутри страны в борьбе с врагом

внутренним. Не сасмоновская трагедия, а выстрел 1 августа 1911 г. стал прелюдией

февральской драмы 1917 г.

Уже первый вариант романа привел к сокращению числа стороников писателя. Но он

 

еще оставался почти всеобщим кумиром. Велик был его авторитет и в 1974 г., когда его

выслали за границу. Истекшие с тех пор годы характеризовались тем, что круг его

поклонников неуклонно сокращался. Этому способствовали и солженицынское «Письмо

вождям», и его ястребиные речи, и второй том «Архипелага», и сборник статей «Из-под

глыб», и «Теленок», и история с Ф. Арнау и Т. Ржезачем. Но особую роль в этом отношении

суждено было сыграть новому изданию «Августа».

 

Поверженный кумир

 

По всей видимости, летом 1983 г. у А. И. Солженицына возникла пауза в его работе и

он решил, наконец, разобрать ту часть своего архива, которая была вывезена из Москвы

В. Одомом. «Да, господа, — пишет он, — только летом 1983 дошли руки распечатать ящики,

привезенные из Калифорнии в 1976» (1).

Тогда же с «осени 1983 г.» Александр Исаевич стал погружаться в работу над

следующим Узлом «Апрель Семнадцатого» (2), рассматривая его как начало нового, Второго

действия «Народоправство», охватывающего «весь Семнадцатый год до осени» (3).

«Переход от „Марта Семнадцатого“ к „Апрелю“, — констатировал А. И. Солженицын, —

поставил передо мной еще новые задачи, так как едва не зашатался метод Узлов. Кажется, от

18 марта (конец III Узла) до 12 апреля (начало IV Узла) — рукой подать? А сколько событий

и оттенков проваливается. Куда? Возникает понятие „Междуузелья“» (4).

В своем интервью парижской газете «Либерасьон» 1 ноября 1983 г. А. И. Солженицын

так охарактеризовал итоги и перспективы своей работы над эпопеей: «То, что я сейчас

реально уже кончил, это так называемое „Действие первое, Революция“. В него входят три

узла: „Август Четырнадцатого“, „Октябрь Шестнадцатого“ и „Март Семнадцатого“. Это я

почти кончил» (5). И там же: «Должна бы она дойти до 1922 года, когда все последствия

революции уже закованы в железные коллеи, когда социальная динамика кончилась и

начинается уже качение по этим жестким рельсам. Но боюсь, что мне жизни не хватит…»

(6).

А между тем, пока писатель погружался в работу над «Апрелем», завершалась

подготовка к печати второго Узла «Октябрь Шестнадцатого», оба тома которого увидели

свет в следующем 1984 г. (7).

Основная идея этого нового Узла сводится к следующему.

Если в первом издании «Августа» главная вина за неудачу в войне, а значит и за

революцию возлагалась на царизм, то во втором издании, как уже отмечалось, она была

переложена на революционное движение и либеральную оппозицию. Именно они оказались

в центре нового романа. Писатель показывает, как в условиях, когда Россия продолжала

терпеть поражения в войне с Германией, либеральная оппозиция вместо того, чтобы

объединиться с правительством против внешнего врага осенью 1916 г. предпринимает

штурм власти. И хотя этот штурм оказался неудачным, он показал, что судьба государства в

сложившейся ситуации во многом зависит от поведения оппозиции. Однако оппозиция была

занята не столько поисками выхода страны из сложившегося положения, сколько

стремлением, используя слабость правительства, захватить власть в свои руки, не думая о

последствиях этого.

Знакомство с Вторым Узлом «Красного колеса» — «Октябрь 16-го» показывает, что

еще только-только наметившийся во второй редакции «Августа» переход от романистики к

публицистике был продолжен и привел к тому, что здесь публицистический материал уже

полностью оттеснил художественный материал на второе место. «Если „Август“ построен на

всей „классической“ атрибутике художественной прозы, — говорится к предисловии к одной

из публикаций „Октября“, — углублениях в психологию героев, психологической

мотивированности их поступков, обусловленности поступков характерами (именно в

„Августе“ раскрываются характеры героев, проходящих затем через все повестование,

выковываются их взгляды), то в „Октябре“ уже преобладает публицистичность;

 

„Март“ же — это как бы и проза, и стилистически отточенные дневниковые записи, и

стенограммы, и научное исследование, и публицистика, слившиеся в единой ипостаси» (8). В

эту характеристку следует внести только одну поправку: так и не слившиеся в единой

ипостаси.

«…с 1984 г., — пишет А. И. Солженицын, — я впервые стал работать над „Колесом“ не

по круглому году, а — два летних месяца что-нибудь другое. Маховик лет замедляется» (9).

Чем же именно был занят Александр Исаевич летом 1984 г., мы не знаем, но можно отметить,

что именно в эти месяцы на Западе постепенно начинает раскручиваться маховик

направленной против него идеологической кампании.

Один из ударов по писателю был нанесен Майклом Скэммелом, который издал первую

серьезную биографию писателя, написанную не  с позиции его апологии (10). Свою работу

автор начал еще в 1974 г. с благословения самого героя, который не только ответил на

интересовавшие его вопросы, но и позволил ему познакомиться с некоторыми материалами

своего архива (11). По всей видимости, А. И. Солженицын надеялся, что М. Скэммел

напишет его портрет светлыми красками. Однако то ли знакомство с материалом, то ли

изменившаяся коньюктура привели к тому, что начав работу над книгой в качестве

поклонника А. И. Солженицына, М. Скэммел закончил ее его критиком.

Не успела новая биграфия писателя разойтись по свету, как разразился скандал вокруг

«Августа», начало которому было положено летом 1984 г. 16 августа по «Голосу Америки»

стали читать столыпинские главы из «Августа», а 19-го Лев Лосев озвучил по радио

«Свобода» основные положения своей статьи «Великолепное будущее России. Заметки при

чтении „Августа Четырнадцатого“ А. Солженицына» (12). Полностью она была

опубликована в № 42 журнала  «Континет» (13). В этой статье автор едва ли не впервые

обратил внимание на то, что в романе А. И. Солженицын образ убийцы П. А. Столыпина

Д. Богрова невольно ассициируется с образом змеи, и на основании этого сделал следующий

вывод: «…в самом образе змеи, смертельно ужалившей сотворящего крестное знамение

славянского рыцаря, антисемит без труда усмотрит параллель со своей любимой книгой

„Протоколы сионских мудрецов“» (14).

Сделанное Л. Лосевым наблюдение, что в солженицынском описании Д. Богрова его

образ — «образ еврея слился с образом змия», было поддержано и другими авторами (15). О

том, что такое восприятие Д. Богрова читателями было неслучайным, свидетельствует

«Архипелаг». Комментируя в нем появление названия «столыпинский вагон»,

А. И. Солженицын, имея в виду «революционеров», пишет: «Когда-то змеиным укусом

убив великого деятеля России, еще и посмертным гадким укусом осквернили его память»

(16).

Стремясь понять смысл это аллегории, исследователи обнаружили, что подобный образ

— образ змея как символ еврейского народа был широко распространен в антисемитской

литературе (17). С учетом этого убийство П. А. Столыпина приобретало под пером

А. И. Солженицына символический характер.

23 мая 1989 г. в своем интервью Дэвиду Эйкману для журнала «Тайм»

А. И. Солженицын попытался откресться от такого понимания данного эпизода: «Нет, —

заявил он, — я никакого символа не искал. Я описывал Богрова исключительно

реалистично», иными словами, если в результате подобных реалистичных характеристик

образ Д. Богрова стал сливаться с образом змея, то это не авторских произвол, а реальная

действительность. Далеее Александр Исаевич попытался убедить журналиста, что в его

изображении Д. Богров — это не символ, а всего лишь террорист-одиночка, за которым

никто не стоял и который поэтому никого, кроме себя, не представлял (18).

Но разве даже случайное изображение Д. Богрова в виде змеи не приобретает

символического характера? И разве сравнение убийства Столыпина со «змеиным укусом» —

тоже не символ? И разве в «Архипелаге» не сказано прямо, что Столыпина «змеиным

укусом» убил не одиночка Богров, а «революционеры»? И разве в «Августе» не

подчеркивается, что, делая такой такой шаг, убийца прислушивался к «трехтысячелетнему,

 

тонкому, уверенному зову» своей истории? И это простое покушение, покушение одиночки?

Вслед за выступлением Л. Лосева в радиоэфире «на имя президента соединенных

американских радиостанций „Свобода“ и „Свободная Европа“ Джеймса Бакли» поступили

две докладные записки из Русской службы «Свободы» от Льва Ройтмана и Вадима

Белоцерковского, которые охарактеризовали чтение романа «Августа» по радио как

популяризацию антисемитизма (19). Позднее в издававшемся в Лос-Анжелесе журнале

«Панорама» Вадим Белоцерковский назвал А. И. Солженицына «„пятой

колонной“ советской пропаганды» (20).

Первая антисолженицынская статья появилась 22 января 1985 г. в газете «Нью

рипаблик». 23 января «Нью-Йорк дейли ньюс» атаковал «Свободу». Д. Бейли и несколько

его сотрудников были отправлены в отставку. Чтение «Августа» было прекращено. 4

февраля «Вашингтон пост» обрушился на «Голос Америки» (21). «4 февраля, — пишет

А. И. Солженицын, — имея в виду февраль 1985 г., — началась в Штатах долгая атака о

моем антисемитизме, а 19 февраля в СССР, где уже годами, кажется, не упоминали моего

имени — показали по телевидению (а до этого на многих киноэкранах) фильм-агитку

„Заговор против Советского Союза“, с гнусной атакой на меня и на „Русский общественый

фонд“, и мы „агенты ЦРУ“» (22).

Начавшаяся кампания ничего хорошего не предвещала.  Поэтому в сложившихся

условиях, не зная, чем все это может завершиться, Александр Исаевич и Наталья

Дмитриевна решили принять американское гражданство. Срочно были заполнены все

необходимые документы, продемонстрировано знание английского языка, который

Александр Исаевич так и не сумел выучить за девять лет, выдержано собеседование и

получено разрешение. Осталась последняя формальность — принесение присяги. Однако

если Наталья Дмитриевна явилась на этот акт и таким образом получила американский

паспорт, Александр Исаевич на присягу не явился. Как говорится, сбежал из-под венца (23).

Объясняет он это тем, что в последнюю минуту воспринял принятие американского

гражданства как отказ от Родины. На такой шаг как настоящий патриот России он, конечно,

пойти не мог (24). А подавая документы, он об этом не думал?

Между тем антисолженицынская кампания продолжалась. 29 марта 1985 г. по данному

вопросу состоялось даже слушание в Сенате, причем не где-нибудь, а в Комисси по

иностранным делам (25).

В середине июля корреспондент «Нью-Йорк таймс» Ричард Гренье сообщил

А. И. Солженицыну, что ему поручено подготовить публикацию по данному вопросу, в связи

с чем он просит дать ему интервью. Александр Исаевич отказался делать этого, хотя перед

ним открывалась хорошая возможность внести ясность в обсуждавшийся вопрос и устранить

кривотолки. Р. Гренье повторил свою просьбу, но А. И. Солженицын снова отказался от

встречи. На третье обращение Р. Гренье он не стал отвечать вообще (26). Несмотря на это в

ноябре 1985 г. «Нью-Йорк таймс» опубликовал статью, которая реабилитировала

А. И. Солженицына (27).

То ли под влиянием книги М. Скэммела, то ли под влиянием развернувшейся против

него идеологической кампании, в 1985 г. Александр Исаевич решил оставить потомкам

собственное жизнеописание и сел за мемуары. «Летом 1985 г., — пишет он, — я окунулся в

давние годы — детство, юность,.. фронт, да и тюрьма с лагерями, и ссылка и тревожно

радостный и в гранях ошибок возврат из сыслки» (28). В следующем году работа над

ними была продолжена. «Летом 1986 г. — отмечает А. И. Солженицын, — еще один такой

месяцок, да вот — и кончил, жизнь до высылки — охвачена» (29). В то же лето он вернулся к

«Теленку»: «Летом 1986 схватился я перечитывать и в мелочах доделывать „Теленка“…

Потом накинулся кончать „Апрель“. Пока в возможных пределах довел» (30).

Если исходить из приведенных слов, получается, что в 1986 г. первая редакция

«Апреля» близилась к окончанию. А поскольку к этому времени Александр Исаевич уже

решил на этом оборвать свою эпопею, работа над «Красным колесом» вступила в свою

завершающую стадию. Последний Узел нужно было отредактировать, после чего можно

 

было отдавать на суд читателей.

Еще в 1982 г. В. Н. Войнович начал писать фантастический роман под названием

«Москва, 2042 год». Летом 1986 г. он был завершен и осенью стал публиковаться на

страницах газеты «Новое русское слово» (31). Роман представлял собою попытку в

сатирической форме представить будущее Советского Союза. Среди персонажей этого

произведения сейчас, по словам автора, особого внимания заслуживает «правитель будущей

России, участник Августовской революции, герой Бурят-Монгольской войны,

Генералиссимус, бывший генерал КГБ, свободно говорящий по-немецки — Лешка Букашев»

(32). Но тогда, в 1986 г., внимание читателей прежде всего привлек другой герой — писатель

Сим Симович Карнавалов, в котором они без труда узнали Александра Исаевича (33).

Вряд ли здесь была какая-то связь, но именно в это время отличавшийся отменным

здоровьем, А. И. Солженицын почувствовал недомогание. «Осенью 1986, — читаем мы в

«Зернышке», — налетело на меня сразу несколько болезней. Повторилась стенокардия.

Обнаружились камни в желчном пузыре, как будто нужна операция. А самое удивительное

вдруг — множественный (как вообще почти не бывает, знаю) рак кожи… Но попал, не

сразу, к опытному доктору, он объяснил: тех, кто когда-то подвергался сильному

рентгеновскому облучению или химическому воздействию — примерно через 25–30 лет

может настичь, именно на местах облучения, рак кожи» (34). Против рака было применено

«единократное вымораживание пятен и через три недели их как не было. А метастазов они

не дают» (35).

«И, — констатировал А. И. Солженицын, — от болезни сразу — изменилось во мне

многое. Утерялся тот безграничный разгон немеренной силы, который владел мною все годы.

С этими болезнями (а есть и высокое давление, и артрит, и еще) можно и двадцать лет

прожить, а можно — и ни года» (36). А тут захворала Наталья Дмитриевна и «два года кряду

болела» (37).

Да и издательские дела перестали радовать: если французы сразу же перевели «Август»

и «Октябрь», если на немецком языке появился «Октябрь» (38), то англичане не спешили ни

с первым романом, ни со вторым. «Все же ждали мы, ждали виллетского „Августа“. —

пишет А. И. Солженицын, — Не дождались и в конце 1986 выпустили два тома

„Марта“ по-русски» (39).

В июне-июле 1987 г. он снова оторвался от своей эпопеи и продолжил работу над

литературными воспоминаниями, написав за два месяца третью часть «Зернышка» (40).

Касаясь в нем своей работы над «Вторым действием» «Красного колеса», он записал: «Вот

кончу „Апрель“ — и хватит с меня, пока — предел. А в будущем, останется время — можно

попробовать построить… скелетный Конспективный том на все ненаписанные узлы» (41).

Тогда же 29 июня 1987 г. он дал интервью, в котором его решение было

сформулировано более определнно: «…Надо сказать, что я когда-то задумал двадцать Узлов,

от 1914 года до 1922. И долгое годы я с этим носился… Но в ходе работы я увидел, что…

каждый Узел разрастается… Стало ясно, что надо мне сократить… Сперва, с большой

жертвой, я решил остановиться на лете 1918 года… А сейчас я склоняюсь к тому, что

придется четвертым Узлом и закончить — апрелем 1917 и первыми днями мая…» (42).

В 1987 г. вышел третий том «Марта» (43), в 1988 г. — последний, четвертый (44). В

третьем Узле эпопеи на богатом фактическом материале было показано как штурм власти,

предпринятый либеральной оппозицией, привел к падению монархии, которое стало началом

не возрождения страны, а катастрофы.

«Первоначально, — рассказывает писатель, — я исходил из концепции, которую

сегодня разделяют большинство людей на Западе и на Востоке, а именно: главным

решающим событием была так называемая Октябрьская революция и ее последствия. Но

постепенно мне становилось ясно, что главным и решающим событием была вовсе не

Октябрьская революция и что это вообще не было революцией… Подлинной революцией

была Февральская, Октябрьская  же даже не заслуживает названия революции. Это был

государственный переворот, и до 1920-х годов включительно сами большевики называли ее

 

„октябрьским переворотом“» (45). И далее: «…собственно говоря, революция в России была

одна, не пятого года и не Октябрьская, а Февральская, она и есть решающая революция,

которая и повернула ход нашей истории, да и всей земли» (46).

Сопоставляя «Август», «Октябрь» и «Март» нельзя не обратить внимание на

следующую важную вещь. Если в первой редакции «Августа» главными действующими

героями были вымышленные лица и через их судьбу автор пытался показать драматизм

исторических событий, то уже во второй редакции их начинают оттеснять на второй план

исторические персонажи, еще более заметно это в «Октябре», в «Марте» вымышленные

герои оказываются затерянными среди исторических лиц. Касаясь этой проблемы

А. И. Солженицын в своем интервью 1983 г. парижской газете «Либерасьон» сказал так:

«…в „Марте  Семнадцатого“, в Февральской революции, я бы грубо определелил, что

сочиненные персонажи сведены до минимума, до 10 %, по числу страниц…» (47).

Характеризуя новый Узел, его автор пишет: «Это, собственно говоря, запись

Февральской революции, как она произошла, день за днем и час за часом, участвуют сотни

исторических лиц и десятки вымышленных для того, чтобы подхватить этот материал»

(48). Отмечая эту особенность своего произведения, Александр Исаевич преподносит ее как

достоинство, между тем, это его недостаток.

В своем интервью парижской газете «Либерасьон» А. И. Солженицын сам обратил

внимание на следующий факт: «От темпа исторических событий зависит, например, длина

глав. В „Августе“ у меня довольно длинные главы, и даже есть очень длинные, как о царе

Николае Втором. В „Октябре“ они еще тоже длинные, потому что медленные события. В

„Марте“ начинается такая динамика, я стараюсь успеть за событиями» и «мне приходится

главы стягивать до крошечного  объема, но делать их много. Главы следуют с бешенной

быстротой друг за другом» (49). Следует добавить, с такой быстротой, что трудно уследить

за мельканием событий и лиц. В результате этого вместо того, чтобы фокусировать внимание

читателя на главном, происходит его рассеивание. Следствие этого предсказать нетрудно —

возникает желание закрыть книгу.

Неудивительно, что «Март» не бросились переводить на иностранные языки. А

русский его вариант был встречен, мягко говоря, сдержанно.

Так А. И. Солженицын подошел к своему 70-летию.

Когда ему исполнилось пятьдесят, в Рязань не только из советских городов, но и из-за

границы на его имя пришли сотни поздравительных писем и телеграммы. Когда ему

исполнилось шестьдесят, на его юбилей откликнулись многие зарубежные газеты и

журналы.

11 декабря 1988 г. все было по-иному.

«Эта дата, — писал тогда же один из корреспондентов, — прошла очень незаметно на

Западе. Не было громогласных приветствий, поздравлений в адрес юбиляра, пышных

торжеств, ярких речей. Лишь в скромном зале Хантерколледжа в Нью-Йорке состоялось

собрание, на котором присутствовало около 100 человек. Выступило шестеро. Пять

запланированных ораторов демонстративно не явились. А когда было предложено подписать

(„кто этого захочет“) приветственное в семь строк письмо Солженицыну, только 38

выразили желание»46 (50).

Если бы события развивались таким же образом и далее, можно не сомневаться, что

А. И. Солженицын доживал бы свои дни в эмиграции почти в полном забвении. Однако

начавшиеся в Советском Союзе перемены снова оживили интерес нему, и солнце его славы

еще раз на миг поднялось над горизонтом.

 

Глава 3

Триумф или трагедия?

 

46 См. также: А. И. Солженицын и его творчество. Международная конференция. Нью-Йорк, 1988. 96 с.

 

 

 

 

Наследник Катона

 

На протяжении нескольких десятилетий Рим вел изнурительную войну с Карфагеном.

В римском сенате то брали верх сторонники войны, то противники. Лишь один сенатор по

имени Катон не уставал повторять: «Карфаген должен быть разрушен». В такой роли на

протяжении всего своего пребывания за границей выступал А. И. Солженицын,

неустававший повторять: коммунизм должен быть уничтожен, советская империя как

империя зла должна быть разрушена.

Весной 1985 г. в Советском Союзе подули ветры «перестройка» и Генеральный

секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, призвал к себе на помощь ту самую «тараканью рать»,

войну которой еще совсем недавно объявил Александр Исаевич. На удивление, ведомые

«прорабами» из ЦК КПСС и КГБ «плюралисты» не только забыли нанесенные ими обиды,

но и изъявили желание видеть беспощадного критика в своих рядах.

Однако он, так долго добивавшийся перемен на родине, теперь вдруг замолчал (1). Он

молчал в 1985 г., когда начались первые разговоры о переменах. Он молчал в 1986 г., когда

был реабилитирован А. Д. Сахаров. Он молчал на протяжении первой половины 1987 г.,

когда началась чистка партийно-государственного аппарата, была объявлена политическая

амнистия и взят курс на создание многоукладной экономики.

Только летом 87-го года Александр Исаевич, наконец, прервал заговорил и 29 июня дал

радиоинтервью Би-Би-Си (2), а 9 октября журналу «Шпигель» (3). Чем же он решил

поделиться с современниками? Может быть, оценкой начавшихся у него на Родине реформ?

Или же своими прогнозами на счет их будущего? Ничего подобного. Оказывается, только

размышлениями о своей эпопее. Эти же вопросы он предпочел обсуждать и 23 мая 1989 г. в

интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм» (4). А когда Давид Эйкман, не

выдержав, задал вопрос, почему до сих пор писатель не желает высказываться по поводу

происходивших в Советском Союзе перемен, Александр Исаевич заявил:

«Удивительно знаете почему? Потому, что не заметили, когда я замолчал. Если бы я

замолчал с начала перемен, то это, может быть, было бы удивительно. Но я замолчал в 1983

году (а как же два интервью 1987 г.? — А.О.), когда переменами никакими не пахло. А

позже начались перемены. И мне предстояло — что же? Прервать свою работу и начать

выступать как политический комментатор, притом издалека? Но события на родине теперь

сменяются часто. Скажешь один раз — нужно сказать и другой, и третий и четвертый, то

есть комментировать по ходу того, что происходит. А я должен кончить свою работу, меня

подгоняет возраст, мне же больше семидесяти» (5).

Между тем события на родине продолжали развиваться. Весной 1989 г. прошли первые

альтернативные выборы в Верховный Совет СССР. С 1 сентября 1989 г. в высших учебных

заведениях перестали преподавать марксизм-ленинизм. 11 декабря 1989 г. последовал отказ

государства от принципа монополии внешней торговли. 6 марта 1990 г. был принят закон «О

собственности в СССР». Тогда же весной 1990 г. была отмена шестая статья Конституции

СССР о КПСС как руководящей силе (6).

Подобные же перемены, получившие название «бархатных революций», начались в

странах Восточной Европы. В июне 1989 г. прошли выборы в Польше, на которых

коммунисты потерпели сокрушительное поражение (7). Осенью 1989 г. вспыхнули волнения

в ГДР. 18 марта 1990 г. германские социалисты тоже потерпели на выборах поражение. 23

августа было принято  решение о воссоединении ГДР и ФРГ (8). В ЧССР демонстрации

начались в ноябре 1989 г., а в декабре к власти пришли новые силы (9). В том же месяце

возникла напряженность в Румынии. Пытавшийся сохранить свое положение, лидер

румынских коммунистов Н. Чаушеску был схвачен и расстрелян, причем без следствия и

суда (10). Планомерный и целенаправленый характер этих событий не вызывает сомнения

(11).

 

Несмотря на то, что в СССР происходили огромные перемены, о которых еще совсем

недавно даже трудно было мечтать, А. И. Солженицын продолжал хранить молчание. Это —

одна из загадок в его биографии.

Между тем еще в начале 1988 г. с подачи корреспондента мюнхенской радиостанции

Байрише рундфунк Невеля по зарубежным средствам массовой информации промелькнула

весть: писатель дал согласие на приглашение советского правительства вернуться на родину

(12). Весной 1988 года главный редактор «Нового мира» Сергей Павлович Залыгин, будучи в

Париже, заявил на пресс-конференции: «В ближайшее время „Новый мир“ начнет печатать

некоторые произведения Солженицына» (13). Правда, по его возвращении в Москву ТАСС

дезавуировало это заявление (14). Появилась версия, будто бы С. П. Залыгин сделал его, не

спросив «разрешения руководства» (15), во что очень трудно поверить.

По возвращении в Москву С. П. Залыгин поручил В. М. Борисову связаться с

писателем и узнать его мнение на счет возможности публикации его произведений в

Советском Союзе. В. М. Борисов позвонил  в Кавендиш и вскоре сообщил, что Александр

Исаевич не возражает против этого, но считает необходимым начать с «Архипелага» (16).

Только тогда С. П. Залыгин сделал официальное обращение к А. И. Солженицыну (17).

Вскоре после этого, 15 июля 1988 г. «Ассошиэтед Пресс» распространило информацию

из Бонна, будто бы М. С. Горбачев пригласил А. И. Солженицына посетить Россию и в самое

ближайшее время там начнется публикация его произведений, в том числе «Архипелага

ГУЛАГ» (18). 5 августа 1988 г. на страницах «Книжного обозрения» Е. Ц. Чуковская

опубликовала письмо «Вернуть Солженицыну гражданство СССР» (19). Тема возвращения

изгнанного пророка стала быстро распространяться в обществе, получая все большую и

большую поддержку даже со стороны тех, кто никогда не читал его произведений.

Все это можно рассматривать как первые шаги на пути к политической реабилитации

писателя. В августе «Новый мир» принял решение включить издание произведений

писателя-изгнаника в план журнала: в 12-м номере к 70-летию автора опубликовать его

«Нобелевскую лекцию», в 1989 г. «Архипелаг». В самом конце августа из Кавендиша,

наконец, пришел официальный ответ, после этого августовское решение было утверждено на

заседании редколлегии журнала, и С. П. Залыгин поставил о нем в известность

А. И. Солженицына. Александр Исаевич прислал список 30 глав «Архипелага», которые он

считал необходимым напечатать и официально назначил В. М. Борисова своим

литературным представителем в Советском Союзе. (20).

В связи с этим редакция «Нового мира» решила поместить на обложке одного из

очередных номеров сообщение о готовящейся публикации солженицынских произведений.

По некоторым данным, было отпечатано 600 тысяч обложек (21), но ЦК КПСС приказал

пустить их под нож. Эта история получила огласку и вызвала широкий общественный

резонанс (22).

Кто поверит, что в 1988 г. редакция «Нового мира» могла на свой страх и риск принять

решение о публикации произведений А. И. Солженицына? Поэтому перед нами или

отражение борьбы в верхах, или же спланированная акция по нагнетанию страстей вокруг

имени изгнанника.

В конце года были разрешены литературные вечера, посвященные 70-летию писателя.

Особую известность получило собрание, которое состоялось 12 декабря в Москве в Доме

кино, игравшем в то время роль одного из клубов демократической интеллигенции.

Собрание высказалось за возвращение А. И. Солженицыну советского гражданства и

восстановление его в Союзе писателей (23).

Опубликовать в декабре 1988 г. «Нобелевскую лекцию» не разрешили, она была

перенесена на следующий год в пятый номер, затем, когда он уже был готов к печати, ее

опять сняли  (24). И только 10 апреля С. П. Залыгин уверенно заявил, что она будет

напечатана в седьмом номере, а «Архипелаг» начнет печататься в восьмом (25). 2 июня

Главлит, наконец, подписал седьмой номер с «Нобелевской лекцией» (26).

Можно встретить мнение, что именно с этой лекции произведения А. И. Солженицына

 

стали возвращаться на родину. Между тем это не совсем так. Еще 18 октября 1988 г. его

статью «Жить не по лжи» опубликовала многотиражная газета Юго-Западной железной

дороги «Рабочее слово» (27). А в июне 1989 г. «Огонек» перепечатал «Матренин двор» (28).

Это вызвало вмешательство В. М. Борисова, который 21 июня на страницах «Литературной

газеты» от имени А. И. Солженицына заявил, что право публикации его произведений

принадлежит «Новому миру», первым должен быть напечатан «Архипелаг» и без него,

В. М. Борисова, публикация солженицынских произведений другими издательствами

недопустима (29).

Не ранее 28-не позднее 30 июня состоялось заседание Политбюро, на котором было

принято решение о реаблилитации А. И. Солженицына (30). После этого С. П. Залыгин и

В. М. Борисов получили приглашение на заседание Секретариата Правления Союза

писателей РСФСР (31). Оно состоялось 30 июня  и постановило: а) отменить решение о

исключении А. И. Солженицына из Союза писателей, б) обратиться в Верховный совет

СССР с просьбой о возвращении ему гражданства, в) разрешить публикацию его

произведений (32).

Видимо, именно тогда А. И. Солженицын направил в Москву на разведку свою тещу и

пасынка. «В течение двух последних лет, — читаем мы в одной из газетных статей того

времени, — Екатерина Фердинандовна совершила несколько „разведывательных“ поездок в

Москву вместе с Дмитрием, сыном Наталии от первого брака, чтобы почувствовать климат, в

котором живет Россия» (33).

В седьмом, июльском номере «Новый мира», наконец, появилась «Нобелевская

лекция» А. И. Солженицына (34), в восьмом — одиннадцатом номерах увидели свет главы из

«Архипелага ГУЛАГ» (35). «В декабре, — вспоминала Н. А. Решетовская, — в издательстве

Советский писатель вышла первая книга Архипелага ГУЛАГ — репринтное

воспроизведение зарубежного собрания сочинений с последними поправками автора,

сделанными для данного издания» (36). «Полное и отредактированное самим писателем

трехтомное издание Архипелага, — пишет Р. А. Медведев, — появилось в книжных

магазинах в марте 1990 года и было быстро распродано, хотя его тираж составлял 100 тысяч

экземпляров» (37).

А затем в 1990 г. произошел самый настоящий обвал публикаций. В 1990 г. в журнале

«Новый мир» печатаются роман «В Круге первом» (38) и повесть «Раковый корпус» (39), в

журнале «Звезда» — «Август Четырнадцаого» (40), в «Нашем современнике» — «Октябрь

Шестнадцатого» (41), в «Неве» — первый том романа «Март Семнадцатого» (42). В 1991 г. в

журнале «Новый мир» публикуются воспоминания «Бодался теленок с дубом» (43). Причем,

это необходимо отметить, расширенный вариант по сравнению с  изданием 1975 г. (44).

С. Залыгин назвал 1990 г. — годом Солженицына (45).

Все эти и другие публикации шли через В. М. Борисова, на которого была возложена

обязанность не только заключать договоры с журналами и издательствами, но накапливать

на банковском счету гонорары за эти публикации. В связи с этим В. М. Борисов начал

сотрудничать с предпринимателем Сергеем Дубовым. А поскольку публикации вызвали

поток откликов, для переписки с читателями был привлечен специальный человек —

Мунира Мухаммедовна Уразова, о которой пока известно лишь, что она была

инженером-строителем и до того жила в Подмосковье (46).

17 августа «Известия» опубликовали сообщение о возвращении гражданства 23

эмигрантам (47), а через день — их список. В него значились: В. Аксенов, Г. Винс,

Г. Владимов, В. Н. Войнович, М. Восленский, И. Геращенко, И. Глаголев, А. Карягин,

Л. З. Копелев, В. Корчной, Ю. Новиков, Ю. Орлов, Р. Д. Орлова, О. Рабин, И. Ратушинская,

И. Реэметс, Н. Руденко, А. И. Солженицын, Н. Д. Солженицына, В. Тарсис, В. Чалидзе,

И. Шахназаров, И. Шелковский (48).

В связи с этим Н. Д. Солженицына дала интервью, в котором заявила: «…за 16 с

половиной лет нашего изгнания ни один представитель власти не вступал в контакт с

Солженицыным ни в какой форме: ни письменно, ни устно, ни прямо, ни через

 

посредников… Позиция Александра Исаевича такова: до тех пор, пока прокуратура СССР не

снимет с него обвинение в измене Родине (ст.64 УК РСФСР) и Президиум Верховного

Совета не выразит ясного отношения к своему Указу от 13 февраля 1974 г. о насильственном

выдворении Солженицына за пределы СССР — нечего разговаривать о возвращении

гражданства» (49).

Не будем пока вникать в юридические тонкости этого дела (об этом речь пойдет далее),

но нельзя не выразить удивления: человек, который будучи в 1974 г. обвинен в измене

родине, не желал покидать ее и, если верить ему, вынужден был сделать это только под

давлением силы, теперь, когда открылась возможность вернуться домой, начал искать повод,

чтобы не делать этого.

Между тем в августе 1990 г. премьер-министр Российской Федерации И. С. Силаев

обратился к А. И. Солженицыну с письмом и пригласил его в Россию (50). Из ответа

Александра Исаевича 23 августа: «…Для меня немыслимо быть гостем или туристом на

родной земле — приехал и уехал. Когда я вернусь на родину — то, чтобы жить и умереть

там… я не могу обгонять свои книги. Десятилетиями оклеветанный, я должен прежде

стать понятен моим соотечественникам, и… не в одной столице, но — в провинции, но в

любом глухом углу» (51).

Спрашивается, почему писатель после возвращения ему гражданства должен был

приезжать на родину в качестве туриста? И почему нельзя было вернуться на родину раньше

своих книг? Ведь он мог отправиться туда, чтобы там добиваться и снятия с него обвинения

в измене родине, и продвижения к читателям своих книг?

 

«Как нам обустроить Россию?»

 

В своем ответе И. Силаеву А. И. Солженицын упоминал только что законченную им

статью «Как нам обустроить Россию»47 и ненавязчиво выразил желание опубликовать ее в

Советском Союзе. На следующий же день «Комсомольская правда» предложила ему свои

страницы (52). Через некоторое время Н. А. Струве отправил текст статьи В. М. Борисову, а

он — в редакцию газеты. Причем Александр Исаевич поставил условие, чтобы 18 сентября

статья была опубликована в «Комсомольской правде», а затем в «Литературной газете» (53),

что и было сделано. Е