Скромно, одеваться просто, ездить в общем вагоне и покупать яйца обыкновенные по

девяносто копеек, а не диетические по рублю тридцать» (11).

Эти обыкновенные яйца по девяность копеек нашли отражение и в воспоминаниях

самого А. И. Солженицына. Рассказывая, как однажды в 1967 г. он возвращался из Москвы в

Борзовку, Александр Исаевич пишет: «Это было 8 июня, на Киевском вокзале, за несколько

минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми сумками в двух руках,

шестью десятками дешевых яиц» (12). Видимо, этот эпизод нашел отражение в дневнике

А. И. Кондратовича. 16 июня 1967 г. после одной из встреч с А. И. Солженицыным он

записал: «…живет стесненно. Уезжал в прошлый раз в Рязань. „Шесть десятков яиц

увез“ — сказал мне. „А разве в Рязани нет их?“ — „По девяносто копеек нет. Есть по рублю

сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый проездной билет“» (13). Подсчитать

разницу нетрудно. Три рубля.

Мотив о бедственом положении, в котором долгое время находился писатель, звучит во

многих воспоминаниях о нем. Так, в 1967 г. беседе с Н. Бианки А. Т. Твардовский заявил: «У

него за душой ведь нет ни копейки» (14). «Денег у них не было, — вторила ему

А. М. Гарасева, — они с женой копили их всю зиму на отпуск, а потом летом отправлялись

по добытым адресам бывших лагерников» (15). «… денег у Солженицына нет. Это ясно», —

читаем мы в дневнике А. И. Кондратовича (16).

Наслушавшись рассказов Александра Исаевич, даже Г. П. Вишневская, которую очень

трудно провести, с удивлением и восхищением пишет: «…жил Александр Исаевич на один

рубль в день — так распределил он на много лет свой довольно большой гонорар за Ивана

Денисовича» (17).

Но оказывается, если верить писателю, в его жизни бывали дни, когда он не мог

наскрести на хлеб даже рубля. Выступая 20 марта 1976 г. в Мадриде, он с возмущением

заявил: «Коммунистическая печать очень любит спекулировать на том, что вот Солженицын

поехал на Запад и стал миллионером. Когда я в Советском Союзе голодал, они не писали

об этом» (18).

Г. П. Вишневская уверена, что до получения Нобелевской премии, Александр Исаевич

жил только за счет гонораров от «Ивана Денисовича», но 30 марта 1972 г. в интервью

«Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», А. И. Солженицын назвал нам еще один источник

своих доходов: «…После гонораров за „Ивана Денисовича“ у меня не было существенных

заработков, только еще деньги, оставленные мне покойным К. И. Чуковским, теперь и они

подходят к концу. На первые я жил шесть лет, на вторые — три года» (19).

Откровения нобелевского лауреата настолько потрясли его поклоников, что один из

них, американский писатель Альберт Мальц, направил в редакцию «Нью-Йорк таймс»

письмо, в котором заявил о своей готовности помочь  деньгами бедствующему собрату по

перу.

Узнав об этом, Александр Исаевич был растроган. Поблагодарив А. Мальца за

предложеннную помощь, он заявил, что «хотя и очень смущен» таким предложением, но

«готов принять деньги», правда, как уважающий себя человек только с возвратом, т. е. «в

долг» (20).

Однако если А. И. Солженицын на протяжении многих лет еле-еле сводил концы с

концами, если он носил ботинки по десять лет и вынужден был появляться на рязанских

улицах в сапогах и фуфайке, если иногда он жил даже в проголодь, то как ему удалось

приобрести дачу за 2600 рублей (21), одну автомашину не менее чем за 3000 (1963) (22),

вторую за 7500 тыс. валютных рублей (1971) (23), третью за столько же (1972) (24)? А

благоустройство новой квартиры? А ремонт дачи? А ежегодные комфортабельные поездки

(и ведь останавливался не где-нибудь, а в таких, например, столичных гостиницах как

 

«Будапешт» и «Москва»)? Да если посмотреть на фотографии, обнаруживается, что

Александр Исаевич и Наталья Алексевна не ходили годами в одной и той же одежде.

Более того, как мы знаем, с 1 мая 1969 г. Наталья Алексеевна, оклад которой составлял

320 руб., вообще оставила работу. Причем, что следует подчеркнуть, почти за полгода до

смерти К. И. Чуковского. В результате к весне 1972 г. Н. А. Решетовская пожертвовала

примерно 11520 руб. Такое можно было позволить лишь при условии компенсации не

меньшей суммы из другого источника. А ведь не следует забывать, что с конца 1969 —

начала 1970 г., т. е. до получения Нобелевской премии, «нищенствующий» писатель стал

содержать за границей собственного адвоката.

К сожалению, у нас пока нет возможности получить полное и точное представление о

бюджете семьи А. И. Солженицына до его отъезда за границу. Но некоторые расчеты сделать

все-таки можно. Как доцент Наталья Алексеевна Решетовская получала 320 рублей в месяц,

пенсия ее матери составляла 50 рублей, около 80 рублей приходилось на пенсию двух ее

тетушек: Марии Николаевны и Нины Николаевны (25). Итого 450 рублей. Делим на пять

членов семьи, получаем 90 рублей. Таким образом, даже если бы Александр Исаевич вообще

не работал, у него была возможность жить не на один рубль, как он сумел уверить

знаменитую певицу, а на три рубля в день.

Между тем у него были и гонорары.

Рассказывая о публикации «Одного дня Ивана Денисовича», А. И. Солженицын пишет:

«Властно и радостно распорядился Твардовский тут же заключить со мной договор по

высшей принятой у них ставке» (26). К сожалению, он не назвал конкретных цифр, но мы

можем найти их в воспоминаниях Н. А. Решетовской. По ее свидетельству, гонорар за «Один

день» был начислен из расчета 300 руб. за авторский лист (27). А поскольку объем повести

примерно 6 авторских листов, полученный за ее публикацию на страницах Нового мира

гонорар составлял не менее 1800 руб. Если допустить, что таким же образом был оплачен его

труд и в дальнешйем, то вырисовывается следующая картина: издание «Одного дня» в

роман-газете и отдельной книгой — 3600 рублей, четыре других рассказа (общий объем 7,5

а.л.) — 2250 руб. Итого — 7650 руб.

С 1962 по 1974 г. ничего больше опубликовать в Советском Союзе А. И. Солженицыну

не удалось. Однако мы знаем, что кроме гонораров за опубликованные произведения, ему

выплачивались гонорары за произведения, которые напечатаны не были. Так, за роман «В

круге первом» он получил аванс не менее 2700 (28), за повесть «Раковый корпус» — три

аванса в сумме 6000 руб. (29), аванс за отвергнутый киносценарий «Тунеядец» — 1500 руб.

(30). К этому нужно добавить авансы за непоставленные пьесы «Свеча на ветру» и «Олень и

шалашовка» (не менее 2000) (31). Получается, еще 12200 руб.

Не следует также забывать, что Союз писателей СССР содействовал переводу «Одного

дня Ивана Денисовича» и некоторых других его произведений на иностранные языки, в

связи с чем, как мы знаем, у А. И. Солженицына уже в 1963 г. появился валютный счет во

Внешторгбанке. Даже если взять по минимуму (1800 рублей за одно издание) и принять во

внимание, что его повесть и рассказы официально, т. е. через «Международную книгу»,

только до 1970 г. выдержала не менее 23 изданий за рубежом, мы получим более 41 тыс. руб.

(32).

Поэтому можно утверждать, что с ноября 1962 по март 1972 г. бедствующий писатель

совершенно официально получил гонораров на сумму, как минимум, 60 тыс. руб, что не

менее 6000 руб. в год или же более 500 руб. в месяц. 500 и 450 рублей — это 950 рублей,

180 руб. в месяц или же 6 рублей в день на одного человека.

Но и это не все. Мы не учли ту часть наследства, которую Александр Исаевич получил

после смерти К. И. Чуковского. Остаются неизвестными те гонорары, которые потекли с

конца 1960-х годов на его заграничный счет за роман «В круге первом» и повесть «Раковый

корпус». По свидетельству О. Карлайл, издательство Харпер энд Роу готово было выплатить

писателю за роман только в виде аванса более 60 тыс. долларов (33).

Наконец, осенью 1970 г. Александр Исаевич стал нобелевским лауреатом и уже 27

 

ноября 1970 г. предложил своему адвокату Ф. Хеебу перевести «часть денег от Нобелевской

премии» на его счет «в шведский или швейцарский банк» и выразил надежду, что «в конце

декабря или начале января» эти деньги будут в распоряжении Ф. Хееба. В связи с этим он

писал: «…я прошу Вас мне лично перевести через Внешторгбанк 3000  долларов» (34). В

декабре 1970 г. затребованная сумма находилась на личном счете Александра Исаевича (35).

26 августа 1973 г. Ю. В. Андропов докладывал в ЦК КПСС: «За последние два года

(т. е. с лета 1971 г. — А.О.) Солженицыным из иностранных банков получен 23301

инвалютный рубль, на которые он купил легковые автомобили марки Москвич-412 для своей

первой жены Решетовской и матери второй жены — Светловой. Различные промышленные и

продовольственные товары он, как правило, приобретает в валютных магазинах „Березка“»

(36).

Этого, конечно Альберт Мальц не знал. Но какую же нужно было иметь совесть, чтобы,

обладая такими суммами, изъявить готовность принять его помощь? Таким образом, и

лагерная телогрейка, и помятый аллюминевый чайник, и школьный костюм из магазина

рабочей одежды, и чиненые-перечиненные ботинки, и зэковские бахилы, и решетка с тремя

десятками яиц по 90 копеек, и разговоры о рубле в день использовались

А. И. Солженицыным лишь как средство для создания образа не только гонимого, но и

бедствующего писателя.

 

Любовь к «чернухе»

 

Независимо от того, как мы будем оценивать приведенные факты, очевидно одно:

появлясь в самой скромной одежде, демонстрируя неприхотливость в отношении пищи,

подчеркивая ограниченность финансовых средств, призывающий нас всех жить не по лжи

А. И. Солженицын не просто в каждом конкрентном случае расчетливо играл разные роли,

но и мистифицировал окружающих, т. е. попросту говоря, обманывал их.

На эту  черту его личности уже обращено внимание, и он давно уже назван мастером

полуправды (1). В этом мы могли убедиться сами, наблюдая, как, не всегда, правда, ловко,

писатель манипулирует своими воспоминаниями, создавая разные версии одних и тех же

событий в зависимости от того, какая из них нужнее и выгоднее в данный момент (2).

Чтобы получить более наглядное представление, насколько наш герой любит правду,

обратимся к конкретным фактам.

Начнем с мелочи.

Выступая 12 декабря 1974 г. на пресс-конференции в Стокгольме и демонстрируя свое

отрицательное отношение к той шумихе, которая была поднята вокруг его имени, Александр

Исаевич заявил, что после выхода в свет «Одного дня» он «девять лет вообще… не давал

ни одного интервью» (3).

Как же так? А интервью, журналисту Виктору Буханову, опубликованное 25 января

1963 г. на страницах «Литературной России»? А описанное самим А. И. Солженицыным

интервью японскому корреспонденту Седзе Комото 17 ноября 1966 г.? А интервью

словацкому коммунисту-партизану Павлу Личко, опубликованное 31 марта 1967 г. на

страницах братиславской газеты «Литературная жизнь» (4)?

Делая свое заявление Александр Исаевич был уверен, что европейцы ни советских, ни

словацких, ни японских газет не читают.

Подобным же образом изображает он и свое литературное творчество. «… долгие годы

в России, — заявил он 10 марта 1976 г. в интервью газете «Франс суар», — я должен был

большую часть времени где-то работать — и для денег, и для того, чтобы не возбуждать

подозрения властей» (5). Это же он утверждал и в телеинтервью с Малколмом Магэриджем

для Би-Би-Си 16 мая 1983 г.: «В Советском Союзе я никогда не мог… заниматься только

литературой, я должен был все время зарабатывать себе на жизнь чем-нибудь другим»

(6).

Можно представить, с каким уважением после этих слов должны были смотреть на

 

него европейцы. Однако, как мы знаем, подобные откровения были далеки от истины. Если

взять период с марта 1953 г. до февраля 1974 г., получается 21 год. Об учебной нагрузке

Александра Исаевича в ссылке (1953–1956) нам известно только с его собственных слов,

учебная нагрузка в Мезиновской школе вообще неизвестна. Что же касается Рязани, то

поселившись здесь в 1957 г., А. И. Солженицын взял в школе только 15 часов в неделю —

это немногим более 80 % ставки, в следующем году оставил себе 12 часов, 67 % ставки,

затем 9 часов — 50 % ставки, а с конца 1962 г. вообще ушел из школы и перешел, как

говорится, на «вольные хлеба», пребывая в таком положении на протяжении одиннадцати

лет, вплоть до высылки из Советского Союза в 1974 г.

Мог ли все это забыть Александр Исаевич к 1976 г.? Конечно, нет.

Значит, лгал и со страниц газеты «Франс суар», и перед телекамерой Би-Би-Си.

А вот еще одно его «откровение». Выступая 28 февраля 1977 г. перед жителями

Кавендиша, он поведал им: «Мне скоро уже 60 лет, но за всю жизнь у меня никогда не

было не только своего дома, но даже и определенного постоянного места, где бы я

жил … первый свой дом и свое первое постоянное жительство мне удалось избрать лишь у

вас, в Кавендише» (7). Не часто увидишь человека, который почти всю свою жизнь провел

бездомным бродягой. Поэтому слушая эти речи, жители маленького американского городка,

наверное, представляли своего знаменитого земляка ночующим под заборами и рыдали.

Рыдали и гордились: ведь не опустился, не стал вором или убийцей и сумел сохранить

гуманные традиции великой русской литературы.

Можно понять почему «бездомный» лауреат дурачил своих американских соседей. Они

ведь не знали ни его биографии, ни России, но зачем перепечатывать эту ложь сейчас у себя

на родине?

Не жалел Александр Исаевич красок и для характеристики той страны, из которой был

выслан. Обращая внимание Запада на существование в Советском Союзе так называемой

паспортной системы и характеризуя ее как пережиток крепостного права, А. И. Солженицын

так разьяснял это в своем первом крупном зарубежном интервью телекомпании CBS летом

1974 г.: «…паспортный режим. Режим прикрепления к месту. Вы не можете никуда уехать

из этого местечка, из этого маленького поселка, или города, или деревни, и вы

находись во власти не то, что там центральных властей или советского аппарата, вы

находитесь во власти — вот, здешнего начальника. И если вы ему не нравитесь, вы пропали.

И уехать никуда нельзя» (8).

Существовавшая до середины 70-х годов паспортная система действительно имела

черты  крепостничества. С 1932 по начало 1970-х годов паспорта выдавались только

горожанам, сельские жители их, как правило, не имели. Между тем существовало требование,

по которому на работу в городах брали только при наличии паспорта. Этим  самым

правительство сдерживало переселение из деревни в город. Однако остановить его оно не

могла. Если в 1940 г. в городах проживало 33 процента населения, то в 1961 г. — уже 50, а в

1981 г. 57 (9). Что же касается переселений из деревни в деревню и, тем более, из города в

город, то на них паспортная система не имела никакого влияния и все сказанное

А. И. Солженицыным на этот счет — чистая и заведомая ложь.

К числу подобных же «открытий», которыми писатель порожал своих западных

читателей и зрителей, относится и следующее его утверждение. Полемизируя на страницах

журнала «Foreign Affears» с бывшим меньшевиком Д. Ю. Далиным, Александр Исаевич в

статье под названием «Иметь мужество видеть» напомнил ему «о советской провинции, где

не хватает картофеля до весны, а других продуктов вообще не знают (и это,

мистер Далин, никак не гипербола, вам только трудно это вообразить)» (10).

Вдумаемся в эти слова и попробуем «вообразить» то, к чему призывал

А. И. Солженицын «мистера Далина». Из приведенных слов явствует, что к началу 80-х

годов советская провинция жила только за счет картофеля, которого, оказывается, не хватало

даже до весны. Это означает, что провинция была обеспечена продуктом питания  только

восемь месяцев в году. Как же она жила весной и в начале лета? Неужели бедные

 

провинциалы на протяжении четырех месяцев питались травой и корой деревьев?

Теперь «вообразим» самое лучше время в году, когда на столе появлялась

долгожданная картошка. Поскольку ничего другого не было, ее приходилось есть каждый

день. Вероятнее всего, картофель варили, так как в сыром виде мы его почему-то не любим, а

для жаренного нужны жиры. Между тем других продуктов, по утверждению  нашего

правдолюба, провинция не знала. Не знала ни соли, ни масла, ни мяса, ни молока, ни яиц, ни

овощей, ни фруктов. Не знала даже хлеба. Это покруче, чем в ленинградскую блокаду. И

ведь как умели дурачить: никто, кроме А. И. Солженицына, полного отсутствия «других

продуктов» в нашей стране не замечал.

Да, в советские времена провинция испытывала острую нехватку многих видов

продовольствия. Я сам, родившийся и выросший в деревне, больше тридцати лет стоял в

очередях за хлебом, мясом, сахаром и так далее. Но я не только голодал, но и не видел,

чтобы в послевоенные годы кто-нибудь умирал от голода. Зачем же доводить эту проблему

до абсурда?

А вот другой перл, с помощью которых лауреат Нобелевыской премии создавал себе за

рубежом славу отважного правдолюбца: «У нас инвалидов Отечественной войны убирают из

общества, чтоб их никто не видел, ссылают на отдаленные северные острова, —

инвалидов, тех, кто потерял здоровье в защите родины. Инвалидов преследуют,

притесняют …» (11).

Я не был сторонником прежней политической системы, но как современник

А. И. Солженицына утверждаю: мне неизвестно ни одного случая, чтобы в советском

обществе человека преследовали и тем более ссылали «на отдаленные северные

острова» только за то, что он инвалид, а вот то, что система социальной помощи

инвалидам в те времена хотя и являлась очень несовершенной, но существовала и была во

много раз гуманнее и эффективнее чем сейчас — это можно доказать без труда.

Есть ли у А. И. Солженицына хоть какие-либо материалы о преследовании советских

инвалидов? Нет. Ни одного. Иначе бы он их обязательно привел. Значит, опять перед нами

сознательная ложь.

И уж совсем об анекдотичных фактах поведал писатель в 1976 г. в Испании: «Я смотрю

как у вас работают ксерокопии. Человек может подойти, заплатить 5 песет и получить копию

любого документа. У нас это недоступно ни одному гражданину Советского Союза. Человек,

который воспользуется ксерокопией не для служебных целей, не для начальства, а для

самого себя, получает тюремный срок, как за контрреволюционную деятельность»

(12). Этого Александру Исаевичу показалось недостаточным и в другом интервью он

уточнил: «В Советском Союзе за то, что в Испании стоит 5 печет — цена одной

ксерокопии, — дают десять лет тюрьмы или запирают в сумасшедший дом» (13).

Вот, так. За то, что советский человек, скажем, ксерокопировал на работе

свидетельство о браке или ордер на квартиру — десять лет или психушка. Это при Брежневе.

А за попытку создания антисоветской организации автор этих откровений получил только

восемь лет. И когда? При Сталине.

Для того, чтобы западный обыватель не питал иллюзий на счет разрядки, в одном из

своих интервью Александр Исаевич поведал: «Приезжающие из советской провинции

рассказывают, что за дружелюбные разговоры с иностранцами (при выставках) советских

граждан открыто избивают тут же, для поучения публики» (14).

Представляете? Чтобы  скрыть свои агрессивные помыслы, советское правительство

затеяло разрядку и чтобы обмануть доверчивых иностранцев, поверивших в нее, стало

организовывать культурные мероприятия, приглашая на них гостей из-за рубежа, но своих

сограждан инструктировало, чтобы они демонстрировали гостям ледяную официальность,

видимо, для того, чтобы иностранцы сразу поняли, что их обманывают. Ну, а тех сограждан,

которые не понимали этого и вели себя с гостями дружелюбно, т. е. гостеприимно, тут же на

этих мероприятих прямо на глазах у всех для поучения публики избивали.

Мы знаем, что Александр Исаевич невысокого мнения о Западе, но чтобы настолько

 

невысокого, даже трудно представить. И самое интересное, справедливо. Ведь все это не

только слушали, но и транслировали, и не только транслировали, но и печатали. На века.

Подобным же образом А. И. Солженицын освещает и советскую историю.

Касаясь численности заключенных в сталинских тюрьмах и лагерях, он в первом томе

«Архипелага» (1973 г.) со ссылкой на Д. Ю. Далина и Б. И. Николаевского назвал цифру «15

до 20 млн» человек единовременно (15). Эти цифры, видимо, показались ему

приувеличенными, и в во втором томе (1974 г.) они были сокращены: «до 15 млн.

заключенных» (16). В 1976 г. в Мадриде Александр Исаевич скорректировал этот показатель

до «12–15 миллионов человек» (17).

Между тем, не нужно никаких документов, чтобы понять фантастический характер

приведенных данных. Достаточно учесть, что в 1939 г. численность населения страны

составляла немногим более 170 млн. чел., из которых менее 98 млн. приходилось на

трудоспособное население, соответственно около 47 млн. — мужчин и около 51 млн.

женщин (18). А поскольку население ГУЛАГА на четыре пятых состояло из мужчин (19),

получается, что за колючей проволокой находилось от четверти до сорока процентов

взрослого мужского населения. И при таких масштабах террора, будучи студентом

(1936–1941), А. И. Солженицын не заметил его (20).

Что же касается официальных данных, то они свидетельствуют: максимальная

численность населения ГУЛАГа вместе с находящимися в тюрьмах не превышала 3 млн. чел.

(21). Цифра огромная. Невиданная до того в истории нашей страны. Но это — не 20, не 15 и

даже не 12 миллионов человек.

Подобный же характер имеют и другие цифры, приводимые А. И. Солженицыным для

характеристики советского террора. Так говоря о В. И. Ленине, писатель заявляет, что «он

уничтожил целиком дворянство, духовенство, купечество» (22). Обращаю ваше

внимание: «уничтожил», причем «целиком». Если бы речь шла об ликвидации

сословий, с этим нельзя было бы не согласиться. Однако Александр Исаевич имел в виду не

деление общества на сословия, а уничтожение людей, принадлежавших к ним. Нелепость

этого утверждения, явствует хотя бы из того, что В. И. Ленин сам был дворянином. Да, и

Ф. Э. Дзержинский, и А. М. Колонтай, и А. В. Луначарский, и В. Р. Менжинский, и

Г. В. Чичерин, и еще многие, многие видные большевики тоже принадлежали к

благородному сословию. А разве не было дворян в эмиграции? Да, и первая жена

Александра Исаевича тоже была дворянкой.

Известно ли это Александру Исаевичу? Несомненно. Значит, перед нами опять ложь.

Продолжая эту же мысль, А. И. Солженицын утверждает: «Уничтожили целиком

сословия — дворянство, офицерство, духовенство, купечество и отдельно по выбору —

каждого, кто выделялся из толпы, кто проявлял независимое мышление. Первоначально

самый сильный удар пришелся по самой крупной нации — русской — и ее религии —

православию, — затем удары последовательно переносились на другие нации. Эти

уничтожения еще к концу спокойных 20-х годов составили уже несколько миллионов жертв.

Тотчас вослед произошло истребление 12–15 миллионов самых трудолюбивых крестьян»

(23). Чтобы на этот счет не было никаких разночтений, Н. Д. Солженицына уточняет: «При

коллективизации (1930) вместе с главами семьи уничтожаются все члены ее вплоть до

младенцев — вот тактика коммунистов. Так было уничтожено 15 миллионов душ» (24).

Казалось бы, делая такие ответственные заявления муж и жена Солженицыны должны

были бы указать нам те сенсационные документы, в которых они обнаружили эти данные.

Однако ни одной ссылки на них мы ни у Александра Исаевич, ни у Натальи Дмитриевны не

найдем. И не случайно, потому что они хорошо знают, что приведенные данные почерпнуты

не из документов, а из литературы и характеризуют не количество уничтоженных, а

численность раскулаченных крестьян. Раскулаченных, значит, высланных из мест прежнего

проживания, чаще всего на Север или же за Урал. Во время высылки в местах нового

поселения не обходилось без жертв. Судя по воспоминаниям, их было много. Но согласитесь

выслать и уничтожить — это не одно и то же. К тому же следует иметь в виду, что

 

приведенные данные о количестве раскулаченных крестьян имеют расчетный характер и

находятся в противоречии с документами, согласно которым общая численность высланных

в 1930–1931 гг. из мест своего проживания крестьян и получивших статус спецпереселенцев,

составляла не 15, а 1,8 млн. чел. (25). 1,8 млн. чел. — тоже огромная цифра, но это почти

на порядок меньше, чем у А. И. Солженицына.

Подобный же характер имеют и другие приводимые им цифры о советском терроре.

«Это был 1937-38 го. У нас в Советском Союзе бушевала тюремная система. У нас

арестовывали миллионы. У нас только расстреливали в год — по миллиону!» (26). И

снова уже который раз без всяких ссылок. Может быть, их вообще нет в «Архипелаге»? Нет,

ссылки на литературу и источники в нем имеются: например, точно указано, откуда автор

извлек сведения об участии заключенных в строительстве такой важной дорожной

магистрали как Кемь-Ухтинский тракт (27). Пожалуйста, откройте журнал «Соловецкие

острова» за 1930 г. (сдвоенный номер два-три), найдите страницу 57 и можете убедиться в

точности приведенных автором сведений, а также установить их происхождение. А

утверждение, что когда-то в нашей стране «расстреливали в год — по миллиону!»

сделано без всяких ссылок на источники.

Неужели этот факт менее значим, чем участие заключенных в строительстве

Кемь-Ухтинского тракта? Конечно, нет. И Александр Исаевич это хорошо понимает. Просто

названная им цифра взята, как говорится, с потолка. А имеющиеся в нашем распоряжении и

пока никем не опровергнутые официальные данные свидетельствуют, что в 30-50-е годы по

политическим обвинениям было расстреляно около 800 тыс. человек (28). Цифра страшная.

Но, согласитесь, есть разница: в год — по миллиону или менее миллиона за все годы

сталинского террора.

Сколько же было жертв советского террора всего? На этот вопрос Александр Исаевич

дает в «Архипелаге» следующий ответ: «…по подсчетам эмигрантского профессора

статистики Курганова» общее число погибших с 1917 по 1959 г. составило 66 миллионов

человек. Кроме того, опять-таки ссылаясь на профессора Курганова, он определяет военные

потери в 44 млн. Итого 110 млн. — такую цену, по его мнению, заплатила наша страна за

революцию (29). Цифры впечталяющие. Позднее Александр Исаевич сделал примечание к

ним: «Свой или чужой — кто не онемеет?» (30). Полностью согласен.

Демонстрируя далее свою добросоветстность, Александр Исаевич уточняет в

«Архипелаге»: «Мы, конечно, не ручаемся за цифры профессора Курганова, но не имеем

официальных» (31).

Уточнение потрясающее.

Как же можно использовать цифры, в достоверности которых нет уверенности? Если

даже неизвестно, как они были получены и где опубликованы? Речь ведь идет не о

Кемь-Ухтинском тракте. Но и в этом случае никаких ссылок на источник сделано не было.

Не появились  они и позднее при переиздании «Архипелага». Правда, 26 февраля 1976 г. в

своем интервью Би-Би-Си А. И. Солженицын мимоходом бросил фразу о том, что

«беспристрастное статистическое исследование профессора Курганова» появилось на

страницах газеты «Новое русское слово» «еще 12 лет назад», т. е. в 1964 гг. (32).

О том, что самые «беспристрастные исследования» ученые публикуют только в газетах,

это всем известно. Но вот какая получается неувязка. Если верить С. Максудову, то

содержащая приведенные данные статья И. Курганова «Три цифры» появилась на страницах

газеты «Новое русское слово» не в 1964, а в 1981 г. (33). К сожалению, отсутствие полных

комплектов этой газеты за указаные годы в наших отечественных библиотеках не позволяет

установить, кто же в данном случае прав.

В любом случае есть основания утверждать, что А. И. Солженицын заимствовал

данные И. А. Курганова на слух. Прием для обоснования такого серьезного обвинения как

стомиллионный геноцид, осторожно говоря, рискованный. Во всяком случае он

свидетельствует, что рисуя картину ужасов (а они, к сожалению, были), автор «Архипелага»

не заботился о проверке используемых им сведений. Ведь он же писал не научное, а

 

художественное исследование.

Поскольку цифра 66 миллионов вызвала противоречивые отклики, при переиздании

«Архипелага» Александр Исаевич счел необходимым уточнить, что она характеризует

количество погибших «с 1917 года по 1959 только от внутренней войны советского режима

против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой

крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами» (34) и была

получена «профессором Кургановым» «косвенным путем» (35). Однако, что это за путь,

Александр Исаевич до сих пор умалчивает.

Между тем, методика расчетов, использованных И. А. Кургановым, была невероятно

проста. Используя коэффицент прироста населения накануне Первой мировой войны, он

прежде всего определил ту численность населения, которую мог иметь Советский Союз при

таком приросте к началу 1959 г., сопоставив затем полученный показатель с данными 1959 г.,

он обнаружил разницу в 110 миллионов. Таким же способом были определены потери

советского населения за 1941–1945 гг. — 44 млн. чел. Расхождение между этими цифрами и

составило 66 млн. (36).

Используя подобную методику, А. И. Солженицын идет дальше: «По расчетам,

сделанным до 1917 года, по тогдашнему состоянию рождаемости — наша страна должна

была иметь к 1985 г. — 400 миллионов человек, а имеет только 266, таковы потери от

коммунизма» (37) — 134 миллиона человек.

Чтобы вы могли оценить совершенство подобных расчетов, достаточно привести

только один пример. На  январь 1990 г. численность населения Российской Федерации

достигала 148 млн. чел. Если исходить из темпов его прироста в предшествовавшее

десятилетие, то к январю 2000 г. она должна была бы составить не менее 158 млн. чел,

между тем она не превысила 146 млн. чел., из которых, как минимум, 2 млн. приходилось на

переселенцев из бывших советских республик (38). Следовательно за десять лет численность

коренного населения России не увеличилась, а сократилась в лучшем случае до 144 млн. чел.

Расхождение 14 млн. Неужели это убитые и замученные ельцынским режимом?

Использовать для определения масштабов советского террора предложенную

И. А. Кургановым методику расчетов, это значит ничего не понимать не только в

демографии, но и в математике.

Что же мы видим? В изображении А. И. Солженицына Советский Союз выглядел

страной, в которой все население было прикреплено к месту проживания, питалось оно

одним картофелем, которого хватало лишь на восемь месяцев в году, за использование

ксерокса давали десять лет, людей, получивших инвалидность, за это ссылали в отдаленные

места. Он, мастер пера, являлся бездомным и для того, чтобы не умереть с голода, чтобы

иметь возможность писать, вынужден был заниматься совершенно другими делами. Но и это

было хорошо, потому, что еще совсем недавно в стране расстреливали по одному миллиону

в год, за колючей проволокой находилось до 20 миллионов человек, некоторые группы

населения (дворяне, купцы, духовенство, зажиточные крестьяне, казаки) были уничтожены

полностью. А всего от советского террора погибло 66 миллионов человек, более чем во

Второй мировой войне.

Картина страшная. Но совершенно далекая от действительности.

Получается, что выступая против одной лжи, А. И. Солженицын под видом правды

предлагает нам другую ложь.

И это неслучайно. Вспомним, как живописуя в «Теленке» свою беседу с

П. Н. Демичевым, Александр Исаевич самодовольно признается: «Это был — исконный

привычный стиль, лагерная „раскидка чернухи“» (39).

Но может ли любитель «чернухи» быть борцом за правду и глашатаем нравственной

революции? Конечно, нет.

Получается, что и призыв «жить не по лжи» — это тоже «раскидка чернухи».

 

О «чистоте» его имени

 

 

Раскрывая секрет своего общественного влияния, А. И. Солженицын пишет, что сила

его «положения была в чистоте имени от сделок» (1). Не каждый может похвастаться этим.

Но имеет ли на это право автор приведенных слов? Разве не он, будучи сталинским

стипендиатом, стремился уклониться от военной службы? Да, еще таким способом, на

который отважится не всякий. Или это не сделка с совестью? И разве не он, называющий

себя патриотом, пытался пересидеть войну  в обозе? Может быть, и это не сделка? А

пребывание в лагере? Мы ведь помним, что свое хождение по мукам он начал с «придурков».

Но ведь, по его же собственным словам, трудно, очень трудно «придурку» иметь

неомраченную совесть? Простите, а разве не он в лагере на Калужской заставе согласился

быть осведомителем?

Допустим, что впервые шевеления добра он испытал только на тюремной соломке, что

только за колючей проволокой, пройдя все круги ада, стал настоящим человеком, готовым к

бекомпромиссной борьбе с ненавистным советским режимом.

Но вот он встречает в ссылке Георгия Степановича Митровича. «…отбывший на

Колмые десятку по КРТД, уже пожилой больной серб, неуёмно боролся за местную

справедливость в Кок-Тереке» (2). Как же смотрел на эту борьбу закалившийся в лагерях

А. И. Солженицын? Послушает его самого: «Однако — я нисколько ему не помогал… Я таил

свою задачу, я писал и писал, я берег себя для другой борьбы позднейшей» (3). И далее

Александр Исаевич задается вопросом: «Но… права ли? Нужна ли такая борьба Митровича.

Ведь бой его был заведомо безнадежен». Правда, при этом А. И. Солженицын отмечает, что

если бы все были такие, как Г. С. Митрович, мир был бы иным (4). Но это если бы все. А

поскольку не все, то, получается, что и бороться не нужно.

Не изменился Александр Исаевич и на воле. Описывая свою рязанскую жизнь, он

признается: «Безопасность приходилось усиливать всем образом жизни:… на каждом

жизненном шагу сталкиваясь с чванством, грубостью, дуростью и корыстью начальства,.. не