Когда заходишь слишком далеко

У Майкла была масса идей, и некоторые были настолько рискованными, что ему так и не довелось надеть сшитые по ним костюмы. Одна такая идея родилась в 1992 году, на самом пике славы Майкла. Его частная жизнь и возможность самому сходить в магазин или просто спокойно сидеть в припаркованной машине давно канули в лету, поэтому Майкл хотел, чтобы мы сделали ему куртку, отражавшую бы нападения папарацци. Если бы он мог мигнуть вспышкой в ответ на их вспышки, их фотографии вышли бы засвеченными. Решение: черная кожаная куртка с 34 стробоскопическими лампочками.

Разумеется, дабы сохранить иллюзию волшебства, Майкл отказывался прикасаться к своей одежде, чтобы она заработала, поэтому одному из телохранителей пришлось бы нажать кнопку на пульте дистанционного управления, чтобы «зажечь» куртку, и это было еще одной проблемой. Когда куртка включалась, лампочки издавали нарастающий свистящий звук, как фейерверк, а затем 34 огня взрывались в своем собственном световом спектакле. Один из врачей сказал нам, что интенсивность свечения запросто может вызвать припадок у человека, больного эпилепсией, поэтому Майкл никогда не надевал эту куртку.

Далеко не первый раз подобная идея была зарублена на корню. Мы были на церемонии Грэмми в Нью-Йорке, 1988 год, и Майкл пришел в ужас, услышав в новостях о подростках, нападавших на других детей в Центральном парке и отнимавших у них кроссовки. Всегда испытывая интерес к поведенческим реакциям, Майкл попросил меня, чтобы я посмотрел новостной ролик вместе с ним и высказал свое мнение.
– Буш, ты должен это посмотреть, – настоял он, включая телевизор в своем номере отеля Helmsley Palace, его любимого отеля в Нью-Йорке. Отель был безопасным, в нем был лифт, ведший из гаража прямо в пентхаус. – Как ты думаешь, почему эти ребята так поступают? Из-за внешнего вида или стоимости кроссовок?

Я знал, что это отнюдь не было приглашением к дебатам и не философским размышлением на тему молодежной культуры в Большом Яблоке. Вопросы Майкла обычно были риторическими, но за ними всегда много чего следовало.
– Сделай мне куртку из денег, – шепотом произнес он, позволив последнему слову загадочно повиснуть в воздухе, словно это была его самая отчаянная и смелая идея.

Деннис взял 79 стодолларовых купюр и свернул каждую в технике оригами, затем нашил их на мотоциклетную куртку, обшив каждую купюру по периметру черной ниткой и заключив их в двойной слой прозрачного пластика. Майкл был доволен результатом, но счел, что можно сделать еще круче.
– Вау! – воскликнул он. – А мы скоро едем в Англию. Сделай мне такую с британскими фунтами.

Мы были в восторге, поскольку купюры британских фунтов были разноцветными, да и доллар стоил дороже фунта. Деннис получил несказанное удовольствие, раскладывая и перекладывая купюры, а благодаря обменному курсу куртка обошлась нам в гораздо меньшую сумму.

Один их советников Майкла убедил его, что носить на себе деньги – не слишком хорошая идея. Когда Майкл впервые задумал эту концепцию, куртка создавалась не ради моды или погони за новинкой. Для него обе версии «денежной куртки» были своего рода рекламным щитом для донесения конкретной мысли об истинном значении денег. Но даже мы знали, что иногда лучшее – враг хорошего.

Майкл всегда стремился жить с определенной целью и значением. Благодаря убеждениям, о которых он писал и пел, он вдохновлял многие поколения на поиск подобной высшей формы существования. Когда он выезжал со своими шоу на гастроли, благодаря обмену энергией между Майклом и его поклонниками выстраивалось социально ответственное общество, где все члены были тесно связаны между собой.

 

Хвала сутажной тесьме

Одним из самых «расписных» пиджаков, которые мы шили для Майкла, был китель, который он надел для съемки на обложку TV Guide вскоре после женитьбы на Лизе-Мари Пресли. Это была рекламная обложка для грядущего интервью с Дайан Сойер – первого интервью, где он обсуждал свои отношения с Лизой-Мари. За две недели до съемки Майкл принес мне видеокассету и сказал:
– Тебе нужно это посмотреть.

Когда мы с Деннисом вставили кассету в магнитофон, кадры с цыганами, ехавшими караваном на ослах, привели нас в замешательство. Я не понял, о чем был фильм, поскольку он был на иностранном языке и без субтитров. Я взглянул на Денниса:
– Что это за чертовщина?

Но Деннис только покачал головой, и мы снова повернулись к экрану, чтобы подробнее изучить картинку. Ладно, вот ослы, вот толпа парней в рогожке, а затем… Вот оно. Банда цыган поймала пирата, сняла с него голубой китель, расшитый золотой сутажной тесьмой, а затем бросила пирата и его команду в грязи. Послание было получено.

– Майкл, так ты хочешь такой голубой китель?
– Нет, я хочу такой же, но черный.

Сутажная тесьма представляет собой узкий плоский плетеный шнур. Мы не слишком удивились, узнав, что ее традиционно используют для отделки военной формы, чтобы отметить ранг. В моде ее обычно применяют, чтобы скрыть швы, но в нашем кителе мы использовали совершенно немыслимые метражи сутажа, больше чем для любого другого пиджака – от 13 до 18 метров золотого декора из крученых нитей, и такое же немыслимое количество пуговиц. В этом кителе уникальным было уже одно только использование такого редкого материала – сутажной тесьмы, покрытой золотом 750-й пробы. Поскольку ее невозможно почистить, а производство стоит слишком дорого и слишком трудоемкое, на рынке ее было не так уж много. Большая часть покупок золотого сутажа относится к антикварному бизнесу, поскольку этот декор скорей всего производили более сотни лет назад. Одежда папы римского является единственным современным изделием, которое все еще украшают золотой сутажной тесьмой.

Этот китель также был нетипичен еще и потому, что мы пошли дальше и задекорировали не только переднюю часть, но и спинку, хотя обычно одежда Майкла редко украшена сзади. На полочках нашиты 102 круглые золотые пуговицы. Все гусарские орнаменты, украшавшие полочки, спинку, рукава и плечи, выложены золотой сутажной тесьмой. Лента на рукаве – из бордового шелка, а главным элементом кителя является вышитый золотом орел на каждом рукаве.

 

 

 

На фотках из книги орла не видно, зато немножко виден вот здесь, на левом рукаве.

 

Глава шестая

Главный церемонимейстер

Когда заходишь в студию, где проводятся съемки, то оставляешь свою личность на пороге. Я переставал быть Майклом Бушем и становился «костюмами». В этом бизнесе, когда требуются твои услуги, тебя зовут по твоей должностной функции, а не по имени. Если ты занимаешься прическами, то становишься «волосами», а если ты визажист, то кто-нибудь крикнет «Грим!». И ты реагируешь, как собака на свисток хозяина. Ничего личного, просто на площадке слишком много людей, а из-за постоянной ротации персонала нет смысла пытаться запомнить, кого как зовут. Однако работа на Майкла была совершенно иной. К 1991 году я уже был с ним шесть лет, поэтому, когда мы были на съемках Black or White, и Майкл выкрикнул «Костюмы!», то сразу же спохватился. Он замер со спущенными наколенниками, захлопнув рот ладонью, на фоне зеленого экрана.

Я откликнулся на зов и присел перед ним, чтобы закрепить наколенники, а Майкл потянулся к моей руке, подавленный тем, что повел себя так отчужденно, и начал извиняться: «Прости, прости, Буш, я помню, как тебя зовут. Я не хотел так говорить». К тому времени мы были близкими друзьями благодаря постоянным разъездам, позволявшим нам часто вести беседы по душам, и желанию Майкла делиться со мной своими чувствами о своей ежедневной работе и целях. Я знал, что он не хотел обидеть меня, и восхитился его скромностью и простотой. Не каждый день слышишь, как человек, обладающий такой грандиозной славой, отказывается от положенного ему внимания и признаёт заслуги тех, кто прямо или опосредованно помогает ему в работе.

– Все нормально, Майкл. С этого момента на съемках мы будем называть тебя «Артистом». Артист готов? Костюм Артисту!

Майкл хмыкнул и задрал бровь, словно говоря «Чувак, да ты в своем уме?». Но, думаю, в глубине души ему понравилась эта идея. В конце концов, он и был законченным артистом, главным церемонимейстером. Ярче всего это проявлялось во время туров.

Идеальный исполнитель

Майкл как раз занимался первой частью Bad-тура в 1987 году, когда я стал его костюмером. С некоторыми костюмами, созданными Биллом Виттеном, уже начались кое-какие проблемы, и я проводил оценку потребностей Майкла, наблюдая за ним от выступления к выступлению. Я присоединился к команде в Японии, где Майкл в среднем давал два концерта в неделю. Репетиции, концерты и поездки по Японии делали график очень напряженным.

Сказать, что Майкл перфекционист, значит ничего не сказать. Он проводил по несколько костюмированных репетиций и постоянно вносил какие-то коррективы в костюмы, хореографию и звучание. Он говорил мне: «Я знаю, что делаю, но вам, ребята, тоже нужно знать, что именно вы делаете, и быть столь же организованными, как и я». Майкл жил исключительно ради живых выступлений и хотел исключить всякий риск срыва концертов. Когда он выходил на сцену, могло случиться все что угодно; костюмированная репетиция давала нам возможность убедиться в том, что все изменения в костюмах соответствовали ритму шоу и что сами костюмы работали как положено. Майкл знал, что, если моя команда и я отстанем хотя бы на один такт, или же если костюмы будут развешены не в том порядке, это может полностью испортить шоу. И даже когда с нашей стороны все было отрепетировано идеально, все равно появлялись какие-то изменения. Во время концерта нам приходилось выстраивать свою работу на основе того, что Майкл делал на сцене. Постановка была одной и той же, но он постоянно что-то менял, подстраиваясь под реакцию зрителей.

Когда он реагировал на восторженные вопли поклонников, то мог сделать что-нибудь спонтанное. Все что угодно могло сорвать его с катушек. Иногда он рвал на себе рубашку. Иногда замирал в какой-нибудь позе или швырял в толпу часть костюма. Он мог танцевать дольше, чем обычно, если бит диктовал ему подобное. Или, если аудитория не реагировала на какие-то действия, он находил способ вытворить что-нибудь безумное, например, падал на пол и делал вид, что потерял сознание. Майкл всегда говорил, что «следует за ритмом», что он совершенно не контролирует себя, когда музыка заставляла его двигаться. Поэтому, если ритм велел ему прыгать вверх-вниз вместе с музыкантами или скользить по сцене – он безоговорочно это выполнял. А нам нужно было следить за ним и реагировать соответственно.

Один такой случай произошел в туре Dangerous. Майкл еще не успел дойти до сцены, а толпа уже грохотала. «Сегодня покажем Джеймса Брауна», – сказал мне Майкл перед тем, как подняться на сцену. Такого я от него еще не слышал, поэтому сразу же попытался определить, что он хотел этим сказать и в какой момент шоу собирается выкинуть какую-нибудь штуку. Майкл как раз исполнял Man in the Mirror и вдруг рухнул на пол, распростершись на животе. Он продолжал петь, но как-то сдавленно, будто всхлипывая, а затем повернул голову и посмотрел на меня, стоявшего в темноте за сценой. Опустил голову на пол, выждал несколько секунд и одними губами произнес, обращаясь ко мне: «Двадцать секунд».

Боже, все ли с ним в порядке? Что случилось? Что, черт возьми, я должен сейчас сделать?

Будто и впрямь прочитав мои мысли, Майкл снова посмотрел на меня и протянул руку. И тут до меня дошло. Джеймс Браун нередко демонстрировал таким образом свою усталость и падал на пол, находясь на сцене, поскольку танцевал настолько интенсивно, что дожидаться окончания концерта было уже невмоготу. Наверное, это и есть тот «Джеймс Браун», о котором Майкл намекнул мне перед концертом. По его протянутой руке я понял, что он хочет, чтобы я вышел к нему и поднял его на ноги, поэтому я вышел на сцену и помог ему встать.
– Что это ты здесь делаешь? Ты портишь мое выступление, – шепнул мне Майкл.

Я едва не наложил в штаны.

Даже развлекая тысячи людей, Майкл прежде всего развлекался сам, приводя меня в замешательство. Как только я справлялся с первичным страхом, это всегда меня смешило.

Майкл обожал слушать реакцию толпы, вычисляя, что работало, что не работало, чего зрители хотели больше всего. Он зачастую давал концерты перед большими стадионами, перед 120 или даже 180 тысячами людей, впитывал их энергию, поддерживавшую его несколько дней. Если у нас не было двух концертов подряд, я порой проводил день-два, не видя Майкла, а он потом говорил мне: «Буш, я еще не ложился спать».

 

Деннис сделал этот набросок костюма Майкла для первой песни тура Dangerous.

Майкл проделывает свой трюк с «Джеймсом Брауном».

Майкл был машиной, а машины порой ломаются, несмотря на то, что мы принимали все меры, чтобы поддержать его здоровье. К примеру, перелеты всегда были рискованными, поскольку мы могли заболеть. Майкл насмотрелся на людей в Азии, которые по обыкновению прикрывали рты масками, защищаясь от микробов, и захотел себе такую же, но при этом подумал: «Почему я должен носить обычную маску?» Майкл Джексон не просто носил хирургическую маску, он превратил ее в модный аксессуар. Мы купили обычную медицинскую маску и сделали по ней выкройку, чтобы шить ему черные или цветные шелковые маски. Какое-то время спустя, думаю, Майкл почувствовал себя в безопасности, нося эту маску, поэтому она вскоре приобрела функции настоящей защиты.

Мы всегда летали коммерческими рейсами, первым или бизнес-классом. Майкл боялся летать, и ему нравилось проводить полеты, болтая со своей командой, чтобы не думать о высоте. Иногда он ходил по проходам между креслами, к пилотам, здоровался с пассажирами. Майкл отказывался летать частными самолетами, поскольку считал, что, чем больше самолет, тем меньше турбулентность. Более крупный самолет был и более удобным, позволяя ему вставать, двигаться, потягиваться. Еда, атмосфера и подушки были разными на разных рейсах, так что нам приходилось помнить об этих вещах, хотя бы о тех, которыми мы могли управлять. Мы возили с собой удобные подушки для него, всегда следили, чтобы в самолете были достаточные запасы воды, коих хватило бы и для верблюда, и веселили его, чтобы он почаще смеялся.

Майкл пил воду едва ли не ведрами. Перед каждым заселением в отель необходимо было договориться с персоналом, чтобы в номере было 5-10 ящиков воды «Эвиан», в зависимости от продолжительности проживания. Когда мы были в Швеции в турне Bad, служащие отеля привезли воду в номер и расставили бутылки рядами вокруг ванны, поскольку решили, что такое количество воды для одного человека требуется разве что для принятия ванны, но никак не для питья. Так родилась сплетня о том, что Майкл моется исключительно водой «Эвиан».

Майкл-машина обладал только одним режимом. То же самое в звукозаписи – стоило ему включить этот режим, других уже не было, только этот. Когда он мог спать, то спал на полу или на диванчике в студии, а я старался содержать комнату в порядке, хотя Майкл разбрасывал свою одежду по всему помещению. Я проверял под подушками дивана, за шкафчиками, тумбочками и креслами, чтобы ничего не забыть и собрать все его вещи на случай, если кто-то зайдет в гости. «Я пишу, я пою, я записываюсь», – говорил он, когда кто-то приглашал его на ужин, в гости или на какое-нибудь мероприятие. Он был трудоголиком. Но это делало его счастливым, и было очевидно, что «на работе» ему весело, поскольку иногда он звонил мне в три часа ночи, чтобы приколоться.

– Знаешь, кто это? – спрашивал меня приглушенный голос с британским акцентом.
– Да, Майкл, знаю, и ты говоришь сквозь картонку из-под бумажных полотенец.

Щелк.

К слову, Майкл был хорошим имитатором голосов. Когда мы ездили с гастролями, он звонил звукоинженеру, танцорам, водителю и разговаривал с ними по двадцать минут, прежде чем они узнавали его. Он считал, что это было самым веселым занятием на земле. Не могу не согласиться, это действительно было очень забавно.

И все это было частью его волшебства, высшей ступенью великого артиста.
СТЕ.

– А вам разрешается прикасаться к нему? – спрашивали меня люди. Я отвечал им, что, да, разумеется, разрешается, но каждый раз, когда я это говорил, все были шокированы: «Ого, вы прикасались к Майклу Джексону». Но потом поклонники все же увидели, как я снимаю с него куртку на сцене, перебрасываю ее через плечо и надеваю на него другую. Благодаря этому Майкл казался обычным парнем, одним из нас.

Одевать Майкла Джексона в туре требовало от меня гораздо большего, чем просто сменить ему обувь. Перед концертом я ехал с ним в зал, одевал его и два с половиной часа ассистировал ему. После шоу я протягивал ему полотенце и бутылку воды, провожал к машине. Его одежда после концерта была промокшей насквозь. Он выкладывался на все сто на каждом концерте, поскольку хотел, чтобы это было единственным и неповторимым, самым удивительным шоу на земле. Из уважения к поклонникам каждое шоу должно было быть «по полной программе». Поэтому и моя работа во время туров должна была быть такой же. Все, что я делал с его одеждой для концертов, обязано быть идеальным.

Свой самый строгий критик

В отеле я помогал ему снять промокшую от пота одежду и наблюдать за тем, как у него происходит расслабление. Он всегда принимал ванну после шоу. Когда он уходил в ванную комнату, я рассматривал огромное количество подарков, которые он получал от поклонников и хозяев различных магазинов. Плюшевые медвежата, ящики шампанского, целое море картин и статуэток. В Испании ему подарили костюм матадора. Если у него было хорошее настроение, Майкл всегда разговаривал со мной через дверь ванной, расспрашивая меня: «Буш, у тебя было время сходить в музей? Пообщаться с друзьями?» Он всегда старался убедиться в том, что мне тоже весело.

После купания Майкл надевал пижаму, которую мы либо покупали в магазине, либо шили сами, а повар приносил ему ужин, который он все равно не ел, поскольку вообще был самым плохим едоком в мире – адреналин у него зашкаливал, и аппетита не было. Мы ставили запись концерта, и Майкл начинал просмотр, почти сразу же замечая каждый недочет: «Что здесь не так? Свет сработал неправильно. Что там случилось? Что я сделал не так? Почему костюм так себя повел?»

Во время просмотра одного из первых шоу в Токио Майкл услышал потрескивание во время Billie Jean. «Послушай-ка этот звук, – сказал он мне, перематывая запись. – Откуда он?» И я тоже услышал. Легкое поскребывание. Майкл велел мне выяснить, в чем была проблема, поэтому я внимательно смотрел, как он ходит по сцене в черных брюках, черном, расшитом пайетками жакете и белой перчатке. У него в руке был микрофон, поэтому, видимо, звук издавали стразы, нашитые на ладони перчатки. Майкл всегда хотел, чтобы на перчатке был монолитный декор, но ради шоу пожертвовал своей волшебной пыльцой, чтобы обеспечить идеальный звук. С тех пор у Майкла были две перчатки Billie Jean: одна концертная, расшитая только с тыльной стороны ладони и на пальцах, другая для фотосессий – идеальный монолит.

Вот насколько внимателен Майкл был к звуку. При каждом повторном просмотре предыдущего концерта он, как заевшая пластинка, постоянно повторял: «Надо исправить то, надо исправить это». Он всегда давал инструкции задумчивым, ровным, спокойным тоном. Я был не единственным, кто гонялся за идеалом в его команде. «Гитаристу нужно отойти на два шага назад, – отмечал Майкл. – Смотри, у меня из-за головы торчит гриф его гитары. Ему надо отойти подальше. Это мой свет». Визуал до мозга костей. Он задействовал все свои органы чувств, пытаясь заставить зрителей реагировать. Все должно быть идеально. Это было для него одним из самых тяжких испытаний.

Реалии гастролей

В финале концертов в туре Dangerous я использовал пару кроссовок, чтобы отметить точку, с которой Майкл должен улететь на реактивном ранце.

Изучение того, как заставить костюмы функционировать, превратилось в ежедневный процесс познания, особенно во время моего первого турне Bad. Могли случиться непредвиденные вещи и испортить шоу, поэтому мне приходилось внимательно изучать каждую деталь. К примеру, во время костюмированной репетиции я измерял Майкла после каждого номера, чтобы увидеть, насколько уменьшается его фигура во время каждой постановки. У Майкла обычно была талия 70 см, но к середине концерта, как раз перед Beat It, он уже терял до двух кило воды, и талия уменьшалась до 68 см. Одежду следовало подгонять идеально, иначе она сваливалась с него, и мне бы пришлось подшивать ее во время концертов. У Майкла не было округлости в бедрах, он был плоский как доска, поэтому, если не развесить вещи в нужном порядке, чтобы их размер уменьшался от песни к песне, он запросто мог надеть штаны, которые сползали бы с него при каждом ритмичном движении. А в этом, согласитесь, нет никакого волшебства!

Стразы на костюмах Майкла необходимо было распределять равномерно по обеим сторонам. Чистая физика. При вращении, если один рукав тяжелее другого, это может нарушить равновесие, и вращение будет выполнено не слишком идеально, а подобное совершенно неприемлемо для Майкла.

Еще нам довелось обучиться тому, как одевать Майкла в темноте. До турне Dangerous Майкл обычно заканчивал песню и переодевался в гримерной за сценой, пока гремели аплодисменты. В отличие от других артистов, Майкл не хотел, чтобы в промежутках между номерами играла музыка. Он слушал аплодисменты до тех пор, пока не заканчивал переодеваться. Если в ходе номера он оказывался по центру сцены, под конец ему приходилось буквально бежать за кулисы, чтобы переодеться, и мы теряли драгоценные секунды, которые казались нам минутами и даже часами. Однако в турне Dangerous он поразмыслил над этим и сказал мне:
– Знаешь, когда я нахожусь в гримерке, я теряю связь с тем, что происходит в зале. Я пропускаю очень важные вещи. Буш, ты должен выходить на сцену и переодевать меня там.
– Майкл, у меня прекрасная внешность для радио, но я не гожусь для того, чтобы выходить на сцену, – попытался спорить я. Он не засмеялся в ответ.
– Буш, если ты выйдешь, то я буду стоять в свете прожектора, а ты в темноте, и люди не заметят тебя. А потом ты убежишь. И я переодет, и волшебство остается.

Не успел я опомниться, как на следующем же концерте стоял за очертаниями круга света, отбрасываемого прожектором, и помогал Майклу переодеться в куртку Motown Medley. Пока мы оставались в темноте, я решил, что все будет в порядке. У меня с самого детства была боязнь сцены, поэтому публичные выходы – не мой конек, однако времени подумать об этом просто не было. Я вышел на сцену, вооруженный всем, что могло понадобиться Майклу. В гримерке у меня был целый арсенал необходимых вещей, разложенных на столе – полотенца, вода, швейные принадлежности, резинки для волос – но теперь у меня был всего один шанс, чтобы убедиться, что я сделал все, что нужно.

Я держал куртку в руке, полотенце – в зубах, а швейный набор лежал в заднем кармане брюк. И тут Майкл шагнул в сторону, выходя из круга света, и объявил: «Леди и джентльмены, Майкл Буш!» И буквально рухнул на пол, сложившись пополам от хохота.

После концерта я был в плохом настроении, и чем больше я избегал всех его попыток завязать разговор, тем смешнее все это становилось для него, пока это не вышло за все допустимые пределы, и он сказал мне: «Теперь, Буш, ты – часть моего шоу». Для Майкла переодевание тоже могло стать шоу. У него был свой собственный стиль облачения в куртку. Он выпрямлял руки, слегка отводя их назад, прогибался в спине и поднимал подбородок. Это было особенное волшебство, для каждого из зрителей, и оно крылось даже в переодевании курток. После этого я часто выходил на сцену и, таким образом, стал своеобразным связным между ним и поклонниками, поскольку они видели, что я в самом деле прикасаюсь к нему. Думаю, это по-своему демонстрировало необыкновенную связь Майкла с поклонниками.

Однако даже если на сцене горел прожектор, я все равно стоял в темноте, поэтому мне пришлось нашить на одежду кое-какие опознавательные знаки, чтобы видеть, как ее развернуть. В основном я пришивал внутрь кусочек белой подкладки, так что в темноте Майклу нужно было всего лишь завести руки за спину – и буквально «вплыть» в развернутую ему навстречу куртку. Ему не приходилось искать рукава наощупь, и подобное безукоризненное переодевание, когда он не смотрел и не прикасался к одежде, еще больше усиливало эффект Тайны Майкла.

Была и проблема застегивания молний в темноте. В нащупывании язычка молнии тоже нет никакого волшебства, поэтому мы добавили на язычок небольшой «хвостик»-бирку. Майклу они очень нравились, поскольку они были достаточно длинными, чтобы двигаться самим по себе. Все, что двигалось, было живым, а это приносило Майклу удовольствие. Он попросил, чтобы мы добавили такой «хвостик» на всю его одежду. Он щелкал по нему, крутил в пальцах, тянул его вверх-вниз, и эта привычка вскоре стала частью ритуала «вжик-вжик, чав-чав». Такая простая деталь дарила ему ощущение, что на его одежде было что-то, сделанное только для него, элемент, который никто другой не замечал.

И все же Майклу приходилось иногда уходить со сцены во время концертов, чтобы переодеть брюки. Он начинал шоу в брюках из черного спандекса, но в середине концерта менял их на классические брюки Billie Jean и сверкающие носки. Иногда мы добавляли на штанины золотую или белую полоску на липучке, тянувшуюся по бокам, а затем срывали ее, поэтому создавалось ощущение, что на концерте у него было не две пары штанов, а три. Все больше гардеробных вопросов решалось при помощи реквизита. Поскольку концерты Майкла были настолько многослойными и эклектичными, нам с Деннисом приходилось изобретать костюмы, с которыми не могло быть никаких технических проблем и которые в то же время сохраняли иллюзию волшебства Майкла.

Мы цепляли «хвостики» на все молнии, даже если в них не было нужды.

Волшебный комбинезон

Любой, кто видел концерт Майкла Джексона в одном из сольных туров, знает, что на каждом концерте присутствует какой-нибудь магический трюк, в частности трюк с исчезновением. Этот трюк обычно проводили в середине шоу, перед Beat It, и каждый раз публика буквально взрывалась. Трюк служил еще и для того, чтобы быстро переодеть Майкла в костюм Beat It. Одежду приходилось надевать в два слоя. Обычно он надевал брюки Billie Jean и белую футболку, которые подходили и для Beat It, под костюм с предыдущих песен. Нужно было придумать какой-то комбинезон, который можно было сорвать одним движением, а поскольку он носил его перед тем, как провернуть трюк, комбинезон стал называться «Волшебным комбинезоном» (The Magic Suit).

Волшебный комбинезон состоял из нескольких деталей, скрепленных между собой липучкой, а не обычными швами, так, чтобы зритель ничего не заподозрил. Эти детали пересекались на передней части и выглядели как куртка и штаны, но на самом деле это был комбинезон. Каждая полоска липучки, швы и декор были хитроумно спроектированы так, что мне было достаточно просто ухватить Майкла за воротник, потянуть – и вуаля, костюм снимался одним движением.

После того, как мы с Деннисом заканчивали каждый такой комбинезон, мы тестировали его на себе. Некоторое время у меня был тот же размер, что и у Майкла, поэтому я надевал комбинезон, а Деннис пытался снять его, потянув за воротник сзади. Работало ли это? Во многих случаях – нет. Я вытягивался, сгибался, задирал ноги как можно выше, выгибаясь всем телом во все стороны, чтобы проверить, не порвется ли какой-нибудь шов. Чаще всего так и случалось. Этот процесс также помогал нам определить, в чем проблема. Возможно, липучка посередине слишком толстая или слишком тонкая по бокам. Мы проверяли все: будет ли она держаться, если Майкл сделает мах ногой, не расстегнется ли липучка и не откроет ли надетую под комбинезоном одежду? Где находятся точки с самой большой нагрузкой? Не начнет ли костюм рваться, если Майкл наклонится вперед, чтобы пожать руку поклоннику, или захочет проехаться по сцене? Я изо всех сил старался изобразить Майкла Джексона, а Деннис тащил и тянул различные детали, рассматривая места соединения липучки и засекая время, требовавшееся, чтобы снять комбинезон.

После этого мы проделывали то же самое, но уже в темноте. Затем – в темноте и на бегу, поскольку во время концерта именно так все и происходило. Майкл исполнял Working Day and Night непосредственно перед трюком. Под Волшебным комбинезоном – каждый раз разным в зависимости от шоу (поскольку приходилось потратить какое-то время, чтобы снова соединить все полоски липучки и собрать костюм) – на Майкле были подвернутые снизу брюки Billie Jean и белая футболка.

Чтобы спроектировать этот трюк в туре Dangerous, Майкл приглашал Дэвида Копперфильда (а иногда Зигфрида и Роя), и тот помогал ему воплотить эти иллюзии. Волшебный комбинезон был частью стратегии. Каким образом Майклу удавалось находиться на одном конце сцены в белых нейлоновых брюках и куртке, а через несколько секунд оказываться в другом конце сцены в черном развевающемся плаще, приготовившись убить аудиторию наповал исполнением Beat It? Весь персонал тура подписывал договор о конфиденциальности, в котором говорилось, что мы не имеем права разглашать коммерческую тайну трюка.

Следует отметить, что свет и взрывы являются лучшими друзьями иллюзиониста. В турне Bad Майкл спускался под сцену по лестнице. Едва оказавшись внизу, он бросался в темноте к другому концу сцены, а я несся следом, увиливая от торчащих со всех сторон труб и металлических решеток и пытаясь поймать Майкла за воротник, чтобы стащить с него комбинезон. Оказавшись на другом конце, мы раcправляли подвернутые брюки Billie Jean, набрасывали на него куртку Beat It и черный плащ и ставили его на подъемник, который поднимал его обратно на сцену с противоположной стороны… и все это за одиннадцать секунд.

Я бы психовал, если бы у меня было на это время. У нас не всегда была возможность отрепетировать этот трюк в каждом городе – 123 шоу за шестнадцать месяцев в пятнадцати странах. Но даже если инфраструктура зала оказывалась для нас сюрпризом, я каким-то образом ухитрялся сохранить концентрацию внимания. У меня не было иного выхода. Я знал, что к конкретному удару барабанов Майкл должен стоять в конкретном месте под сценой. Если я не мог довести его туда, все летело в тартарары. Магия Майкла должна быть безупречной. Если зажигался свет, и мы пропускали это «та-да» – возврата не было. Это уничтожало иллюзию волшебства Майкла.

Однажды мы таки прозевали этот момент. Каждый раз, как у нас что-то не получалось, мы с Майклом начинали безостановочно смеяться, стоило нам только посмотреть друг на друга, поэтому между нами было установлено негласное правило – ни в коем случае не смотреть друг на друга во время этого трюка. Поскольку под сценой было темно, я решил, что было бы неплохо обзавестись специальным наголовником с фонариком для велосипедистов, чтобы у меня было хоть какое-то освещение, а руки оставались свободными. Ну, как только Майкл выпал из гигантской черной коробки под сцену, он взглянул на меня и сказал: «А я и не знал, что Док из семи гномов теперь работает здесь» (Док – один из семи гномов в «Белоснежке», у него на голове как раз такой фонарик. – прим. пер.). Этого было более чем достаточно, чтобы мы пропустили звуковой эффект, обозначавший завершение трюка. Майкл давился хохотом, закрывая рот воротником куртки, пока мы не поставили его на подъемник – и шоу продолжалось.
– Никогда больше не делай со мной такого, Буш, – предупредил меня Майкл, все еще смеясь в машине по дороге в отель после концерта. Было ясно, что даже безупречности время от времени была необходима небольшая доза юмора.

Комбинезон сшит из материала, армированного нейлоновой нитью – из такой ткани изготавливают парашюты. Мы украсили его заклепками и широким поясом, чтобы создать видимость двух частей – брюк и куртки. Майкл влезал в него, и мы застегивали центральную молнию спереди. Весь комбинезон распадался по четырем швам, превращаясь в большой кусок ткани, который нужно было заново «собирать» как конструктор для следующего концерта. Собрать его было делом нелегким, поэтому у нас было несколько комбинезонов. Майкл танцевал так жестко, что запросто рвал армированный нейлон, который, согласно характеристикам производителей, не должен рваться.

Слева: набросок плаща, сделанный Деннисом, 1988.
Справа: Черный переливающийся плащ из китайского шелка, наброшенный поверх куртки Beat It из красной змеиной кожи, использованной в туре Bad.

 

Глава седьмая

Следующий шаг

Майкл часто звонил мне и без предупреждения просил, чтобы я приехал на ранчо «Неверленд», обсудить планы. Я проводил по три часа в дороге в один конец, иногда получая конкретные инструкции, а иногда – очередной риторический вопрос с подтекстом.

Майкл предпочитал встречи лицом к лицу, поскольку это позволяло ему увидеть и прочувствовать, что перед ним за человек. Он обладал эмоциональной проницательностью, благодаря которой хорошо анализировал язык тела и выражение лица. Лишь взглянув на человека, он сразу мог сказать, скучно ли ему, увлечен ли он вопросом или взволнован, услыхав какую-либо идею. По телефону он не мог определить, не занимаешься ли ты во время разговора чем-то еще и не закатываешь ли глаза на какое-то его предложение, а это ему очень не нравилось. Если же вы находились в поле его зрения, он знал, что ваше внимание всецело отдано ему, и лучше контролировал беседу. Но Майкл был также очень скрытным и желал беседовать наедине. В те редкие случаи, когда он все-таки соглашался что-то обсудить по телефону, он начинал звонок с вопроса: «А громкая связь выключена?» или «С тобой там больше никого нет?» Подозреваю, что из-за взросления в такой большой компании братьев и сестер Майкл особо не мог уединиться, если хотел. Возможно, поэтому он так стремился к уединению.

В любом случае, я всегда ехал на ранчо в приподнятом настроении, движимый возможностями, которые открывались перед нами благодаря следующим этапам и идеям.

В 1990 году президент Джордж Буш присудил Майклу звание Артиста десятилетия, после которой была проведена церемония награждения Американской киноакадемии. Вскоре после этого, во время одного из моих визитов в «Неверленд», я сидел в библиотеке с Майклом, и мы рассматривали книгу, которую он извлек со своих необъятных полок, посвященных истории, философии и искусству. На одной из страниц была глянцевая фотография Короны британской империи – одной из главных королевских драгоценностей Великобритании. Корона с самой витиеватой и богатой отделкой предназначается только для королевы и украшена драгоценными камнями. Майкл разговаривал со мной, уткнувшись носом в книгу. Пришло время для создания какой-то памятной вещи, чтобы отметить очередную веху в жизни и карьере Майкла.

Через некоторое время Деннис и я сели на самолет до Лондона, чтобы поближе взглянуть на королевские драгоценности, выставлявшиеся в сокровищнице Тауэра. Если бы мы делали это сегодня, то просто полезли бы в интернет и посмотрели фотографии, но, думается мне, Майкл все равно отправил бы нас туда. Для него было очень важно, чтобы нам тоже было весело, и чтобы мы полностью отдавались процессу. Главным было получить вдохновение от видов, звуков и культуры Англии. К сожалению, только это мы и получили. Прибыв в сокровищницу, мы увидели под пустой пуленепробиваемой витриной табличку: «Изъяты с выставки на две недели».

На мгновение мы перестали дышать. Как же не повезло! Но паниковать времени не было. Мы объездили весь Лондон и скупили все книги о королевских драгоценностях, какие смогли найти, а заодно посмотрели на другие дра