Сотрудники-друзья изначально были более преданы совместному делу, они лучше общались в процессе работы и оказывали друг другу эмоциональную поддержку на каждом этапе.

Но и это ещё не всё: они также были более критичны к идеям друг друга, но при этом давали положительную обратную связь, что только ускоряло их работу.

Ситуация с обычными сотрудниками выглядела иначе: они предпочитали работать в одиночку, взаимодействуя друг с другом только в случае крайней необходимости.

Они чувствовали себя неловко, когда им нужно было обратиться друг к другу за помощью, сопротивлялись, когда кто-то брал на себя ответственность за принимаемое решение, и не расстраивались, если их коллега совершал ошибку.

В общем, результаты, на мой взгляд, весьма предсказуемые. Что к этому добавить? А вот что…

Профессор Университета штата Вашингтон Патрисия Сиас вместе со своей коллегой Дэниел Кэхилл исследовали развитие дружеских отношений на рабочем месте и обнаружили, что оно более-менее всегда проходит по стандартной схеме, состоящей из трех этапов.

Первый этап, если не считать самого момента знакомства, это, собственно, переход от знакомства к дружеским отношениям. Для этого, как выяснили Сиас и Кэхилл, вам требуется поработать с коллегой около года, сотрудничая в командных проектах.

Друзей от коллег отличала не только слаженность в рабочих вопросах, но и готовность обсудить личные темы, не связанные с работой. И чем чаще коллеги обсуждали такие темы, тем ближе они друг к другу были.

Но самыми интересными оказались второй и третий переходы, когда сотрудники превращались из друзей в близких друзей, а затем – из близких в лучших.

Для этого перехода одной близости и взаимопонимания оказалось недостаточно. Что же между ними происходило? Друзья и лучшие друзья разделяли между собой проблемы из личной, домашней и рабочей жизни – если уж поддерживали, то поддерживали, а если уж помогали, то помогали.

Современный мир изменил сам формат межличностных отношений. Всего одного фактора, как оказалось, достаточно, чтобы мы потеряли всякую необходимость друг в друге, а главное – готовность понимать, принимать, поддерживать и помогать.

В конце концов, навык социального взаимодействия – это навык, который требует развития, он сложен. За нашу способность воссоздать в себе внутренний мир другого человека отвечает как раз та самая дефолт-система мозга, а ей нужно двадцать пять лет, чтобы только вызреть в наших головах.

Другие люди – это не какая-то сказка сказочная: они сложные, противоречивые, непостоянные, у них свои мотивы, особенности, пристрастия, интересы.

Если вы хотите построить доверительные отношения с другим человеком, вам объективно нужно быть гуру понимания и компромиссов. А ещё надо уметь затыкать своё "я" и иногда вместе со своим "личным мнением" запихивать его в одно известное и не очень отдалённое место.

Так какой же это фактор, изменивший теперь всё? Информация.

Навык социального взаимодействия – это навык, который требует развития, он сложен.

Прежде мы были готовы идти на все эти жертвы и приструнять собственный эгоцентризм, потому что, банально, у нас не было другого выхода. Социальное взаимодействие было для человека жизненно необходимо, поскольку другие люди являлись для нас, по факту, единственным источником информации в этом очень непростом и сложноорганизованном мире.

Если вам нужен был совет врача – вы должны были дружить с врачом. Если вы нуждались в рекомендациях по ведению домашнего хозяйства – вам нужен был хороший эмоциональный контакт с человеком, который в этом уже преуспел. Если вам нужна была техническая информация – нужно было водить связи с соответствующими специалистами. И так далее, и тому подобное.

Наконец, если вы просто хотели развлечься, вы не могли обойтись без других людей. Как бы иначе вы могли узнать, какое кино, где и как вам посмотреть? Где бы вы нашли ту или иную музыку?

У кого, как не у ваших знакомых, вы могли позаимствовать заинтересовавшие вас книги? Как бы вы узнали, к чему быть готовым, отправляясь в другую страну? Вы, опять-таки, должны были идти за всем этим к другим людям.

Сейчас для решения любой задачки такого рода есть интернет. Практически нет больше знаний, ради которых нам могли бы понадобиться доверительные отношения с другим человеком, а зачем ещё нужен другой человек – для эмоционального тепла и поддержки?

Это в современном-то мире тотального эгоцентризма, инстаграм-конкуренции, безапелляционных "личных мнений" и патологической нежности к себе?

Не смешите меня и себя не вводите в заблуждение. К сожалению, мы разучились давать другому человеку подлинное тепло и настоящую эмоциональную поддержку. Те, кто ещё умеет, – просто реликт.

Так что же может объединить нас друг с другом? Как мы можем вдруг почувствовать, что человек, который находится рядом с нами, заслуживает доверия? Вот уж неожиданным, я полагаю, будет сейчас ответ…

Мы должны с ним работать. Через год, возможно, мы перейдем от знакомства к дружбе, а потом, если повезёт, дружба перерастёт сначала в большую, а потом… Да, возможно, даже единственную, потому что кроме работы, кроме совместного дела, возможно, больше ничто уже не будет обещать нам счастье человеческого доверия и поддержки.

Спросите меня сейчас – есть ли смысл в работе? И я отвечу – да. Но не в работе как таковой.

В ПОИСКАХ СОЦИАЛЬНОСТИ…

Профессор и один из директоров Йельского института сетевых исследований Николас Христакис ещё в 90-х годах прошлого века установил удивительный факт.

Как оказалось, на то, какая у нас масса тела, курим мы или нет, насколько мы добры и оптимистичны, да и вообще на многие аспекты нашей жизни влияют люди, о которых мы даже не знаем, – то есть не только друзья и друзья друзей, но и друзья друзей друзей.

Речь, по сути, идёт о том, что каждый из нас живёт в некоем своего рода социальном кластере. Мы как пчёлы в улье не очень-то, возможно, и знаем о том, с кем нам приходится сосуществовать, но, будучи объединенными через множество психологических и социальных механизмов, влияем на общую атмосферу этой нашей незримой коммуны. А эта атмосфера, в свою очередь, оказывает влияние на каждого из нас.

В 2008 году Николас Христакис, совместно с политологом Калифорнийского университета Джеймсом Фаулером опубликовали в "Британском медицинском журнале" ещё одно весьма примечательное исследование.

Основной метод Христакиса – математический анализ и статистические модели: он находит какой-то массив данных, описывающих человеческое поведение, и дальше пытается понять, какую информацию можно из них получить.

В этот раз ему с Фаулером попали в руки результаты масштабного исследования сердечно-сосудистых заболеваний, которое проводилось в штате Массачусетс начиная с 1948 года и охватывало три поколения.

В рамках того ещё исследования людям задавали вопросы, не только касавшиеся физического здоровья, но и четыре вопроса об эмоциональном состоянии респондентов: сколько раз за прошедшую неделю вы ощущали себя: а) довольным жизнью, б) счастливым, в) не хуже других, г) смотрели с оптимизмом в будущее?

Математический анализ показал прямую взаимосвязь между субъективным уровнем счастья людей и тем, какова плотность их социальных контактов – сколько у них друзей, членов семьи, дальних родственников, соседей, коллег и т. д.

По данным исследователей, каждый позитивный социальный контакт увеличивает вероятность того, что человек будет чувствовать себя счастливым:

• в случае первого уровня – то есть наличие у вас близких и друзей – благодаря каждому человеку на 15 %;

• контакт второго уровня – например, друг вашего друга – повышает эту вероятность на 10 %;

• контакт третьего уровня (друг друга вашего друга) – на 6 %.

При этом, впрочем, каждый "токсичный человек" в вашем ближнем круге тоже оказывает влияние: он способен на 7 % понизить ваше ощущение счастья.

Причём, как выяснили те же Христакис и Фаулер, но уже в другом исследовании, зачастую имеет значение просто физическое расстояние между вами и вашими друзьями:

так, если ваш друг живёт на расстоянии не более километра от вас и он счастлив, то его влияние на ваш уровень счастья оценивается в 40 %;

если разделяющая вас дистанция увеличивается до трех километров, его влияние на ваш уровень счастья сокращается до 20 %;

если же расстояние между вами превышает четыре с половиной километра, то сила этого влияния падает уже до 10 %.

В связи с этим Христакис и Фаулер выдвигают предположение, что эффект распространения уровня счастья зависит больше от частоты социальных контактов, нежели от глубины социального взаимодействия. Пчёлы, чёрт бы их побрал.

Впрочем, если большинству из нас достаточно и просто частоты социальных контактов – и бог с ним. Но, боюсь, нам всем не хватает осознания важности социального общения, совместных действий. Просто – для жизни, для нашего психического состояния, для чувства осмысленности нашего собственного существования.

В конце концов, как называется книга, которую вы держите в руках? Да, это книга об "успехе", а не о дружбе и не об отношениях. Нам кажется, что "успех" важнее отношений, хотя это на самом деле не так.

Группа учёных из Университета Буффало – Лиза Яремка, Маурисио Кавалло и Шира Габриэль провели серию исследований, которые легли в основу научной статьи под названием "То, что заставляет нас чувствовать себя лучше, и заставляет нас чувствовать худшее", опубликованной в 2010 году.

Работа была посвящена сравнению того, как на нашем самоощущении отражаются индивидуальные достижения, то есть личный успех, с одной стороны, и характер наших взаимоотношений с близкими людьми – с другой.

Выяснилось, что хотя мы, как правило, больше времени тратим на индивидуальные достижения, события, которые воспринимаются нами как более важные и приносят нам наибольшее счастье (равно как, впрочем, и наибольшую боль), связаны с отношениями с другими людьми.

То есть отношения субъективно важнее успеха. Другое дело, что просто подарить себя другому – это глупость. Мы никому просто так не нужны, а потому "успех", будь он неладен, нужен для того, чтобы вы могли что-то привнести в отношения с другим человеком.

Если вы достигаете успеха, даже если он для вас не такой уж "успех-успех", как о нём обычно рассказывают, вам есть чем поделиться с другим человеком, что само по себе очень важно. Хотя мы опять-таки этого не осознаём в должной мере.

Команда исследователей под руководством Лалин Аник из Университета Дьюка провела серию весьма интересных экспериментов с бонусами, которые получают работники (результаты были опубликованы в 2013 году в статье "Просоциальные бонусы повышают удовлетворенность сотрудников и эффективность работы команды").

Казалось бы, деньги такая непростая вещь – сколько отношений они перепортили, сколько стресса доставляют, как трудно они достаются и как нелепо их спускать после этого в никуда. Но, как выясняется, многое зависит от того, что у вас происходит в этот момент в голове.

В первом эксперименте данного исследования изучался уровень счастья и удовлетворённости сотрудников одного австралийского банка. Им предложили пожертвовать по 50 долларов из личных бонусов на благотворительность от имени банка. Ну, так себе предложение вроде бы.

Но в итоге в группе, сделавшей такое пожертвование, был отмечен существенный рост удовлетворённостью работой и общего ощущения счастья, по сравнению с контрольной.

Почему это произошло? Видимо, потому что люди, совершая это пожертвование, почувствовали себя частью чего-то большего, какой-то общности, что и вызвало у них ощущение радости.

В другом случае экспериментировали с бонусами канадских спортсменов. Им предложили потратить полученные бонусы не на себя, а на другого члена команды. В результате спортивные результаты у команд значимо улучшились.

Тут, наверное, тоже нетрудно понять, что произошло. Если я что-то дарю другому человеку, он автоматически обретает для меня большую ценность. Если же он способен испытывать ко мне ответное чувство благодарности (а за спортсменами, обладающими командным духом, такое водится), то, конечно, мы с ним станем куда ближе и куда эффективнее при совместной работе.

Наконец, третий кейс – бонусы менеджеров по продажам в бельгийской фармацевтической компании. Тут уж и вовсе загадочная ситуация – трудно представить более конкурентную среду, чем между менеджерами по продажам.

Но и в этой группе менеджеры, потратившие бонус не на себя, а на своих коллег, показали больший рост производительности в следующем периоде. Чудеса, да и только! Хотя, может быть, и нет никаких чудес.

Может быть, мы и вправду социальные животные и нам надо лишь научиться эту свою социальность проявлять.

Глава четвёртая
Будущему быть

Если и прошлое, и внешний мир существуют только в сознании, а сознанием можно управлять, – тогда что?

ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ

Основные идеи "Красной таблетки" контринтуитивны – то есть противоречат нашему привычному представлению о порядке вещей. По сути, это база знаний, её остов, который необходим нам для эффективного мышления.

Желающие могут, как и прежде, тешить себя иллюзиями о мире, о своих отношениях с другими людьми и даже о самих себе. Но если мы не хотим ошибаться вместе со всеми, мы лучше посмотрим научной правде в глаза.

На первый взгляд, эта правда о человеческой природе выглядит неприятной и даже разочаровывающей. Хотя разочаровывать нас должно то, что мы так долго основывались на ложных ориентирах и жили призрачными надеждами.

Это действительно печально – и дураком себя ощущать, и быть обманутым, и знать, что столько сил было потрачено зазря.

Так что правда, какой бы она ни была, это для здравых людей – всегда хорошая новость. Когда вы знаете, как дела обстоят на самом деле, вы знаете, что вам делать дальше, как изменить ситуацию к лучшему, как добиться желаемого. И что важнее всего – в принципе понять, чего же вы хотите, в чём состоит ваше "желаемое".

Поэтому правда – это всегда ресурс, инструмент и способ ориентации в пространстве своей жизни.

Думаю, многие это ощутили на себе после уже прочтения первой книги, а особенно если отучились в Академии смысла, прошли онлайн-курсы, посмотрели видео по "Красной таблетке" на YouTube, почитали другие книги из этой серии или уже без моей помощи попытались разобраться в вопросе, изучая других авторов и научную литературу.

В этой, второй по счёту, "Красной таблетке" я хочу показать, что знание о себе функционально. Что, грубо говоря, зная себя – то, что вы собой представляете, вы можете устроить свою жизнь так, что она будет вас радовать. Проблема только в том, что само это устройство себя не может быть приятным делом.

Правда, какой бы она ни была, это для здравых людей – всегда хорошая новость.

Любая перестройка, переделка, трансформация – это боль, она неприятна. Но, к сожалению, я не знаю, как может быть иначе. Точнее, я знаю, что по-другому просто не может быть.

И да, это сложно, потому что всё, о чём мы тут говорим, надо пропускать через себя, обращать внимание на то, что происходит сейчас в вашей жизни и как всё это связано одно с другим.

В этой главе речь пойдёт о будущем, потому что человек – это не только социальное существо, но существо, устремлённое в будущее. В будущее, которого, понятное дело, ещё нет.

Таков, возможно, один из фундаментальных парадоксов нашего с вами существования – мы стремимся в будущее, которого не знаем. Счастье, когда мы можем себе его представить, потому что подобные образы питают наши желания и направляют мысль.

Но проблема современного мира в том, что и этого уже сделать никак нельзя. Будущее уже не рисуется, не проступает сквозь стену глухую настоящего.

Мы попали в складку времени, когда в нас дефицит осознанных мотиваций соединился с недостатком чувства перспективы, а сверху всё это дело накрывает железобетонная плита информационной псевдо-дебильности.

Таков, возможно, один из фундаментальных парадоксов нашего с вами существования – мы стремимся в будущее, которого не знаем.

Из-за того что мы все более-менее и как-то устроены, нами не движут больше естественные мотиваторы – голод, холод, угрозы жизни, нескончаемые болезни.

Да, проблемы есть, но от них можно сбежать – залипнуть в телефоне, потеряться в мирах компьютерных игр, отдаться на волю автоподбору бесконечного видеоконтента.

И вот мы уже маемся от фактического безделья, называя его "я не знаю, чего хочу", растрачивая тем временем свою жизнь на бесцельное и безостановочное информационное потребление.

Но, как я уже сказал, и будущее перед нами больше не маячит: куда заведут нас современные технологии и в каком мире мы окажемся уже через несколько лет – абсолютно непонятно.

Впрочем, и ума, способного нарисовать нам желаемое будущее, у нас, надо признать, по причине всё той же информационной псевдодебильности, всё меньше и меньше.

Ситуация, прямо скажу, хреновая. И лечение требует уже радикальных мер.

Как захотеть?

Принятие решения не является изолированным аппаратом или изолированной проблемой, а является частью большой системы.

ПЁТР КУЗЬМИЧ АНОХИН

Что ж, мы теперь знаем, что силы у вас есть, дела под рукой. Осталось понять, где найти мотивацию, – правда? Этот тезис обычно звучит таким образом: "А как же захотеть что-то делать?" Ну, прямо скажем, так себе формулировочка… Но о'кей, будем разбираться.

Прежде всего предлагаю вам посмотреть на эту схему (рис. № 11).

Рис. № 11. Функциональная система по П. К. Анохину

Вот, собственно, нехитрый, так сказать, механизм желания. Хотите захотеть – действуйте строго по схеме!

Ну а если серьёзно, то перед вами схематичное изображение того, что называется "теорией функциональных систем" Петра Кузьмича Анохина – выдающегося нашего соотечественника, нейрофизиолога, академика.

К этой схеме мы ещё вернёмся, на самом деле она не так сложна, как кажется на первый взгляд. Но куда интереснее, на мой взгляд, как эта теория вообще возникла.

АКЦЕПТОР РЕЗУЛЬТАТА ДЕЙСТВИЯ

Дело было в конце 20-х годов прошлого века, когда о нейропластичности ещё никто и слыхом не слыхивал. Пётр Кузьмич к этому моменту уже успел отучиться у Владимира Михайловича Бехтерева и Ивана Петровича Павлова и заступил на должность старшего ассистента кафедры физиологии Ленинградского зоотехнического института, где и был проведён следующий эксперимент.

У подопытной собаки перерезались два нерва: блуждающий нерв (n. vagus) и лучевой нерв передней ноги (n. radialis).

В норме лучевой нерв отвечает за разгибание собачьей лапы, а блуждающий, который относится к парасимпатическому отделу вегетативной нервной системы, – отвечает за внутренние органы.

Знаменитый вагус (парасимпатический нерв) иннервирует слизистую глотки и гортани, лёгкие, кишечник, пищевод, желудок, сердце, влияет на выработку желудочного сока и секрецию поджелудочной железы.

При этом, когда вы перерезаете нерв, та его часть, которая находится ниже линии разреза, погибает, но там – как бы снизу – остаётся канал этого нерва.

Сверху же сохраняется живая часть нерва – остатки аксонов нервных клеток, расположенных в центральной нервной системе (в данном случае в двигательных центрах – лучевой нерв, в центрах вегетативной регуляции – блуждающий нерв).

Теперь представьте, что мы скручиваем два верхних конца нервов и пришиваем их к противоположным нервным каналам. То есть теперь двигательный нерв будет постепенно прорастать у нас в русло блуждающего нерва, а блуждающий – в русло двигательного (вот вам даже схема из анохинского эксперимента – см. рис. № 12).

Рис. № 12. Анастомоз центрального отрезка блуждающего нерва с корешками плечевого сплетения, иннервирующими кожу и мышцы передней конечности (рисунок из работы П. К. Анохина)

Если мы дождёмся, пока животное восстановится и нервные концы прорастут в новые-старые каналы, то в его центральной нервной системе нервные центры движения окажутся соединены с перечисленными внутренними органами. А блуждающий нерв, который в норме отвечает за их регуляцию, наоборот, будет теперь иннервировать мышцу на собачьей лапе.

Как вы думаете, как теперь будет на соответствующие раздражители реагировать наше неврологически перешитое животное?

Ну, будет, как и положено, всё происходить, хотя, конечно, очень странно. При лёгком почёсывании кожи на лапе прооперированной собаки у неё начинался неукротимый кашель, переходящий в гортанный хрип. То есть мы трогаем лапу, а сигнал прибегает в нервный центр, который думает, что мы раздражаем животному глотку и гортань.

Если же, предупреждая возможность раздражения кожи, мы надавим собаке на мышцу, то у неё начинается неукротимая рвота. То есть, опять-таки, раздражение приходится на лапу, а реакция такова, словно бы мы что-то сделали с собачьим желудком.

Но вот животное живёт в лаборатории Петра Кузьмича ещё месяц – кашляет то и дело, рыгает странно, волочит лапой. Но постепенно жизнь приходит в нормальное русло: чесание кожи на лапе и давление на мышцу больше не вызывают вегетативных реакций, да и нога в полном порядке!

Что же за чудо такое произошло? Мозг разбирался с тем, что там за раздражители действуют, к какому результату это приводит, и сам сообразил, куда какие импульсы нужно перенаправлять. То есть это время потребовалось ему, чтобы теперь создать новые связи, отрастить их уже в центральной нервной системе – соединить там одно с другим с толком. Это, кстати сказать, и есть иллюстрация той самой нейропластичности.

По сути, за этот дополнительный месяц нервные центры блуждающего и лучевого нерва встроились в другие функциональные системы: центр блуждающего нерва теперь связался своими центральными связями с двигательной системой животного, а центр лучевого нерва подключился к системе вегетативной регуляции. И вуаля, собака как новенькая!

Подобный фокус, кстати сказать, можно провести и с кошкой. Только в этом случае Пётр Кузьмич менял местами нервные окончания, отвечающие за сгибание и разгибание конечности.

В результате в первом послеоперационном периоде, когда кошка собиралась согнуть лапу, у неё она разгибалась, а когда же ей нужно было эту лапу разогнуть, она, наоборот, сгибалась (см. рис. № 13). Передвигаться в пространстве таким образом, мягко говоря, непросто.

Рис. № 13. Стадии нарушения координации хождения у кошки после пересадки части разгибательной мышцы сгибательное положение

Но, как мы знаем, наш мозг не дурак. Он на это дело посмотрит, поэкспериментирует и перестроит внутри самого себя функционал соответствующих нервных центров так, чтобы при необходимости согнуть лапу она сгибалась, а при необходимости разогнуть – разгибалась. Чудо-чудное и диво-дивное!

Да, сейчас этот феномен называется нейропластичностью, а тогда этого мудрёного слова никто не знал, но суть, впрочем, от этого не меняется: мозг знает, что ему нужно, и, если его центральные команды не приводят к нужному результату на периферии, он готов сам внутри самого себя перестроиться, но только чтобы всё работало как надо.

Оба эксперимента, которые я только что сейчас описал, четко ложатся в схему функциональной системы, которой я вас напугал в начале этой подглавки. Точнее, сама эта схема и стала результатом множества подобных экспериментов, проведенных Петром Кузьмичом Анохиным и его сотрудниками.

Давайте взглянем на схему функциональной системы ещё раз.

В левой её части находится, условно говоря, мозг (вообще, это всё мозг, но для простоты понимания будем считать так). Что мы видим? Сверху "память", внизу "мотивация" – да, это те самые кора и подкорка, с их "корковыми и подкорковыми тараканами".

Мозг получает сигналы из внешней среды: "обстановочная афферентация" – это те обстоятельства среды, в которой вы находитесь. Вы сейчас где? В комнате? В вагоне метро? Вот такая у вас обстановочная афферентация.

В рамках этой обстановочной афферентации на вас может подействовать какой-то "пусковой стимул". Например, любимый человек может вас поцеловать в метро и в квартире, в зависимости от обстановочной афферентации у вас будут, надо полагать, разные на это реакции.

Ваш мозг как-то интерпретирует случившееся и должен будет принять решение, как вам действовать дальше. Вот, собственно, для этого на схеме у Петра Кузьмича по центру находится "мышление", "принятие решения" (что в этот момент делает ваше сознание – не так важно: в целом оно, как обычно, наблюдает и что-то там себе ворчит).

И вот тут у нас начинается самое интересное – мы перемещаемся в правую часть схемы.

Допустим, из-за того что вас поцеловали в вагоне метро, вам стало неловко (рассматриваем такой вариант). Теперь вам надо как-то ответить на действие второй половины, но сделать это так, чтобы поцеловавший вас человек не почувствовал, что вы сильно недовольны.

То есть вам, конечно, неловко – что это, вообще, за лобзания на людях?! Но вы не так чтобы в гневе – мол, что с него или с неё взять? Против очарования не устоишь!

Что ж, поздравляю, у вас появляется "акцептор результата действия" – то есть та цель, тот результат, который вы хотите достичь, осуществив то ответное действие, которое вам надлежит сейчас сделать. Исходя из этой цели у вас в голове формируется "план действий".

Смотрим на схему… Первый пункт вашего плана – вы отстраняетесь ("действие"). Но тут же вам прилетает "результат действия": любимый человек смотрит на вас с недоумением – мол, это что такое, я не понял (не поняла)?

Вы это считываете ("параметры результата") и благодаря "обратной афферентации" соотносите то, что получилось, с тем, чего вам хотелось достичь (с "акцептором результата действия").

Так, достичь вы хотели явно не этого… Что делать? Быстро формируется новый "план действий", и вы улыбаетесь ("действие") своей половинке. Очень трогательно, но половинка ещё недовольна – продолжает хмуриться и супиться ("результат действия").

Снова "обратная афферентация", сличение "параметров результата" с целью ("акцептором результата действия") и новый "план действий": вы лукаво подмигиваете его или её недовольной мине и тихо шепчете: "Люблю тебя!"

Итак, ещё одно ваше "действие", он/она расплывается в улыбке и что-то там начинает довольно урчать ("результат действия"). "Параметры результата" с помощью "обратной афферентации" оцениваются как отвечающие характеристикам "акцептора результата действия", и… бинго!

Наконец-то можно расслабиться и забыть всё случившееся как страшный и нелепый сон. Все живы, более-менее довольны, едем дальше. Надо достать телефон и что-то срочно там поискать – иначе не отстанет!

И как вы понимаете, это уже новый "акцептор результата действия", новая "функциональная система" – вы сначала ищете телефон в кармане куртки, не находите, потом в сумке, не находите, потом обнаруживаете в кармане брюк. Всё это происходит с теми же промежуточными "планами действий", "действиями", "результатами действий" и "обратными афферентациями". В сущности – всё то же самое, раз за разом и круг за кругом.

Так же, как и вы в нашем мысленном эксперименте, собака Анохина отучалась кашлять, задевая лапой за поверхность клетки, а кошка Анохина отучалась разгибать лапу там, где она должна была быть, по плану, согнутой. Круг за кругом, результат за результатом – к цели, которую мозг уже имел в себе, – тому самому акцептору результата действия.

Теперь же наконец главный вопрос. Как вы могли заметить в приведённых примерах, и у вас, и у прооперированных животных был вполне внятный акцептор результата действия – то есть конечная цель, которую хотелось достичь.

Откуда же эта цель берётся? Снова смотрим на левую часть схемы: "мотив", "память", "обстановочная афферентация", "пусковой стимул".

То, что с мотивами у вас всё в порядке, мы уже разобрались – у вас, как и у всех нормальных людей, есть желание максимально полного удовлетворения ваших базовых потребностей. Не отнекивайтесь.

Чтобы их реализовать, вам нужна карта реальности, где можно будет проложить соответствующий маршрут. Прекрасно, за это как раз на нашей схеме отвечает "память".

Прежде всего, вам предстоит понять "то, что вы можете, с тем, что вы имеете, там, где вы есть", обязательно продумав – где же тот человек, на которого вы будете равняться и которому вы принесёте в зубах свой первый подвиг (достижение, результат и т. д.).

Всё это должно стать содержимым вашей памяти – на все соответствующие вопросы надо ответить, осознать каждый пункт, вникнуть в него, найти то, что требуется. До тех пор пока в вашей голове лишь абстрактное – мол, а да, ну я знаю, что надо, – ничего не случится.

Упражнение:

НАЙТИ ЯКОРЯ В РЕАЛЬНОСТИ

Итак, вот он – перечень вопросов для домашней работы:

• Где вы находитесь? То есть к чему вы имеете доступ?

• Какие в том, что вы имеете, есть нереализованные ещё вами возможности?

• Что вы можете предпринять, чтобы эти возможности реализовались?

• Кто тот человек, на которого вы будете равняться, которому вы будете подражать, у которого вы будете учиться и чья благожелательная оценка будет для вас значить, что вы справились с задачей?

На все эти вопросы надо ответить конкретно.

Теперь я должен напомнить наш тезис о необходимости знания. Ваша память должна наполниться подробностями и деталями, вам необходима максимально подробная карта реальности.

Последовав за наставлениями Рузвельта и вашего покорного слуги, ответив конкретно на указанные вопросы, вы очертите лишь общие границы, в которых вам предстоит сделать свой следующий шаг.

Но чем лучше карта, которая у вас на руках, чем она точнее, тем меньше у вас шансов на первом же шаге оступиться.

ПЕРЕДЕЛАЙТЕ РЕАЛЬНОСТЬ ПОД СЕБЯ

Не знаю, как сейчас, но раньше поступить в Военно-медицинскую академию было, мягко говоря, непросто: в мой год на одно место претендовали 18 человек. И это не то что сейчас – подавай хоть в несколько вузов, где пройдёшь по баллам, там и пройдёшь.

Нет, мы могли поступать только в один вуз, а если не проходишь – будь любезен отправляться в армию на два года срочной службы. То есть если я поступил (а я поступил), каких-то 17 человек оказались, так скажем, не в самом лучшем положении.

При этом я десятый (теперь одиннадцатый) класс оканчивал в Нахимовском училище, а у нас математика с физикой были профилирующими предметами. Химия и биология, которые мне нужны были, кроме прочего, для поступления, преподавалась по остаточному принципу – одно занятие в неделю, и будьте довольны.

В общем, каждую неделю в единственный выходной, если я не попадал в наряд, я должен был дополнительно заниматься с репетиторами, включая репетитора по русскому языку, учитывая мою непроходимую дислексию.

Ну и плюс, да, те самые наряды, физические нагрузки, математика с физикой и полугодовая подготовка к параду на Красной площади "в ознаменование 73-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, ура!"

Короче говоря, стресс дикий и ужас невероятный. Но все эти мучения оказались не зазря, экзамены вступительные я сдал, причём значительно превысив проходной балл. Торжество и радость! То самое, громогласное…

И дальше – как это водится: то чего-то очень хотел, потом это получил, а теперь озирайся по сторонам, понимай, куда попал и что тебе теперь со всем этим добром делать. Префронталка-то ещё не созрела – что мне там, 16–17 лет, – так что картинки будущего в голове – как из детской книжки, вовсе не так, как на взрослую голову.

С одной стороны, конечно, мне было, наверное, проще – всё-таки два года службы за спиной. С другой стороны, тоже так себе, конечно, сложилась ситуация – командирами у нас поставили старослужащих (то есть тех, кто из армии пришёл). А там в основном публика была так себе, и нахимовцев с суворовцами они несильно жаловали. Плюс "дедовские замашки". В общем, не ахти ситуация.

Ко всему этому, понятное дело, началась учёба. Вроде бы поступал-то на врача учиться, а тут весь мой ад и ужас – химия, биология, биохимия, биофизика, анатомия, гистология, патологическая анатомия, фармакология. Из дисциплин первого года мне только нравились физиология и патологическая физиология. Обо всём прочем сказать несложно – 1991 год. Кто помнит, тот понимает.

И я чуть не завалил первую сессию, буквально. Физику сдал на тройку, химию не сдал – был пойман со шпаргалкой и потом пересдавал, как побитая собака. Замаячило было отчисление, а настроение, признаться, такое было – что хоть воля, хоть неволя.

Но, к счастью, после сессии мы могли подать рапорт на зачисление в слушательский кружок при той или иной кафедре (тот самый ВНОС), и конечно я уже тут как тут был на психиатрии. Собственно психиатром я и собирался становиться, а зачем психиатру гистология с биофизикой? Сомнительно вроде как.

Это потом стало понятно, что лишних предметов в программе не было. Но тогда я этого ещё не знал. Казалось, что психиатрия – это вот тут, на кафедре, где профессорские разборы, больных показывают и т. д.

Но что я понял очень быстро – этот процесс на кафедре был поставлен отменно, – что ты тут ноль без палочки. Поднимут тебя на профессорском разборе на глазах у всей кафедры и спросят, улыбаясь:

– Ну, голубчик, что вы нам скажете про этого пациента?

А ты – бе-ме. Ужас и стыд.

– Понятно, да. Садитесь, юноша… – и спокойно так, покровительственно, чтобы ты так обтекал, как никогда в жизни ещё не приходилось, с оттягом.

Умел покойный Виктор Ксенофонтович дать ощутить себя "тварью дрожащей", ничего не скажешь.

И вот что тут делать – с тем, что имеешь, там, где ты есть?

Да, именно тогда в дело пошли анатомические препараты – ещё же анатомию, прошу прощения, сдавать. Это вам не физика с химией. Не сравнится! Как у нас говорили: "Сдал анатомию – поступил в академию, сдал фармакологию – окончил академию".

В общем, нужен был план, нужно было найти хоть что-то, за что можно уцепиться в самом этом образовательном процессе, чтобы всё это не вылетало из головы.

И тут мне в голову пришла мысль, радующая своей, как говорят, оригинальностью и новизной. Любая дисциплина, если уж меня учат на врача-психиатра, должна иметь – хоть где-то, хоть каким-то касанием – отношение к психиатрии.

Это стало для меня судьбоносным открытием!

Анатомия, патологическая анатомия, гистология, биофизика, биохимия… нервной системы! Плюс психофармакология и прочее, прочее, и дальше на протяжении всего обучения в академии каждую дисциплину, даже любую хирургическую специализацию, я рассматривал под этим углом зрения.

И знаете, ну вот везде же что-то находилось!

Как думаете, хотелось мне изучать неинтересные медицинские дисциплины? Нет. Но даже за право пообтекать на профессорском разборе психиатрического больного – и то надо было побороться.

Счастливое же будущее маячило так далеко, что и не передать. Теоретический план выглядел так: шесть лет учёбы в академии, потом интернатура, минимум два года на флоте в должности начальника медицинской службы военной части, потом, в лучшем случае, адъюнктура с защитой кандидатской, и тогда, может быть, можно будет остаться на кафедре – если возьмут, если поддержат, если сочтут нужным, если будешь достаточно комфортным.

Конечно, это не могло быть сейчас целью. Целью сейчас могли быть только отдельные, лилипутские шаги – один за другим, а большая цель скрывалась за линией горизонта.

Куча последовательных акцепторов результата действия от одной маленькой победы до другого несильного проигрыша – это и есть путь к большому успеху.

И по-другому не бывает, потому что на каждо