Отбытие транспорта. Рабочие будни

 

Приближалось 1 июля – срок окончания договора на аренду лошадей. 29 июня мы стали собирать Петра в обратный путь. Писались акты, письма, отношения: это ведь целое событие – оказия в жилые места, да еще такие, как Оротук, где одних взрослых людей не менее тридцати человек. В Оротуке сельсовет, уполномоченный райисполкома, вообще культура. Оттуда, возможно, отправятся на Среднекан наши письма, которые мы заранее подготовили.

Петр то и дело заходил в барак, присаживался, полуоткрыв рот, и, видимо, собирался с духом, чтобы обратиться ко мне с просьбой. Посидев немного, он тыкал рукой в какую‑нибудь вещь и застенчиво произносил: «Бу (это) надо, шибко надо». Ну, раз шибко надо, приходилось отдавать – и к Петру ушло суконное одеяло, рубашка, потом разные там «бурдук» (мука), чай, сахар, консервы и т. д. На дорогу его слегка угостили «огненной водичкой», и он уехал весьма довольный.

Теперь у нас оставалась только одна лошадь Протопопова – Чалка, которой в основном пользовались поисковики. Работу нашу мы построили следующим образом. Где‑нибудь в устье ключа ставили палатку с небольшим запасом продовольствия. Ковяткин и я уходили от этой палатки на два‑три дня в маршрут, затем возвращались, оставляли собранные образцы, пополняли запасы продовольствия и вновь уходили.

С поисковиками мы заранее договаривались о месте очередной встречи. В своей работе мы опережали поисковиков и поэтому имели возможность снабжать их готовой картографической основой, на которой намечали место их стоянки и день встречи. Побывав у них, мы на лошади перебрасывали палатку на новое место и вновь начинали от нее как от базы проводить маршруты.

Порой нам тяжеленько приходилось от такой системы работы, но делать нечего, нужно было как‑то приспосабливаться. Больше всего выматывал нас недостаток сна. Находясь в беспрерывном движении, с тяжелым грузом на спинах (вместо рюкзаков мы сделали себе таежные «сидоры» из мешков с веревочными лямками), мы спали не более трех‑четырех часов в сутки. Ночами не давали спать комары, и только днем на солнцепеке, где‑нибудь на продуваемом месте, удавалось забыться коротким тревожным сном.

Частенько нас мочило дождем, но мы уже вроде как привыкли к «мокрому режиму».

Однажды, вернувшись из маршрута на стан, мы застали там ликование: Миша застрелил лося. Под утро, когда все крепко спали, два лося подошли к стану, напугав нашу лошадь, которая помчалась к палатке. Шум разбудил Мишу. Тот схватил берданку, выскочил и увидел в полутьме какую‑то темную фигуру, которая опрометью бросилась в кусты. Решив, что это медведь, Миша выстрелил в нее. После выстрела он не рискнул идти в заросли и вернулся в палатку. Утром обнаружили тело крупного лося, которому пуля попала в самое сердце.

Теперь у нас мяса было хоть отбавляй: лось весил не менее восемнадцати пудов. Большую часть его Пульман закоптил. Пришлось затратить на это целый день, но зато мы теперь долго могли не думать о продовольствии. Мясо лося намного вкуснее оленьего. Из головы было приготовлено заливное – вкуснейшая вещь, особенно после бесконечных консервов.

 

       Из дневника           

       14 июля           

Сидим на вершине гранитного массива. Вечереет. Внезапно подул свежий ветер. Ровный, как пассат, он быстро разогнал комариную нечисть, которая только что несметными полчищами окружала нас, не давая ни минуты покоя.

Воспользовавшись отсутствием комаров, остановились на ночлег около маленького снегового пятнышка, уцелевшего в небольшой ложбинке на склоне хребтика. С каждым днем этих пятнышек остается все меньше и меньше. Питаемся мы плохо: консервы да чай с лепешками – вот наше основное питание, когда мы «на горах», т. е. в маршруте. Когда мы «в лесах», пища, конечно, несколько лучше, но там мы кратковременные гости.

Мясо лося, закопченное Пульманом, стало похоже на сыромятную кожу как запахом, так и консистенцией. В нем завелись какие‑то жучки и букашки. Есть его довольно противно.

Скудно поужинав вяленым мясом и полулепешкой на человека, мы запили эту нехитрую снедь чаем и, помечтав о поросенке с хреном, мирно разошлись в свои «апартаменты»: я – под смолистый корень, Ковяткин – под куст.

 

       17 июля           

Спать хочется отчаянно. Давно уже шагаем мы по водоразделам, то поднимаясь, то спускаясь, – и временами я начинаю впадать в прострацию. Описываешь обнажение, а рука, как неживая, начинает царапать что‑то бессмысленное. Уснуть же никак нельзя: все на нас рваное, худое, и стоит хоть на пять минут прилечь, как немедленно начинается атака бесчисленных комариных полчищ на самые слабые места нашего одеяния. Я мечтаю о переносной палатке‑малютке, которую можно брать с собой в маршрут и спокойно в ней отдыхать.

 

       20 июля           

Вчера к вечеру мы добрались до стана наших поисковиков. Они досыта накормили усталых голодных путников. За время нашего отсутствия Миша убил оленя, имевшего неосторожность близко подойти к палатке. На гольцах они нам часто попадаются, но так как мы ружья не берем, чтобы не отвлекаться от работы, то они нам вроде как ни к чему. По‑видимому, это олени из стада Василия Слепцова, о котором говорил Протопопов.

Обед был чудеснейший: на первое – картофельный суп с олениной, на второе – жареная оленина, на третье – кофе мокко со сгущенным молоком. Давненько наши желудки, привыкшие к спартанской пище и скромным чаям, не вкушали таких яств.

После обеда, поговорив немного, мы уснули как убитые и проспали до позднего утра. Снаружи неистовствует непогодь, хлещет дождь, и так сладко спится под аккомпанемент стучащих по палатке дождевых капель. К полудню дождь прекратился, но небо оставалось грозово‑хмурым. Вода в Нелькобе поднялась метра на полтора, и кроткая речка превратилась в разъяренную львицу «с косматой гривой на спине». Откуда у львицы косматая грива – пусть ответит Лермонтов.

 

       24 июля           

Утренняя заря слегка позолотила края далеких облаков. В небе серебрится луна, только наполовину утратившая свой яркий ночной блеск, а мы уже на ногах. Холодно. Июльские утренники дают себя знать. А на высоте 1200 метров много ли тепла может дать жиденький костер из тощих веток стланика! Он скорее обманывает, чем греет. Меня разбудил холод и странный треск. Когда я открыл, глаза, передо мной предстало феерическое зрелище: постель моего спутника ярко пылала, разбрасывая вокруг фейерверки искр. Сам он с искаженной физиономией, в облаках дыма стремительно покидал належанное место. Коварное пламя костра потихоньку подобралось к вороху стланиковых веток, на которых пристроился Ковяткин, и воспламенило их. Все в общем обошлось благополучно, если не считать пары новых дырок в одеянии моего соратника.

 

       26 июля        

С одеждой у нас дело обстоит катастрофически плохо. Я, например, одет так: на мне асимметричные брезентовые брюки – их по примеру известного Тришки пришлось чинить за счет укорачивания одной штанины. Эти брезентовые брюки составляют самую прочную основу моего гардероба. Правда, комариное жало пронзает их с такой же легкостью, как игла кусок масла, но все же это защита. Под ними к телу прилегает «лоскутная империя» кальсон, которые, несмотря на систематическую починку, упорно рвутся, причем каждый раз на новом месте. К счастью, дырявые участки кальсон и брюк не совпадают, так что кое‑как существовать можно.

В брюки наглухо засунута нижняя рубашка – краса и гордости моего гардероба, – добротная, без единого изъяна. Вообще с рубашками у нас дело обстоит неплохо, особенно с нижними.

Поверх нижней рубашки надета плотная черная рубашка, которая со временем становится все менее и менее проницаемой для комариных жал. Трупы убиенных комаров покрыли ее своеобразной броней, о которую ломаются комариные жала. Стирать рубашку я опасаюсь, ибо, лишенная этой брони, она потеряет значительную часть своих защитных свойств.

Теперь перейдем к обуви. Совсем недавно на ногах красовались опорки от ичиг, перевязанные веревочками, но они окончательно выбыли из строя. Вместо них на ногах появились купленные на Оротуке торбаза из коровьей кожи – «иннях‑этербес». Они уже чинены‑перечинены, но пока еще кое‑как держатся. Основное свойство их помимо прочих качеств, присущих каждой дырявой обуви, – это способность изменять объем. Сделанные из сыромятной кожи, они на влажной почве немедленно размокают, увеличиваются в объеме, и ноги болтаются в них, как в мешке. Зато подсохнув, они стягивают ногу не хуже «испанских сапог», применявшихся членами святой инквизиции для получения от своих жертв нужных признаний. Обломочный материал, начиная от песка и кончая галькой среднего размера, свободно попадает в них через многочисленные дыры, так что, вернувшись из маршрута и сняв «иннях‑этербес», можно отчетливо проследить все изменения горных пород на нашем пути. Несмотря на это, ходить в них все же несколько удобнее, нежели босиком.

На голове у меня шляпа с тюлевой сеткой. На руках спасительные перчатки из ровдуги – нечто вроде замши местной выделки.

В таком же положении находится Ковяткин, да и у остальных дело обстоит немногим лучше.

Мы с нетерпением ожидаем прихода лошадей, которые должны привезти нам одежду и обувь, но их все нет и нет.

 

       30 июля           

Раннее тихое утро.

Съемку вчера замкнули около озера на знакомой точке и поздно вечером пришли к палатке. Вернувшись, с негодованием обнаружили безобразную проделку мошенника Кута: он дезертировал в самом начале маршрута, пришел в палатку, слопал все мясо вместе с остатками лепешек и пытался сожрать топленое сало, находившееся в консервной банке. Сплющенная банка со следами Кутькиных зубов лежала в углу наполовину опустошенная.

Сегодня придется идти к лабазу за продуктами.

…Сидим на вершине большого гранитного массива. Сегодняшний день принес нам большую радость: поддувает свежий ветерок, относящий комаров. Эта радость стала безмерной, когда по пути нам встретилось небольшое озерцо с температурой воды 21 градус Цельсия. С каким наслаждением выкупались мы в нем – впервые за все лето всласть, в такой чудесной теплой воде, да ещё при отсутствии комаров. Этого не может понять тот, кому всегда доступны такие удовольствия.

 

       31 июля           

До лабаза добрались уже в темноте, но все же успели замкнуть съемку. Рельеф был очень тяжелый, с бесконечными крутыми спусками и подъемами. Вчера доели остатки продуктов и сегодня весь день шли голодные.

Когда мы пришли к лабазу, Кут долго бегал вокруг него, обнюхивая каждый кустик, и, наконец что‑то найдя, с аппетитом стал жевать. Я заинтересовался, что это он нашел, да еще такое вкусное, ибо он даже урчал от наслаждения. Подошел, посмотрел. Боже мой! Кут, который в добрые времена ленился подняться, чтобы съесть кусок лепешки, сейчас с восторгом пожирал подошву от старого ичига, смакуя и обсасывая каждый кусок кожи.

Основательно закусив, мы уютно переночевали в лабазе на высоте пяти метров от земли.

 

       1 августа           

Собираемся со съемкой идти к бараку. Верхнее течение Нелькобы нами обследовано. Здесь почти сплошь развиты граниты. Много даек разного типа и состава. Золотоносность этой части района ничтожная. Гораздо больше перспектив на олово, особенно в тех участках, где встречаются роговики – переработанные осадочные породы, тонкой шапкой прикрывающие выходы гранитов.

Наша обувь окончательно развалилась, и мы решили сделать из нее «постолы». Изготовление «постолов» весьма несложно: отрезаются голенища, в них прорезывается шесть дырочек, через которые пропускается бечевка. На распластанное голенище ставится нога, бечевка затягивается, и «постол» прочно сидит на ноге. В этой «апостольской» обуви мы отправились в далекий маршрут.

 

       3 августа           

Раннее холодное утро. Мы находимся в бараке. Путь наш, вернее, последний этап его был сплошным приключением. Вчера лишь только мы успели привязать к знакомой вершине нашу съемку, как начался дождь, который провожал нас всю дорогу. Наша рационализированная обувь моментально разбухла, превратившись в гигантские кожаные мешки, которые к тому же успели прохудиться. Идти в них по мокрому кустарнику было сплошное «наслаждение». Они цеплялись за каждый сучок, за каждую задоринку, и нам время от времени приходилось делать замысловатые антраша, становясь на все четыре конечности. Мокрые кусты «приятно», до дрожи во всем теле охлаждали ноги, дождь освежал лицо, а ликующие тучи комаров услаждали душу и тело хоровым пением и нежными укусами.

Долго, долго брели мы в ночной тьме по бесконечным нелькобинским просторам, стремясь к желанной цели – бараку, и наконец добрались до него.

В бараке нам ударил в нос резкий запах сырости, и при свете зажженной свечи мы увидели, что его белые стены стали ярко‑зелеными от плесени. Да и не только стены. Все находившееся в нем, особенно вблизи стен, приняло зеленоватый оттенок. К счастью, вещи, хранившиеся во вьючных ящиках, остались не затронутыми плесенью.

Вдруг мы почувствовали какой‑то странный, болезненно жгучий зуд. Комаров в бараке не было, а между тем кожа на лице, руках и шее горела, как от клопиных укусов, С ужасом увидели мы, что тысячи мельчайших пестрых мушек носятся в воздухе, облепляя кожу и жгуче кусаясь. Сетка для них не была препятствием, они слишком мелки для нее.

Мы растопили печку, сварили кофе, поджарили мясные консервы И с радостью обнаружили, что от сухого жара печки мошкара куда‑то исчезла.