Мы становимся жертвами агрессии

 

Работа на Мяундже подходила к концу. Оставалось сделать еще один бросок – провести маршрут по ее правобережью в нижнем течении с выходом в бассейн Аркагалы. Успенскому надо было закончить опробование некоторых правобережных притоков, которые были оставлены на конец работы. Я вдвоем с Николаем отправился в завершающий трехдневный маршрут. Встреча с поисковым отрядом намечалась на стрелке Аркагалы и Мяунджи, где была восхитительная поляна, окаймленная пышной растительностью.

Николай вернулся несколько дней тому назад с опозданием на трое суток. Он рассказал, что его задержал начальник заставы. Сейчас застава снята и отряд уехал, увезя с собой Алексея, с которым после ознакомления с моим письмом обращались неплохо.

Перспектива идти в маршрут «на правах коллектора» пришлась Николаю по вкусу. Однако после первого же дня лазанья по крутым сопкам он стал на чем свет стоят проклинать свою горькую долю и осыпать упреками злосчастную Колыму.

– Будь они прокляты, горы эти, чего я не видел в них, – ворчал он после каждого подъема, а их было в нашем маршруте немало.

В этом завершающем маршруте нам пришлось несколько километров идти вдоль русла Аркагалы. Повсюду среди русловых отложений, на отмелях, косах и прибрежных участках в изобилии лежали куски, обломки и глыбы каменного угля, большей частью выветрелого, но чистого, без прослоек пустой породы. Стало ясно, что где‑то недалеко есть выходы пластов каменного угля, возможно образующих достаточно крупное месторождение.

Усталые, но удовлетворенные, подошли мы к устью Аркагалы. Наши давно должны были приехать. Между тем нигде не было видно следов палатки. Ни дымка, ни звука. Вокруг стояла могильная тишина. Мы были в глубоком недоумении. Место нашим поисковикам хорошо знакомо, и спутать его с другим местом они не могли.

С большим трудом разглядели мы наконец угол палатки, чуть видневшийся среди густых пурпурно‑желтых зарослей тальника.

На мой призывный клич испуганно выглянула бородатая физиономия Алексея Николаевича. На обычное приветствие: «Здорово, старина! Как дела?» – не последовало столь же обычного ответа: «Здравствуйте, Борис Иванович, все в порядке». На этот раз Успенский безнадежно махнул рукой и, мрачно насупившись, ответил, что дела неважные.

Дела действительно оказались неважными.

После нашего ухода Алексей Николаевич с Петром, заседлав двух лошадей, отправились провести опробование последнего неисследованного притока Мяунджи. Они собирались закончить эту работу дня за два и взяли с собой запасную палатку и кое‑какое снаряжение. На стане остался только Семен с прочими конями, которые мирно паслись неподалеку. Такая обстановка вполне устраивала Семена. Тихо посасывая трубочку, в мирном созерцательном настроении, он мог просиживать долгие часы, время от времени впадая в легкую дремоту.

Стояла хорошая погода. Ярко светило уже не знойное, а только теплое осеннее солнышко, и наши путники отправились в путь в радостном предвкушении того, что это последний маршрут по притокам Мяунджи, что полевой сезон заканчивается, причем с хорошими результатами.

Они и не подозревали, что за ними из густых зарослей следят две пары чьих‑то зорких недобрых глаз. Эти глаза все внимательно высмотрели. Они установили, что часть работников партии, т. е. мы, ушла с рюкзаками на спинах, что остальные уехали на конях и что в лагере остался только один Семен, у которого есть огнестрельное оружие.

Как впоследствии выяснилось, план наблюдателей был прост. Поскольку, судя по всему, отправившиеся в маршрут прибудут нескоро, наблюдатели решили, дождавшись ночи, напасть на Семена, захватить оружие, коней и, навьючив на них все, что можно, тронуться в дальнейший путь.

К счастью, приток Мяунджи оказался небольшим и малоперспективным, и наши поисковики к вечеру сумели закончить его опробование. Было уже довольно темно, когда они подъезжали к лагерю, время от времени оглашая пустынные окрестности залпами проклятий по поводу, темноты, плохой дороги и недостойного поведения лошадей. Это обстоятельство заставило засевших в кустах беглецов изменить свои планы. Они не знали, сколько народу приехало. Одно дело напасть на одного человека, а другое – иметь дело с несколькими.

Наш груз не помещался в палатках и почти весь был сложен снаружи, прикрытый брезентом. Выйдя из палатки незадолго перед рассветом, Петр обратил внимание на то, что груда вещей резко уменьшилась в объеме. Подняв брезент, он обнаружил, что под ним почти ничего не осталось, большая часть вещей исчезла. Думая, что Семен перенес груз в палатку, он внимательно осмотрел ее, но вещей не обнаружил. Тогда он разбудил Алексея Николаевича и Семена.

С оружием в руках они обошли лагерь, но ничего не заметили. Семен и Петр бросились к лошадям и верхом стали внимательно осматривать окрестности.

Метрах в двухстах от палаток на берегу Мяунджи они обнаружили сваленные в беспорядочную кучу вьючные ящики и другое снаряжение. Ящики и сумы оказались вскрытыми.

Не хватало главным образом продуктов. Исчезли килограммов тридцать муки, почти весь сахар, чай, галеты, значительная часть консервов. Были опустошены до основания две переметные сумы Семена, в которых тот держал все свои немудрёные сокровища – брюки, белье, рубашки, торбаза и прочее. Захвачена была также наша запасная обувь, в том числе моя гордость – почти новые болотные сапоги, на которых остались неизгладимые следы желтой эмалевой краски, вытекшей из банки во время одного из переездов.

Содержимое остальных вьючных ящиков было вывалено на землю. В них находились наши многочисленные образцы горных пород, которые для похитителей интереса не представляли. Хорошо, что хоть мой ящик не попал под брезент, а находился в палатке. В нем были деньги, документы, карты, т. е. как раз то, что представляло бы для беглецов исключительную ценность.

В одном из ящиков бандиты нашли и унесли с собой порох, дробь, пистоны, а также пыжи и барклай – значит, у них было оружие. Действовали они разумно и умело: перетащив потихоньку груз на значительное расстояние от палаток, они могли без помехи заняться исследованием содержимого сум и ящиков. Грабители даже проявили склонность к шуткам. В переметные сумы Семена взамен забранного они положили свои прожженные, рваные, кишащие вшами ватные брюки, рубашки и телогрейки и вновь тщательно завязали сумы.

Петр с Семеном верхом на лошадях пытались преследовать налетчиков, но вскоре вынуждены были бросить это безнадежное занятие.

Случившееся настолько сильно всех взволновало, что, прибыв на устье Мяунджи, Успенский не рискнул разбить стан на видном месте, а предпочел запрятаться в кустах. Больше всего его беспокоило, что неподалеку от нашего нового лагеря, на одной из отмелей Аркагалы, были обнаружены свежие человеческие следы. Это так напугало старика, что он не решился даже разжечь костер. Только днем на маленьком костерчике поисковики сварили скудную пищу и опять, как куропатки, засели в палатке, не рискуя выдать свое присутствие.

 

Поход за углем

 

Ночь мы провели спокойно, дежуря по два часа. Рано утром истекло время очередного дежурного – Петра. Он приготовил легкий завтрак, и мы, поев, принялись за сборы.

Было решено, что Николай с Семеном, забрав почти весь груз, отправятся на устье Эмтыгея, а мы втроем, захватив только небольшую палатку, печку и жалкие остатки уцелевших после ограбления продуктов, на трех конях двинемся вверх по Аркагале к заветным выходам каменного угля.

Налет особенно сильное впечатление произвел на Семена. Он стал мрачен, задумчив, не спал, почти ничего не ел и только упорно твердил, что надо как можно скорее уезжать отсюда на устье Эмтыгея. По‑видимому, его кроме материального ущерба сильно удручало сознание того, что он был на волосок от смерти и что, не вернись Успенский и Петр, его, возможно, уже не было бы на свете. Когда утром он узнал, что мы втроем едем дальше вверх по Аркагале, он неодобрительно покачал головой и промолвил: «Ой, кусаган (плохо), надо, однако, ходить на устье».

Николай явно рад, что уезжает, что кончаются его, как он говорит, мучения. Петр держится весело и едет с охотой. Алексей Николаевич с удовольствием отказался бы от этой несколько рискованной поездки, но держится бодро.

По случаю окончания полевых работ и нашего расставания я решил угостить ребят какао со сгущенным молоком, которые находились в моем вьючном ящике. Надо было видеть, как осклабился и просиял Николай, услышав из моих уст слова: «Ну, в честь расставания мы сегодня немного угостимся», и как он помрачнел, когда узнал, что это угощение всего лишь жалкое какао. Варил какао он и со злости высыпал чуть ли не всю банку, оставив самую малость порошка на дне.

Петру он горько жаловался на то, что я не хочу ему дать спирта, и сожалел, что не выпил его весь в свое время. Спирт же в заветной банке мирно покоился неподалеку под коряжиной и ждал того времени, когда он будет необходим: от устья Эмтыгея нам предстояло добираться до жилых мест сплавом на плотах.

После завтрака мы распростились и почти одновременно направились в разные стороны.

Рыжка, Вороной и Серко, нагруженные кладью не более как по пуду на коня, бодро зашагали вверх по Аркагале. Мы шли пешком и только при переходе через многочисленные перекаты пользовались услугами наших четвероногих друзей.

По пути в небольшом лесочке около устья Аркагалы мы подстрелили трех больших глухарей.

Стояла прекрасная ясная погода. Все веселило нас в этот чудесный день. Радовало неожиданное пополнение наших продовольственных запасов, и мы предвкушали, с каким аппетитом будем есть вечером вкусный и наваристый глухариный суп с легким, чуть заметным запахом хвои. Радовали пробы по Аркагале, которые систематически давали по нескольку десятков золотых знаков на лоток, Радовали симпатичные налеты черного углистого буса на песчаных отмелях и многочисленные куски угля на галечных берегах.

Но следы, человеческие следы! Они внезапно стали попадаться нам, в разных направлениях пересекая русло Аркагалы и не на шутку тревожа нас. Некоторые из них были совсем свежие, чуть ли даже не сегодняшние. Чьи они? Кто и зачем ходил здесь?

Мы осторожно продвигались вверх по Аркагале, зорко всматриваясь в прибрежные заросли и избегая близко подъезжать к залесенным участкам. Путь наш проходил по широким открытым галечным отмелям, которыми изобилует долина Аркагалы.

Медленно поднимаясь вверх по течению, мы часто останавливались. Успенский с Петром время от времени брали из речных отложений пробы. Становилось ясно, что золото есть не только в бассейне Мяунджи, но и по Аркагале. Я внимательно осматривал береговые обнажения. Характер горных пород резко изменился. По Мяундже и по Эмтыгею залегала однообразная свита темно‑серых песчаников и сланцев, нередко сменяемых выходами гранитных пород, образующих отдельные большие возвышенности. Там часто встречались, особенно в нижнем течении Мяунджи, темные зеленоватые породы лавового характера – базальты и порфириты – следы древней вулканической деятельности.

Здесь же, по Аркагале, нам стали попадаться горные породы совершенно иного облика. В береговых обнажениях отвесными стенами стояли выходы крупногалечного рыхлого конгломерата, состоявшие из слабосцементированных галек изверженных и осадочных пород. Иногда среди них попадались пласты рыхлых песчаников, почти песков. Все было странно, ново, интересно.

Так, постепенно продвигаясь вверх, мы прошли около 15 километров. Человеческие следы перестали попадаться, и на душе стало спокойнее. Все же, остановившись на ночлег, мы приняли меры предосторожности. Палатку установили на небольшом островке в густой купе тальника, тщательно замаскировав ее. Со всех сторон к острову был открытый подход через протоки и галечные косы Аркагалы. Лошадей Петр перевел на другой остров, изобиловавший кормом. При дневном свете мы сварили сытный обильный ужин, пустив в ход одного из глухарей, и, распределив дежурства, улеглись отдыхать.

Утром, как только взошло солнце, мы уже были на ногах. На ветвях и траве серебрился густой налет инея, а поверхность воды в затишных местах была покрыта тонкой пленкой льда. Вокруг стояла мертвая тишина, прерываемая равномерным, однотонным шумом Аркагалы. Мы быстро позавтракали остатками вчерашнего ужина, выпили вместо чая горячей воды и тронулись в дальнейший путь.

Не успели мы пройти двух‑трех километров, как количество каменноугольных обломков резко возросло. Вместо небольших разрозненных кусков стали в изобилии попадаться крупные, почти совершенно свежие обломки, в то время как угольная мелочь в отдельных участках речки стала образовывать сплошные черные россыпи.

Справа по ходу в Аркагалу, весело журча, вливалась светлая струйка бойкого говорливого ключика, глубоко врезанного в крутые скалистые берега. В его русле поблескивали на солнце смоляно‑черные крупные куски свежего каменного угля. Обломки его, впрочем, виднелись и выше по Аркагале.

Как дрожащая от нетерпения ищейка, рванулся я вперед, вверх по долине ключика, зорко всматриваясь в его крутые берега, обшаривая глазами каждое обнажение.

Они то появлялись, то вновь исчезали, сменяя друг друга, но не было в них той желанной черноты, которую так жадно искал взор. А на отмелях и косах то там, то здесь чернели, сверкая и переливаясь при ярком свете солнца, куски, обломки и глыбы драгоценного топлива. Временами количество его резко уменьшалось, временами, наоборот, русловые отмели были сплошь усеяны им.

Время шло томительно медленно. И вот наконец впереди, в одном из крутых бортов ключа, на сероватом фоне окружающих песчаных пород замелькала жирная черная полоса. Я подошел ближе и увидел мощный пласт каменного угля, пересекавший толщу песчаниковых пород. Сняв шляпу, я низко поклонился, приветствуя его.

Это был первый полутораметровый пласт сплошного каменного угля, чистый, свежий, омытый ключевой водой. Он уходил по кривой линии вниз под русло. Несколько выше в береговом обрыве залегал второй пласт, а затем – третий, самый мощный. Чувствовалось, что в этом ручье случайно выходят на земную поверхность скрытые в недрах пласты крупного угольного месторождения. Однако это надо было доказать, установив характер и площадь распространения угленосных пород.

Кое‑где виднелись обломки и выходы обожженных, резко измененных ошлакованных пород, которые так поразили меня, когда я впервые увидел их в галечных отмелях на устье Эмтыгея. Теперь стало ясным их происхождение.

Почти всегда в районах каменноугольных месторождений встречаются следы былых подземных пожаров. В некоторых местах такие пожары, обусловленные горением пластов угля, известны и сейчас. Они продолжаются много десятков лет. Уголь горит долго и жарко; изменяя и ошлаковывая окружающие породы. Здесь также некоторые пласты подверглись губительному воздействию пожаров, превративших вмещающие породы в разноцветные ошлакованные разности.

Остаток дня я посвятил описанию и замерам пластов, их расчисткам и взятию угольных проб.

Успенский с Петром прошлись вверх по ключу с опробованием. Сверх ожидания ключ оказался золотоносным и несколько проб показали даже весовое золото.

Мы решили назвать ключ «Знатным». Название было торжественно выведено крупными буквами на широкой затеси в стволе крупной лиственницы, росшей на высоком берегу около устья ключа.

Ночь мы провели спокойно. Нашу печку вместо обычных дров мы досыта кормили углем. Уголь горел превосходно, и в палатке стояло приятное ровное тепло.

На следующий день мы поднялись километров на десять вверх по Аркагале, до ее первого левого притока. Угленосная свита отчетливо наблюдалась в его устьевой части, однако пластов угля в долине не было видно. В русле же Аркагалы обломки каменноугольной мелочи прослеживались значительно выше устья этого притока. Значит, где‑то выше по Аркагале должны обнажаться новые выходы каменного угля. Что это за выходы? Каковы они? Можно было бы попытаться дойти до них, но положение с продуктами у нас было буквально катастрофическое.

Мне стало даже досадно, что я в свое время пошел с работой по Мяундже, а не по Аркагале. Однако, поразмыслив немного, я пришел к заключению, что сделал правильно. Наша маленькая группа все равно не смогла бы детально исследовать развитую здесь угленосную свиту. Здесь необходимо большое количество рабочих, снабженных соответствующим оборудованием для проведения хотя бы поверхностных выработок. Мы с нашими слабыми силами сделать этого были не в состоянии и в конечном счете привезли бы в Магадан ту же качественную, а не количественную характеристику угленосности этого района. Так или иначе сюда придется возвращаться на следующий год для детального исследования. Теперь же мы имеем на своем балансе золотоносность Мяунджи и перспективную угленосность Аркагалы с указаниями на золотоносность отдельных участковое бассейна.

 

Наступило 14 сентября. По договоренности с Гавриловым 16 сентября мы должны были встретиться на устье Эмтыгея. Если бы у нас были продукты, мы, вероятно, задержались бы в районе Знатного на день‑другой. Слишком много было здесь нового, интересного. Однако приходилось возвращаться. На обратный путь у нас оставалось только несколько горстей муки, и нашим единственным блюдом на завтрак и ужин была жалкая болтушка.

Голодные, но довольные, мы шли налегке. Зато наши лошади были основательно загружены каменноугольными пробами.