Необходимейший сегодня человек

 

Он допускал, что его не примут, а может быть, секретарь не захочет и доложить о нем. Но девушка приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте, товарищ Зырянов! Иван Андреевич сейчас на коллегии у наркома, но я думаю, что вы можете войти… И кстати, я передам «молнию» наркому, – сказала она, улыбаясь.

«За что такая любезность?» – подумал Василий недоверчиво и спросил:

– Какие вопросы там?

– Это по поводу открытия гелия. Ведь это же ваша экспедиция открыла!

Гелий? Василий не стал отрекаться. Придется воспользоваться недоразумением. Но, однако, чей же это гелий? Надо узнать. Это замечательно, что открыли гелий! США обладают единственным в мире выходом этого легчайшего газа и не дают никому.

– Кто докладчик?

– Сама товарищ Цветаева.

«Сама?! Так вот какое оно, недоразумение. Цветаева взяла на буксир Василия. Так вот какой у Лидии негорючий газ. Но это же замечательная находка! Добыча гелия на Эргежее, может быть, побудит возобновить и поиски нефти?..

Девушка‑секретарь понесла «молнию» наркому, Василий вошел и тихо пристроился у стены. В кабинете было людно, и никто не обернулся. Иван Андреевич говорил о значении открытия Цветаевой и о развитии работ на гелий. Затем нарком предложил Цветаевой заключительное слово. Она поднялась и увидела Василия.

Он посмотрел на Лидию нахмурившись, но она не могла различить выражение его глаз. Она увидела у дальней стены измученное лицо и сжатый рот… «Он страдает оттого, что не верил, не пожелал меня выслушать, перебил на слове «газ», – подумала она.

– Просим, Лидия Максимовна, – сказал нарком, ободряя ее.

Она заговорила:

– Гелий выходит на Эргежее в виде ювенильного газа… И вот мне хочется в заключительном слове говорить не о гелии, а о породах, где мы его нашли. Это кембрийские породы. Я твердо уверена, что гелий – не последняя находка в районах кембрия. Но, во всяком случае, гелием страна обязана разведке на кембрии – тому человеку, ученику Ивана Андреевича, который указал мне, в частности, прямо на эргежейский источник. В течение пяти лет человек этот добивался разведки на кембрий, преодолевая неверие и противодействие… Как одержимый!..

Быстроглазый, розовощекий нарком проследил за ее стрельнувшим взглядом. Он полуугадал Зырянова в одержимом, стоявшем у двери. Одержимые не часто появляются в кабинете у наркомтяжпрома. Нарком опустил глаза на «молнию», подложенную секретарем.

Лидия Максимовна, взволнованная, замолчала.

– Это она обо мне, – шутливо сказал Иван Андреевич, – я противодействовал Зырянову. Верно. Огорчался, но противодействовал… Между прочим, Лидия Максимовна тоже моя ученица, предыдущего выпуска, до Зырянова. Оба мои ученики! – сказал он с нечаянной гордостью и по‑стариковски хвастливо взглянул на коллегию.

Нарком улыбнулся и сказал, не глядя ни на кого:

– А ученикам, должно быть, приятно слышать такое признание от учителя? Завидую всем троим!

Лидия зааплодировала, глядя поверх голов коллегии. Члены коллегии стали оглядываться. Иван Андреевич вопросительно взглянул. Нарком поднял руки и тоже стал аплодировать. За ним все стали аплодировать. Некоторые заметили Зырянова, другие относили это к Цветаевой. Иван Андреевич хлопал и поглядывал на своего наркома и на Цветаеву. Она смотрела в глубь комнаты.

– Так он здесь, оказывается, – сказал Иван Андреевич тоном учителя, не предвещающим ничего хорошего ученику. – Ну‑ка, иди сюда!

Василий оторвался от стены и послушно подошел.

– Ты посмел явиться? Покажи‑ка нефть.

– Там люди живут как робинзоны на острове, Иван Андреевич, – сказал Василий, глядя в глаза учителю, – и питаются от лесной охоты, чтобы при пятидесятиградусных морозах отогреть скважину и найти оборонную нефть для государства, не получая за это ни копейки, ни приветствия.

Он протянул Ивану Андреевичу флакон с ярлыком духов «Красный мак», но с черной жидкостью внутри.

– Вы слишком строги со своим дорогим учителем, я нахожу, – сказал нарком.

– Он прав на этот раз, Григорий Константинович. – Старик понюхал из флакона и передал наркому. – Я это заслужил у него. Но все равно – у меня на очереди Второе Баку, а не Третье. Я не могу дать деньги на Повешенного Зайца. Хотя ты и привез мне сто кубиков кембрийской нефти, но за это я выслушал тебя в тринадцатый раз.

– Сто четырнадцать кубиков, – негромко, иронически поправил директор парфюмерного треста.

– Иван Андреевич, если вы не возражаете, я бы дал из своего фонда… немножко денег на Третье Баку, а? – Говоря это, нарком подсовывал академику «молнию».

Иван Андреевич внимательно прочитал. За столом с любопытством ждали.

– Что ж, если из вашего фонда – дело хорошее, – сказал Иван Андреевич и ухмыльнулся, – а у меня все‑таки денег нет!

– Сколько вам перевести? – Нарком взглянул на Зырянова и нажал кнопку.

– Сто шестьдесят тысяч, – твердо сказал Василий.

Нарком взглянул, прищурившись.

– Разрешите сказать, товарищ нарком. Для меня эти сто четырнадцать кубиков – не только сибирская нефть. Эта живая капелька если бы даже не стала первой капелькой промышленной нефти на Полной, все же она является неопровержимым доказательством наличия живой нефти в древнейших слоях во Втором Баку и в других местах. Вы сами, Иван Андреевич, давно предсказываете эту нефть, но не можете преодолеть сопротивление косности, преграждающей путь к ней. Этот путь нам некогда торить, его надо таранить, и это делает наша советская наука.

Наша первая скважина наперекор всем американским практикам и теоретикам доказала, что есть живая нефть в кембрии. На самом дне органической жизни, у кристаллического фундамента. А это значит, что можно тем более ожидать нефти в слоях вышележащих.

Но таким образом живая капелька в якутском кембрии доказывает, что и вся великая Русская равнина может оказаться во многих местах нефтеносной. А это обязывает нас разведать ее глубоким бурением до фундамента! Вот где будет Третье Баку! Вот какое значение имеет эта капелька. Она дает направление нам работать над построением полной научной теории происхождения и залегания нефти в земной коре, чтобы мы могли искать не вслепую, не наугад, а планомерно, по научно точным указаниям. Геологи будут указывать прямо на карте: вот здесь бурите, здесь должна быть нефть – и она будет найдена здесь.

А какие еще возможны последствия для науки и для практики в результате открытия кембрийской нефти? На это указывает великолепная находка Лидии Максимовны Цветаевой. Об этом очень хорошо говорит академик Вернадский: тысячелетия назад янтарь вскрыл область электричества, магнитный железняк вскрыл область магнетизма, кальцит, исландский шпат в семнадцатом веке вскрыл область поляризации лучей света и его двупреломления; барит, болоньский шпат вскрыл область фосфоресценции света. Исследование газообразных минералов создало новые науки… Стремление научно описать все минералы вскрыло перед нами новые области физических знаний. Рамки познания раздвигаются вширь и вглубь систематическим, без пропусков, полным описанием окружающей природы, непосредственно доступной человеку.

Значит, надо сделать природу как можно больше вширь и вглубь доступной человеку. И ту, которая временно еще недоступна, тоже сделать доступной!

Я поднимаюсь выше своей личной цели – я беру прицел по всенародной цели. Пусть кембрий не даст большой нефти, пусть даже науке ничего не даст прямо – тогда я лично провалюсь. Но народ выиграет все равно, уже выиграл! Потому что наука уже выиграла косвенно, и уже выиграло народное хозяйство, а выиграет еще больше – благодаря снятию всех преград и пределов перед нефтяной разведкой!.. Перед геологическим исканием, а вслед за геологией – перед всяческим исканием нового без ограничений во всех областях науки, так же как искусства и всей нашей культуры… Без боязни истратить жизнь на ошибку!

– Это вредительская теория полезности научной ошибки и авантюризма в науке! Я положу все силы, чтобы это разоблачить!

Зырянов узнал голос Небеля и, не оглядываясь, сказал:

– Я кончил, товарищ нарком. Иван Андреевич, на сегодня я больше ничего не могу добавить!..

Нарком сказал секретарю:

– Оформить перевод ста шестидесяти тысяч для нефтеразведки на урочище Повешенного Зайца.

Он вышел из‑за стола.

– Так вот он какой, Зырянов. Мне давно жаловались на тебя!

Он вдруг обхватил его, прижал к мощной груди, поднял и удивился:

– Какой ты легкий!

Сжал пальцами его бицепсы.

– Какой ты жидкий! Откуда в тебе такая сила?.. Тебя любят, за тобой идут!.. Бригада робинзонов и еще целая бригада Верных!.. Напрасно говорят, что ты авантюрист. Ты энтузиаст, а это не одно и то же!.. – Он подмигнул удивленному Василию. – Посмотрите на него, члены коллегии! Он сильнее всех нас! Вот какая настойчивость нужна, чтобы двигать наше дело. Это таран: необходимейший сегодня человек. Если бы все мы были такие упорные, мы бы построили социализм в десять раз скорее!

Он усадил смущенного Василия возле себя и продолжал:

– Разрешите огласить полученную «молнию». «Из Черендея Триста семьдесят два восемнадцать сотых Поздравляем дорогого наркома вместе нашим дорогим Василием Игнатьевичем Трещинам поступает жидкая нефть ноль семьдесят пять литра сутки Осчастливилась вся наша жизнь Мухамедов Луков Юлаев Кулаков Меншик Антошин». Это все робинзоны подписали, патриоты кембрийской нефти?

– Да, – с трудом произнес Василий. – Но последняя фамилия незнакомая мне, да и лишняя. Там всего пять человек.

– Какая же она лишняя! – воскликнула Лидия. – Это же телеграфист Илья, вы еще писали мне о нем на Эргежей!

– Значит, он тоже причислил себя к борцам на Полной, – сказал нарком, смеясь.

– О, в Черендее все уплатили бы по девятикратному тарифу за свою подпись под этой телеграммой, и они имеют право, – сказала Лидия горячо. – Они так верили Василию Игнатьевичу!

Василий встал:

– Товарищ нарком! Товарищи! Я обманул рабочих на Полной и обманул вас.

Все умолкли. Нарком вопросительно и серьезно смотрел на Зырянова.

– Я сказал бурильщикам, что деньги отпущены. Я просил их бурить на веру, под мое слово, только до трехсот семидесяти и был уверен, что бурение прекратили на этой отметке. Я не видел эту «молнию» и не знал, что нефть получена… Я хотел воспользоваться моментом на вашем заседании, интересом к гелию и поддержкой Лидии Максимовны, чтобы получить у вас деньги для кембрия… и довести хотя бы на Полной разведку до конца.

Иван Андреевич откинулся на спинку стула и злорадно захохотал. Нарком удивленно качал головой, обводя глазами хохочущую коллегию.

– Авантюрист! – крикнул Небель.

Нарком, качая головой, сказал:

– Таран.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

БЕРЕСТЯНАЯ СКАЗКА, ПРОЧИТАННАЯ НА СОХРАНЕННЫХ БЕРЕСТАХ, ДОСТАВЛЕННЫХ СЕМЕНОМ АГАФАНГЕЛОВИЧЕМ ТАРУТИНЫМ – РУССКИМ‑ЖИЛЬЦОМ В НИИЛИЯЗ ЯАССР

 

 

В ЛЕТО ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЕ

(7157 [14] от сотворения мира)

 

В осень люди мерли от водяные тяготы. Ноги пухли и животы синие от воды. Не с кем таскать. Едаков много, а работать некому.

Пошли по озеру Ямбу‑то, в длину от сухого волоку до Зеленые реки верст десять, шли с половину дни. Зеленая река пошла из озера Ямбу‑то с западу и пала устьем в губу реки Оби; ее зыряне называют Об‑ва, по‑ихнему Тетка‑река. Шли на низ Зеленою рекою, повозили запас в павозках, а кочи тянули порозжие всеми людьми ден с десять. Близко устья птицы живут дивно, так маленько поели свежева.

От устья Обскою губою побежали парусным погодьем, а оставя Тазовскую губу и путь на Мангазею в летней стороне, и там вся Русь, а впереди ни единого, думали, русского человека. Ано погода и окинула море – и гребми погреблись, тосняшеся, поворотясь лицом на лето.

Обская губа очень длинная до моря и бурная.

Потянул ветер с моря, и на них пришла стужа и обмороки великие, свету не видели. Восстала буря ветреная, и на берегу насилу место обрели от волн, неведомо – живы, неведомо – прибиты.

Кочи и павозки перевернули от стужи, кое‑какую защиту поделали детишкам. Сами мокрые. Пошли наносной лес сбирать – обогрелись и студеным ветром обсушились. Там и зимовали.

Было им нужды великие, непривышно. Ни деревца, ни кустика на земле, ни красного светила в небе, ни луны. Без тепла весь мир озяб голой, белой. Волк в знатной шубе – и та побелела. Медведь – и тот побелел, сердешной. А день 53 дня русских и 53 ночи прожил белой и кончился, пришла тьма беззвездная, иноземская, и осталась жить, не пропускает русскую зорюшку в небо, не дает просвета.

Люди едят, а чего в рот кладут – и того не видят.

И девки петь боятся. Детишки плачут, у матерей просят красного солнышка.

Тут бабы искали Меншика и вопили: «Убить вора, да и тело его собакам кинем!»

Бить хотели батожьем, и были бабы с рычагами, да во тьме не нашли Меншика.

Мужики же от баб попрятались.

Бабы к лодке приступили. И пенеженю вытащили из лодки собранием. И по полю молва велика. И Лев Меншик свету‑богородице докучает: «Владычице, уйми дурех!»

Скричал бабам: «Будет вопить – тово! Увидите чюдо на сивере, красные обновы и наряды!»

Поворотились на север и увидели пестрообразную прелесть: хвост птицы райской, на полнеба распустила цветные перья сияньем, яко трепетные пламена, осветивший весь мир поднебесной, а звезды в восточной стороне лентами перевиты, межи звезд отласные платы развешаны и бахрамы шелковые дрожат.

Пустоозерец Микифор Важеник воскричал: «Бабы, полно убиваться! Вот ваши обновы в восточной стороне. А пенеженина убьете, кто же отведет вас в Палестину?»

Детишки возрадовались: «Красный петел!» И бабы повеселели, и девки припомнили смеяться.