Отношение к смерти в разные исторические эпохи.

 

    Если мы скажем, что человек - это существо умирающее, мы скажем вещь банальную и в то же время как бы неочевидную. Неочевидную потому, что современный человек чаще всего старается не задумываться о том, что ждет его за порогом смерти. «Нетрудное дело… доказать человеку, что ему предстоит умереть… Но весьма трудно склонить человека к мысли о смерти, так чтобы он утвердился в постоянном памятовании ее».[647]

А ведь известно, что одно из главных отличий человека от прочих существ, живущих на земле, заключается в том, что ему дано размышлять о смерти. В.С. Соловьев писал, что человек и смертный – синонимы, что только «человек бывает побеждаем смертью, ибо только ему дано знать, что он умрёт».[648]

Можно сказать, что едва ли не все порывы человека, в том числе творческие и относящиеся к продолжению рода, имеют в качестве своей глубинной причины именно страх смерти и стремлении этот страх преодолеть. Страх смерти является «общей родовой основой» любого страха, утверждает известный психотерапевт В.Л. Леви.[649] Поэтому тему смерти невозможно обойти при серьезном разговоре о психологии.

Чаще всего человек впервые задумывается о смерти, когда умирает кто-то из его родных или близких. Тогда он начинает «примерять» смерть и к себе самому. Часто это происходит еще в детстве, как ярко показал это И.А. Бунин в «Жизни Арсеньева».

Для главного героя повести это произошло после трагической смерти молодого парня. «Не Сенька дал мне понятие о смерти. Я и до Сеньки знал и в известной мере чувствовал её. Однако это благодаря ему почувствовал я её в первый раз в жизни по-настоящему, почувствовал её вещественность, то, что она наконец коснулась и нас. Я впервые ощутил тогда, что она порой находит на мир истинно как туча на солнце, вдруг обесценивая все наши «дела и вещи», лишая нас интереса к ним, чувства законности и смысла их существования».[650]

    Для того, чтобы лучше осветить эту проблему, давайте посмотрим, как люди в разные исторические эпохи относились к смерти.

О смерти говорит любая религия. Можно сказать, что в целом люди Древнего мира были более религиозны, чем люди современные, поэтому и о смерти они размышляли чаще нас.

Так, всё мировоззрение древних египтян было пронизано мыслью о загробном мире. Они по-своему верили в бессмертие души, их знаменитые пирамиды и бальзамирование усопших - это как раз проявление заботы о посмертной участи.[651]

Представители зороастризма, персидской религии, верили в то, что все мертвые однажды воскреснут и будут судимы. Каждая душа должна будет пройти по Мосту отбора, ведущему на небеса, и те, кто упадут с моста, будут ввергнуты в ад.[652]

Индуизм и буддизм вообще проникнуты жаждой смерти, так что огромное число жителей Азии очень мало ценят жизнь.[653]

    Разумеется, важное место отводили этому вопросу философы. Классик древнегреческой философии Сократ утверждал что философия - это «забота о смерти».[654] Платон писал, что истинные философы всегда желают смерти и размышляют о ней, и для философа глупо бояться смерти.[655] Аристотель считает смерть лучше и предпочтительнее жизни. Цицерон верил в посмертную жизнь и считал ее единственной истинной жизнью.[656] Марк Аврелий говорил, что «наиболее совершенный образ мыслей - считать каждый день, который ты провожаешь, последним, без страха и притворства».[657]

    Лучшие умы человечества всегда задумывались над проблемой смерти и давали какой-то ответ на этот вопрос. Нельзя, однако, не заметить, что дохристианские представления о смерти очень часто были или наивными, или странными. Так, Геродот повествует, что одно фракийское племя встречало новорожденных младенцев плачем и рыданиями, тогда как мертвых провожало в могилу криками и возгласами ликования, ибо они освобождались от этой жизни.[658] Знаменитый греческий врач Филистион свидетельствует, что одно из древних племен, кавсиане, «оплакивают родившихся, умерших же считают счастливыми».[659]

    Однако гораздо чаще язычники очень боялись смерти и поэтому при погребении умерших они рвали на себе волосы, били себя в грудь, бичевали себя и т.д. Потом ап. Павел будет за это высмеивать язычников, которые не имели никакого упования на вечную жизнь: «Станем есть и пить, ибо завтра умрем» (1 Кор. 15, 32). Так, у поэта Алкея (конец V- начало VI века до н.э.) встречаются такие типичные для того времени печальные переживания:

«Не горюй же о смерти, друг.

Ты же ропщешь, к чему?

Плачь не плачь – неминуем путь.

Нам без жалоб терпеть

Подобает утрату. Пусть

Свирепеет буран

И безумствует север. Мы

Будем пить и хмелеть:

Нам лекарство от бед – вино».[660]

Символически смерть изображалась у язычников в виде прекрасного юноши с бледным лицом, с потухшим взором и погасшим факелом в руках. В этом образе выражалась страшная мысль об уничтожении: «Perpetua nox» - «Вечная ночь» - было начертано на бледном лице этого юноши.[661] Мысль, убивающая все надежды.

    Гомер изображает царство мертвых в виде мрачного Аида, где жизнь души столь ущербна и бесполезна, что умерший герой Ахилл говорит:

«Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый».[662]

Еврипид в «Алкесте» представля­ет смерть мрачным жрецом подземелья, одетым в черное платье, с жертвенным ножом в руке, которым он отрезает у каждого усопшего по пряди волос.[663]

    В древневавилонском «Эпосе о Гильгамеше» в загробном мире души умерших идут

    «В дом мрака, в жилище Иркаллы,

    В дом, откуда вошедший никогда не выходит,

    В путь, по которому не выйти обратно,

    В дом, где живущие лишаются света,

    Где их пища – прах и еда их – глина,

    А одеты, как птицы, одеждою крыльев,

    И света не видят, во тьме обитают,

    А засовы и двери покрыты пылью!»[664]

Об отношении к смерти у язычников ярко говорят их надгробные надписи:

«Я - гражданин двух городов; имя мое - Леонид. Вот что я говорю своим друзьям: будьте веселы, пируйте, живите, потому что некогда вам придется все-таки умереть».

«Хотя я нахожусь здесь, во гробе, но уже не существую более».

«Из ничего человек снова возвращается в ничто, мрачный день смерти вдруг уничтожает цветущую жизнь и от человека остается одно пустое имя».[665]

    Неудивительно, что в дохристианском мире было столь распространено самоубийство. Например, историк Тит Ливий описывал то спокойствие, с которым галльские и германские варвары кончали с собой. В языческой Дании воины считали позором закончить свои дни от болезни в постели. Известна и готская «Скала предков», откуда бросались вниз немощные старики. Испанские кельты презирали старость, поэтому они кончали самоубийством при первом ее приближении.[666] В индийской культуре самоубийство также всегда очень поощрялось, по сути, это один из религиозных обрядов.[667]

    Что касается религии Ветхого Завета, для иудеев смерть была бездной, куда не проникает даже взгляд Бога. Пророк Давид восклицает: «Что пользы в крови моей, когда я сойду в могилу? будет ли прах славить Тебя? будет ли возвещать истину Твою?» (Пс. 29, 10). «Ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя?» (Пс. 6, 6). «Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? Или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя — в месте тления? Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения — правду Твою? Но я к Тебе, Господи, взываю, и рано утром молитва моя предваряет Тебя» (Пс. 87, 11-14). Ему вторит пророк Исайя: «Ибо не преисподняя славит Тебя, не смерть восхваляет Тебя, не нисшедшие в могилу уповают на истину Твою» (Ис. 38, 18).

Вообще о посмертной участи человека авторы Ветхого Завета говорят очень мало. Земные судьбы Израиля и так были не слишком счастливы, и если бы люди узнали о том, что после смерти каждый человек - и даже праведный - попадает в мрачное место (иудеи называли это место «шеол»), то, скорее всего иудеи вообще впали бы в отчаяние.[668]

    Понятно, что подобные печальные размышления не могли дать людям Древнего мира стимула для творческого, созидательного отношения к жизни. Оставалось или стоически переносить тяготы в предчувствии неизбежного конца, или наслаждаться земными удовольствиями, пока это возможно.