Диалектика внешнего и внутреннего.

Стоит серьезно задуматься о взаимоотношении, взаимовлиянии внутреннего и внешнего в человеке. Ко внешнему мы относим здесь не только атрибуты того, как выглядит человек, но и многие психологические свойства: манеру разговора, интонирование, особенности построения предложения, и т.д. и т.п.

Между внешним и внутренним миром порой бывает глубокая пропасть. Сколько мы знаем скромных, смиренных людей, обладающих при этом огромным багажом знаний, глубоким пониманием действительности и даже мудрости, но совершенно не умеющих подать себя. И наоборот: как часто наглый, циничный тип поражает своим обаянием и умеет найти подход, извлечь для себя выгоду, инстинктивно чувствуя человеческие слабости и проблемы.

Сюда приложимы слова Спасителя о «сынах века сего», которые «догадливее сынов света в своем роде» (ср. Лк. 16, 8).

Срабатывает закон, который изложил Окуджава в своей песне: каждому человеку – по его слабости. Помните: «На дурака не нужен нож – ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь, На жадину не нужен нож – ему покажешь медный грош, и делай с ним что хошь…».

Наверняка каждый из нас хоть однажды подпадал под действие такого обаятельного (или не очень) человека, который заставлял выполнять свои прихоти за наш счет,[601] то есть становился жертвой манипулятора.

 В фильме[602] «Собачье сердце» Шарикову противопоставлен ин-теллигентнейший, но слишком добрый и мягкий человек – доктор Борменталь, который безнадежно влюблен в машинистку одной советской конторы. Но ей завладевает Полиграф Полиграфыч, который весомо, грубо и зримо предлагает ей вожделенную колбасу, тем самым просто покупая её.

В христианстве акцент всегда ставился на внутреннем. Опыт психический здесь является первичным, независимо от того, остался ли он «внутри» человека или проявился в поступках. Спаситель говорит: «Из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека; а есть неумытыми руками — не оскверняет человека» (Мф 15:19-20).

В аскетических творениях святых отцов сопротивление внешним и внутренним соблазнам обычно называется духовным деланием. Уже то, «что слово πραξις (праксис – «делание»), обозначающее активность человека во взаимоотношении с внешним миром, было перенесено на активность духовную, внутреннюю, говорит само за себя. Внутренняя борьба всегда напряженнее внешних усилий; внутренний опыт всегда богаче и обширнее опыта внешних ощущений».[603]

Свт. Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Заповеди Христовы даны не только внешнему человеку, но, наиболее, внутреннему: они объемлют все помышления и чувствования человека, все тончайшие движения его. Соблюдать эти заповеди невозможно без постоянной бдительности и глубокого внимания. Бдительность и внимание невозможны при жизни рассеянной».[604]

В связи с разговором о внешнем и внутреннем хотелось бы коснуться феномена литературного героя Достоевского – князя Мышкина. Мышкин вовсе не идеальный человек.[605] Он не получил хорошего образования, в чём-то даже ограничен, не мастак говорить, не знаком со светскими манерами, не эффектен внешне. Однако при этом он гениален в общении. Во-первых, он не играет никаких ролей, не носит масок. Он в любых ситуациях, со всеми людьми самоидентичен и абсолютно искренен. Во-вторых, в любом человеке князь способен разглядеть доброе и красивое, потрясая тем самым своего собеседника, неожиданно приоткрывшего в самом себе глубины образа Божия. Перед ним не устоит даже закоренелый циник Рогожин. Чопорное генеральское семейство сначала посмеивается над ним, но в конце концов князь покоряет их сердца тем, что способен любить любого человека. Его боятся, порой ужасаются, с ним бывает трудно. Но он притягивает.

Вспоминаются слова архимандрита Софрония по поводу общения с преподобным Силуаном о том, что со святыми бывает нелегко. И с Богом бывает трудно.[606] Действительно, судя чисто по-человечески, жить с Богом труднее, хотя бы потому, что от многого приходится отказываться. Но это единственное, что делает нас людьми.

Так вот, Мышкин «берет» именно внутренним, своим гением общения. И этот гений пересиливает все его «внешние», в том числе психологические недостатки.

Другой пример: проповеди святого Иоанна Кронштадского, напечатанные отдельными книгами, выглядят настолько просто и невитиевато, что кажется, что их мог бы наговорить любой сельский священник. Очевидцы же вспоминают, что проповедника, равного отцу Иоанну, им видеть не доводилось, поскольку этот человек нес в себе живой опыт святости. И говорил от сердца, исполненного любви, а не от ума.

Опять же, как во многом, в Православии внешнее не отрицается, оно символизирует и воспитывает внутреннее. Никому ещё не повредила элементарная вежливость. Очень хорошо иметь навыки общения и знать его законы. В определенных условиях нужно применять и правила этикета. Но главное – не абсолютизировать внешнее.

Соотношение форма и содержания является давним предметом рассуждения, в частности, у искусствоведов. Ведь ещё никто не видел содержания без формы, более того, часто именно форма определяет содержание.

У А.Ф. Лосева есть замечательные слова: «Христианин, если он не умеет звонить на колокольне или не знает восьми церковных гласов, или, по крайней мере, не умеет развести и подать кадило, еще не овладел всеми тонкостями диалектического метода».[607]

По комментарию диакона Андрея Кураева, дело здесь в том, что «диалектика - это умение видеть переход одной категории в другую, противоположную. Теория и практика - противоположные категории. Человек, который не может воплотить свою веру, свои убеждения, - не нашел ещё диалектического пути».[608]

Неграмотный крестьянин может иметь истинное познание, но не всегда способен выразить это словами.

Герой повести И.А. Бунина «Деревня» Кузьма Красов был самоучкой, всю жизнь мечтал учиться и писать. «Ему хотелось рассказать, как погибал он, с небывалой беспощадностью изобразить свою нищету и тот страшный в своей обыденности быт, что калечил его, делал «бесплодной смоковницей»«.[609]

Но, начиная обдумывать свои сочинения, он запутывался, топил изложение в «обилии картин, осаждавших воображение»[610], и в конце концов опускал руки, мучительно переживая неспособность к литературному творчеству.

Возможны и обратные примеры. Скажем, ученый-богослов может писать целые тома, так и не познав суть предмета.

Итак, признавая важность внешнего, мы напоминаем о том, что главным должно быть внутреннее.