Уставность и приемы пастыря в общественной молитве

Общественная молитва обычно возносится к Богу пастырем, предстательствующим пред Богом от лица верующих. Долг пастыря – держаться на молитвенно-богослужебных собраниях, в той или иной мере, церковной уставности.

В городских и сельских храмах уставность, за малыми исключениями, совершенно игнорируется. Богослужебный чин всюду количественно сокращен до крайности, и самое понимание принципа уставности в приходских наших храмах почти утрачено. Еще Литургия везде совершается одинаково по невозможности изменить ее. Зато прочие службы, начиная с вечерни и утрени, превратились в приходах буквально в какие-то схемы, остовы без церковно-художественного и неисчерпаемо богатого содержания. Приходские пастыри оставляют неизменяемую часть названных служб неприкосновенной. Постоянно же меняющиеся стихиры, каноны, кафизмы, антифоны, евангельские стихиры, то есть всякие новые заимствования из Октоиха, Миней и Триодей, ими почти всецело опускаются. Между тем именно изменяющаяся богослужебная часть разнообразит, одушевляет богослужения и настраивает молящихся каждый раз своеобразно. К сожалению, постоянные богослужебные части теперь выдвинуты на первый план как удобные для концертных и сольных исполнений, вызывающих у предстоящих эстетические, но никак не молитвенные чувства. Истинно религиозному человеку такие безуставные службы тяжелы и даже подчас невыносимы.

Пастырями забыта одна основная литургическая истина, что собственно стихиры, антифоны, подобны и другие изменяющиеся богослужебные молитвы необыкновенно украшают и разнообразят церковные службы. Положенные для них превосходные по красоте напевы вполне соответствуют их содержанию. Своим исполнением они не отвлекают внимания от слов, а приковывают к ним. Уставное чтение и пение придают богослужебному чину невыразимую трогательность и истовость. А длительность службы при этом становится незаметной и неутомительной.

После таких богослужений все выходят молитвенно одушевленными и исполненными глубокого назидания. Церковный устав, например, делит службы святым, сообразно значению их подвижничества для Церкви, на службы с бдением, полиелеем, великим славословием. Теперь, когда от устава остались одни рамки, нельзя усмотреть всей мудрости и красоты церковных установлений. Восстановление стихир святому за утреней на «Хвалитех» и заканчивание службы великим славословием вызывает особое праздничное чувство. Еще торжественнее настраивают полиелейные богослужения – с уставными чтениями из святых Отцов, прологов, синаксарей. Богатое молитвенное разнообразие в общественном богослужении отражается и внешне: неодинаковым освещением храма, различием цвета церковных облачений, например зеленых преподобнических (символ мирного подвига среди пустынь и зеленых лесов), красных мученических (символ страданий), голубых и белых богородичных (символ лазурного неба и девственной чистоты), золотых Господских (символ торжества). Уставом разнообразится, согласно дням года и праздникам, также употребление пищи,– то постной, то с разрешением вина, елея, рыбы и прочее. Все это, взятое вместе, создает характерный и глубоко интересный церковный быт. Придерживание его условий делает весь церковный год сплошным таинством веры, благодатно настраивающим и пастыря, и его паству.

«С какой любовью материнскою…– замечает отец Иоанн Кронштадтский,– Церковь ежедневно как бы носит нас на руках своих, вознося о всех нас непрестанные молитвы ко Господу – вечером, в полночь, утром и около средины дня… Блаженны те священнослужители, которые понимают эту любовь и это попечение Церкви о спасении чад ее и стараются усвоять дух ее, жить этим духом… в Церкви и вне ее… <которые> со вниманием сердечным и с благоговением совершают молитвы, песнопения и священнодействия церковные, памятуя, что чрез все это спасаются и они сами, и паства их»[173].

Забвение уставности пастырями сравнодушивает верующих к службам или, в худшем случае, приучает их довольствоваться певческими концертами. В заботах о молитвенной стороне богослужения всякий пастырь должен обратить внимание на богослужебную уставность. Конечно, устав догматического значения не имеет. Его цель – удовлетворять идеальной религиозной психологии приспособительно к наличному состоянию молящихся. Не люди для устава, а устав для них.

Поэтому пастырь, организатор уставных служб, обязан считаться с человеческой немощью. На первых порах применения устав может быть утомителен, скучен, непонятен и чужд духу, и вводить его целесообразнее всего умеренно и постепенно. Хорошо начать бы с ограничения партесного пения за счет увеличения пения стихир и чтения части канонов. Придерживаться устава следует твердо, но без чрезмерного ригористического удлинения. Иначе молящиеся начинают отягощаться, раздраженно роптать и неодобрительно отзываться о пастыре-уставщике, говоря: «Всем он хорош, да уж очень долго служит… заморит совсем!» Без приспособления устава к силам верующих обойтись никак нельзя, как показывают примеры Златоуста и Василия Великого, сокращавших Литургии ради немощных. Где положить предел приспособлениям, сказать трудно. Искренно молитвенное настроение пастыря и рассудительность сами подскажут ему меру возможного приближения к уставу.

Посильное осуществление этой задачи увеличит посещаемость храма верующими и вызовет любовь к богослужениям, истово и молитвенно совершаемым. Когда читающие и поющие в храме переживают произносимое и пастырь делает возгласы в чувстве живого общения с Богом, тогда количественное расширение богослужения вместе с качественным совершением его облегчает утомление молящихся и возрождает любовь к уставности.

Надобно сознаться, что богослужение у нас выполняется далеко не всегда безупречно. Долг пастыря – заботиться о том, чтобы пение и чтение в храме было разборчивым,– не торопливым и не растянутым, и чтобы верующие правильно полагали на себя крестное знамение. К сожалению, духовная слабость, теплохладность, многозанятость, чрезмерная суетливость увлекают очень многих пастырей к механическому произношению богослужебных молитв и возгласов, в котором не слышится живого отношения к Богу и сердечного участия. Когда поверхностное служение не затрагивает пастырского сердца, тогда создается впечатление, что пастырь служит не для Бога, а по нужде и обязанности. Подобная механичность охлаждает молящихся, и от их чутких душ пастырь никак не скроет своего холода.

Учитывая это, некоторые пастыри пытаются восполнить недостаток настроения искусственно. Для этого они прибегают к драматизму служения: читают молитвы разговорно, а не речитативно, сгущают выразительность подчеркиванием известных слов, задерживают или ускоряют произношение, пользуются голосом, то усиливая его до громогласного возвышения, то ослабляя слащаво до полного понижения и едва слышного затихания. Все это применяется для возбуждения молитвенного настроения предстоящих. Свободное от возгласов время пастыри в алтаре иногда проводят или в беседах с кем-либо, или в рассеянных думах о постороннем; случается даже, что, в скуке дожидаясь нового возгласа, они позволяют себе сквозь переплет Царских врат определять количество и состав присутствующих в храме.

Искушение драматизировать служение прельщает многих священнослужителей, обладающих красивым и сильным голосом, и увлекает не только тщеславием, но иногда и добрым желанием послужить Богу и ближним естественными своими дарами. Драматизм безусловно недопустим из тщеславных мотивов. Он греховен, отгоняет Божию благодать и сокровенно отражается на служителях неблагоприятно. Что касается драматического служения из добрых мотивов, то оно как выражение надежд на естественное дарование ставит за богослужением в центр всеобщего внимания пастырскую личность – вместо Господа. Манера драматизации обычно применяется лицами, увлеченными искусством и самомнением. Здесь выступают рельефно тонкий вид самонадеянного тщеславия и усилие показать себя, что, безусловно, препятствует воздействию Божией благодати.

Требование от пастыря надлежащей скромности служения в храме не означает того, что он должен служить безразлично, монотонно и нетщательно. Он может использовать в данном случае и дар голоса, и дикцию, только перенесши центр своей души к Источнику молитвы – Богу. При наличии молитвенного настроения и голосовых способностей ему не вменяются в грех тщательность и звучность произношения, чуждые приторно-фальшивой искусственности. Главное для него – хранить благодатное состояние духа, да совершается священнодействие во славу Божию. Кто из пастырей обуздал порывы личного тщеславия, тот с сыновней свободой и благоговейным дерзновением, конечно, может за общественными богослужениями употреблять естественную выразительность речи и красоту голоса.

Встречаются в пастырской среде иногда явления, обратные указанным выше. Некоторые пастыри в храме служат чрезмерно робко и застенчиво – то в силу вражеского искушения, то под влиянием скрытого тщеславия. «Когда смущение и какое-то бессилие сердца,– учит отец Иоанн Кронштадтский,– препятствуют тебе произносить… слова молитв, тогда сочти это смущение и бессилие за мечту вражию (демонскую), отбрось уныние, малодушие и робость и о имени Господни говори не торопясь, спокойно и намеренно громче,– и ты одолеешь смущение и бессилие и получишь бодрость и силу. Верующему и уповающему все возможно. Надо бороться и побеждать»[174].

Следовательно, основными чертами пастырского настроения во время богослужения должны быть – смирение и молитвенность, а все остальное маловажно. Потому Православная Церковь во избежание всевозможных соблазнов и узаконила ровное, речитативное, хотя и выразительное служение. Собственно, драматизм наиболее свойствен католическому и протестантскому служению, особенно американскому. Сентиментальное искусничанье и вольность католических ксендзов и лютеранских пасторов решительно противоречат смиренно-благоговейному духу Православия.

Нельзя отрицать того, что у нас, православных, бывали исключительные примеры (отец Иоанн Кронштадтский) особенного служения. И Православие не запрещает некоторой пастырской индивидуальности при совершении общественной молитвы. Но оно приняло и норму общеобязательную, тон служения прочувствованно ровный, спокойный и смиренный, благотворно влияющий на молящихся. Наоборот, искусственно возбужденное настроение пастыря в служении нервирующе действует и на богомольцев. Драматизм мешает спокойно молиться. Если источник мирной молитвы лишь в благодати Божией, то православный пастырь обязан всегда заботиться о спокойном, благодатном настроении пасомых и, со своей стороны, устранять все то, что их могло бы смущать, тревожить и развлекать.

Таким образом, в теле церковной уставности душою необходимо считать благоговейное, мирное настроение пастыря и паствы.

Пастырская любовь