Очень тронут твоим длинным письмом и вообще твоими нежностями. Люби и не забывай.

…Сегодня молодежь ездила на Везувий. Я не поехал. Поездка не опасная, она делается Куком², т. е. большой компанией. Поднимаются на funiculaire {канатная железная дорога (франц.). }. Игоречкино письмо получил и ответил ему. Напишу еще, если не очень заговорят меня Горькие. Едем туда завтра. Не бойся. Ведь это не море, а залив. Следующее письмо надеюсь написать бабушке. Скоро обедать, хочу поваляться. Крепко обнимаю тебя, Игоречка. Напиши, как он выглядит и не скучает ли? Итак, до 27-го. Напиши в Берлин-"Russischer Hof". Как Александров, Стахович и Доктор (Каспарян) и Савицкая?

 

 

Нежно обнимаю.

Костя

 

 

Из письма к М. П. Лилиной

Февраля

 

 

Капри  

 

 

Дорогая и бесценная!

 

Третьего дня в дождь, рано утром, в 8 ч., я сел на пароход и поехал на Капри. Кругом туман, ничего не видно, но море спокойно.

Я поехал один, так как Машеньке не позволено знакомиться с Горьким, Миша, у которого недавно была инфлюэнца, бережет себя, и я ему не советовал рисковать ехать в сырость. Кире же пришлось бы целый день сидеть с большими и слушать разговоры о политике. Лучше остаться с молодежью и смотреть музей.

 

Горький и Мария Федоровна встретили меня на лодке у парохода. Я сел к ним, и поехали; дорогой пошел дождь.

Они только что переехали на новую виллу, и не все еще там в порядке. Мне приготовили там чудесную и удобную комнату, но, так как она без отопления, я предпочел гостиницу.

 

Живут они хорошо, не то что богато, но и не бедно. Едят хорошо. Удобные два маленьких домика. Первое время как-то не клеилось, не могли найти тона. К вечеру разговорились. Опять Горький очаровал и завладел моей душой. Он очень изменился во взглядах, пропасть читает, пропасть работает и стал гораздо скромнее. Здесь, и в Неаполе и во всей Италии, его не только любят, но им гордятся. Когда он идет по улицам, можно подумать, что он владетельный герцог. И хорошо то, что он не популярничает, не очень дорожит этой ролью и мило смеялся, когда я ему сказал, что он из социалист[ов] попал в феодалы.

Ушел от Горьких рано, так как устал. Но по пути, в кафе, увидал оживление: танцевали тарантеллу; вошел. Там познакомился с музыкантом Нугеc (знакомый Володи Алексеева, который написал для Зимина "Quo vadis?") ¹. Утром вчера – опять к Горьким. Погода прескверная. Был даже град. Сегодня разговор клеится лучше.

 

В 12 часов подали от Киры записку. Оказывается, она приехала с немкой (ливенской). Привели ее к Горьким. После завтрака все пошли в горы. Там танцуют тарантеллу и пьют чай. Потом пришли к Горьким Нугесы. Он решил писать нам мимодраму². Вечером Горький чудесно говорил. Я читал ему Фамусова (удачно) и Крутицкого (неудачно). Первый понравился, второй – не очень. Горький очень понравился Кире.

…Обнимаю. Сегодня ветер и солнце. Качает. Не поедем в Неаполь. До завтра остаемся здесь. Нежно люблю.

 

 

Костя  

 

 

388*. Л. А. Сулержицкому

Февраля 1911

 

 

Капри

 

 

Дорогой Сулер,

 

спасибо за Ваше письмо. Теперь, раз что Крэг от всего отрекается, то мне и нет нужды с ним видеться теперь же¹. Не говорите ему об этом.  Я затяну вопрос и уеду якобы экстренно, не повидавшись. Он сейчас настроен по-западному и думает только о том, чтобы получить с театра деньги за то, что ничего не делал. Готов ему помочь, если б он действовал не нахальством, а мягкостью. Таким, как он теперь, – я его не люблю. Не говорите ему и об этом,  но от себя, при случае, скажите, или объясните, что театр, еще ничего не видя, уже заплатил за "Гамлета" (с пробами) около 25 000 рублей. Можно ли требовать большего от иностранцев и чужих ему людей? Вы теперь знаете, как иностранцы относятся к нам – русским. Если б мы нашли за границей таких щедрых людей, как мы, директора Московского Художественного театра, – мы бы кричали и прославляли их. Пусть Крэг это поймет. Это нужно для него же… Напомните ему: я устроил ему годовое жалованье, гарантированное – 6000 рублей. Он закапризничал и все испортил. Теперь сам чорт не знает – сколько он получает. Осенью он заболел – не мог приехать; от костюмов, от постановки он отмахивается. Понятно, что правление пристает ко мне и просит объяснить, за что платят жалованье Крэгу. Он же начинает нахальничать. Что же я могу сделать? Кончится тем, что правление от него откажется. Говорите от себя – не ссорьте меня с ним.

Ваш К. Алексеев

 

 

Словом, струна натянута, и одно неловкое движение ее оборвет.

 

389*. О. В. Гзовской

Рим. 27. II-911 г.

 

Февраля 1911

 

Дорогая Ольга Владимировна!

Спасибо за письмо. Не откажите и в будущем и разрешите мне не быть очень аккуратным в ответах, и вот почему. В свободное время я хотел бы написать за это путешествие главу об анализе¹. Здесь ее можно обдумать, так как, хоть с трудом, но я могу найти одиночество, но в Москве это не удастся, и очень важную главу придется откладывать до будущего года. Это жаль. Не правда ли? Но тем не менее, если из-за моей неаккуратности в ответах Вы перестанете мне писать,- не согласен и предпочитаю отложить анализ и быть пунктуальным в ответах.

 

Счастлив, если мне удалось помочь Вам. Будьте только очень строги и требовательны к своему сценическому самочувствию. Больше всего проверяйте мышцы (и особенно мышцы лица), которые у Вас натружены. Постоянно  учитесь на публике  ослаблять их.

Второе – объект. (Будьте безумно требовательны к нему.) Третье – неожиданность  приспособлений. Они удивляют и тем поднимают тон в публике.