Об одном старике, который хотел стать Богом

 

Был один старик. Он шел по лесу в лаптях, зацепил носком за пень и упал. Он обернулся и стукнул тот пенек палкой. Пенек заговорил:

— Почему ты меня бьешь?

— Третий день как я ничего не ел, оставил детей голодных да еще ты заставил меня упасть.

— Иди сюда, я тебе дам денег.

Дед вернулся домой с деньгами, купил хлеба. Потом жена погнала его обратно к пеньку:

— Проси, чтобы я была пани, а мои дети — панычи.

[ Пенек говорит ]:

— Иди домой, твоя жена станет пани, а твои дети — панычи.

Уже теперь [ они ] живут хорошо.

— Иди просить у пенька, чтобы я была королева, ты — король, а мои дети — королевичи.

Уже теперь хорошо живут.

Теперь жена послала деда:

— Иди к пеньку и проси, чтобы я была богиней, а ты — Богом, а мои дети — божками.

Пенек ответил:

— Ты стань собакой, твоя жена — сукой, а твои дети — собачками.

 

К 1.2.1.16. / AT 555. Пожилой мужчина, деревня Паесис, волость Гарлява. Зап. Карл Бругман, 1880. LBr c. 252–253 = BsLPĮ 1 136.

См. № 89.

 

 

91. [Жена-гусыня]

 

Были баба с дедом. У них не было детей. Он распахал пашню и посеял гречиху. Гуси повадились — клюют и клюют гречиху.

— Баба, что будет? Гуси повадились — клюют и клюют.

— Нужно скосить.

Дед скосил [ гречиху ], сложил в копну. Он залез на копну, лежит, лежит — прилетела гусыня. Он хвать! — и поймал гусыню. Баба смотрит:

— Ай, что дед несет!

— А вот, баба, [ я ] принес гусыню.

— Хорошо, дедок!

Баба перебросила гусыню через одно плечо — половина девушки, перебросила через другое плечо — вся девушка. А красота девушки невиданная! Во лбу — солнце, возле ушей — звезды, на затылке — луна! Куда идет, там светит.

А избушка маленькая-маленькая. Она плачет и плачет. А пан-королевич ходил и увидел ее, [ она ] ему понравилась. Она пошла к реке, с реки снова вернулась. Он увидел. Он посылает слуг:

— Идите и спросите деда, выдаст ли за меня эту девушку.

— Гости, зачем пришли, что скажете?

— Можешь ли ты выдать свою дочь за нашего пана?

— Пускай приходит сам пан, так я выдам. Через слуг не выдам.

Слуги вернулись.

— Что сказал?

— А что же? «Пускай придет сам пан».

Пан пришел и увез ее. Живут, живут, уже и девочка родилась. Она [ пани ] пошла на берег моря и зовет:

 

Вы гусюшки, вы лебедушки,

Есть ли здесь отец и мать,

Отец, мать, сестра, братья,

Сестра, братья, дед и бабка?

 

Ответили:

 

Мы гусюшки, лебедушки,

Здесь нет твоего отца, матери,

Твоей матери, братьев, сестры,

Братьев, сестры, деда с бабкой.

 

Летит другая стая гусей. Она опять поет:

 

Вы гусюшки, вы лебедушки,

Есть ли здесь отец и мать,

Отец, мать, сестра, братья,

Сестра, братья, дед и бабка?

 

Ей снова отвечают:

 

Мы гусюшки, лебедушки,

Здесь нет твоего отца, матери,

Твоей матери, братьев, сестры,

Братьев, сестры, деда с бабкой.

 

Она приходит домой и плачет. Пан спрашивает:

— Чего ты, пани, плачешь?

— Я шила рубашечку для Элянеле, поранила себе пальчик, вот и плачу.

На другой день она снова вышла к морю. Опять летит стая гусей. Она снова поет:

 

Вы гусюшки, вы лебедушки,

Есть ли здесь отец и мать,

Отец, мать, сестра, братья,

Сестра, братья, дед и бабка?

 

А они:

 

Мы гусюшки, лебедушки,

Здесь есть твои отец и мать,

Отец, мать, братья, сестра,

Братья, сестра, дед и бабка.

 

Все [ гуси ] бросили ей по перышку. Она [ их ] надела и полетела вместе [ с гусями ]. А двое детушек и остались.

 

К 1.2.3.1. / АТ 400*. Она Селюкене, 80 лет, деревня Эрзветас, приход Тверячюс, уезд Швенченис. Зап. Юозас Айдулис, 1934. LTR 474/44/.

Имеется 11 вариантов самостоятельного сюжета. Птица превращается в девушку: лебедь сама сбрасывает свои перья / старики сжигают перья / старики прячут / парень прячет крылья лебедя / утки / гуся / старушка перебрасывает гуся через свое плечо / парень ловит лебедя и приносит домой. Жена улетает, когда лебеди бросают ей свои перья / королева заходит в море и зовет родителей, чтобы они сшили ей крылья / жена находит спрятанные крылья.

Рассказчики стремятся придумать счастливый конец сказки — муж ловит жену, когда она прилетает к своему сыну / муж находит жену, но должен найти и ее любовь. Иногда в конце присоединяется фрагмент сюжета «Братец и сестра» (К 1.2.1.12. / AT 450).

Ср. № 92.

 

 

Лебедь — жена короля

 

Были двое стариков. Они каждое утро шли ляды чистить[49]. К ним привыкла лебедушка: она прилетает, крылышки снимает, превращается в девушку, печку топит, кушать варит, обстирывает. И снова улетает. Они о доме не заботятся: всегда все сделано. Только жалко, что эта девушка снова превращается в лебедушку.

Ну, однажды утром старичок лег под бочкой и заметил, что она одно крыло оставила и пошла за водой. Старичок взял и сжег ее крыло. Ей так тоскливо, так тоскливо: жалко отца с матерью, жалко и любимого молодца.

И случилось так, что там охотился король. Ему очень понравилась [ эта ] девушка. Он сказал старику:

— Я дам тебе миллион денег, только отдай ее мне!

Что старик будет делать — и отдал. Король привез ее домой, женился, и через некоторое время они прижили сына. Она наняла няню, а сама весь день ходила по саду. Лебеди летят. Первым летит ее отец и поет:

 

Смотрю, смотрю и увидел:

Моя дочка сидит,

Своего сыночка качает,

Шелковым платком повязана,

Золотую книгу читает.

Брошу, доченька, свое крыло,

Оставь сыночка горе мыкать.

 

Ее сердечко защемило, слезки падают, катятся. Наконец, она ответила батюшке песней:

 

Не бросай, батюшка, своего крыла,

Не оставлю сыночка горе мыкать.

 

Она вошла в дом. Король спрашивает:

— Почему твои глаза в слезах?

Говорит:

— Мальчик плакал, и я плакала.

На следующий день мать летит. И опять так поет. Потом летели брат, сестра. Наконец, летит ее любимый и так же поет:

 

Смотрю, смотрю и увидел:

Моя девица сидит,

Своего сыночка качает,

Шелковым платком повязана,

Золотое кольцо на руке,

Золотую книгу читает.

Брошу, девица, свое крыло,

Оставь сыночка горе мыкать.

 

Она не вытерпела и ответила:

 

Бросай, мой милый, свое крыло,

Оставлю сыночка горе мыкать.

 

Милый кинул ей свое крыло, она и улетела.

Потом ее милый погиб: может быть, кто-то его застрелил или так время пришло. У нее не стало с кем жить, а король ее не дождался и женился на лауме-ведьме. Так она ночью прилетает к королю, кладет крылышки, сына купает, кормит грудью и, улетая, поет:

 

Спят госпожи,

Спят господа,

Спят госпожи,

Спят сторожа,

Спят сторожихи,

Спят сторожихи.

Мой сыночек-полуночник

У ног лежит,

Горькие слезы льет.

 

Когда она усыпляет ребенка, он спит до тех пор, пока мать не прилетит снова. Король удивляется: что такое, что ребенок так спит? Однажды он увидел, что она делает, и услышал, как поет, улетая. Тем временем к нему пришел старичок. Он спросил старика, как можно ее поймать. Старик сказал:

— Посмотри, через которое окно она влетает, налей дегтя — ее ноги и крылья прилипнут. Левой рукой хватай, направо бросай — как была госпожа, так и будет.

Король так и поступил: налил дегтя — ее ноги и крылья прилипли; левой рукой схватил, направо бросил — как была госпожа, снова госпожой стала. Король казнил лауме, и они оба жили опять.

И я там был, мед-вино пил, по бороде текло — во рту не было. На сосновой метле ехал, в лапте деньги вез. Мои деньги рассыпались, а ты собрал, этот пиджак купил. Теперь отдай!

 

К 1.2.3.1. / АТ 400*. Зап. Людвика Диджюлене-Жмона. LRš 81. Вариант печатался: LP 32 = LTt 3 125, перевод на русский язык КЛ с. 133, перевод на немецкий язык KLV 38.

См. № 91. Вариант из LP 32 перепечатан в научных и популярных сборниках, в школьных хрестоматиях.

 

 

Про лауме-ведьму

 

Было девять братьев, а десятая сестра. Все девять братьев уехали на войну. Может быть, они были какие бояре или князья. А сестра осталась дома. Она соскучилась по своим братьям и поехала их навестить. Ее звали Эляной. Элянеле взяла с собой зайчика за кучера и уехала. Когда подъехали к реке, увидели, что в реке лауме купается. Лауме зовет:

 

Эляна, Элянеле,

Иди ко мне купаться:

В середине реки — колодец вина,

У краев — зеленые шелка!

 

Ее кучер-зайчик поет:

 

Ой, Эляна, Элянеле,

Не ходи купаться к лауме:

В середине реки — колодец крови,

У краев — зеленые водоросли.

 

Как только лауме услышала его пение, [ она ] тут же вылезла из воды, подбежала и оторвала у зайчика одну ножку. Лауме опять говорит:

 

Эляна, Элянеле,

Иди ко мне купаться:

В середине реки — колодец вина,

У краев — зеленые шелка!

 

Зайчик опять поет. Лауме выломала другую ножку, потом третью и четвертую; наконец, голову свернула. Тогда Элянеле должна идти купаться с лауме. Когда [они] искупались, лауме говорит:

— Кто из нас раньше выйдет из воды, тот наденет одежду.

Лауме-ведьма превратила Элянеле в вошь, а сама превратилась в блоху. Известно, блоха более быстрая; тут же скок! — выскочила из воды и надевает одежду Эляны, обувает башмаки. Нога лауме не входит, так она схватила топор и обтесала свою ногу, чтобы стала меньше. Она оделась и пошла к братьям Эляны. Братья посадили ее за стол, дают пить и есть, принимают с любовью, [ думая ], что это их сестра.

А превращенная в вошь Эляна медленно вылезла из воды, долго мешкала. Она оделась в одежду лауме, пасет своего коня и такую песню поет:

 

Лауме-ведьма за столом сидит,

А сестра братьев коней пасет.

 

Выходит старший брат и слушает. Вернувшись, говорит другим:

— Там кто-то так красиво поет.

А лауме не знает, кто и что поет, но говорит:

— Это мой кучер [ поет ].

Выходит другой брат, и все слушают. Подходят посмотреть, видят — их сестра коней пасет. Взяли ее и привели в светлицу. Она рассказала, как [ лауме ] насильно заставила ее купаться, как ее кучеру-зайчику ножки выломала, как, наконец, голову свернула. Тогда братья взяли и выбросили лауме из-за стола, а свою сестру посадили.

И устроили лауме такую казнь: взяли самого быстрого коня, намазали [ ему ] дегтем весь живот, привели лауме. Одни держали коня, а другие приклеили одну руку лауме, другую, потом одну и другую ногу, потом голову. Наконец, пустили коня в широкие поля. Конь как стал бегать по всем полям, разбросал лауме так, что ее не стало — всю на кусочки разодрал, раскидал.

Теперь в память об этом зимой, когда снег на солнце блестит, люди, которые знают со старины этот случай, говорят, что это блестит жир лауме, который конь разбросал по всем полям. Все.

 

К 2.2.1.1. / АТ 451А. Город Сенапиле [Мариямполе]. Зап. Антанас Руцявичюс. LMD I 323 /4/.

Имеется 67 родственных вариантов. В 5 вариантах используются элементы сюжета «Сестра и девятиглавый змей» (К 1.1.1.4. / АТ 312). Варьируется причина расставания сестры с братьями: мачеха выгоняет пасынков / превращает пасынков в воронов / братья уезжают на войну / сестра выходит замуж.

12 вариантов относятся к типу К 1.2.1.12.: ведьма толкает сестру в воду — она превращается в рыбу.

Ср. № 94, 95.

 

 

94. [Сестра едет к братьям]

 

Были баба и дед. У них было девять сынов. И у них была кобыла. У кобылы было девять жеребят. Выросли и братья, и те девять жеребцов. Братья уехали на войну, а мать оставили на сносях. Братья перед отъездом сказали:

— Мама, если тебе Бог даст сына, ты воткни в стену топор, а если дочку — прялку, чтобы мы, проезжая, видели. Если будет топор, так мы не заедем проведать, а если будет прялка, заедем.

У бабы родилась дочь, и она воткнула прялку в стену. Однако появилась ведьма-баба, вытащила прялку, а воткнула топор. Проезжая мимо, братья увидели, что врублен топор — они хлестнули коней и не заехали [ домой ].

А дочь бабы росла, росла и выросла большая. И [ у них ] была кобыла. Девушка захотела увидеть братьев. Она стала просить родителей:

— Поеду к братьям, [ хочу ] братьев увидеть.

Родители разрешили и запрягли кобылу. Только девушка уехала — ведьма-рагана[50] следом за ней, свинья запряжена в корыто и ползет, как ползун!

Девушка стала просить кобылу:

 

Заржи, заржи, кобылка,

Далеко ли твои девять сынов,

А мои девять братьев?

 

А эта ведьма-рагана следом ползет:

 

Девица, девица,

Ты умойся, умойся:

Девять братьев

Тебя не узнают!

 

Девушка не слушается ее и едет дальше. Проехала немного и опять стала петь кобыле:

 

Заржи, заржи, кобылка,

Далеко ли твои девять сынов,

А мои девять братьев?

 

А кобыла как заржала — и эти жеребцы откликнулись! А ведьма-рагана едет в корыте и зудит:

 

Девица, девица,

Ты умойся, умойся:

Девять братьев

Тебя не узнают!

 

Видишь, девушка не выдержала и вылезла [ из повозки ], скинула одежду и нагнулась умываться. Когда девушка нагнулась и мыла лицо, ведьма-рагана оделась в ее одежду, [ села ] в повозку и уехала.

Девушка глянула — в ее тряпки завернулась и едет в корыте к братьям. А ведьма призывает:

 

Заржи, заржи, кобылка,

Далеко ли твои девять сынов,

А мои девять братьев?

 

Кобыла заржала. А братья принимают ее с пирогами, со сладостями. Ведомо — одна сестра девяти братьев! На руках несут в покои! Тут и сестра в корыте приползла. А ведьма-рагана [ говорит ] братьям:

— Дайте ей чего-нибудь, пускай идет коней пасти!

Братья отвели кобылу к своим коням, а ее послали к коням. Она села в кустах и стала плакать. Ведомо, жалко. А кони стоят и не едят. Она поет им:

 

Коники вы мои серенькие,

Почему не едите зеленую траву,

Почему не пьете из быстрой реченьки?

 

А кони:

 

Как нам пить, как нам есть?

Ведьма-рагана в кресле сидит,

А наша сестрица под кустиком сидит.

 

Младший братик услышал, что его сестра под кустиком пела. Так он пришел и говорит:

— Знаете что, братья, я такой пташки никогда не слышал.

А ведьма-рагана:

— Мои браточки, это обман, не слушайте его!

И второй брат вышел И второй то же самое услышал.

И опять ведьма:

— Мои братики, это обман, не слушайте!

И самый старший [ брат ] вышел последним, и он услышал то же самое:

 

Коники вы мои серенькие,

Почему не едите зеленую траву,

Почему не пьете из быстрой реченьки?

 

А те коники:

 

Как нам пить, как нам есть?

Ведьма-рагана в кресле сидит,

А наша сестрица под кустиком сидит.

 

И старший брат понял, что это их сестра. Тогда ведьму-рагану привязали к бороне и коня отпустили. Тот конь с бороной и ведьмой-раганой ну бегать по полям! А когда снег зимой на солнце блестит — это ее рассыпанные кости.

А свою сестру братья приняли радушно, богато нарядили и посадили за самый большой стол, принесли яств и питья, каких она и во сне не видела. А смеха, а шуток!

И я там пиво-мед пила, по бороде текло, во рту не было. По осоту шла, осот оборвался, и сказка впопыхах умчалась. Кто рассказывал, тому меду по губе, а кто слушал, тому дегтем по губе.

 

К 2.2.1.1. / AT 451A. Иева Савицкене, деревня Магунай, приход Жирмунай (современная Беларусь). Зап. Юозас Айдулис (1934). LMD III 46^c/20/.

См. № 93.

 

 

О девяти братьях

 

У девяти братьев была только одна сестра. Все они стали солдатами. Старший брат, когда уходил в солдаты, купил ей золотое кольцо. Но сестра тогда была маленькая и о том кольце ничего не знала. Когда она стала большой, она нашла в сундуке это кольцо и спросила свою мать:

— Кто купил это кольцо и положил его сюда?

Мать ей сказала:

— У тебя было девять братьев, и старший [ брат ] купил тебе это кольцо.

Она просила, чтобы мать разрешила ей навестить своих братьев. Мать это разрешила и запрягла маленькую лошадку в маленькую повозку. И она поехала.

Когда она ехала по дороге, встретила зайчика. Зайчик просит:

— Онуте, сестрица, подвези меня.

Она его взяла и сказала:

— Садись в конец повозки.

Теперь оба ехали, доехали до моря. В том море у берега купались лауме.

Онуте была прекрасно одета и это золотое кольцо имела. Когда лауме увидели, что она едет с этим зайчиком, они ее позвали:

— Иди сюда, Онуте, с нами побрызгаться, искупаться. У нас течет молочная река, а по краям красное вино.

Но тот зайчик ей запретил и сказал:

— Онуте, сестрица, не ходи к ним: река кровью течет, а по краям — слезы.

Эта лауме рассердилась, выскочила из воды и оторвала у зайчика обе задние ноги.

Потом они проехали кусок дороги, другая лауме так же звала ее:

— Онуте, сестрица, иди к нам побрызгаться, искупаться: у нас молочная река течет, а красное вино по краям.

Зайчик ей запретил и говорил так же, как в первый раз. Так опять и эта лауме выскочила из воды, этого зайчика разорвала и выбросила из повозки.

Эта девушка одна долго ехала вдоль этой воды. Еще одна лауме звала ее, и она пошла купаться с ней. Она сняла свою одежду, только золотое кольцо оставила на пальце. Потом лауме сказала:

— Онуте, сестрица, я тебя превращу в вошь, а себя — в блоху. Которая первой выйдет из воды, та оденется в красивую одежду, а которая выйдет потом, та оденется в кожух.

Лауме выскочила первая и оделась в красивую одежду, а Онуте следом выползла и должна была одевать кожух. Но у нее на руке было золотое кольцо, а лауме его не увидела.

Лауме теперь ехала вместе с Онуте, которая всю дорогу горько плакала.

Лауме ее спросила:

— Куда ты едешь?

Она говорит:

— Я еду навестить своих братьев.

Потом они приехали к большому, большому поместью, лауме вошла во дворец и спрашивает:

— Есть ли здесь девять окон, есть ли девять столов, есть ли здесь девять горшков, есть ли здесь девять мисок и девять ложек?

В конце концов она спросила:

— Есть ли здесь девять братьев?

Шинкарка ответила:

— Здесь нет ни девяти окон, ни девяти столов, ни девяти горшков, ни девяти мисок, ни девяти ложек и нет девяти братьев.

Они поехали в другое поместье, и лауме опять вошла внутрь и так же спрашивала, как и в первый раз. А здесь были девять братьев; старший брат стоял под окном и услышал, когда она так звала. Он тут же пошел звать других братьев и сказал:

— Так вправду это наша сестра.

Ее приняли с почетом, посадили за стол и хорошо угостили. Потом старший брат спросил:

— Кто это сидит в твоей повозке?

Лауме:

— Когда я ехала вдоль моря, так одна лауме уселась, и я ее подвезла.

Братья сказали:

— Пускай она идет в поле коней пасти.

И она должна была идти пасти. Когда она пасла коней, конь старшего брата не ел — встал и все, не ест. Она запела такую песню:

 

Ой, конек вороной,

Почему не ешь зеленой травы,

Почему не пьешь из реки?

 

Этот конь ответил:

 

Как мне есть зеленую траву,

Как мне пить из реки?

Эта лауме-ведьма

С братцами вино пьет,

А ты, сестрица братьев,

Должна коней пасти.

 

Старший брат был снаружи, так он услышал, как [ сестра ] пела эту песню. Он пошел в поле и сказал:

— Лауме-ведьма, иди сюда и поищи у меня в голове.

Она горько заплакала и подошла [ к нему ]. Когда она искала в голове, брат увидел на ее руке золотое кольцо и спросил:

— Где ты достала это кольцо?

Она ответила:

— У меня было девять братьев, и когда я была еще маленькой, старший брат купил мне это кольцо. Потом я выросла, соскучилась по братьям и поехала их навестить. Когда я ехала вдоль моря, лауме звали меня купаться, и я пошла. Так одна лауме превратила меня в вошь, а себя — в блоху и сказала: «Которая первой выйдет из воды, та оденется в красивую одежду». Лауме выскочила первой и оделась. Теперь мои братья ее любят, а я должна пасти их коней.

Брат от жалости потерял сознание и, когда пришел в себя, повел ее домой. Она должна была хорошо умыться, он купил для нее новую одежду и ее красиво одел.

Потом старший брат сказал другим братьям, что лауме обманула их сестру. Тогда они сказали:

— Какое наказание мы назначим для лауме?

Они взяли коня, обмазали его дегтем, поставили у дверей и сказали:

— Лауме-ведьма, иди из избы.

Лауме сказала:

— Ой, господин, я не могу выйти: конь стоит за дверью.

Они сказали:

— Ударь коня рукой, так он пойдет прочь.

Она ударила рукой — и прилипла к дегтю. Они сказали:

— Ударь ногой.

Она ударила ногой — и нога прилипла. Они опять сказали:

— Ударь другой рукой.

Она ударила — и другая рука пристала. Опять сказали:

— Ударь другой ногой, так все отстанет.

Она ударила ногой, но и другая нога пристала.

— Бей лбом, так вся отстанешь.

Она так поступила — и лоб прилип. Наконец, она должна была животом толкать, так и живот прилип. Теперь она вся прилипла. Братья взяли хорошую плетку, ударили коня и сказали:

 

Беги, конек вороной,

Через пустые места,

Через ямы.

Возвращаясь, в море умойся.

 

 

К 2.2.1.1. / AT 451А. Деревня Куршяй, уезд Рагайне (бывшая Восточная Пруссия). Зал. Марольдас (1856). BsLPĮ 1 14.

См. № 93.

 

 

96. [Чудесный ребенок]

 

Три сестрицы стирали в пруду. Шел мимо мальчик. Одна говорит:

— Если бы этот мальчик на мне женился, так я одним ломтем хлеба всю семью накормила бы.

А вторая говорит:

— А я одним аршином ткани всю семью одела бы.

А третья говорит:

— А я бы родила такого ребенка, какого не бывало на свете.

Мальчик услышал и женился на той, которая родит ребенка. Ну, ему надо идти в солдаты. Он ушел, а ее оставил. И она родила этого ребенка: солнце было во лбу, луна — на затылке, а весь в звездах тот младенец. Потом, знаешь, она и думает, что делать, как весть послать? Она отправляет слугу, бумаги делает, записывает ему.

Он [ слуга ] идет до вечера, подходит к избушке и просится на ночлег. Он просится на ночлег, а эту бумагу кладет на стол. И он говорит, куда он идет, к какому королю. А эта ведьма забирает бумагу и пишет, что новорожденный — половина собаки, половина кошки. А тот человек не умеет читать, он берет эту бумагу и идет. Ну, он опять подходит к избушке, заходит на ночлег и снова кладет бумагу на стол и ложится. Ведьма опять пишет, что новорожденный ни кошка, ни собака, ни зверь. Он идет, идет, идет, приходит к королю. Он словами говорит, что новорожденный очень красивый. Король смотрит в бумагу и говорит:

— Какой он ни есть, такой пусть будет, пока я вернусь.

Ну, слуга берет бумагу: «Пускай его кормят, присматривают, пока я вернусь». Теперь он идет, идет, идет — приходит к той же самой избушке и ночует. И ведьма ему пишет, что [ король ] велел убить [ младенца ]. Он идет, идет. Так он снова подходит к избушке, в которой ночевал. Он снова кладет бумагу, ложится. И опять ведьма пишет, что [ король ] велел бросить младенца в хлев, пока он не умрет.

Ну, так слуга приходит домой. Смотрит в бумагу: велено бросать в хлев. Ну, так потом она и не знает, куда девать этого младенца. Она бросает его к гусям:

— Гусюшки, гусюшки, щиплите моего ребеночка!

— Зачем мы будем щипать? Для нас пастушок вырастет.

Она бросает к коровам:

— Коровки, коровки, затопчите моего ребеночка!

— Зачем мы будем топтать? Для нас пастушок вырастет.

На третью ночь она бросила [ его ] к свиньям:

— Свинушки, свинушки, съешьте моего ребеночка!

— Зачем мы будем есть? Он будет нам пастушком.

Она нигде не находит тех, кто погубил бы ее дитя: все оберегают. Она бросает [ его ] к овцам. Эти овцы с шерстью, греют. Ребенок лежит — и ничего. Что ей теперь делать? Она делает гробик, кладет для него много одежды, уже как королева кладет много денег, делает стеклянный верх гробика, относит к морю и опускает в воду. Опускает в море. И потом идет нищий, побираясь. Он видит красивый гробик и палочкой достает его. Видит — очень красивое дитя. Он стал растить его. Растил, растил и выкормил того ребенка кое-какими кусочками.

Ну, и дальше, знаешь, возвращается этот король. Король возвращается, варит много пива и ставит две бочки орехов: кто сосчитает эти орехи, тому отдаст поместье.

Тот старик идет туда. Он приводит этого ребенка, прячет его за печку. Никто не может сосчитать орехи. Тот ребенок кричит:

— Я сосчитаю!

— Молчи, ты, запечный!

Опять пан зовет:

— Кто сосчитает эти орехи, тому отдам поместье!

Дитя кричит:

— Я сосчитаю!

Король услышал:

— Иди, считай!

Он выходит, на голове нищенская шапка, оборванный, и говорит:

— Три сестрицы стирали в пруду, два ореха. Мимо шел король, два ореха. Одна сказала: «Если бы этот мальчик женился на мне, я одним ломтем хлеба всю семью накормила бы», два ореха. Вторая сказала, что одним аршинным куском ткани всю семью одела бы, два ореха. А третья говорит, что родит ребенка, какого нет на свете, два ореха. И пан женился на той, которая родит ребенка, два ореха. И пан ушел в войско, два ореха. Родился ребенок: солнце во лбу, луна на затылке, а весь в звездах, два ореха. Отправила слугу к пану, два ореха. Ведьма написала, что [ ребенок ] — половина собаки, половина кошки, два ореха. Пан написал, чтобы растили, два ореха. А ведьма опять написала, чтобы бросали в хлев, два ореха. Мать бросила [ его ] в хлев к гусям: «Гусюшки, гусюшки, щиплите моего деточку!», два ореха. Бросила к коровам: «Коровки, коровки, стопчите моего ребеночка!», два ореха. Бросила к свиньям, чтобы те съели, два ореха. Никто его ни ест, ни губит, два ореха. Она сделала гробик, два ореха. Низ деревянный, а верх стеклянный, два ореха. Она положила денег, два ореха. Нищий достал гробик, два ореха. Пан вернулся с войска, два ореха. Пан наварил пива, два ореха. Съехались люди, два ореха. Этого ребенка сунули за печку, два ореха. Нищий не хотел, чтобы он туда пошел, два ореха. Пан сказал: «Кто сосчитает орехи, тому отдам поместье», два ореха. Паны все рассердились, что дитя считает, два ореха…

Он снял шапку — он очень красивый! Пан схватил этого ребенка! И тому ребенку досталось все.

И я там была, пиво пила. Жир капал по подбородку, только в рот ни капли не попало.

 

К 2.2.1.1. / АТ 707. Агота Курлите, 77 лет, деревня Пагиряй, апилинка Жеймялис, район Пакруоис. Зап. Бронислава Кербелите и Юрате Станевичюте, 1965. LTR 3783/676/. Перевод на немецкий язык KLV 72.

Имеется 140 вариантов, в которых разрушенная семья восстанавливается, когда нищим воспитанному мальчику / жене-нищенке удается «сосчитать» бочку орехов. В части вариантов задание называется словом išlygiuoti (сложить по паре). Рассказывая о своих родителях / о своей жизни, мальчик / нищенка берет пару орехов из одной бочки и перекладывает их в другую бочку.

В части вариантов нет подслушивания разговора сестер и их обещаний. Используются ЭС, характерные для других сюжетов: король женится на красивой девушке / на девушке, которая убежала от отца / от черта, чтобы тот не женился на ней / на девушке, которая сшила рубашку для короля. 9 вариантов начинаются с ЭС, в которых говорится, что ведьма / свекровь украла младенца королевы и вместо него оставила щенка / написала королю письмо, что его жена родила собачку.

ЭС, в которых во исполнение приказа короля мать / слуги бросают младенца к разным животным, чаще имеются в текстах, записанных на севере Литвы, близко к Латвии.

Ср. № 97.

 

 

Два орешка

 

Три сестры стирали у реки, и королевич ехал мимо. Тут одна [ сестра ] сказала:

— Если бы королевич взял меня [ в жены ], так я куском полотна одела бы все его войско.

Вторая сказала:

— Если бы королевич взял меня, так я ломтем хлеба накормила бы все его войско.

А третья сказала:

— Если бы королевич взял меня, то я ему родила бы такого сына: солнце во лбу, луна на затылке, весь в звездах.

А королевич слышал речи всех троих. Потом он и взял ту третью, младшую.

Они пожили [ оба ] сколько времени после свадьбы — и король ушел на войну. Примерно через год родился сын такой красивый, такой красивый: солнце во лбу, луна на затылке, весь в звездах, так что от него все избы освещаются. Королева написала грамоту, что родился сын такой красивый, такой красивый: солнце во лбу, луна на затылке, весь в звездах — и велела своему слуге отнести королю. И так наказала, так наказала, чтобы по дороге никуда не заходил на ночлег.

Ну, он шел, шел, и наступила ночь. Он шел и увидел огонек. Подошел ближе — это избушка. Он вошел в избушку и заночевал. А в избушке жили лауме-ведьмы. Когда он спал, они обшарили его карманы и нашли эту грамоту. Они открыли ее, прочли и бросили в печку — сожгли. Они написали другую грамоту, что родился сын: пес во лбу, сучка на затылке, весь в чирьях. Они сунули [ грамоту ] ему в карман. Ничего не зная, он утром встал и ушел. Потом он отнес [ грамоту ] королю. Король прочитал ее и узнал, что [ сын ] такой отвратительный. Он написал домой ответную грамоту, чтобы сына немедленно убили.

Когда слуга вернулся с грамотой короля, королева прочла, испугалась и подумала: «Что могло случиться с королем, что он велел убить своего прекрасного сына?» И королева, и все слуги жалели, что такой красивый младенец, а [ его ] велено убить. И стали все советоваться, как теперь его убить. Решили. Решили и тут же бросили в стойло к лошадям, чтобы его затоптали жеребцы. Они вышли и стали слушать. И [ слуги ] будучи за стеной слышали, что лошади разговаривают:

— Давайте мы не будет его топтать, а сложим по волоску, сдуем по вздоху, согреем — вырастет королевич, владетель мира.

Ну, когда жеребцы не затоптали [ младенца ], так они бросили его в хлев для скота. Опять они подслушивали за стеной и слышали, что животные разговаривают:

— Давайте не будем его бодать, но сложим по волоску, сдуем по вздоху, согреем — вырастет королевич, владетель мира.

Потом бросили [ дитя ] в овечий хлев, чтобы его затоптали овцы, но услышали, что овцы говорят:

— Давайте мы не будем его топтать, а сложим по шерстке, сдуем по вздоху, согреем — вырастет королевич, владетель мира.

Потом они [ слуги ] бросили его в хлев к свиньям, чтобы те его съели. Будучи за стеной они слышали, что свиньи говорят:

— Давайте не будем делать ему ничего плохого, но сложим по щетинке, сдуем по вздоху, согреем — вырастет королевич, владетель мира.

Потом его бросили в хлев к гусям, чтобы гусаки защипали — и опять услышали, как гуси разговаривают:

— Давайте не будем его щипать, но сложим по пушку, сдуем по вздоху, согреем — вырастет королевич, владетель мира.

Ну, так потом, когда все животные ему не вредили, сделали для него стеклянный гробик, в тот гробик его положили и пустили по воде в реку.

Он плывет и уже уплыл далеко от дому. Нищенка шла по берегу реки и увидела, что красивый гробик приплыл к берегу и остановился. Она вытащила [ его ], открыла крышку — нашла красивого младенца. Она вынула его и стала растить.

Пока она его носила, водила, он и вырос как пастушок. Но он был очень мудрый.

Потом король вернулся с войны и устроил большой бал. Туда съехалось множество гостей — вельмож, господ. Пока гости пили и гуляли, король задал им задачу. Он поставил бочку орехов и сказал:

— Кто сосчитает по паре эту бочку орехов, тот станет моим сыном.

Никто из этих панов не решился и не взялся [ сосчитать ]. А тот ребенок зовет нищенку:

— Давай пойдем, пойдем и мы к королю на этот бал.

Нищенка говорит:

— Кому мы там оба нужны, кто там нас примет! Там только господа, вельможи съехались, а мы кто? Нищие!

Ребенок сказал:

— Найдется место и для нас. Пошли, пошли; примут, будет хорошо.

И пошли. Потом они пришли и пошли на кухню. Когда король стал говорить: «Кто сосчитает по паре эту бочку орехов, тот станет моим сыном», тот ребенок — топ-топ-топ! — выбежал от нищенки на середину комнаты и сказал:

— Я сосчитаю по паре!

Тут все господа и слуги глаза выпучили, стали говорить:

— Мы такие ученые, мудрые — и то никто не берется, а ты — нищий, оборванец, сосчитаешь…

И сам король услышал. Спросил:

— Кто, кто?

Все показали, что вот этот ребенок нищенки.

Король сказал:

— Хорошо, хорошо, пускай считает.

[ Ребенок ] только договорился, что он не снимет шапку и чтобы ему никто не мешал. Потом он встал возле бочки и стал считать по паре.

— Два ореха! Трое стирали, два ореха. Королевич ехал, два ореха. Одна сказала, два ореха: «Если бы королевич взял меня [ замуж ], два ореха, я куском полотна, два ореха, все его войско одела бы», два ореха. Вторая сказала, два ореха: «Если бы королевич взял меня, два ореха, так я ломтем хлеба, два ореха, накормила бы все его войска», два ореха. Третья сказала, два ореха: «Если бы королевич взял меня, два ореха, я бы родила ему такого сына, два ореха: солнце во лбу, два ореха, луна на затылке, два ореха, весь в звездах», два ореха. Королевич услышал, два ореха, весь их разговор, два ореха. Он и взял, два ореха, эту третью, два ореха, младшую, два ореха. После свадьбы, два ореха, пожили сколько-то времени, два ореха — король, два ореха, ушел на войну, два ореха. Примерно через год, два ореха, родился сын такой красивый, два ореха, такой красивый, два ореха: солнце во лбу, два ореха, луна на затылке, два ореха, весь в звездах, два ореха. От его света, два ореха, все избы сияли, два ореха. Королева, два ореха, написала грамоту, два ореха, что родился такой сын, два ореха, такой красивый, такой красивый, два ореха: солнце во лбу, два ореха, луна на затылке, два ореха, весь в звездах, два ореха. Она отдала [ грамоту ] своему слуге, два ореха, чтобы отнес ее королю, два ореха. И так наказала, два ореха, так наказала, два ореха, чтобы никуда по дороге, два ореха, не заходил на ночлег, два ореха. Он шел, шел, два ореха, настала ночь, два ореха. Он увидел огонек, два ореха, подошел к избушке, два ореха, вошел внутрь, два ореха, и заночевал, два ореха. В той избушке, два ореха, жили лауме-ведьмы, два ореха. Пока он спал, два ореха, они осмотрели, два ореха, его карманы, два ореха. Они нашли грамоту, два ореха. Они открыли [ грамоту ], два ореха, прочитали, два ореха, бросили [ ее ] в печку, два ореха, сожгли, два ореха. Они написали, два ореха, другую грамоту, два ореха, что родился сын, два ореха: пес на лбу, два ореха, сучка на затылке, два ореха, весь в нарывах, два ореха. Они сунули [ грамоту ] ему в карман, два ореха, а он ничего не знал, два ореха. Он утром встал, два ореха, ушел, два ореха, отнес королю, два ореха. Король прочитал, два ореха, решил, что такой отвратительный [ сын ], два ореха. Король написал, два ореха, домой, два ореха, такую грамоту, два ореха, чтобы его, два ореха, сразу убили, два ореха. Когда слуга вернулся, два ореха, с этой грамотой, два ореха, от короля, два ореха, королева прочла, два ореха, испугалась, два ореха, и подумала, два ореха: «Что с королем случилось, два ореха, что он своего сына, два ореха, такого красивого, два ореха, велел убить?», два ореха. И королева, два ореха, и все слуги, два ореха, его жалели, два ореха, что такого красивого младенца, два ореха, велено убить, два ореха. Все советовались, два ореха, как его убить, два ореха. Они договорились. Договорившись, два ореха, бросили в стойло к коням, два ореха, чтобы кони его растоптали, два ореха. Они вышли послушать, два ореха, и слышат, за стеной будучи, два ореха, что кони разговаривают, два ореха: «Мы не будем его топтать, два ореха; давайте сложим по волоску, два ореха, сдуем по вздоху, два ореха, согреем, два ореха — вырастет королевич, два ореха, владетель мира», два ореха. Так как кони его не затоптали, два ореха, тогда бросили, два ореха, в хлев к скоту, два ореха, чтобы [ его ] быки забодали, два ореха. Опять слушали, два ореха, слышали, как говорят, два ореха: «Мы не будем его бодать, два ореха; давайте сложим по волоску, два ореха, сдуем по вздоху, два ореха, согреем, два ореха, — вырастет королевич, два ореха, владетель мира», два ореха. Его бросили в хлев для овец, два ореха, чтобы овцы затоптали, два ореха. Овцы говорили, два ореха: «Мы не будем его топ