Социальные последствия греха

Грех не только влияет на нас изнутри, но и производит разрушительное воздействие на общественный строй. После Второй мировой войны английская писательница Дороти Сэйерс видела, как многих представителей британской интеллектуальной элиты приводит в отчаяние путь, избранный обществом. В своем эссе «Credo или хаос?», написанном в 1947 году, она высказала предположение, что их безнадежность вызвана главным образом потерей веры в христианское учение о «первородном» грехе, или присущей человечеству гордыне и эгоистичности. Она писала, что все это особенно удивляло тех, «кто очень хорошо думал о Homo sapiens, этом венце эволюции, и всерьез полагался на цивилизацию или просвещение». Видеть геноцид в тоталитарных государствах, а также алчность и себялюбие в капиталистическом обществе им «не только больно, им странно… Для них все это – полное отрицание всего, во что они верили. Самые прочные их убеждения рухнули, обвалились, из привычного мира выпало дно». В отличие от них, христиане привыкли к мысли о том, «что в самой сердцевине человека что‑то сдвинуто, смещено»[8]. Она заключает:

Христианская догма о двойственности человека говорит, что и мы, и наши дела неслаженны и незавершенны, однако действительно связаны с вечным совершенством, которое – и в нас, и над нами. Если это принять, нынешние дела покажутся менее бессмысленными И не такими уж безнадежными¹³.

В «Природе истинной добродетели», одном из самых глубоких трактатов по социальной этике из всех ныне существующих, Джонатан Эдвардс объясняет, каким образом грех разрушает общественный строй. Он утверждает, что человеческое общество сильно раздроблено, когда наша величайшая любовь обращена не к Богу. Если высшая цель нашей жизни – благо собственной семьи, тогда, по мнению Эдвардса, мы склонны в меньшей степени думать о чужих семьях. Если наша заветная цель – благо своей страны, племени или расы, то мы склонны к расизму или национализму. Если мы стремимся к счастью только для себя, тогда мы ставим свои экономические и силовые интересы превыше чужих. Эдвардс заключает, что лишь в том случае, если Бог – наше summum Ьопит, наша конечная цель и средоточие жизни, мы расположены сердцем не только к своим близким, людям своей расы или класса, но и к миру в целом¹⁴.

Лишь в том случае, если Бог – наша конечная цель и средоточие жизни, мы расположены сердцем не только к своим близким, людям своей расы или класса, но и к миру в целом

Каким образом это разрушение социальных взаимоотношений вытекает из внутреннего влияния греха? Если сама наша идентичность, наше чувство собственной значимости обусловлены нашим политическим положением, тогда суть на самом деле не в политике, а в нас. Отстаивая свои позиции, мы в действительности обретаем свое «Я», свою значимость. Это означает, что мы должны презирать противника и демонизировать его. Если наша идентичность опирается на нашу этническую или социально‑экономическую принадлежность, тогда мы должны чувствовать свое превосходство по отношению к представителям других классов и рас.

Если мы несказанно гордимся широтой своих взглядов и терпимостью, мы не можем не испытывать возмущения по отношению к людям, которых считаем ограниченными фанатиками. Высоконравственный человек неизбежно будет ощущать свое превосходство над людьми, которых считает безнравственными. И так далее.

Разрешить это противоречие невозможно. Чем сильнее мы любим и чем больше отождествляем себя со своими родными, классом, расой, религией, тем труднее нам не чувствовать свое превосходство или даже враждебность по отношению к другим религиям, расам и т. п. Значит, к расизму, классовой вражде и сексизму невежество и необразованность отношения не имеют. Фуко и другие наши современники доказали, что обрести самоидентификацию, которая не вызывала бы нетерпимости, гораздо труднее, чем нам кажется. Истинная культурная война ведется в наших сердцах, пораженных хаосом, сокрушенных неупорядоченным стремлением к тому, что подчиняет нас себе, заставляет чувствовать свое превосходство и пренебрегать всеми, кто не обладает такими же качествами, и не приносит удовлетворения даже в том случае, если они у нас есть.