Наш мозг и целительные образы

 

Идеи о том, что мы заново проживаем травмы своей семьи, вполне могут лежать в основе того, на что ссылается в своей новаторской книге под названием «Пластичность мозга. Потрясающие факты о том, как мысли способны менять структуру и функции нашего мозга»[16] психиатр Норман Дойдж. Определив источник поколенческих травм, мы, как пишет доктор Дойдж, «можем превратить их из привидений, преследующих нас, всего лишь в часть семейной истории» (4).

Один ключевой способ, которым мы можем воспользоваться, чтобы это произошло, – позволить себе быть захваченными таким опытом или образом, который бы затмил эмоции и переживания старой травмы, живущие в нас. Мозг обладает потрясающей способностью к исцелению через образы. Когда мы представляем себе сцены прощения, покоя, как мы освобождаемся от неприятного в жизни или просто визуализируем любимого человека, подобные образы, способны глубоко укореняться в наших умах и телах. В своей работе я понял, что если помочь человеку раскопать тот образ, который лучше всего резонирует с ним, это послужит краеугольным камнем его исцеления.

Понимание целительной силы образов существовало задолго до того, как появилось сканирование головного мозга. Более ста лет назад поэт Уильям Батлер Йейтс писал о том, что «мудрость вначале проявляет себя через образы» и, если мы последуем за тем образом, который живет в нас, наши души станут «простыми, как пламя», а тела – тихими, как «агатовая лампа». В 1913 году Карл Юнг ввел термин «активное воображение» для обозначения техники, которая использует образы (часто из сновидений) для вступления в диалог с бессознательным и проливает свет на то, что было скрыто во мраке. За последнее время идея использования визуализации в медицинской практике получила широкое распространение. Были созданы лечебные программы по управляемым психическим образам, направленные на снижение стресса и тревожности, повышение спортивных результатов, а также на преодоление определенных страхов и фобий.

Идею об образах поддержала наука. Дойдж совершил революцию в понимании поведения человеческого мозга. Он изменил представления о мозге, как о постоянной и неизменяемой структуре в сторону понимания его как структуры подвижной, способной изменяться. Его работы показали, как новый опыт может создавать новые нейронные связи. Эти связи усиливаются в результате повторений и углубляются благодаря фокусированному вниманию. То есть чем больше мы практикуемся в чем‑то, тем больше тренируем изменения в мозгу.

Этот фундаментальный принцип отражен в высказывании, которое резюмировало работу канадского нейропсихолога Дональда Хебба, которую он представил в 1949 году: «Нейроны, которые вместе загораются, друг с другом и сплавляются». То есть, по сути, когда клетки головного мозга вместе активируются, связи между ними укрепляются. Проще говоря, с каждым повторением определенный опыт все больше закрепляется. А при достаточном количестве повторений он становится автоматическим.

Мы больше всего выигрываем, если применяем принцип Хебба для выработки нового опыта, такого, который считаем положительным, вознаграждающим и значительным для нас и который задевает любопытство и любознательность. Например, это может быть опыт получения утешения или поддержки, симпатии, благодарности – всего, что даст нам возможность чувствовать себя внутренне сильнее и в мире с самим собой.

Когда мы снова и снова испытываем чувства, связанные с новым опытом, не только соответствующие структуры мозга начинают соединяться. Тем самым мы способствуем выработке нейромедиаторов, ответственных за хорошее настроение, – серотонина и дофамина, а также «гормона счастья» окситоцина. Мы даже можем влиять на экспрессию наших генов. Те самые гены, которые участвуют в реакции организма на стресс, могут повести себя иным, улучшенным образом.

На уровне нейрофизиологии, всякий раз, тренируя получение благоприятного опыта, мы в своем мозгу разрываем связь с центром реагирования на травму и создаем связи в других областях мозга. Особенно в префронтальной коре, где и могут произойти нейропластические изменения, формируя наш новый опыт.

 

 

Новый опыт может создавать новые нейронные связи. Эти связи усиливаются в результате повторений и углубляются благодаря фокусированному вниманию. То есть чем больше мы практикуемся в чем‑то, тем больше тренируем изменения в мозгу.

 

Дойдж, в свою очередь, ссылается на нейробиолога Майкла Мерзенича, ведущего специалиста в области нейропластичности. Он говорит, что «практикуя новый опыт, при благоприятных условиях, мы можем изменить миллионы, а возможно, и миллиарды связей между нервными клетками на карте головного мозга» (5). Как только новая карта мозга создана, естественным образом возникают новые мысли, новые чувства и новое поведение, что расширяет внутренний репертуар человека в случаях проявления старых страхов.

Устанавливая связь с тем, что скрывается за симптомами и страхами, мы тем самым уже открываем дорогу новым возможным решениям. Иногда одного только нового понимания самого по себе бывает достаточно, чтобы подвинуть в сторону образы болезненного прошлого и почувствовать где‑то в глубине внутреннее облегчение. В других случаях видение этой связи повышает понимание, но требуется дополнительная работа, чтобы такое знание полностью осозналось. Нам понадобятся фразы, ритуалы, практики или упражнения, чтобы создался новый образ. Он станет новым источником, который наполнит нас спокойствием, средоточием мира, к которому мы сможем возвращаться вновь и вновь. С новыми мыслями, чувствами, ощущениями и новой картой нашего мозга мы начнем формировать новый опыт благополучия, который будет соперничать с привычными реакциями на старые травмы и противостоять их способности сталкивать нас с истинного пути.

Чем больше мы будем идти нейронными, уходящими вглубь путями новой карты мозга, тем сильнее будем соотносить себя с хорошими чувствами. Со временем они станут привычными, и мы начнем верить, что способны вернуться на твердую землю, даже если наше основание что‑то временно пошатнет.

Дойдж говорит, что мы можем изменить свой мозг с помощью одного лишь образного представления. Когда мы просто закрываем глаза и представляем себе некое действие, наша первичная зрительная кора активизируется, как если бы это действие совершалось на самом деле. Снимки головного мозга показывают, что, представляем ли мы какое‑то событие или непосредственно проживаем его, в большинстве своем это активирует одни и те же нейроны и отделы мозга (6). Дойдж описывает визуализацию как процесс, который задействует и воображение, и память. Он говорит, что «при визуализации, воспоминании или представлении положительных переживаний активируется большинство тех же сенсорных, двигательных, эмоциональных и когнитивных нейронных контуров, которые активизировались и во время «реального» положительного переживания» (7).

«Воображение – это начало творения», – писал драматург Джордж Бернард Шоу в 1921 году. Задолго до того, как кто‑либо даже задумывался о возможности нейропластичности, Шоу проповедовал принцип: «То, что мы можем представить, мы в состоянии сделать».

 

Целительные образы и гены

 

«Пластичные изменения, вызванные нашим опытом, – говорит Дойдж, – проникают глубоко в мозг и даже в гены, также изменяя их» (8). В своем бестселлере под названием «Гений в ваших генах», посвященном исследованию связей между эмоциями и экспрессией генов, доктор Доусон Черч описывает то, как визуализация, медитация и фокусирование на положительных мыслях, эмоциях и молитвах (он называет это внутренним эпигенетическим вмешательством) активируют гены и могут положительно повлиять на здоровье. «Наполняя свой ум положительными образами благополучия, – говорит он, – мы можем создать эпигенетическую среду, способствующую исцелению» (9).

Значительное количество исследований посвящено положительному влиянию медитации на экспрессию генов. Одно из них провели в Висконсинском университете в Мадисоне. Его результаты были опубликованы в журнале «Психонейроэндокринология» в 2013 году. Оно продемонстрировало, что всего через восемь часов медитации у людей обнаружили явные генетические и молекулярные изменения, включая снижение уровня провоспалительных генов, что улучшает их способность к быстрому восстановлению после стрессовых ситуаций» (10). Чёрч говорит, что во время медитации мы «накачиваем те области нашего мозга, которые отвечают за чувство счастья» (11).

На протяжении всей жизни у нас вырабатываются новые клетки головного мозга. Большинство из них рождается в гиппокампе. «Когда мы чему‑то обучаемся, мы меняем гены, которые экпрессируются в наших нейронах, – говорит Дойдж. – Когда ген включается, он вырабатывает новый протеин, изменяющий структуру и функцию клетки». Ученый объясняет, что на данный процесс оказывает влияние то, что мы делаем и о чем думаем: «Мы можем формировать наши гены, которые, в свою очередь, формируют микроскопическую анатомию мозга» (12).

«Вы не можете изменить свою ДНК, – говорит Рашель Иегуда, – но если вы измените то, каким образом она функционирует, это будет практически то же самое» (13).

Очевидно, что жизнь без травматических событий невозможна. Травмы не засыпают даже вместе со смертью. Скорее, они ищут благодатную почву для своего разрешения в последующих поколениях. К счастью, человеческие существа достаточно жизнеустойчивы и способны залечить большинство травм. Это можно сделать в любой момент на протяжении нашей жизни. Просто необходимо найти нужную информацию и инструменты. Позже я поделюсь с вами теми практиками, которые оказались мне полезными в работе с моими клиентами, и вы из первых рук получите способы, которые смогут помочь в исцелении травм, унаследованных вместе с семейной историей.

 

Глава 4

Метод ключевого языка

 

Бессознательное настаивает, повторяет снова и практически выламывает дверь, лишь бы быть услышанным.

Энни Роджерс. «Невыразимое»

 

Когда внутри нас проявляют себя фрагменты прошлой травмы, они оставляют ключи‑подсказки в виде эмоционально заряженных слов и предложений. Те, в свою очередь, отсылают нас к травматическим событиям, не нашедшим своего решения в прошлом. Как мы видели, эти события могут даже нам не принадлежать. Я называю вербальное их выражение «ключевым языком». Ключевой язык может быть не обязательно вербальным. Часто он включает различные физические ощущения, поведенческие паттерны, эмоции, импульсивные действия и даже симптомы какого‑нибудь заболевания. Ключевым языком Джесси было внезапное пробуждение в 3:30 утра, дрожь без какой‑либо видимой причины и страх заснуть. Ключевой язык Гретхен включал в себя депрессию, отчаяние, тревогу и побуждение «испарить» себя. И Гретхен, и Джесси несли в себе части головоломки, которые связывали их с некоей неулаженной проблемой из их семейной истории.

Мы все знаем историю о Гензель и Гретель, которых обманом заманили в темный лес. Испугавшись, что они никогда не найдут дорогу назад, Гензель сыплет по пути хлебные крошки, чтобы быть уверенным, что они отыщут путь домой. Это очень подходящая аналогия: находясь в темном лесу своих страхов или лишь на шаг сойдя с тропы, мы так же оставляем дорожку из хлебных крошек, которые могли бы помочь нам найти путь назад. Правда, в нашем случае – не хлебные крошки, а слова, которые способны вывести нас вновь на дорогу. Они могут показаться случайными, но это не так. На самом деле они – ключи‑подсказки из бессознательного. Зная, как их собрать и связать, мы увидим путь, пройдя по которому многое поймем о самих себе.

Как дети из сказки, мы могли зайти слишком далеко в лес своих страхов и уже не помним, где наш дом. Вместо того чтобы найти подсказки в словах, мы налегаем на лекарства, находим утешение в еде, сигаретах, сексе, алкоголе или пытаемся отвлечься бессмысленными занятиями. Однако, как мы знаем по собственному опыту, все эти пути – тупиковые. Они никогда не приведут нас туда, куда нам нужно.

Мы не осознаём того, что хлебные крошки нашего ключевого языка раскиданы вокруг нас. Они живут в словах, что мы произносим громко при всех, и в тех, что мы шепчем в тишине. Они – в словах, что постоянно вертятся в голове или срабатывают для нас, как будильник. Но вместо того, чтобы послушать и посмотреть, куда они ведут, мы можем оказаться парализованными от них и впасть в транс под их влиянием.

 

Бессознательная память

 

Понимание того, как хранятся травматические воспоминания, поможет пролить свет на то, что происходит с речью, когда мы находимся под влиянием стресса. Долговременную память часто делят на две основные категории: декларативная и недекларативная память. Декларативная память (ее еще называют эксплицитной, или вербальной) – способность осознанного вспоминания фактов или событий. Этот вид памяти использует язык для того, чтобы организовать, классифицировать и сохранить информацию, которая впоследствии станет воспоминаниями. Он похож на книгу, которую мы в любой нужный момент можем снять с полки, чтобы найти в ней историю из прошлого. Когда мы можем изложить событие в словах, затем мы помним его как часть нашей жизни.

Недекларативная память, также называемая имплицитной, сенсомоторной или процедурной, оперирует без сознательного размышления. Она позволяет нам неосознанно, автоматически вызывать в памяти то, чему мы уже обучились. Например, при езде на велосипеде мы не думаем о последовательности действий, необходимых для того, чтобы двигаться вперед. Память об умении делать это настолько впечатана в нас, что достаточно просто запрыгнуть на велосипед и начать крутить педали, не разбивая весь процесс на отдельные шаги. Указанные виды памяти порой не так просто объяснить словами.

 

 

Как дети из сказки, мы могли зайти слишком далеко в лес своих страхов и уже не помним, где наш дом. Вместо того чтобы найти подсказки в словах, мы налегаем на лекарства, находим утешение в еде, сигаретах, сексе, алкоголе или пытаемся отвлечься бессмысленными занятиями. Однако, как мы знаем по собственному опыту, все эти пути – тупиковые. Они никогда не приведут нас туда, куда нам нужно.

 

Травматический опыт чаще всего записывается в имплицитной (недекларативной) памяти. Когда событие становится настолько непереносимым, что теряются слова, то мы не можем точно записать, или «задекларировать», его в памяти в виде истории, так как для этого требуется язык. Словно поток невиданной силы ворвался одновременно через все окна и двери. В моменты опасности мы не останавливаемся на какое‑то время, чтобы облечь свой опыт в слова. Мы просто бежим из дома.

В отсутствие слов у нас нет полного доступа к воспоминаниям о событии. Фрагменты опыта остаются безымянными и исчезают из виду. Потерянные и непоименованные, они становятся частью бессознательного.

Бездонный резервуар бессознательного содержит не только травматические воспоминания, но и не нашедший своего разрешения психологический опыт наших предков. В общем бессознательном мы как бы заново проживаем фрагменты памяти ушедших родственников, объявляя их своими собственными.

Хотя исследования на мышах, о которых говорилось выше, дают некоторое представление о том, как травмирующий опыт передается последующим поколениям, нет окончательного понимания того механизма, как такая передача происходит у людей. Все же, хотя и нет точной уверенности, как именно незаконченные дела и проблемы предков приживаются в нас, когда мы осознанно устанавливаем с ними связь, то испытываем облегчение.