Судьбы русской интеллигенции в 20-30-е гг. Формирование новой интеллигенции: противоречия процесса.

Первыми за границу в июне 1922 г. были отправлены находившиеся в ссылке в Тверской губернии известные общественные деятели, бывшие руководители Всероссийского комитета помощи голодающим С. Н. Прокопович и Е. Д. Кускова. Тогда же по постановлению Политбюро была арестована и выслана в отдаленные голодающие губернии группа врачей. В конце июля были произведены аресты ученых Московского археологического института, арестован бывший лидер партии трудовиков экономист А. В. Пешехонов. Основная репрессивная акция была проведена 16-18 августа 1922г., когда в тюрьмы ГПУ либо под домашний арест был заключены известнейшие философы, историки, правоведы, писатели, экономисты, математики, инженеры, деятели кооперативного движения, врачи. С арестованных были взяты две подписки: обязательство выехать за границу за свой или за казенный счет и не возвращаться в советскую Россию под угрозой применения высшей меры наказания за самовольное возвращение. Исключение было сделано для врачей, которые подлежали высылке не за границу, а в голодающие губернии для спасения гибнущего населения и борьбы с эпидемиями. Ряд арестованных, таких как Н. Д. Кондратьев, И. И. Куколевский, Л. Н. Юровский, были освобождены от высылки по ходатайству ответственных лиц и «как полезные для народного хозяйства». И все же в окончательном списке подлежащих административной высылке лиц оказались, по разным оценкам, от 200 до 500 ярчайших представителей российской культуры. Среди них, прежде всего, цвет гуманитарной интеллигенции России – философы, социологи, историки Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, С. Е. Трубецкой, П. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский, А. А. Кизиветтер, П. А. Сорокин, Ф. А. Степун и другие.

В центре внимания политики большевиков были не только взаимоотношения со старой, так называемой «буржуазной интеллигенцией», но и подготовка новой, социалистической интеллигенции – выходцев из рабочей среды. Создание кадров новой интеллигенции осуществлялось как путем подготовки специалистов в вузах и техникумах (о чем говорилось ранее), так и путем выдвижения выходцев из рабочего класса и крестьянства, главным образом, членов коммунистической партии, на руководящую работу в партийно-государственные и хозяйственные органы. Большинство выдвиженцев имело крайне низкий уровень образования. Поэтому с целью их обучения создавались специальные краткосрочные курсы, система совпартшкол, коммунистических университетов. По мере того, как расширялись ряды новой интеллигенции, отпадала необходимость в широком привлечении к сотрудничеству с властью «буржуазных» специалистов, что стало одной из причин усиления «спецеедства» в конце 1920-х гг.

Рубеж 1920-1930-х гг. ознаменовался ужесточением политики власти по отношению к интеллигенции. Политика большого индустриального скачка сопровождалась срывом плановых показателей, обострением ситуации на производстве, колоссальными социальными издержками и падением уровня жизни населения. Вину за провалы и неудачи социально-экономической политики партийное руководство решило переложить на «вредителей» из числа «классовых врагов». Растущее недовольство народа социально-экономическими трудностями власть сумела направить в русло «спецеедства», инициировав ряд процессов над интеллигенцией. Роль громоотвода должен был сыграть «Шахтинский процесс» (1928 г.), по которому проходили инженеры и техники Шахтинского района Донбасса.

«Шахтинское дело» было инспирировано полномочным представителем ОГПУ по Северному Кавказу Е. Г. Евдокимовым. «Выйдя» непосредственно на Сталина, Евдокимов представил аварии, часто случавшиеся на шахтах треста «Донуголь», как результат деятельности нелегальной контрреволюционной вредительской организации, состоящей из старых, дореволюционных технических специалистов. Перед группой следователей, занимавшихся этим делом, была поставлена задача любой ценой добиться от обвиняемых «чистосердечных признаний» и придать делу общегосударственный характер. Применялось физическое воздействие, запугивание и угрозы репрессий в отношении семьи. Такими методами добывались признания в умышленном вредительстве, в организации взрывов на шахтах, в закупке ненужного импортного оборудования, нарушении техники безопасности, законов о труде, в преступных связях с бывшими владельцами донецких шахт – русскими и иностранным капиталистами, с иностранной военной разведкой, о планах переброски из-за границы оружия для членов контрреволюционной организации и повстанческих отрядов в казачьих районах. Вещественных доказательств суду представлено не было. Зато обвинительное заключение обрисовало многоуровневую систему вредительства, направляемого из-за границы. «Вредители» якобы действовали в руководстве угольной отраслью в ВСНХ, в руководстве треста «Донуголь», в рудоуправлениях и на шахтах

Более чем за два месяца до завершения следствия и начала суда развернулась пропагандистская подготовка показательного процесса. В передовых статьях «Правды» и «Известий», в выступлении Сталина на собрании партактива Москвы существование «контрреволюционной организации» буржуазных специалистов преподносилось как доказанный факт.

Заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР по «Шахтинскому делу» состоялись в мае-июне 1928 года в Москве под председательством А. Я. Вышинского и продолжались 41 день. В зале присутствовали делегации трудящихся, мимо здания проходили тысячи демонстрантов с лозунгами, требуя сурового наказания преступников. Несмотря на проведенную следователями подготовку, на суде некоторые из подсудимых признали только часть предъявленных обвинений, другие полностью их отвергли; были и признавшие себя виновными по всем статьям обвинения. Суд оправдал четверых из 53 подсудимых, четверым определил меры наказания условно, девять человек – к заключению на срок от одного до трех лет. Большинство обвиняемых было осуждено на длительное заключение – от четырех до десяти лет, 11 человек были приговорены к расстрелу (пять из них расстреляли, а шести ЦИК СССР смягчил меру наказания).