Глава 16. Орлы и сантехники, пастухи и бараны

Матрена была удивительно милая и слегка глухая. Звали ее как-то иначе, но я по привычке ей сразу “выписал” кличку за совершенно чудесный простонародный вид а ля рус.

Ее муж, от которого она ушла, был сантехником.

Ее любовник, с которым она так и не стала жить, был орлом. То есть он был подполковником летчиком, но как она назвала его орлом, так у меня и зарисовалось.

Орел и сантехник, чудесная парочка.

Жили-были Орел и Сан’Техник. С древних времен они разделили сферы влияния: Орел взмыл под облака, Техник закопошился на земле. Вышла их единственная Самочка из первичных вод, потянулась, улыбнулась. Протянула руки к Орлу – ах, хорош Орел! До чего хорош! Полакомилась орлом, счастливая, заснула; и улетел Орел! Проснулась Самочка, вытянула руки, закричала гортанно – но почему-то не вскинули ее руки на облака. Оказалась, была она больше земноводной, чем пернатой.

У земноводных известно какие проблемы: то течет, то пересыхает. К счастью, рядом с ней оказался сантехник. У него точные руки, верный взгляд: куда надо – проведет воду, где надо – перекроет. Очень Самочке стало уютно жить с сантехником. Захотела она постичь его глубины, познать, в чем его сила. Уговорила она сантехника, показал он ей свой Ключ. Протянула Самочка руку, взяла Ключ и говорит: буду я его хранить!

Долго они жили вместе, стало не уютно самочке. Тут ей слишком мокро, тут ей слишком сухо. А сантехник тупой, не чувствует тонких граней земноводной души. То ли дело орел! – вздыхает самочка. Чем меньше она помнила орла, тем больше он ей нравился. И однажды сказала сантехнику: “Ты – не орел! Орел тебя выше!” И – странное дело – вроде бы эти слова были простой правдой, но от их магической силы Ключ сантехника перестал работать.

В сущности, жить с сантехником после этого стало Самочке совсем незачем. Она от него и ушла.

Такую незамысловатую сказку рассказала мне Матрена. То есть рассказывала она мне как бы о своей реальной жизни с мужем, их зарплатах, о проблемах со здоровьем, о ценах на жилье и на отдых, о подполковнике летчике, горячий роман с которым затих лет семь назад, но до сих пор тянулся… но примерно так у меня все это зарисовалось. Я качался на стуле, был летний день, куча времени до конца дежурства. Захотелось мне Матрену побаловать. Знаешь ли ты говорю, кто я? Я не просто младший сержант, опричник боевой и политической подготовки, я еще и Дефлоратор Иллюзий! Потому что ты, Матрена, глубоко повязла в тщательно наведенном древнем мороке. Вижу я, ты женщина умная и честная, покажу я тебе сейчас, как обстоит дело на самом деле, а уж потом ты сама разбирайся, какой и куда у тебя есть выход.

Поскольку ясно было из ее рассказов, что летать она любила, то поднял я ее несколько в небо и перенес на Первую Овцеводческую Ферму.

Там древние охотничье племя приручало диких горных овец. Люди и овцы жили рядом, в одних и тех же горных долинах. Многие годы люди охотились на овец, следуя за ними по тропам овечьих миграций, и постепенно они породнились с овцами (так происходит со всеми ядящими и едомыми). Она знали друг о друге почти все, вынюхивали друг друга в любой чаще, дрожали от взаимного приближения.

Брать маленьких ягнят и держать при себе давно уже стало традицией. Есть малютку почти бессмысленно, но скоро он вырастет. Совсем маленьких ягнят женщины подкармливали молоком, прикладывая к груди после своих собственных отпрысков. Когда овечки подрастали, они по-прежнему держались поближе к кострам. Вчерашние дети, сосавшие молоко из тех же грудей, юноши, у которых еще не было своих жен, трахали молодых овечек, и от этого связь людей с овцами становилась еще крепче. Конечно, в какое-то время животные убегали на природу, но по-прежнему держались недалеко от людей.

И вот шаман, еще вчера бывший таким юношей, одевает рога самого большого из убитых баранов и возглашает: “Я – главный баран, муж и господин всех овец! Я брат ваш, овцы, я ваш двоюродный брат! Наш дед, Великий Баран, был родоначальником и моего, и вашего племени! Мы не очень похожи, но у нас один дух! Идите же ко мне, овцы!” Он поднимается, в овечьей шкуре на голое тело, с бараньими рогами на голове, на скалу, берет в руки лук со стрелой и кричит: “Овцы, не бойтесь! Мы с вами одной крови! Идите ко мне спокойно, овцы! Мы будем есть вас, но только слабых и больных! Мы защитим вас от всех хищников! Мы братья, мы будем жить вместе!”

На Первой Овцеводческой Ферме нет никаких загонов, заборов и стойл. Здесь все держится на кровной связи, на двоюродной легенде, на молоке и сперме. Видишь, Матреночка: люди приманивали овец не столько едой и родством, сколько своей силой. Член у человека меньше, чем у барана; зато рога – парадного костюма – уже такие же; а есть ведь еще лук и стрелы, которым человек-самец повергает самца-барана! Шаман-охотник убивает барана, а овец старается обаять.

Вот откуда, Матрена, берется морок: овца инстинктивно хочет самого сильного барана, но прописанную его символику присвоил себе овцевод. Овца течет от его вида, хотя, конечно, не может рожать от него детей. Ягнята по-прежнему родятся от баранов. Но глупые овцы – а овцы ведь глупые, это известно – понижают качество баранов конкуренцией с овцеводами. У баранов хуже стоит, понимаешь, Матрена, когда они – не главные бараны для своей самки.

Со временем бараны стали мельче, а овцы тупее, а овцевод – ну, известно, он так загордился, что перестал делиться с овцами молоком своих жен, стал, наоборот, забирать молоко овец для своих детей… в общем, что там дальше – мы знаем. Теперь ему уже в напряг даже есть слабых и больных, он выберет лучших, он забыл о родстве, выкинул бывших двоюродных из своего надменного дома.

А ты, Матреночка, попала в очень похожий овечий морок. Восхотела ты орла-подполковника, который, конечно, шаман-истребитель, но ведь рожать от него не стоит и не светит, это ты давным-давно знаешь. Муж твой – простой баран, так ведь точно такой же, как ты. А Ключ его сантехнический – это член, который, как всякая женщина, ты держишь в своей руке. В каком смысле? – ну, это метафора, как будто бы если. Возьми в руку цветок, Матрена, не бойся: видишь, какой он хрупкий в твоей руке? Его легко расправить и поставить в вазу; его так же легко смять и выкинуть.

И некая не очень веселая правда заключается как раз в том, что ты это и сделала со своим сантехником: опустила его член, запустила до ржавчины Ключ, так что потом и правда осталось только выкинуть. Это странно – рушить то, что есть; но ведь тебе казалось, что у тебя есть другой член – Орла-подполковника! А ведь его в реальности не было. Такая вот сказочка.

Теперь, наверное, иди, моя милая. Как это – что тебе делать? Ты как кто у кого это спрашиваешь? Посмотри, милая, я на кого больше похож: на орла или сантехника? Спасибо, конечно, на орла! И что может сделать орел с овечкой, когда она приходит к нему за помощью? Может трахнуть, не вопрос. Может научить уму-разуму, своему, орлиному. Но как он может сказать, что ей делать? Он же не знает, он же никогда не был овечкой! То есть был – и есть – в своих раскладах; но – правда – что же он может ей сказать? Может ли он своей властью вывести ее из-под своей власти? Даже пусть он бескорыстный дурак, даже пусть он попробует! Ах, милая моя! Боюсь я, что тебе не столько нужен орел, сколько средство унижения сантехника. И насколько это правда, настолько жизнь играет с тобой совершенно по-честному.

Развел я руки словно крылья, дежурство мое кончилось, и поплыла пухленькая Матрена обратно в большую жизнь, навстречу… я мысленно постарался направить ее в сторону Сан-Техника, Святого Ремесленника. Таким был Гефест, хромой супруг самой Афродиты. Временами, как известно, он ловил ее с полюбовником Марсом; а что делать?

Дай Бог им всем удачи, хромым, парнокопытным, крылатым и земноводным!

Глава 17. Мороки.

Вот это Морок, древнейшее искусство людей и прочих нелюдей. Машешь рукой (“рукавом”, как любила показывать Василиса Премудрая, святая нашего отделения) и окутываешь человека в легкое облако мыслей, которые должны стать мыслями его. Люди любят делать сложные мороки, когда берутся якобы не собственные мысли, а мысли, скажем, “правые”, или, например, “справедливые”, или “выгодные”, и они уже навязываются по полной программе.

Традиционное женское искусство заключается в мороке “ты меня любишь”. Больше всего на свете женщины любят “строить отношения”… во всяком случае, женщины моего отделения. В основном это строительство и заключается в наведении данного морока. Женщина смотрит на мужчину – и конечно, та, кто правильно использует сексуальную магию, смотрит не абы когда, а именно когда он максимально “улетел” и границы его максимально проницаемы – и внушает ему: “Ты меня любишь”. Дальше там начинаются другие форматы морока – “раз любишь, то будешь делать то-то и то-то, и не будешь того-то” – но они уже второстепенны, добавочны.

Впрочем, что я говорю! Половина нашеньких гораздо чаще наводит морок “ТЫ МНЕ ДОЛЖЕН”. О, как прекрасны тренировки нужных взглядов, выражающих это! “Попробуйте передать этот морок не-е-е-ежно”, - говорит преподаватель, и женщины повторяют. – “Теперь обиженно… Очень хорошо!... Теперь дерзко, вдохновенно! Теперь молча… Ну, умнички, молча у всех получается… Вы ничего не делаете, вот правильное положение тела. Вы ничего не делаете, он сам понимает, что виноват. Сам придумывает за что. Сам считает себя должным…”

Курсы мороков прописываются почти в обязательном порядке, но, как по мне, так они малоэффективны. Женщины попадают к нам уже не молодыми девчонками, а сильно забитыми какой-то семейной или прочей ерундой. Половина из них, например, считает, что мороки – это плохо, и поэтому эти женщины занимаются их наведением только в сильно измененном состоянии сознания, ослабив себя долгим плачем или, не дай бог, криком, и совсем отключив мозги. Способы получаются жутко сложные, а результаты – очень так себе. Но в зрелом возрасте переучиться уже не так просто.

Морок – это легко! приятно! весело! Я обожаю эти дела. Я в основном работаю глазами и языком, но женщины умеют работать почти любой частью тела. Если б я не был ангелом, я бы им завидовал… (Сразу делаю ритуал: становлюсь на колени и бью челом: прости, Мать! Соврал! Завидую, конечно! А она смеется: “Ну ты и дурак! а какой жадный! еще мужиков подсаживать вздумал? и что ты с ними будешь делать?”)

И вот как-то, помню, поставили меня в наряд вести эти курсы. Морочные. Ну, веду, девчонок двенадцать, что ли. Там ведь как положено делать демонстрации – вначале морок нужно навести, а потом разморочить. И только я навел на одну женщину вот это классическое “Ты меня любишь” – она сорвалась с места, забегала, заставила всех сделать перерыв, а на перерыве загнала меня в темный угол…

Тут самое время встать и спеть гимн “Наша служба и опасна и трудна”. Потому что за десять минут в углу Наталья Петровна, такая себе матрона 47 лет, попробовала со страшной скоростью и напором навести на меня вначале “Ты меня любишь” (только другой техникой, чем я показывал), потом “Ты мне должен”, а потом “Ты мне должен всю жизнь!” – и побежала отдышаться от слез на открытый балкон, а дело было на пятом этаже. Смотрю я ей вслед и думаю: что-то жестковато я на нее подействовал, надо было как-то мягче формулировать. С тех пор, кстати, лично я в морок “Ты меня любишь” все время вставляю “если хочешь”. Как бы между делом, но слышимо. Так сказать, поправка памяти Натальи Петровны.

Вообще ее история заслуживает отдельного рассказа. Наталья Петровна была мамой Любочки. В первый раз в мое отделение она попала, если помните, “по приводу”…