Глава 12. С автором навсегда только книги

 

      …Это был самый обычный день, во всяком случае, для всех остальных и в природе. Холодный, а впрочем, нет, действительно, самый обычный – январь ведь ещё на дворе, иначе и быть не может. Блестящие от инея листья на лужайках, газонах и клумбах, куда-то спешащие замерзшие не меньше того люди, толпа людей, довольно оживлённая улица.

      И девушка. Она с трудом могла объяснить то, как оказалась здесь в этот миг. Конечно, она была в своём уме и при своей памяти, но она же была на пределе, каждый новый день напоминал всё больше и больше вчерашний. Тут была депрессия налицо и в тоже время решительность, смелость.

      Да, она шла умирать, поэтому и была такая. Ни на кого не смотрела, с почти закрытыми глазами, не слыша никого, ничего; все мысли смешались с музыкой – наушники, как верный друг, лишь только им одним было разрешено остаться при ней до конца, до смерти.

     Итак, она шла. Куда? А для чего – уже знаете. Вокруг сновали люди, и серая улица была, пожалуй, даже переполнена ими. Накрапывал дождь. Рядом протекала река. Серо-голубые волны бурно бились о бетонные берега, и в воздухе пахло этой водой, этим холодом, промозглым, пронизывающим и пугающим. И было видно даже со стороны (или слышно?), как вдали звучала чья-то тревожная меланхоличная музыка. Но эта песня была просто невыносима – до боли. Её ноты кричали, стонали и шептали (причем одновременно) о бессмысленности, тщетности бытия и рыдали. Да, эти ноты рыдали вместе с идущей девушкой. Дождь, как последний подарок, камуфлировал её от людей.

     Она шла. Всё ближе к реке и ближе. Невысокая серая фигурка – худая, испуганная и уже обречённая, загнавшая сама себя в этот угол, в это море несбывшихся грёз, горьких слёз. Сами ли? Так говорили все. А слёзы были самые настоящие.

     Дорога шла через мост. Так банально и так красиво, наверное. И то, что это день, а не вечер, и то, что людей толпа. Только люди все безучастные, серые, слишком серые и опять… В плащах, дождевиках, с зонтиками или без оных. Они шли, спешили, они жили … А она спешила лишь умереть.

    Девушка замедлила шаг. Она давила слёзы и в тоже время повторяла про себя, что всё давно решено, она просчитала варианты, других выходов нет, даже одного выхода. С тоской смотрела на бегущую реку, на маленькие и большие гребешки волн, на то, как они игрались, бросались друг на друга, кусали друг друга и растворялись… Однажды, уже совсем скоро, одна из таких сизых волн, а может, и все они набросятся на неё, возможно, все вместе, и разорвут, растерзают, как стая голодных акул. «Вот только волны всё-таки не акулы.» Последнее сомнение закралось в голову, но после тут же исчезло. Глаза оглядели перила моста и воду, попытались рассчитать высоту. Немало. Для самого несчастливого человека – тем более предостаточно.

     И выбор был завершён. В течение одной секунды. Без колебаний. Без мыслей. Без ничего. Она подошла вплотную к холодным железным прутьям, смахнула с них прозрачные капли дождя, «последние капли», как подумалось тут же девушке. «Последние капли последнего в моей жизни дождя».

- Они такие красивые, так блестят, почти как крошечные алмазы… - сорвалось вмиг с языка, но слова были сказаны слишком тихо, их в тот же миг развеял в своей тишине самый примерный ветер. И не осталось больше ни звука.

     Только она и она. Девушка и река. Ах, забыла, ещё перила! Холодные, почти ледяные, и красные замёрзшие и не чувствующие уже ничего руки, израненные недавно до крови пальцы. Только она и она…

     Быстро перелезла через перила. Люди, как и обычно, продолжили идти кто куда. Да, они, скорее всего, даже её не заметили – каждый в своих делах, каждый в своих проблемах. Так все!

     Если бы потом попросили найти свидетелей, им вызвался бы быть только ветер. Он видел всё (или слышал?), только он не ответит. Слишком уж молчалив, слишком уж своеволен, печален, - он не любил такие противные серо-дождливые дни, но и с ними было нужно мириться.

     И всё же он видел. Девушка перелезла через перила, наклонилась, закрыла глаза. Она стала падать, как показалось в первый миг, даже лететь. Но летела она вниз, точно камень, а после со вспышкой исчезла. Это было странно, и, если б нашёлся всё-таки хоть один человек-наблюдатель, этот человек бы сказал, что несчастная, наверно, уже упала, волны мгновенно сомкнули свои ряды, а это он, просто он не заметил её, он отвлёкся. Что же, возможно, и так. Но только она не упала. Она даже не коснулась воды – в этот миг случилось что-то, неожиданное для всех, очень странное…

      Ещё дрожащая и замёрзшая, она очнулась лежащая на залитом солнцем ковре. Это был ковёр сочной и тёплой зелени. Травы касались лица и что-то тихо нашёптывали. Яркость цветов зашкаливала, и как только лежащая пришла в себя и с ужасом взглянула на мир, она была удивлена, нет, лучше будет сказать, ошарашена.

     Трава. Холм. И целое поле рядом. А дальше лес, ещё один лес, сады, горы… И ни города нет, ни реки! Какой-то таинственный Рай отворил свои закрытые двери. Странно, самоубийцы не попадают в Рай, так ей всегда рассказывали.

- Ты здесь только из-за меня. – Внезапно раздался голос. Девушка вздрогнула.

- Кто ты?..

     Она ещё не успела повернуться, когда спрашивала это, а после, уверена, предпочла бы забрать слова. Напротив неё стоял кто-то, ангелоподобный по всем критериям.

- Нет, это сон, сон… Мне снится… - забормотала несчастная, начала трясти головой, закрывать глаза руками и так несколько раз – по очереди. – Мне снится… - И слёзы стояли в глазах. – Мне… это… только… снится…

- Только зачем рыдать? Ты привыкла к слезам, но больше их, здесь их нет и не будет. – Снова проговорил Он. На вид самый обычный юноша, но слишком уж бледный, почти прозрачный. Да, Он олицетворял собой свет, но скорее всего сам был светом, прозрачным, блестящим, святящимся изнутри.

- Кто ты такой? – снова пробормотала девушка. Она всё ещё полулежала на траве, но тут же быстро вскочила, встала напротив Него. – Ответь мне!

    Парень, напоминающий Ангела и скорее всего им являвшийся, лишь странно качнул головой, как будто прислушиваясь, наклонил её на бок и улыбнулся.

- Как скажешь.

- Кто ты такой?..

    Нет, мне не передать её отчаянный и испуганный голос! Когда ты уже прощаешься со всем и тем более, когда простился, невозможно и особо мучительно видеть такой прекрасный мир, такую красоту, природу, слышать и видеть то, что лучше всего назвать совершенством. И тем более и слышать, и видеть. Это как будто ты понимаешь, что уже мёртв, свершилось то самое страшное, страшного, впрочем, не оказалось, ты даже не успел и опомниться, но кто-то испортил все планы – и шутка это всё, карнавал!

- Почему я здесь? – она решила спросить по-другому, опустить свой первый вопрос, вернуться к нему через время.

- Я сделал то, что считал должным. А остальное – неважно.

- Ты – ангел? – уже прямо спросила она.

- Если угодно так, да.

- Но что я здесь делаю, как же так? Я…

     И тут прозвучало самое интересное.

- Я ведь умерла!

- Не правда.

     Его ответ был краток, а голос спокоен и твёрд. На самом деле Его голос не был твёрдым, он был скорее просто уверенным. Красивый уверенный мужской голос. Взрослый мужской голос, и не важно, что внешность юная.

- Ты видела вспышку?

- Нет. – теперь уже ответила девушка, по какой-то непонятной причине чуточку успокоившаяся и уже не такая дрожащая. Теперь она просто была кое-чем занята: вовсю рассматривала Его, и это ей даже нравилось.

    В процессе она не заметила, как встала и начала куда-то идти. Ангел последовал той же тропой, изредка отвечая на восхищённые фразы или заданные Ему простые вопросы. Они шли совершенно без направления – просто куда-то вперёд по траве.

- Куда мы? – всплыл, наконец-то, вопрос.

- А если б я знал. Куда-то. Мне показалось, ты сама выбрала этот путь?

- Да нет же. Ответь мне хоть что-нибудь!.. И выслушай меня, п-прошу!..

    Девушка в последний раз с удивлением оглядела своего собеседника. Белый, худощавый, в белой одежде, с белыми волосами, но яркими, горящими, точно солнце, такими же золотыми глазами, от них, от одного только вида на них уже исходило тепло. А в остальном ничего удивительного. Смешался бы средь людей, если б переоделся, и затерялся бы там. Хотя, нет. Какой-то загадочный и всепонимающий взгляд блуждал на лице блондина. Это было главным отличием, потом уже шли глаза.

- Я тоже хотел с тобой поговорить. Просто поговорить. И послушать.

- Я до сих пор не понимаю, где я и как оказалась… До сего дня всё было серым, другим. А это как не со мной происходит. Я понимаю, но не могу объяснить… Это звучит очень странно! Возможно, немного не так, как есть, чувства затмили разум, но дело не в этом, прошу же, выслушай меня до конца! Мне, правда, не с кем больше поговорить. Всё как будто зашло в тупик и…

     Девушка договорить не успела. С её языка уже срывалась полная история грусти, вся жизнь, облачённая тысячью строчек, этакая невысказанная и накопленная годами боль или исповедь, плач о потерянном счастье, но вдруг появилась картинка, она промелькнула перед глазами, как кадр. Быстро и однозначно. И испуг ушёл, последний, если остался. И вспомнилось что-то, то самое, ранее незамеченное, неуловимое. И желание выговориться и схватиться за Его руку тоже – растворилось в один только миг. Хотя вроде бы ничего не изменилось.

     …Итак, это была не вспышка, а просто большая скорость. Когда девушка падала вниз, её подхватил Он. Шлейф блестящего света и в целом вся Его белизна, умноженная на скорость, с учётом мрачного и дождливого дня и создала впечатление света. И свет был там. Подхватил её и пропал – умчался в свои владения.

     К слову, она не видела у Него ни крыльев, ни чего-либо, похожего на них хоть немного, самый обычный людской силуэт, немного вьющиеся от ветра-шалуна волосы. Лишь ощутила странную атмосферу. И волосы… Но это другое. Снова она отвлеклась.

- Знаешь, я прекрасно тебя понимаю, я и сам как-то раз… - говоря это, Ангел точно знал уже всю невысказанную историю и боль девушки, успел прочесть её из её мыслей. Естественно – те же рвались в полёт, видимые и очень нервные, напоминали прозрачные молнии.

- Ты, понимаешь моё состояние?

     Даже так!

     Дальше следовала небольшая нравоучительная и скучная речь, разумеется, о жизни и смерти. О том, что умирать, как минимум, больно, «ты захочешь вернуться назад, но к тому моменту это может быть уже невозможно». Трава расступалась и приветливо пропускала вперёд своих путников, деревья кивали огромными зелёными головами, а солнце, сиявшее всё это время над головой и молчавшее, согрело, растопило вмиг замёрзшую душу. И краски стали ещё краше и ярче. И настроение изменилось – опять.

- …Но всё-таки я тебя понимаю. – Говорящий шёл прямо напротив, а после взял девушку за руку, это как-то незаметно совпало с очередным микроскопическим приступом паники, задушенном на самом дне сердца, но всё-таки появившемся. Кстати Ангел не сказал ни одного слова обвинения в адрес несостоявшейся утопленницы-самоубийцы, как будто она и не сделала совсем ничего, и всё это, действительно, сон, один такой сон или бред.

- Понимаешь, но как?

- Потому что и сам так однажды. Даже не один раз.

- То есть ты… - в шоке начала девушка.

- Трижды просился туда. И был там.

- Но ты здесь!..

- И трижды вернулся, как видишь. Таким, как я, немного проблематично быть мёртвыми, но это не так уж плохо.

      Блондин не врал, всё сказанное Им было, действительно, правдой. А ещё это было уловкой – и Его спутница заглотила её, оживилась, стала слушать предельно внимательно. Она шла по нескончаемому полю травы увереннее, а ноги баюкали росинки и маленькие листья-цветы, кое-где попадались корни и травы, близился Райский лес. И пока шла она и начинала ловить в себе что-то такое же зелёное или светлое, даже не заметила того, что спутник, бывший ненамного выше неё, стал ещё выше – на голову. На самом деле, нет, показалось, но в тоже время не полностью. Просто теперь Он больше не шёл по земле, как только в поле стали попадаться камушки или ямки, взлетел на несколько сантиментов и шёл себе преспокойно по воздуху, шёл, как ни в чём ни бывало, как будто там были ступени, и ступал также уверенно и легко…

- Я расскажу тебе одну историю, Дивна. – Опять заговорил Он.

     Это недлинное слово уже давно закрепилось в качестве забавной клички и, думаю, не требовало объяснения, действительно, иногда использовалось и в качестве имени. Но оно было просто словом, придуманным, неродным, хотя уже достаточно близким. Примерно в этот же миг девушка заметила парящие шаги, она замерла, даже открыла рот. Всё-таки уж что-что, а настоящих чудес не видела она никогда, но всегда к ним стремилась, ждала их!

- Ты летишь...

     Ангел пожал плечами. Всё было немного не так, как увиделось в данный момент, а у тайны имелось весьма привычное и понятное объяснение, но рано ещё о нём говорить.

- Скажи, как это было, - вернулась к оборванному она. – Ты был там, но ты здесь?

- Я воскрес.

- Как и я?

     Он покачал головой. К слову, поле закончилось. И лес был почти в двух шагах. Маленькие и большие деревья приветствовали своих посетителей. Невиданные цветы, яркие, ароматные и просто неимоверно красивые, они распускались буквально на каждом шагу, под каждым их шагом, и птицы пели, и кое-где пели цветы.

- В первый раз помогли друзья, они сделали всё, что и требовалось, а во второй раз… я сам. И так бы случилось в первый, если б мне дали время.

- И в третий? – со знанием вставила девушка. Она запомнила, что собеседник говорил о трёх смертях, и поспешила напомнить, вдруг врёт?

- Во второй и в третий раз это произошло само по себе. С друзьями – просто лишь совпадение. Хотя я не знаю всего. Знаю только то, что и дерево. – Ангел внезапно опустился за землю. Спокойно и тихо подошёл к одной толстой яблоне и по-дружески провёл рукой по стволу. – Она знает. И помнит.

- Вот как…

     Не дожидаясь нового вопроса и удивления в сине-серых глазах, Ангел поведал о том, как пытался повеситься на одной ветке, но верёвка превратилась в цветы, а Он очнулся (или воскрес) спустя пару минут после смерти. Даже полностью перерезанное горло в скором времени не помнило ни боли, ни шрама. Просто уже не судьба. «Обречённые на жизнь, чтобы жить», так иногда, больше в шутку, говорили о себе эти сущности.

- …Это было очень-очень давно.

- Но ты, наверно, очень жалеешь и вспоминаешь?

- Удивишься, если скажу: нет?

     Дивна кивнула.

- Наверное. Почему?

- Если бы не те дни, я бы не стал тем, кем я есть. Не стал бы летать и искать вот таких… - здесь просилось быть сказанным сравнение «как ты». – И вы все непременно погибли бы.

      Какое-то время девушка молча смотрела на дерево, потом – на своего спутника, так же делал и Он.

- Такие, как я, живут долго. – Последовало после продолжительной паузы.

- Наверное, вечно.

- Почти. Мы не можем умереть, но к этому нужно прийти, понять, осознать и прочувствовать. Кроме самих себя нам это некому говорить. Так вот и познаётся.

     Нависла ещё одна пауза. Было странно, и в этот же самый миг солнце стало светить немного слабее и зелень покрылась серостью.

- Постой. – Девушка буквально видела застывшие на кончике языка слова. – Ты ведь хочешь сказать другое? А все эти сказки – лишь пыль.

- Пыль, которая тоже правда. Но, ты права, это я. А это ты. Ты не воскреснешь.

 

***

 

      …Тьма ударила снова в глаза, чёрная, непроходимая и холодная. Вновь напомнила о себе боль. Заныло в груди, во всём теле. Снова заболела нога, разбитый локоть, поломанные когти и кости. Сил не было, но ему пришлось обернуться. Сощуриться, привыкнуть опять к темноте. Огонь почему-то погас. И фонарик, наверное, укатился. Фонарика нигде не было. Девушки также не оказалось.

      Она ушла. Его самый главный страх оправдался. Коварная мысль осуществилась, или Лиса просто ушла? Нет, кажется, нет. Вокруг тихо. Только стон, сбивчивое дыхание, но это его, не её. Девушка дышала спокойно. И думала ровно и без истерик, если можно так выразиться, тем более в её ситуации.

      Парень хотел привстать, он лежал на спине на самой середине своей каменной комнатки. В странной позе, на самом полу. Одеяло куда-то тоже исчезло. «Она ушла! Ушла! Точно сон!..» И тут его осенило. Медленно, но отчётливо стала приходить мысль, что, может быть, это сон, всё – сон. Нет Лисы, она ушла, точнее даже не приходила.

     Это озарение пришло в течение одной секунды, но было настолько мучительным, что даже боль во всём разбитом теле на время показалась ничтожной. Боль вырвалась стоном, больше похожим на плач, рёв, перемешанный со слезами, злость и одновременно слабость, в непонятном наборе букв.

      «Почему? Снова так… Снова ушла… Что не так сделал? Или нет, нет, это же только сон… Почему он не может быть правдой?» - блуждала, томилась мысль. «Она была уже обречена, обречена быть счастливой, я бы отдал ей всё, всего себя. Я бы сделал больше, чем всё, клянусь, отдал бы, нашёл, перепрыгнул, если только, если бы только не сон…» - слова постепенно путались, повторялись, звучали тихо и вяло, даже будучи не словами, а мыслями.

      «Но она не пришла... Не захотела? Предала? Почему?.. Теперь ей не получить всего этого. Теперь обречён я… Только, увы, на иное.

      Что же я сделал, что? Просто мог немного больше, чем остальные. Но все не поняли, все отвергли… Даже та, кому я верил больше всего, даже она… Посмела со мной…» - перед затуманенными глазами пронеслась картинка минувших событий. Только на сей раз это были не мальчишки, не жестокие люди с фонарями и масками, а одна маленькая девочка, всего лишь маленькая девочка. Как то ни странно. Одна.

       Всё было хорошо, раньше было. Он служил ей, был её музой и жизнью, как порой признавалась она, как выходит теперь, обманывала. Лунный свет освещал их лица, он и она общались, повторюсь, было всё хорошо, не предвещало беды, даже не намекало на неё. Ни одним глазом.

      …Лунный свет освещал также и день, когда он, измученный, опускался снова в глубины пещеры. Когда боялся смотреть назад, рыдая, падал, буквально падал – крылья уже не несли. Они также были разбитыми, расцарапанными, окровавленными и слабыми. (И в итоге немного не рассчитал и упал – отсюда было одного из его ранений.) Когда он буквально бежал от мира, хотел спрятаться здесь, закрыться, а потому убежал так далеко, едва ли не на самое дно, в самый дальний, самый последний зал этой тайной запутанной и безлюдной пещеры. Он убежал в неё, пытаясь уйти в себя. Но не смог даже там, потому что память живая. Образ предательницы и обманщицы, обладательницы, как некогда казалось ему, самого красивого имени, он стоял перед глазами, слова – в ушах, и некуда было деться. Когти царапали руки – отчасти это он сам нанёс себе эти раны.

       Но не все. Многие оставила в тот день она. Особенно самые страшные и глубокие. А он боялся боли, всегда боялся её, как огня. Избегал всяческими возможными способами, точно зная, что от боли не спрячешься. От неё нет ни дороги, ни исцеления. Слова и поступки ранят, порой намного хуже ножа. Эта маленькая девочка буквально вырвала его сердце, у него, того, кто жил столько лет, столько всего видел и слышал, летал почти от сотворения этого мира, не поддавался никому, ведал всё, мог всё, и тут вдруг… Это было противно, низко, глупо и мерзко – всё одновременно. Противно самому себе, от одной только единственной мысли. От одного понимания того, кто сумел разрушить весь мир. И что теперь будет ей – ничего ведь.

       «Она. А ведь сколько было хуже, страшнее! Кто бы мог знать, кто бы мог предупредить раньше?.. Никто.

       Всю жизнь мне казалось, что быть понятым и счастливым несложно, совсем несложно. Найти хотя бы одного, отдаться ему, делить этот мир на двоих… А оказалось, что нет. Что не мы влияем на всё, а люди, обстоятельства, снова люди, они правят ими, правят весь бал, играют всей жизнью, а мы, я, только пешки, всем мечтам суждено разбиться о камни жестокой реальности…

       А вроде бы так легко... Говорят, только б было желание… Почему его нет? Что не так? Вновь вопрос мой, увы, без ответа. Стены ничего не могут сказать. Повторят только эхом вопросы… Эхо, к чёрту оно! Ведь вопросы только добавляют мучений.

      Всё могло быть по-другому. Всё, совсем всё… Кто виноват – они, я? Или, может, никто? Так нынче часто сказывают, спорят, хотят всем угодить, только ранят. Но только у кого-то болит. Но никому нет дела до чужой боли, таков этот век, увы…

      Лиса!» – губы беззвучно разжались, пытаясь сказать, позвать. Воздух вышел без звука, хрип потонул в тишине. «Лиса, где же ты? Сколько тебя мне ждать?

      Она была обречена на счастье, а теперь обречён я, но на боль…»

      …Он давно уже запутался в ощущениях, не знал, не понимал и больше не мог понять, душевная или физическая боль съедала его. Всё свалилось в кучу, смешалось. Ощущения переходили границы разумного. Хотелось только одного – только закрыть глаза. Не чувствовать, не понимать, не знать и не помнить. Этого всего и себя. Начать жизнь всю сначала, пусть даже в сотый, в тысячный раз… Но только жить, но не так. Не так…

     Жить по-другому, или продолжать лежать и звать смерть. Звать, знать, что она придёт, что никто тебе не поможет. Даже она. Медленно умирать от боли, от ран, давно похоронив счастье – ещё задолго до этого. Мучиться, звать и стонать, рыдать, ненавидеть себя и всех, снова рыдать, снова кричать, пытаться кричать, шептать… Не иметь возможности даже сдвинуться с места, собрать, снова расправить крылья, снова увидеть Луну, звёзды, весь белый свет, радость, жизнь… Быть как в бреду, изредка возвращаясь в сознание.

      А ведь ещё недавно он горел желанием жизни, мечтой. Но только это судьба, проклятие, рок, наваждение. В мире есть те, кому суждено только так, кто никому не нужен. Кто пытался, не мог иль не смог, у кого всё происходило против его воли. А ведь всё могло быть по-другому… Всё могло быть…

     Вспоминалось утро. Этот прескверный день. Самый ужасный день жизни, возможно, даже последний. Эта самая девочка, к слову, не такая и маленькая, все предыдущие его хозяйки, подруги. Луна, как одна из них. Лес, в котором он начал ощущать бессилие. По которому летел, когда слёзы застилали глаза, где упал лицом на траву, и обеспокоенные травы, жучки и бабочки, и животные склонились над ним, пытаясь чем-то помочь. Не смогли, но в мыслях хотя бы пытались! Жаль, не было там людей. Именно из-за этого факта он собрался, взлетел из последних сил, вновь направился к любимой пещере, а после опустился в неё, упал, будучи уже почти дома, какое-то время блуждал по залам, думал, вздыхал и ждал. И только потом понял всё и, смиренный, отправился искать, жаждать смерть. Но снова, увы, без взаимности. Представьте, даже со смертью.

      «…Я не верю в счастливое одиночество. Всё уже, прошло время. Я понял, что это не так. Много лет. Тысяч лет! Служил, был любим, был нужен многим. А теперь, увы, никому. А ведь есть те, кто бы понял меня. Есть они, я уверен! Мы просто не знакомы. Пока. Возможно, не всё потеряно…» - говорила почти неслышно, шептала, молила надежда.

      Но только страх победил.

      …Не настолько серьёзными были телесные раны, они зажили, через месяц не осталось следа. Телесные раны, не душевные. Ведь те, как известно, не заживают.

      …На каменном полу самой дальней глубокой залы пещеры, у которой ещё нет названия, передавали, был найден труп. Его не смогли опознать, учёные, как один, все развели руками. Существо напоминало человека и, возможно им было, только мутировало. У него имелся хвост, крылья, слишком вытянутые конечности и слишком толстая кожа. Оно было в расцвете сил и лет, его смерть не являлась подарком старости.

       Пещера сохранила существо почти первозданным. Законсервировала благодаря идеальному климату. Прошло много, возможно, даже очень много лет, после того, как его убили. На теле неизвестного существа обнаружено несметное количество переломов, колотых, резаных, рваных ран. Застывшая кровь напоминала обыкновенную засохшую краску, согнутая фигура – спящую. И только руки, лицо, закрытые мёртвым сном глаза выражали невыносимую боль. «Должно быть, он умирал очень долго…» - гласил заголовок статьи каждой хоть сколько уважающей себя газеты.

      И люди не могли представить себе, даже в шутку, сколько на самом деле длилась эта вечная ночь. Какие боролись чувства, как жизнь была вынуждена отступить в тень, спасовать, совершить то самое непоправимое, только от страха быть снова такой же измученной…

      …Как только последние люди покинули зал пещеры, он вздрогнул, открыл глаза и как будто ожил. Он был жив. Потому что не умирал. Потому что так и не смог смириться с судьбой одиночества. Потому что снова зачем-то ждал. Возможно, наконец, не напрасно…