Жанры повседневного общения и хорошая речь

 

Обширная область повседневного общения предстает в виде неофициального, непосредственного, спонтанного по преимуществу коммуникативного пространства. Эта сфера речи отражает в себе большое количество нежестких по характеру нормативности ситуаций социального взаимодействия людей, что затрудняет определение норм и идеалов речевого поведения. Жанровая дифференциация становится основным способом структурирования различных видов этого личностно ориентированного, бытового по преимуществу дискурса.

Жанры разговорной речи М.М. Бахтин относил к области «жизненной, или житейской идеологии». Он подчеркивал, что в этой сфере «жанровое завершение <...> отвечает случайным и неповторимым особенностям жизненных ситуаций. Об определенных типах жанровых завершений в жизненной речи можно говорить лишь там, где имеют место хоть сколько-нибудь устойчивые закрепленные бытом и обстоятельствами формы жизненного общения. <...> Каждая устойчивая бытовая ситуация обладает определенной организацией аудитории и, следовательно, определенным репертуаром маленьких житейских жанров. Всюду житейский жанр укладывается в отведенное ему русло социального общения, являясь идеологическим отражением его типа, структуры, цели и социального состава» [Бахтин 1998: 106-107]. Как неоднократно было замечено различными учеными [см., например: Федосюк 1997], жанровое пространство общения имеет полевую структуру. Однако еще более удачным, на наш взгляд, будет сравнение континуума бытовой коммуникации с живым телом, телом, которое живет, развивается, стареет и т. п. Причем если социальное бытие – плоть жанра, то словесное оформление типических ситуаций – это его кожа. Продолжая метафору, можно назвать предлагаемую типологию анатомией жанров повседневного общения.

Намечая систему координат классификации жанровых форм, мы прежде всего должны определить ее верхний и нижний полюса. По мнению нашего отечественного культуролога и семиотика Ю. М. Лотмана, «в каждом коллективе с относительно развитой культурой поведение людей организуется основным противопоставлением:

1) обычное, каждодневное, бытовое, которое самими членами коллектива воспринимается как «естественное», единственно возможное, нормальное;

2) все виды торжественного, ритуального, внепрактического поведения: государственного, культового, обрядового, воспринимаемые самими носителями данной культуры как имеющие самостоятельное значение.

Первому носители данной культуры учатся, как родному языку, – погружаясь в непосредственное употребление, не замечая, когда, где и от кого они приобрели навыки пользования этой системой. <...> Второму типу поведения учатся как иностранному языку, – по правилам и грамматикам, сначала усваивая нормы, а затем уже, на их основе, строя «тексты поведения»» [Лотман 1992: 249].

По тяготению к верху и низу весь жанровый континуум повседневной коммуникации, как уже говорилось, можно разделить на риторические речевые жанры и жанры нериторические. Риторические жанры – это способы оформления публичного, по преимуществу «внепрактического», социально значимого взаимодействия людей. Нериторические жанры обслуживают типические ситуации неофициального, непубличного, бытового по преимуществу поведения, которые имеют характер естественного, бессознательного взаимодействия членов социума. Соотношение риторических и нериторических жанров в общих чертах соответствует тому, что М.М. Бахтин называл вторичными и первичными жанрами. При этом в ряде случаев один и тот же жанр, в зависимости от степени осознанности (риторичности) речевого поведения, может выступать в качестве риторического и нериторического. Так, например, субжанр рассказа в рамках разговорной болтовни имеет характер бессознательного дискурса, в то время как в светском общении он приобретает формы утонченной риторичности. Другие жанры верхнего и нижнего уровня континуума могут соотноситься по чертам сходства в построении речевой интеракции. Такие, например, нериторические жанры, как болтовня, ссора, сплетня, превращаются в зоне риторического общения в жанры светской беседы, спора, анекдота и т. п.

Если деление на риторические и нериторические жанры намечают верх и низ континуума повседневной коммуникации, то по горизонтали он подразделяется на информатику и фатику, о которых у нас также уже шла речь выше. К сказанному нужно добавить лишь то, что маркированным членом оппозиции здесь выступает информатика, к области которой мы относим виды общения, направленные на передачу (получение) какой-либо информации. Термин «фатика» используется нами для обозначения неинформативной речи, ориентированной главным образом на иллокуцию установления, поддержания и продолжения речевого контакта [подробнее см.: Дементьев 1999; Дементьев, Седов 1999]. Необходимо подчеркнуть, что в повседневной коммуникации жанров неинформативного (по нашей терминологии – фатического) общения значительно больше, нежели жанров общения информативного. Кроме того, важно понимать, что в реальной речевой практике информативная и фатическая иллокуция тесно переплетены в рамках любого жанра. Поэтому, классифицируя речевые жанры, мы можем говорить лишь о их тяготении к информатике (информативные по преимуществу) или – фатике (фатические по преимуществу).

Классическим информативным жанром можно считать жанр сообщения (рассказа), который в системе семантических примитивов А. Вежбицкой описывается следующим образом:

«думаю, что ты не знаешь Х

думаю, что ты хотел бы это знать

говорю:...

говорю это, потому что хочу, чтобы ты это знал» [Вежбицка 1997: 107].

Повседневное, бытовое по преимуществу, общение (персональный дискурс) обслуживает сценарии социального взаимодействия, которые можно уподобить принципам комедии dell’arte, где при достаточно четкой определенности характеров действующих лиц актерам предоставляется значительная свобода в содержании реплик. Эта особенность неофициальной коммуникации на первый план выдвигает проблему вариативности в построении внутрижанровой интеракции.

Вариативность в построении информативной речи обусловлена различными стратегиями говорящего, которые, в свою очередь, связаны с разными формами дискурсивного мышления языковой личности. Мы выделяем прежде всего две глобальные коммуникативные стратегии речевого поведения: репрезентативную, или изобразительную, и нарративную, или аналитическую. Репрезентативная стратегия построения дискурса в своем целеполагании имеет установку на изображение в дискурсе неязыковых ситуаций. Здесь мы сталкиваемся с наименьшей степенью авторизации текста, отсутствием аналитизма и оценки. Репрезентативная стратегия подразделяется на подтипы: репрезентативно-иконический и репрезентативно-символический.

Репрезентативно-иконическая стратегия речевого поведения предполагает передачу информации путем изображения фактов и событий, для чего обычно используются иконические коммуникативные элементы: невербальные компоненты общения, звукоизобразительные средства общения, дейксисы и т. п. Рассказ в этом случае обычно строится таким образом, будто говорящий и адресат речи одновременно созерцают изображаемые события, находясь внутри сюжетного хронотопа. Аналогичный тип дискурсивного мышления был описан в исследованиях языковой личности носителя диалекта. В.Е. Гольдин называет его «принципом совмещения ситуации-темы с ситуацией текущего общения» [Гольдин 1997: 26]. Репрезентативно-символическая стратегия ориентирована на моделирование действительности сугубо языковыми средствами, с опорой главным образом на произвольные знаки разных языковых уровней. Здесь уже нет погруженности в моделируемую ситуацию; однако при детальном изображении действительности отсутствуют какие-либо элементы ее анализа и оценки изображаемых фактов.

Нарративная стратегия формирования текста несет в себе языковое отражение действительности на более высокой степени абстрагированности. Выполнение коммуникативного задания здесь строится с использованием установки на передачу информации об увиденном в перекодированном виде, а не на изображение ситуации языковыми средствами. Она тоже подразделяется на два подвида: объектно-аналитический и субъектно-аналитический.

Объектно-аналитическая стратегия предполагает информирование о реальных фактах таким образом, что точка зрения автора (слушателя) находится вне хронотопа рассказа. Здесь имеет место не только передача некоторой информации, но и рефлексия по поводу изображаемой действительности, которая подается слушателю через призму таксономической обработки. Однако в этом способе построения текста не присутствует субъективная оценка от автора (говорящего). Субъектно-аналитическая стратегия разворачивания дискурса представляет не столько сами события, сколько субъективно-авторский комментарий к ним. Такой принцип построения речевого произведения обычно приводит к образованию в одном дискурсе двойной структуры – текст в тексте, (или текст о тексте). Это наиболее «прагматизированная» форма моделирования действительности, отражающая в своем строении особенности авторского субъективного начала и максимально учитывающая потенциал перцепции, т. е. фактор адресованности речи.

Основным параметром «хорошей» информативной речи является эффективность внутрижанровой интеракции, т. е. то, насколько успешно осуществляется реализация замысла говорящего. Проще говоря, хорошей речью следует считать текст, максимально полно доносящий до слушателя заложенную в нем информацию. Здесь важной характеристикой речи выступает наличие большого прагматического потенциала высказывания, т. е. учет в построении речевого произведения фактора адресата. Рассказ, созданный только на основе нериторических репрезентативно-иконических стратегий, минимально учитывает апперцептивную базу собеседника, и жанровым образцом в построении текста служить не может. В качестве примера такой речи может служить описание картинки, сделанное младшим школьником.

Тут мальчик / на лесенке стоит // яблоки собирает // А девочка корзинку несет // А вот собачка / она лает // И дедушка тут / стоит // Яблоки собирает //

Другой пример – фрагмент рассказа о фильме, сделанный другим ребенком того же возраста.

Она такая шла / по речушке шла // Прямо как по мелкой // Она такая (жест) вщ-щ-ить / в воду // Она такая / только к ней подплыл // Она такая (жест) джщ-жщ-ить // Да / поднялась вот так (жест) // Он говорит вот так / говорит / Стой // Она такая (жест) дж-ж-ж / на землю там // ...

Необходимо оговориться, что изобразительная иконичность, используемая в разумных пределах, может стать фактором украшения рассказа, повышения его экспрессивности. Однако строить весь текст таким образом недопустимо. Моделирование действительности в подобном дискурсе полностью игнорирует апперцептивную базу адресата высказывания. Ситуативность речи затрудняет (а подчас, делает невозможным) передачу информации в соответствии с иллокутивными намерениями говорящего. Важнейшим требованием к хорошей информативной речи является установка на слушателя, учет уровня его информированности.

Второе требование – последовательность и логичность в разворачивании замысла высказывания. К наиболее сложным видам информативной речи следует отнести высказывания, построенные в форме развернутых текстов. В этой связи необходимо остановиться на базовом для успешного построения информативных жанров феномене психолингвистической нормы текстовости. Психолингвистическая норма текстовости – соответствие внешнего строения дискурса динамике порождения высказывания во внутренней речи [подробнее см.: Седов 1999]. Иначе говоря, в структуре текста как бы отражены стадии разворачивания замысла в речевое произведение, перехода мысли в высказывание. В самом общем виде такой эталон текстового строения предполагает формулировку темы будущего высказывания в инициальной фразе (текстовом зачине), а затем последовательное и логичное раскрытие темы (замысла) по принципу ветвления, выделения в обобщенной формуле семантической программы подтем, субподтем, микросубподтем и т. д. с обобщением, сужением информативного множества текста в его концовке. Опять-таки в качестве примера приведем фрагмент описания той же картинки, но сделанный старшеклассником:

На картинке / мы видим сцену работы детей в школьном саду // Ребята собирают урожай яблок // Мальчик стоит на лестнице / срывает яблоки / и укладывает их в корзину // Девочка несет пустую корзину // Она собирается отдать ее мальчику // Рядом с ними / собака // Она радуется вместе с ребятами // Работой детей руководит старик-садовник // Все это дело происходит осенью //

Сделаем важную оговорку: психолингвистическая норма текстовости – это не образец для тиражирования в речи, а базовая модель, риторическое умение, опираясь на которое можно строить информативные тексты, иногда и осознанно нарушая эту модель. Однако даже отходя от эталона модели, необходимо иметь его в сознании в ходе построения речевого произведения.

Психолингвистическая норма текстовости в полной мере отражается в речевой деятельности, которая соответствует репрезентативно-символическому типу речевого мышления. Однако наиболее успешными риторическими способами организации информативной речи в жанре сообщения (рассказа) являются дискурсы, в которых последовательное, логичное разворачивание замысла в текст сопровождается элементами авторского анализа и оценки. Подобные способы построения речевого произведения, как уже было сказано, соответствуют нарративным коммуникативным стратегиям. Дискурсы хорошей речи, включающие в себя информативные жанры, должны представлять собой не только моделирование реальности языковыми средствами, но и анализ изображаемых фактов, разъяснение неясных отношений между излагаемыми событиями, обобщение, выделение элементов сходства и отличия и т. п. Подобная метатекстовая обработка информации предполагает осознанное использование риторических топов, тропов и других риторических приемов.

Иная картина предстает при анализе жанровых форм фатического общения. Фреймы речевой фатики в значительной степени определяются традициями той или иной культуры, и овладение ими – главным образом результат воспитания, следствие социального опыта говорящего. Потому здесь большую роль играют социально-культурные стереотипы речевого поведения носителей языка, которые мы называем внутрижанровыми стратегиями фатического общения. Отчетливее всего стратегические предпочтения проявляются у языковой личности в нериторических жанрах, отражающих конфликтный характер интеракции (например, в жанре ссоры [подробнее см.: Седов 1998]). Мы выделяем три типа речевых стратегий в коммуникативном конфликте и, на их основе три типа языковых личностей: инвективный (демонстрирует пониженную семиотичность речевого поведения: коммуникативные проявления здесь выступают отражением эмоционально-биологических реакций), куртуазный (отличается повышенной степенью семиотичности речевого поведения, которая обусловлена тяготением говорящего к этикетным формам социального взаимодействия) и рационально-эвристический (в ситуации конфликта опирается на рассудочность, здравомыслие; негативные эмоции выражает косвенным, непрямым способом, обычно – в виде иронии) [подробнее см.: Горелов, Седов 1998].

Особенности идиостиля говорящего отчетливее всего проявляют себя в жанрах нериторических, где речевое поведение участников общения не предполагает заданности, осознанности, контроля за использованием языковых средств общения. «Низкая» жанровая стихия, куда можно отнести гипержанры дружеского и семейного бытового общения, обслуживает наименее жесткие с точки зрения следования нормам ситуации социального взаимодействия. В нериторических жанрах допустимы вариации, обусловленные стратегическими предпочтениями говорящего, в которые отражаются особенности его идиостиля.

Важнейшим требованием к хорошей фатической коммуникации является степень владения языковой личностью риторическими жанрами. Именно риторические жанры составляют основу цивилизованного публичного общения, поэтому они должны стать одним из центральных предметов школьной и вузовской риторики. Строя риторические жанры, говорящий обязан осознанно контролировать языковые способы оформления социального взаимодействия людей по их соответствию коммуникативной ситуации. Риторические жанры повседневного общения главным образом обслуживают неофициальные, но публичные коммуникативные ситуации. Поэтому они в меньшей степени зависят от индивидуальных особенностей языковой личности говорящего. Степень владения риторическими жанрами определяется степенью умения языковой личности вне своих стратегических предпочтений подлаживаться, приспосабливаться к другим участникам коммуникации.

Один из показателей принадлежности языковой личности к элитарному типу речевой культуры – способность переходить от первичных к вторичным, близким по иллокуции, жанрам. Сюда, например, нужно отнести переход от «низкого» жанра ссоры к «высокому» – спора. Кроме умения строить интеракцию в жанровых стереотипах болтовни, семейной беседы, разговора по душам и т. п., человек, претендующий на действительное владение языком, должен научиться вести светскую беседу, освоить застольные жанры, жанры комплимента, субжанры, составляющие основу русского этикета и т. п.

Примером такого жанра (субжанра) является комплимент. Комплимент представляет собой «малую форму» эпидейктического красноречия, которая восходит к речевой культуре Средневековья, к традиции восхваления рыцарем своей прекрасной дамы. Это «виртуозное изобретение новых и новых вариаций, импровизация на заданную тему с использованием условных риторических приемов <...> и традиционных средств <...>» [Михальская 1996: 344]. Комплимент требует от говорящего осознанных речевых усилий, он предполагает установку на художественность, творчество в речи. Разумеется разные языковые личности в построении комплиментов придерживаются неодинаковых речевых стратегий, и выбор этих стратегий коррелирует с типами индивидуальных стилей говорящих. Однако, как показали наблюдения за живым общением, значительно большую роль в выборе внутрижанровых стратегий играет тип языковой личности адресата речи. Не случайно основной риторической рекомендацией в этом жанре выступает установка на «любовное внимание к адресату и изящество» [Там же: 345]. Действительно, комплимент продиктован желанием сделать приятное собеседнику. А чтобы вызвать у человека положительные эмоции, нужно знать его личностные особенности и, в том числе, особенности его языковой личности. Поэтому главное риторическое требование к комплименту – соразмерность (разным людям в зависимости от возраста, степени знакомства с ними говорящего и т. д. комплимент говорится по-разному) и ситуативность (в некоторых случаях можно похвалить внешность, в других – ум, в третьих – вкус и т. д.). Кроме того, комплимент должен быть искренним и нетривиальным, что соответствует канонам кооперативного общения.

Установка на кооперативную коммуникацию – один из необходимых компонентов хорошей речи и в рамках нериторической фатики. В ее основе лежит соответствие речевых норм нормам этическим. В этой связи многообразие форм фатического общения можно, вслед за В.В. Дементьевым [1999], представить на оси между полюсами положительных и отрицательных интенций (ухудшение, улучшение и сохранение межличностных отношений).

 

Фатика отрицательная        Фатика нейтральная            Фатика положительная

    диссонанс (–)                                0                                      унисон (+)

 

Хорошая речь в рамках фатического общения – это, разумеется, речь с установкой на улучшение межличностных отношений, речь с установкой на (а не против) собеседника. По характеру гармонизации / дисгармонизации коммуникативного взаимодействия, по способности / неспособности говорящего к согласованию своего речевого поведения с речевым поведением коммуникативного партнера мы выделяем три уровня коммуникативной компетенции языковой личности: конфликтный, центрированный и кооперативный (каждая разновидность имеет по два подтипа). В качестве единого основания для построения типологии здесь выступает установка по отношению к коммуникативному партнеру. Так, конфликтный тип общения характеризуется установкой против собеседника, центрированный – его игнорированием, кооперативный – развернутостью на другого участника коммуникации [подробнее см.: Седов 2000].

Основой цивилизованного способа построения коммуникации является кооперативный типречевого поведения. Это способ построения общения, который соответствует представлению о хорошей речи по критерию соответствия речи этическим нормам социального взаимодействия. Эталону хорошей речи больше всего соответствует кооперативно-актуализаторский принцип построения речевого поведения языковой личности в рамках внутрижанровой интеракции. Именно он свидетельствует о самом высоком уровне коммуникативной компетенции человека по способности к речевой кооперации. В основе подобного типа общения лежит стремление поставить себя на точку зрения собеседника, взглянуть на изображаемую в речи ситуацию его глазами.

Рискнем квалифицировать такой тип общения, как соответствующий основному постулату христианской морали («возлюбить ближнего как самого себя»). Главной особенностью речевого поведения актуализатора выступает двойная перспектива в общении: ориентация не только на коммуникативного партнера но и на себя. Точнее – стремление возбудить в себе неформальный интерес к собеседнику, умение настроиться на его «волну». При этом кооперативный актуализатор, уважая мнение другого участника общения, сопереживая его проблемам, вовсе необязательно должен во всем с ним соглашаться. Искренний интерес к мыслям и переживаниям собеседника позволяет ему высказывать свое заинтересованное несогласие, спорить, противоречить и т. п., сохраняя при этом уважение к личности коммуникативного партнера, к его праву на свое мнение, свою правду.

Нужно сказать, что кооперативно-актуализаторскому типу общения во всем многообразии возникающих в нашей жизни ситуаций социального взаимодействия следовать трудно. Не всегда нам хватает терпения и мудрости (а иногда и просто – душевных сил) сохранять установку на психологическое настроение собеседника. Однако соблюдение внешних признаков уважения к личности партнера по общению – одно из условий цивилизованного речевого поведения. И если кооперативно-актуализаторский принцип – это коммуникативный идеал, то вполне достижимым образцом построения коммуникации является кооперативно-конформый способ речевого поведения.

Кооперативно-конформная стратегия разворачивания фатического по преимуществу дискурса характеризуется тем, что говорящий демонстрирует согласие с точкой зрения собеседника, даже если он не вполне разделяет эту точку зрения. В этом случае установка на партнера заставляет языковую личность подладиться под тон, задаваемый коммуникативным партнером. Такая настроенность проявляется в демонстрации интереса к другому участнику коммуникации в виде уточняющих вопросов, поддакивания, проявления сочувствия, утешения, комплимента и т. д. В реальном общении обычно это выглядит как внешняя демонстрация установки на коммуникативного партнера. Главная цель, которую обычно преследует говорящий, – это нежелание как-то обидеть собеседника, доставить ему психологический дискомфорт, стремление к «сглаживанию углов», предупреждение и предотвращение конфликтных столкновений, коммуникативных недоразумений, грубости, бестактности т. д. Однако иногда уступки в построении интеракции, которые делает конформист, воспринимаются его коммуникативными партнерами (особенно, если они находятся на ином уровне коммуникативной компетенции) как неискренность и, даже, хитрость. Поэтому в демонстрации интереса к собеседнику говорящий не должен «переигрывать», фальшивить. Приведем пример.

– Я не знаю / неужели N вечно собирается / на шее у матери сидеть?

– Не знаю / не знаю //

– Пора / в конце-то концов / ей самой деньги зарабатывать!

– Да уж / вообще-то пора...

– Хватит / с родителей тянуть!

– Да / конечно...

Игнорирование переживаний, настроения, психологического состояния другого участника общения снижают степень продуктивности коммуникативного взаимодействия и не могут считаться фактом хорошей речи, даже если дискурс, построенный в рамках такого рода общения, соответствует ортологическим и стилистическим нормам речи. Тип речевого поведения, не имеющий установки на коммуникативного партнера, как уже было сказано, носит название центрированного. Наши наблюдения позволяют нам выделить две разновидности дискурса такого типа: активно-центрированный и пассивно-центрированный.

Активно-центрированныйпринцип организации коммуникации напоминает игру ребенка в мяч со стеной. В рамках такого типа речевого поведения индивид всегда выступает в роли коммуникативного лидера. При этом он задает вопрос и сам на него отвечает, спрашивает совет и тут же говорит о предполагаемом решении, определяет тему разговора и сам ее развивает, не давая партнеру по коммуникации вставить слово, высказать свое суждение. Субъективно он испытывает иллюзию полноценной коммуникации и, как правило, получает удовольствие от общения, не замечая дискомфорта, который испытывает собеседник, что иногда чревато коммуникативными неудачами и (даже) конфликтами. Приведем пример такого диалога.

Разговор в кинозале, на киноклубном просмотре.

– N / давай поговорим //

– О чем?

– Давай о «Молохе» поговорим [фильм А. Сокурова]// Ты как понял?

– Понимаешь...

– (Говорит одновременно с репликой собеседника, перебивая) Я так понял / он сам одинокий // Он жертва одиночества // Экзистенциальные дела / такие //

– Ну ты понимаешь // Сложно рационализировать / то / что Сокуров имел в виду // Там скорее атмосфера...

– (Глядя в пространство с отсутствующим выражением и явно не слушая) Ясно // Ясно // А ты сейчас / что читаешь? (не дожидаясь ответа)Я Фуко купил // Как тебе Фуко? (не дожидаясь ответа) Мне нравится // …

Пассивно-центрированнаяразновидность указанного типа построения общения характеризуется полным или частичным уходом одного из коммуникативных партнеров в себя. Такой пассивный эгоцентрик обычно выглядит безобидным рассеянным (иногда – забитым) «ежиком в тумане». Он с трудом способен выйти за пределы собственного внутреннего мира. Такая особенность речевого поведения, как правило, становится результатом работы психологических защитных механизмов, которые обычно отражают какие-то особенности раннего социогенеза индивида. Обычно речевое поведение такой языковой личности содержит несоответствие выбранных говорящим тактик ситуации общения и интенции собеседника, что свидетельствует о низком прагматическом потенциале говорящего, неумении переключиться на точку зрения слушателя. Это же выражается в упоминании имен, неизвестных собеседнику, как известных; в принципиально банальных реакциях на информацию, касающуюся коммуникативного партнера; в неадекватных реакциях (репликах невпопад); в переведении разговора на темы, которые касаются только говорящего, и полном отсутствии интереса к темам, интересующим слушателя и т. п. Речевое общение пассивного эгоцентрика наполнено коммуникативными неудачами и недоразумениями, факт возникновения которых часто им не замечается. Приведем пример такого общения.

– (Преподаватели, сидя на кафедре, наблюдая, как N перебирает на своем столе бумажки) Интересно / долго она копошиться будет?

– Да / между прочим / звонок уже был //

– Смотри-ка / она даже не слышит //

– (N, спустя некоторое время) Эт вы че / про меня говорите?

Дискурс, который строится в соответствии с принципами центрированного типа речи, отражает коммуникативно неполноценную интеракцию, оформляющую ущербное социальное взаимодействие членов социума. Однако крайней формой отклонения от этических норм речевого поведения становится конфликтный принцип построения дискурса, демонстрирующий во внутрижанровом взаимодействии установку против коммуникативного партнера. Подобная интеракция отражает стремление одного из участников общения самоутвердиться за счет собеседника. Указанный тип представлен двумя разновидностями: конфликтно-агрессивным и конфликтно-манипуляторским. Наиболее очевидно нарушение этико-коммуникативных норм речевого взаимодействия мы можем обнаружить в конфликтно-агрессивном типе общения, участники которого (один или оба) демонстрируют по отношению к коммуникативным партнерам негативную иллокуцию (агрессию), вызванную стремлением видеть в его поведении враждебную или конкурирующую интенцию. Очевиднее всего такого рода конфликтность проявляется в форме прямой вербальной агрессии, которая проявляется в субжанре инвективы (брани). В качестве примера приведем короткий диалог в общественном транспорте.

– (Полная женщина преклонных лет, проталкиваясь к выходу) Да ты дашь мне / выйти что ли / дура!

– (Женщина лет сорока) Че ты разоралась / лошадь старая!

Однако не всегда агрессия может обретать форму прямого оскорбления. Гораздо чаще она имеет вид неявно выраженной иллокуции, намека [подробнее см: Дементьев 2000]. В обыденном общении такое выражение негативной интенции проявляется в субжанре, который мы назвали термином «колкость». Приведем пример:

– Я тебе сочувствую //

– В чем?

– Ну / ты понимаешь / о чем я говорю //

– Нет / не понимаю //

– А ты подумай / на досуге //

Конфликтность может проявляться в форме так называемого коммуникативного саботажа, когда на поставленный вопрос отвечают вопросом.

(Студентка, заглядывая на кафедру) – Извините / а N [фамилия преподавателя] сегодня будет?

– Не N / а Н.М. [имя и отчество]// Вы что / не знаете / что к преподавателю нужно обращаться по имени и отчеству?

Менее очевидно, завуалировано конфликтный характер речевого взаимодействия отражает конфликтно-манипуляторский подтип, в котором один из участников общения в своем собеседнике прежде всего видит объект манипуляции. Это тоже ущербная коммуникация, в ходе которой манипулятор самоутверждается, ставя собеседника в конкретной ситуации социального взаимодействия на нижнюю по сравнению с собой статусную позицию. Говорящий не испытывает уважения к адресату своего высказывания, считая его по интеллектуальным и этическим качествам существом менее развитым. Доминирующая иллокутивная установка в речевом поведении подобной языковой личности – навязывание своего мнения и вообще преувеличение авторитетности своего жизненного опыта (Я считаю...; Ты должен(а)...; Я бы на твоем месте… и т. п. ). В ходе общения манипулятор проявляется в поучениях, советах, диктате и т. д.

– Не знаю / что мне с К. [мужем] делать? Целыми днями лежит / и видак смотрит //

– Дура ты была / когда за него замуж выходила! Я считаю / гони ты его в шею! Чем такого / лучше никакого //

Жанры повседневной фатики могут тяготеть к тому или иному типу речевого взаимодействия: так конфликтное общение в большей мере соответствует жанрам ссоры, выяснения отношений, центрированное – чаще присутствует в легкомысленной болтовне, кооперативное (особенно – кооперативно-актуализаторское) отвечает природе жанра разговора по душам и т. п. В связи с этим, первое (достаточно, впрочем, поверхностное) требование к хорошей речи в рамках фатического общения состоит в стремлении избегать некооперативных (особенно – конфликтных) жанров (ссоры, выяснения отношений и т. д.). В этом случае уместен переход с нериторических на риторические жанры, в которых «включается» осознанность, рациональность в построении интеракции. Нужно сказать, что переход от эмоционального (неосознанного, иногда безрассудного) к рациональному (позволяющему контролировать языковые формы высказывания) построению социально-коммуникативного взаимодействия лежит в основе многих психологических техник предотвращения конфликта и выхода из конфликтной ситуации [см.: например: Литвак 1997]. Главным социально-психологическим фактором такого поведения является умение уступать, «амортизировать» агрессию нападающего. На этом, к примеру, основана методика ростовского психотерапевта М.Е. Литвака, которую он назвал «психологическим айкидо».

Более тонким критерием уровня коммуникативной компетенции языковой личности по соответствию ее речевого поведения этическим нормам выступает выбор речевых тактик, реализующих сюжетное развитие интеракции. Внутрижанровые тактики, т. е. линейно сочетающиеся в рамках жанрового взаимодействия речевые акты, позволяют говорящему на конкретном тематическом уровне изменять ход общения в соответствии с иллокутивными задачами коммуникации. Именно тактические предпочтения являются показателем уровня коммуникативной компетенции языковой личности по ее способности к кооперации во внутрижанровой коммуникации. При этом наиболее показательным для иллюстрации данного положения речевым пространством становятся жанры «нейтральные» (болтовня, семейная беседа, разговор по душам и т. д.). Так, в рамках семейной беседы (подробнее жанр семейной беседы будет рассмотрен в нашей книге чуть ниже) и болтовни конфликтный агрессор будет проявлять себя в тактиках инвективы, насмешки, упрека, колкости, обвинения и т. д.; конфликтный манипулятор – в выговорах, приказах, просьбах, наставлениях, поучениях, советах и т. п.; активный эгоцентрик обнаружит тенденцию навязывания собственных тактик в виде перебивов, вопросов, на которые сам же дает ответы и т. п.; пассивный эгоцентрик в общении будет демонстрировать полное несоответствие избираемых тактик общему тематическому развитию интеракции; кооперативный конформист проявит тяготение к поддакиванию, переспросам, утешениям, комплиментам, выражению сочувствия и т. д.; кооперативный актуализатор будет использовать тактики, которые демонстрируют неформальный интерес к темам, интересующим собеседника, и готовность активно и действенно помочь ему и т. п.

Стремление к использованию кооперативных тактик – необходимое условие при построении риторической интеракции. Для иллюстрации такого типа общения обратимся к жанру светской беседы. Сюда можно с той или иной долей спорности отнести кулуарное общение на научной конференции, неофициальный разговор на разного рода презентациях и торжественных собраниях, разговор преподавателей на кафедре или учителей в учительской, на темы, не связанные с профессиональной деятельностью и т. п. По определению профессора И. А. Стернина, светская беседа – «взаимно приятный, ни к чему формально не обязывающий разговор на общие темы, основная цель которого – провести время с собеседником, оставаясь с ним в вербальном контакте» [Стернин 1996: 3]. К прагматическим параметрам этого жанра нужно отнести неофициальный, но публичный характер общения. Овладение нормами светской беседы требует специального обучения, результатом которого становится некоторая искусность в использовании языковых средств (сюда мы отнесем знание ортологических, стилистических и этикетных норм, умение использовать в интеракции тропы, элементы языковой игры, шутки и т. п.). Важной социолингвистической чертой светского общения (светского гипержанра) в целом является то, что это фатическое общение языковых личностей, которые принадлежат к образованным социальным