Базовая эмоция: страх-тревога.

Страх - это эмоция, о которой многие люди думают с ужасом. Несколько лет тому назад Изард (Izard, 1971) провел исследование, в котором изучалось отношение представителей разных стран (США, Англии, Германии, Швеции, Франции, Греции и Японии) к различным эмоциям. Ответы мужчин и женщин, представлявших эти семь стран, анализировались отдельно. Большинство людей в ответ на вопрос, «какой эмоции вы больше всего боитесь?» назвали эмоцию страха. Возможно, имен­но потому, что эмоция страха сама по себе вызывает ужас, она переживается нами достаточно редко. Опрошенные нами люди сообщали о переживаниях печали, гне­ва, отвращения, презрения и даже стыда гораздо чаще, чем о переживании страха.

8.1. Характеристики страха.

И все же страх - реальная часть нашей жизни. Человек может переживать страх в самых разных ситуациях, но все эти ситуации имеют одну общую черту. Они ощу­щаются, воспринимаются человеком как ситуации, в которых под угрозу поставле­но его спокойствие или безопасность. Интенсивное переживание страха запоминается надолго. Наверное, вам не­сложно будет назвать случаи из детства, когда вы бывали чем-то сильно напуганы - скорее всего, вы помните их так ярко, словно это случилось вчера. Обстановка и предметы, связанные с тем детским переживанием страха, возможно, до сих пор эмоционально значимы для вас. Люди, страдающие фобиями, лучше других знают, какой сильный страх могут вызывать у человека определенные предметы, события или ситуации и как трудно избавиться от этого страха, даже если он совершенно безоснователен. Проблема контроля над эмоцией страха, особенно в случае фобий, до сих пор остается нерешенной в науке о человеческом поведении. Победа над фобией зачастую невозможна без помощи квалифицированного про­фессионала - психолога или психиатра. Однако каждый способен освоить неслож­ные приемы, с помощью которых можно научиться управлять своим страхом.

8.1.1. Определение страха.

Страх нельзя отождествлять с тревогой. Страх - это совершенно определенная, специфичная эмоция, заслуживающая выделения в отдельную категорию. Рассмот­рение страха как специфичной эмоции позволяет отделить его от феномена тревоги. Тревога - это комбинация, или паттерн эмоций, и эмоция страха - лишь одна из них. Рассмотрение страха как отдельной эмоции, отличной от феномена тревоги, по­зволит нам проанализировать специфическое влияние страха на когнитивные процес­сы и поведенческие акты, а также особенности его взаимодействия с другими эмоциями. Сформулируем краткое рабочее определение: страх складывается из определенных и вполне специфичных физиологических изменений, экспрессивного поведения и специ­фического переживания, проистекающего из ожидания угрозы или опасности. У ма­леньких детей, так же как и у животных, ощущение угрозы или опасности сопряже­но с физическим дискомфортом, с неблагополучием физического «Я»; страх, которым они реагируют на угрозу, это боязнь физического повреждения. Наше, на первый взгляд, холодное определение страха ни в коем случае не озна­чает, что мы недооцениваем силу этой эмоции. Субъективное переживание страха ужасно, и что странно - оно может заставить человека оцепенеть на месте, тем самым, приводя его в абсолютно беспомощное состояние, или, наоборот, может за­ставить его броситься наутек, прочь от опасности. По мере взросления человека меняется характер объектов, вызывающих страх. Потенциальная возможность физического повреждения для большинства из нас не представляет собой угрозы, хотя бы в силу ее редкости. Гораздо чаще нас страшит то, что может уязвить нашу гордость и снизить самооценку. Мы боимся неудач и психологических потерь, которые могут произвести в душе каждого из нас настоя­щий переворот.

8.1.2. Причины страха.

В качестве причин страха Томкинс (Тоmkins, 1963) называет драйвы, эмоции и когнитивные процессы. Некоторые исследователи (Воwlbу, 1973) рассматривают развитие эмоции страха как функцию качества привязанности ребенка к матери. Другие исследователи, говоря о причинах страха, выделяют специфические собы­тия и ситуации.

8.1.3. Драйвы и гомеостатические процессы как активаторы страха.

По сравнению с эмоциями и когнитивными процессами, драйвы и процессы, обеспечивающие гомеостаз организма, составляют наименее значимый класс акти­ваторов страха. Драйв приобретает психологическое значение тогда, когда его ин­тенсивность достигает критического уровня, когда он сигнализирует человеку об остром физиологическом дефиците. В этих случаях драйв активирует эмоцию, и та­кой эмоцией может быть страх. Томкинс приводит следующий пример: «Когда потребность в кислороде становится настолько критической, что активирует драйв, она в то же самое время активирует и аффект, и этим аффектом, как правило, является массированная реакция страха. Если препятствия, стоящие на пути удовлет­ворения потребности, не будут немедленно устранены, реакция страха перерастет в па­нику. Потребность в кислороде - одна из жизненно важных потребностей живого орга­низма, и мощный аффект, сопровождающий ощущение удушья, гарантирует немедлен­ную концентрацию внимания на удовлетворении потребности, и потому является одним из важнейших факторов безопасности» (Тоmkins, 1962).

8.1.4. Эмоции как активаторы страха.

Любая эмоция может активировать страх по принципу эмоционального зараже­ния. По мнению Томкинса, реакции испуга и воз­буждения в силу сходства их нейрофизиологических механизмов с механизмами, лежащими в основе эмоции страха, часто являются активаторами последнего. Он полагает, что базовая взаимосвязь между эмоциями интереса, удивления и страха обусловлена сходством их нейрофизиологических механизмов. Томкинс считает, что «внезапное и полное освобождение от длительного и интенсивного страха акти­вирует радость, тогда как частичное освобождение от страха вызывает возбужде­ние» (Тоmkins, 1962). Обратную связь между страхом и возбуждением мы наблюдаем, когда эмоция интереса-возбуждения перерастает в страх. Косвенное подтверждение тесной взаимосвязи между страхом и возбуждением можно найти в исследовании Балл (Вull, 1951), посвященном гипнотически внушенному страху. Она пишет о том, что испытуемые, переживая внушенный страх, одновременно стре­мились исследовать объект страха и избежать его. Балл рассматривает этот конф­ликт как доказательство двойственной природы страха. Теория дифференциальных эмоций интерпретирует подобный поведенческий конфликт как результат колеба­ния между эмоцией страха (мотивирующей реакцию избегания) и эмоцией интере­са (мотивирующей исследовательскую активность). Специфические взаимосвязи между возбуждением и страхом или удивлением и страхом могут быть результатом научения. В процессе научения человека и приоб­ретения им эмоционального опыта активаторами страха могут становиться любые эмоции. Кроме того, страх сам для себя является активатором. Переживая страх и выражая его в поведении, человек получает обратную связь от собственной эмоцио­нальной экспрессии, и это может усиливать его страх. В этом смысле само по себе переживание страха пугает человека.

8.1.5. Когнитивные процессы.

Страх (как и любая другая эмоция) может быть результатом когнитивной оцен­ки ситуации как потенциально опасной; Томкинс называет такую причину когни­тивно сконструированной. Действительно, когнитивные процессы составляют са­мый обширный, самый распространенный класс активаторов страха. Так, например, страх может быть вызван воспоминанием об определенном объекте, мысленным образом объекта или антиципацией определенной ситуации. К сожалению, эти ког­нитивные процессы довольно часто отражают не реальную угрозу, а вымышленную, в результате чего человек начинает бояться ситуаций, не представляющих реаль­ной угрозы, или слишком многих ситуаций, или жизни вообще. Воспоминание о пе­режитом страхе или ожидание страха само по себе может быть активатором страха. Если человек ошибочно воспринимает другого человека как источник угрозы, он может испытывать страх не только при реальной встрече с ним, но и когда думает о нем или ожидает его увидеть. Таким образом, человек, предмет или ситуация могут стать источником страха в результате: а) формирования гипотез (воображаемых источников вреда), б) ожидания вреда, в) непосредственного столкновения со скон­струированным (воображаемым) объектом страха (Тоmkins, 1963).

8.2. Естественные активаторы страха.

Как и в случае с другими эмоциями, попытка жесткой классификации активато­ров страха, отнесения их к двум противоположным категориям (врожденные и при­обретенные), представляется мне не слишком продуктивной. Однако для каждой базовой эмоции, по-видимому, существуют такие активаторы, корни которых глубо­ко уходят в наше эволюционно-биологическое наследие. Но этот факт не должен быть источником тревоги или пессимизма: даже наша биологическая предрасполо­женность испытывать страх перед теми или иными событиями может претерпеть изменения в процессе научения и обретения опыта. Вместо того чтобы делить активаторы страха на естественные и приобретенные, было бы разумнее поразмышлять о роли биологии и опыта в активации страха. Пси­хиатр Джон Боулби говорит о том, что определенные объекты, собы­тия и ситуации имеют тенденцию пробуждать страх, то есть являются «естествен­ными сигналами» опасности. В своем подходе и терминологии он отталкивался от исследований биологов и этологов, изучавших поведение животных в их естествен­ных условиях обитания. В качестве естественных сигналов опасности Боулби назы­вает только четыре фактора, а именно: боль, одиночество, внезапное изменение сти­муляции и стремительное приближение объекта. Эти факторы не обязательно явля­ются врожденными, внутренними активаторами страха, но мы, по-видимому, биологически предрасположены, реагировать на них страхом. Несмотря на свою ма­лочисленность, естественные сигналы опасности лежат в основе многих производ­ных активаторов страха.

8.2.1. Боль и антиципация боли.

Боль, первый и важнейший из естественных активаторов страха, воистину хо­роший учитель. Страх, вызванный ожиданием боли, чрезвычайно ускоряет процесс научения. Любой объект, событие или ситуация, связанные с переживанием боли, могут стать условными стимулами, повторная встреча с которыми напоминает ин­дивиду о прошлой ошибке и о переживании боли. Что именно вызывают эти услов­ные стимулы, до сих остается предметом дискуссий. Долгое время психологи счита­ли, что животное избегает повторения ситуации, некогда вызвавшей у него боль, потому что данная ситуация является для него условным сигналом страха, который, в свою очередь, и заставляет животное избегать повторения ситуации. Однако, по мере того как животные научаются избегать опасных ситуаций, сама способность к избеганию исключает или заметно снижает их страх. Многочисленные эксперимен­ты показывают, что при многократном предъявлении опасного стимула животные успешно избегают его, не выказывая признаков страха. Эта способность к «изживанию» страха играет чрезвычайно адаптивную роль, как в жизни животных, так и в жизни человека, она подтверждает тезис о том, что боль является хорошим учителем. Мы научаемся избегать потенциально болезнен­ных ситуаций без всяких негативных последствий для себя, порой даже не испыты­вая страха перед болью. По-видимому, ожидание боли вызывает у индивида страх только тогда, когда он не уверен в том, что сумеет избежать опасности. Приняв этот постулат, мы можем задаться вопросом: что же на самом деле происходит внутри нас, чем мотивированы те наши действия, которые направлены на избегание опас­ных ситуаций и которые мы совершаем практически ежедневно? Рассмотрим ситуацию, когда человеку нужно перейти оживленный перекресток, не оборудованный светофорами. В этом случае существует потенциальная опасность оказаться под колесами автомобиля, но несмотря на это, большинство людей не ис­пытывают особого страха, перебираясь через дорогу. Однако для большинства из нас (хотя бы мы никогда не попадали под машину) неожиданное приближение мчащего­ся на полной скорости автомобиля является приобретенным сигналом опасности. Для того чтобы научиться испытывать страх в определенной ситуации, совсем не обязательно испытать боль. На самом деле многие из людей, страдающих фобия­ми, не смогут назвать вам ни одного случая, когда бы объект их страха причинил им вред. Впрочем, вполне возможно, что они, некогда все же испытав боль, связанную с предметом своей фобии, просто забыли о ней, но об этом мы поговорим позже. В любом случае, за многими из наших страхов и фобий не стоит никакого конкрет­ного негативного опыта. Одни люди боятся змей, хотя, мало того, что никогда не были укушены змеей, но вообще никогда не сталкивались с ними в естественной обстановке. Другие боятся летать на самолете, хотя никогда не попадали в авиакатастрофу. Таким образом, наши страхи и фобии взрастают не только на почве реальных переживаний боли, они могут оказаться плодом чистой фантазии. Вернемся, однако, к приведенному выше примеру с оживленным перекрестком. Маленький ребенок, который только учится правилам дорожного движения и по­стоянно слышит предостережения родителей и воспитателей, может испытывать страх в этой ситуации. Но старшие дети, так же как подростки и взрослые, безбояз­ненно переходят через дорогу, и это объясняется тем, что они приобрели опыт ус­пешного избегания опасности. Навык избегания выступает как один из способов регуляции страха и защиты от потенциальной угрозы. Возможно, что на особо ожив­ленных перекрестках вы испытываете небольшой страх, и это еще раз напоминает нам о том, что страх, как и любая другая эмоция, не несет в себе абсолютистских черт, не становится знанием «либо-либо». Страх может быть настолько слабым, что будет переживаться вами лишь как смутное предчувствие опасности, и наобо­рот, он может быть настолько интенсивным, что вас охватит ужас. В детстве, когда вы только учились переходить через дорогу, ваше поведение было мотивировано скорее предчувствием страха, нежели предчувствием боли. Это предчувствие стра­ха может присутствовать и у взрослого человека, помогая ему успешно избегать опасностей на трудной стезе пешехода. Однако большинство из нас, по-видимому, достигает такого уровня развития навыка, что необходимость перейти через дорогу не вызывает даже предчувствия страха; мы безбоязненно перебегаем через дорогу, повинуясь неожиданно вспыхнувшему интересу к какому-то объекту на противопо­ложной стороне улицы. Анализ этого примера показывает нам, в какой последовательности развивается мотивация нашего поведения по мере совершенствования навыков избегания опас­ности, и эта последовательность такова: предчувствие боли, предчувствие страха, интерес. При определенных условиях, например, если человек, переходя через доро­гу, недооценивает скорость приближающегося автомобиля, его интерес может сме­ниться предчувствием страха, которое в свою очередь может вызвать предчувствие боли и развернутую эмоцию страха, которая обратит его в бегство. Благодаря этой мотивационной иерархии мы сохраняем бдительность, необходимую для успешного избегания опасности. Наши визуальные и моторные навыки так точны именно пото­му, что эмоция интереса с легкостью перерождается в эмоцию страха.

8.2.2. Одиночество.

Другим естественным активатором страха является одиночество. Зачастую, ос­таваясь в одиночестве, человек ощущает угрозу своей безопасности, но стоит ему оказаться среди людей, как страх отступает. Старая пословица гласит: «На миру и смерть красна». Как всякое обобщение, эта народная мудрость применима далеко не всегда, но мысль, заключенная в ней, безусловно, заслуживает внимания. Ребенок, самостоятельно переходящий через дорогу, имеет больше шансов по­пасть под машину, чем тот, который переходит через дорогу вместе со взрослым. Боулби проанализировал статистику дорожно-транспортных происшествий, жерт­вами которых стали дети, в одном из районов Лондона. Из пострадавших детей 44 % в момент дорожно-транспортного происшествия находились на дороге одни, 34 % - со сверстниками. В определенных ситуациях для взрослого одиночество также может стать фак­тором риска. Очевидно, что, отправляясь в одиночку в кругосветное плавание, в горы или в пещеры, человек подвергает себя большой опасности. Разумеется, эти ситуации не очень типичны, но, скажем, ночные прогулки по городу также могут таить в себе много опасностей.

8.2.3. Внезапное изменение стимуляции.

Действенность фактора внезапного изменения стимуляции как активатора стра­ха исследована недостаточно, но одна из разновидностей этого условия изучалась еще на заре развития бихевиоризма. Уотсон и Рэйнор (Watson, Rауnоr, 1920), пыта­ясь выявить врожденные эмоции, провели ряд экспериментов на младенцах. Резуль­таты этих экспериментов привели Уотсона к заключению, что эмоция страха может быть вызвана внезапной потерей опоры. Возможно, в данном случае Уотсон наблю­дал не столько эмоцию страха, сколько реакцию испуга. В экспериментах младенцы часто отвечают негативной эмоциональной реакци­ей на перемещение из рук матери в руки экспериментатора. Даже такого рода изме­нение стимуляции способно вызвать у маленького ребенка физический дискомфорт или негативную эмоцию, но это не обязательно эмоция страха. По-видимому, для того чтобы рассматривать внезапное изменение стимуляции в качестве естествен­ного сигнала опасности, следует определить данный примерно так: внезапные изме­нения стимуляции, к которым индивид не в состоянии приспособиться, могут слу­жить для него сигналом опасности и вызывать эмоцию страха.

8.2.4.Внезапное приближение.

К естественным активаторам страха Боулби относит внезапное приближение. Мы не располагаем достаточными данными, которые позволяли бы нам с уверенно­стью поддержать его точку зрения. Реакция избегания, которую демонстрировали новорожденные дети в ответ на внезапное приближение крупного объекта, была интерпретирована Бауэром (Воwег, 1971) как реакция страха. Однако Бауэр не имел в своем распоряжении системы объективного кодирования эмоционально-экспрес­сивных реакций, которой сейчас располагаем мы. Критерии, на основании которых он интерпретировал наблюдаемые им реакции как проявления страха, не отвечают современным стандартам. Так, например, если ребенок отворачивал голову и пла­кал, Бауэр делал вывод о наличии страха. Хотя заключение Бауэра не совсем безос­новательно, следует иметь в виду, что отворачивание головы и плач могут также свидетельствовать о физическом дискомфорте или служить проявлениями базовой защитной реакции. Результаты некоторых исследований позволяют предположить, что внезапное приближение объекта может являться естественным активатором гнева. Много лет тому назад психиатр Рене Шпитц заметил, что восьмимесячные младенцы иногда реагируют на приближение незнакомого человека реакцией страха или тревоги. На протяжении многих лет в большинстве учебников и научных журналов фигуриро­вал вывод о том, что в восьмимесячном возрасте все дети вдруг начинают обнаружи­вать тревогу при приближении незнакомца. Потребовалось несколько лет система­тических исследований, прежде чем ученые смогли с уверенностью заявить, что приближение незнакомца не обязательно вызывает у младенцев страх, что дети мо­гут обнаруживать при этом и интерес, и радость, и гнев. Лишь при определенных условиях они реагируют на приближение незнакомого человека страхом. Важными факторами страха в данной ситуации являются внешность незнакомца и скорость, с которой он приближается к ребенку. Обнаружено, что у младенца скорее вызовет страх стремительное приближение крупного мужчины, чем приближение ребенка. Таким образом, стремительное приближение объекта при определенных условиях может служить, по крайней мере для младенцев, естественным сигналом опасности (Lewis, Rosenblum, 1978).

8.2.5. Необычность.

Необычность как фактор страха следует рассматривать в дополнение к перечню естественных сигналов опасности Боулби. Данный фактор можно отнести к той ка­тегории стимулов, о которых некоторые психологи говорят в терминах гипотезы несоответствия (Вгоnsоn, 1972; Каgаn, Кеагslеу, Zеlаzо, 1978). В общем виде эта гипотеза постулирует, что любой стимул, достаточно отличный от привычных сти­мулов, может активировать эмоцию, причем степень несоответствия этого стимула привычным стимулам, по мнению некоторых психологов, влияет на тип и интенсив­ность активируемой эмоции. Хотя в рамках данной гипотезы невозможно объяснить, почему тот или иной «несоответствующий» стимул активирует конкретную эмоцию, она тем не менее имеет некоторую объяснительную силу. Очевидно, что стимул умеренной степени несоответствия может активировать эмоцию интереса, тогда как несообразно измененный стимул может активировать страх. Когда незнакомый стимул характеризуется высокой степенью несоответствия, то есть его качество и интенсивность не соответствуют прошлому опыту индивида, вероятность активации страха значительно возрастает. Вы, наверное, уже задаетесь вопросом — в чем разница между понятиями «необычность» и «несоответствие»? В данном контексте, говоря о «необычности» стимула, мы имеем в виду, что стимул не только отличен от знакомых индивиду, но и представляется ему в некотором роде «странным», «непонятным». Именно в силу своей странности и непонятности он чужероден индивиду и воспринимается им как источник угрозы. Так, например, шимпанзе с головой нормальных размеров, но необычно маленьким и в то же время функционирующим телом воспринимается другими особями как чрезвычайно стран­ный объект. По данным экспериментов Хебба, один вид головы шимпанзе без тела также вызывает у других обезьян сильнейший страх. Результаты экспериментов с детьми согласуются с наблюдениями Хебба(Schwartz, Izard, Аnsuаl, 1985). Исследователи предъявляли детям объемные маски искажен­ных человеческих лиц, это были точные копии тех масок, которые использовал в своем исследовании Каган (Каgаn, 1978). В лаборатории был устроен неболь­шой «театр». Ребенка усаживали на расстоянии четырех футов от импровизирован­ной сцены в отгороженную с трех сторон кабинку, так что он мог видеть только сце­ну; затем открывался занавес, и перед ребенком возникала либо маска нормального человеческого лица, либо маска одноглазого уродца, которая приближалась к нему либо постепенно, либо стремительно. Дети по-разному реагировали на предъявляемые им маски. Одни выказывали сильнейший интерес, другие протестовали и выказывали гнев, третьи реагировали развернутым мимическим выражением страха. Страх проявили около 20 % 7-месяч­ных детей и около 35 % детей в возрасте 14 месяцев. Анализ результатов исследова­ния показал, что скорость приближения маски и степень ее «необычности» не ока­зывали существенного влияния на реакцию ребенка. Эмоциональные реакции кон­кретного ребенка при разных условиях и разных типах масок были практически одинаковы. Исследователи пришли к выводу, что человеческая маска размером с нормальную человеческую голову, помещенная на белую квадратную панель (12 х 12 дюймов), является для младенцев столь же несоответствующим и необычным объектом, каким для особей шимпанзе в экспериментах Хебба являлась голова шим­панзе без тела. Таким образом, несмотря на невозможность точного определения понятия «необычность» или «странность», фактор необычности, по-видимому, мож­но считать одним из естественных сигналов опасности.

8.2.6. Высота.

Высота как активатор страха также может рассматриваться в качестве есте­ственного сигнала опасности. При определенных условиях и на определенном эта­пе индивидуального развития дети начинают бояться высоты. Изучение реакции младенцев на высоту проводили с помощью специального сооружения, называемого «ложным провалом». Оно представляет собой большой стол со стеклянной поверх­ностью, к нижней стороне которой прикрепляется клетчатая скатерть, причем на одной половине стола скатерть прикрепляется непосредственно к стеклу, а на дру­гой она размещается двумя футами ниже. В середине стола устанавливается проч­ная непрозрачная доска, на которую усаживают ребенка. Таким образом, ребенок, глядя в одну сторону, видит стол, покрытый скатертью, а глядя в другую - имити­рованный обрыв. Для изучения реакций младенцев на ложный провал Кэмпос и соавт. (Саmроs, 1978) применяли следующие процедуры. Первая заключалась в том, что ребенка усаживали на доску в середине стола, а затем всевозможными способами заманива­ли на ту сторону стола, где был ложный провал. В другом случае ребенка осторожно помещали либо на «мелкую» половину стола, либо на «глубокую» (техника непо­средственного помещения). Кэмпос обнаружил, что очень маленькие дети (6 месяцев и меньше) не выказы­вают видимых признаков страха, когда их помещают на «глубокую» половину стола. Некоторые ученые объясняют это тем, что в этом возрасте у детей еще не сформи­ровано восприятие глубины и поэтому они не способны к восприятию связанной с ней опасности. Однако Кэмпос, используя технику непосредственного помещения, показал, что даже в этом возрасте дети способны воспринимать разницу между «мел­кой» и «глубокой» половинами стола. Он пришел к этому выводу, измеряя у малень­ких испытуемых частоту сердечных сокращений. Когда младенцы находились на «мелкой» половине стола, частота сердечных сокращений была у них ниже, чем на «глубокой» половине. По данным Лэси (Lacey, 1967), снижение частоты сердечных сокращений характерно для процесса ориентировки и связано с восприятием и об­работкой новой информации. Как уже говорилось, эмоция интереса первоначально сопровождается снижением частоты сердечных сокращений. Следовательно, мы имеем основания предполагать, что дети, находясь на «мелкой» половине стола, ис­пытывали интерес и воспринимали и обрабатывали информацию, поступающую от зрительных рецепторов. Когда младенцев переносили на «глубокую» половину, частота сердечных со­кращений у них резко возрастала, и это свидетельствовало о том, что младенцы от­личали одну половину стола от другой, а единственное видимое различие между ними, даже для взрослого человека, заключалось в расстоянии от поверхности сто­ла до клетчатой скатерти. Результаты эксперимента Кэмпоса косвенно указывают на то, что 6-7-месячные дети способны к восприятию глубины. Вскоре другими исследователями была разработана новая процедура экспери­мента, которая позволяла непосредственно оценить способность младенцев к вос­приятию глубины (Fох, Аslin, Shеа, Dumas, 1980). Младенцу предъявляли двухмер­ный и трехмерный образцы стимульного материала, они были абсолютно идентичны за исключением одного дополнительного измерения, соответствующего параметру глубины. Фокс и соавт. показали, что уже в 4-месячном возрасте младенцы имеют хотя бы рудиментарное восприятие глубины. Таким образом, изменение частоты сердечных сокращений, отмеченное у младенцев в эксперименте Кэмпоса, и пер­цептивная дискриминация двух- и трехмерных стимулов, зарегистрированная в экс­перименте Фокса, прямо и косвенно свидетельствуют о том, что 4-месячные дети способны к восприятию глубины. Тот факт, что дети в возрасте от четырех до семи месяцев не обнаруживали стра­ха перед «ложным провалом», объясняется не отсутствием у них способности к вос­приятию глубины, а другими факторами. Проведя серию оригинальных эксперимен­тов, Кэмпос и соавт. показали, что фактор возникновения страха перед «ложным провалом» складывается из двух составляющих - способности к восприятию глу­бины и способности к передвижению (на основе как минимум трехнедельного опыта ползания). Вполне возможно, что есть и другие факторы, однако Кэмпосу не удалось выявить их. На сегодняшний день известно лишь, что, несмотря на то, что дети начи­нают ползать в разном возрасте (от семи до одиннадцати месяцев), они обнаружива­ют страх перед ложным провалом только после трехнедельного опыта ползания.

8.3. Культуральные сигналы опасности: роль научения и опыта.

Уже рассмотрен один из способов научения страху - простое обуслов­ливание (или ассоциативное научение). В этом случае эмоция страха связывается с каким-то нейтральным стимулом: со временем этот нейтральный стимул начинает активировать страх в отсутствии исходного (безусловного) стимула. Стимулы, ас­социированные, например, с болью, становятся условными и начинают самостоя­тельно сигнализировать об опасности и активировать страх. Суть обусловливания заключается в том, что индивид подвергается воздействию некоего безусловного стимула (например, боли) в присутствии стимула, который должен стать условным. Однако возникновение многих человеческих страхов не всегда укладывается в жест­кую логику процесса обусловливания. Многие страдающие фобиями'люди не могут связать свою проблему с каким-либо травматическим переживанием или безуслов­ным стимулом, который в прошлом вызвал у них боль или страдание. Но об этом мы поговорим позже. Многие наши страхи являются результатом особой формы научения, которую можно было бы назвать «социальным заимствованием». В определенных обстоятель­ствах эта форма научения может быть чрезвычайно эффективной. Так, когда малень­кий ребенок наблюдает реакцию страха у отца, то вероятность того, что он начнет бояться того же объекта, который испугал отца, очень велика. Минека, Дэйвидсон, Кук и Кэйр (1984) изучали роль социального заимствования в развитии страхов у макак резусов. Некоторые из наблюдаемых ими обезьян выросли в естественных условиях, и попали в лаборато­рию только в возрасте четырех-шести лет. У этих обезьян большой страх вызывали змеи и любые объекты змееподобной формы. Обезьяны, родившиеся и выращенные в лаборатории, то есть не имевшие опыта жизни на воле, не боялись змей. Удивительно - прошло, по меньшей мере, 24 года с тех пор, как первые из лабо­раторных макак были завезены из Индии, однако они до сих пор обнаруживали страх перед змеями! Воистину, страх - хороший учитель. Переживания, связанные со страхом, навсегда запечатлеваются в нашем сознании. В исследовании Минеки обезьяны, выросшие на воле и обнаруживавшие страх перед змеями, стали для лабораторных обезьян своего рода образцами для подража­ния: наблюдая за ними, обезьяны очень быстро научались бояться змей. В качестве стимульного материала экспериментаторы использовали живого удава, чучело змеи, игрушечную резиновую змею, черный электрический шнур и четыре нейтраль­ных предмета, таких, например, как деревянный брусок. В клетку подавался про­зрачный плексигласовый ящик, который перемещался по направлению к животным. В дальнем конце ящика на планке лежала какая-нибудь пища; чтобы завладеть ею, обезьяне достаточно было протянуть руку. При этом на дне ящика находился один из стимульных объектов - живая змея, змееподобный предмет или нейтральный предмет. Когда в ящике была змея, дикие обезьяны демонстрировали реакции, кото­рые Минека интерпретировала как проявления страха. В отсутствие своих диких собратьев лабораторные обезьяны не выказывали никаких признаков страха; их ре­акции на змею, змееподобные и нейтральные объекты были совершенно одинаковы­ми. Однако, когда лабораторным обезьянам предоставлялась возможность наблю­дать реакцию диких обезьян, они быстро и надолго научались испытывать страх пе­ред змеями и змееподобными объектами. По наблюдениям Минеки, «заимствование» реакции страха происходило независимо от факта наличия детско-родительских от­ношений между «подражателем» и «образцом». Любопытно, однако, что в тех случа­ях, когда «подражатель» был детенышем «образца», заимствование происходило несколько быстрее, а реакция страха была несколько интенсивнее. Эти захватывающие эксперименты по изучению социального заимствования дают нам много интересной и полезной информации. Они ясно показали, что для усвоения страха не обязательно иметь опыт непосредственного столкновения с опасным стимулом. Кроме того, они продемонстрировали, какую мощную роль в процессе научения играет эмоциональная экспрессия. Обезьяны-«подражатели» не имели непосредственных контактов с обезьянами-«образцами», ни разу за время проведения эксперимента «образец» не притронулся к «подражателю». Всю инфор­мацию «подражатели» черпали только из экспрессивного поведения других обезь­ян, которое ясно сигнализировало им об опасности. Складывается впечатление, что для обезьян-«подражателей» исходным стимулом был сигнал об опасности, а змея выступала лишь как условный раздражитель. Результаты исследования Минеки позволяют предполагать, что происхождение очень многих наших страхов объясня­ется феноменом социального заимствования. Предположение о том, что выражение страха, демонстрируемое обезьяной-«образцом», являлось для «подражателя» препотентным, или биологически запрограм­мированным, стимулом страха, подтверждается результатами других исследований, изучавших роль эмоциональной экспрессии в процессе обусловливания. Оуман и Димберг (1978), а также Орр и Ланцетта (1980) по­казали, что процесс обусловливания происходит быстрее тогда, когда испытуемый, подвергающийся воздействию электрического разряда (безусловный стимул), ви­дит испуганные человеческие лица, нежели тогда, когда он видит радостные лица. Даже при отсутствии подкрепления вид испуганного человеческого лица усиливает эмоциональную реакцию испытуемого на другой условный стимул. Точно так же предъявление испытуемому испуганного лица в процессе угасания условной связи способно значительно замедлить этот процесс. Ланцетта и Орр (1986), вырабатывая у своих испытуемых условную реакцию страха, в качестве безуслов­ного стимула использовали удар электрического тока, а в качестве условного — лица, выражавшие радость или страх. Они обнаружили, что даже после отсоедине­ния электродов, когда уже не было реальных оснований для страха, у испытуемых, которым предъявлялись испуганные выражения лиц, отмечался более высокий уро­вень активации вегетативной нервной системы (более высокий уровень кожно-гальванической реакции), чем у тех испытуемых, которые видели радостные лица. Результаты этих двух исследований подтверждают предположение о том, что выра­жение страха является препотентным, или биологически запрограммированным, активатором страха и объясняют, почему наблюдение за эмоциональной экспресси­ей в ситуациях угрозы (как, например, в экспериментах Минеки) ускоряет процесс «заимствования» страха.

8.3.1. Влияние привязанности на механизмы заимствования страха.

Минека обнаружила любопытный факт: не все лабораторные обезьяны, наблю­дая за поведением диких обезьян, усваивали их страх перед змеями. В каждом экс­перименте 10-30% обезьян-«наблюдателей» не обнаруживали страха. В чем при­чина этого феномена? Является ли подобное бесстрашие некой врожденной чертой или его можно объяснить различиями в индивидуальном опыте, и в том числе осо­бенностями воспитания? Вполне возможно, что одна из важных причин индивиду­альных различий в легкости заимствования страха кроется в раннем социальном опыте индивида, в привязанности, которая возникает между младенцем и его пер­вым воспитателем, или объектом привязанности.

8.3.2. Неустойчивая привязанность как источник страха.

Джон Боулби (Воwlbу, 1969) первым заговорил о первичном носителе заботы или объекте привязанности как об источнике базового чувства безопасности, с од­ной стороны, и чувства неуверенности и страха — с другой. Известно, что участли­вое сопереживание облегчает страдание. Сопереживание может ослабить и страх, но для этого человек, проявляющий участие, должен быть бесстрашным или уметь контролировать свой страх. Наверное, каждый из нас может вспомнить случай из своей жизни, когда присутствие друга помогало преодолеть страх. И наоборот, изо­ляция, одиночество усиливают страх. В ситуации угрозы одно лишь присутствие надежного друга может создать мощную преграду страху, и большинство людей, наверное, согласятся с утверждением Боулби, что для ребенка таким человеком является тот, к кому он эмоционально привязан. По мнению Боулби, в раннем детстве, когда за