LII. Обида старика Хоттабыча.

 

К утру «Ладога» вошла в полосу густых туманов. Она медленно продвигалась вперёд, каждые пять минут оглашая пустынные просторы мощным рёвом своей сирены. Так полагалось по законам кораблевождения. В туманную погоду корабли должны подавать звуковые сигналы, всё равно, находятся ли они на самых бойких морских дорогах или в пустыннейших местах Северного Ледовитого океана.

Сирена «Ладоги» нагоняла на её пассажиров тоску и уныние. На палубе было неинтересно и сыро, в каютах было скучно. Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были заняты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие - в шашки, третьи - в подкидного дурачка. Неожиданные таланты в этой игре вдруг проявил Серёжа, неизменно выходивший победителем и к обеду завоевавший грозное звание «заслуженного мастера подкидного дурака».

Помногу раз переиграли все патефонные пластинки, перепели хором и в одиночку все знакомые песни. Потом изъявил желание спеть старик Хоттабыч, вызвав шумное и весёлое одобрение собравшихся.

Он сразу сделался серьёзным, снял пиджак, уселся, поджав под себя ноги, прямо на ковре, покрывавшем пол кают-компании, и многозначительно откашлялся. Со всех сторон посыпались заказы:

- «Коробочку» спой!

- «Хаз-Булат удалой»!

- Тамбовскую какую-нибудь, постаринней! Но Хоттабыч окинул аудиторию проникновенным взором и заявил:

- Я вам сейчас, с вашего позволения, спою весёлую песенку про то, как проводил своё время знаменитый калиф Гарун аль Рашид.

- Просим, просим! - подбодрили его окружающие.

Хоттабыч, блаженно закрыв глаза, пронзительно запел.

Сразу все удивлённо переглянулись.

Старик пел с большим чувством, и это было ужасно. Вполне возможно, что несколько тысяч лет тому назад этот дикий набор звуков был самой модной и весёлой песенкой. Возможно.

Но сейчас экскурсанты, тактично сдерживая зевоту, с трудом дослушали до конца сольный номер, которым Хоттабыч собирался пленить слух своих слушателей. Старик заметил это, обиделся и, присев на краешек стула около Вольки, сражавшегося в шашки с третьим помощником капитана, мрачно насупился.

Незаметно проходили дни путешествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала или почти никогда не ступала нога человеческая. Экскурсанты высаживались на острова, где их торжественно встречали мужественные зимовщики, и на совершенно необитаемые одинокие скалы. Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники, бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовым плато, скакали с льдины на льдину через метровые полыньи, охотились на белых медведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привёл за холку на «Ладогу». Медведь под влиянием Хоттабыча сразу сделался ручным и ласковым и впоследствии доставил немало весёлых минут экскурсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, видали. Его зовут Кузя.

 

LIII. «Селям алейкум, Омарчик!»

 

После посещения острова Рудольфа «Ладога» повернула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от множества впечатлений, от солнца, светившего круглые сутки, от частых туманов и почти непрестанного грохота льдин, ударявшихся о форштевень и борта судна. Всё меньше и меньше находилось охотников высаживаться на пустынные острова, а под конец только наши друзья да ещё два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной возможности посетить негостеприимные скалистые берега.

- Ну что ж,- сказал как-то утром Степан Тимофеевич,- в последний раз высажу вас - и баста! Никакого расчёта нет останавливать пароход из-за каких-нибудь шести-семи человек.

Поэтому Волька сговорился со всеми отправившимися вместе с ним на берег по-настоящему проститься с Землёй Франца-Иосифа и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем более что Хоттабыча, торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было - он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

- Ребята,- таинственно сказал своим приятелям Серёжа, когда они через три часа, усталые, поднялись наконец по шторм-трапу на борт парохода,- айда ко мне в каюту! Я вам покажу кое-что интересное… Ну вот, смотрите,- продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлёк из-под полы своего пальтишка какой-то продолговатый предмет.- Что вы на это скажете? Я нашёл эту посудину на другом конце острова, у самого берега.

В руках у Серёжи находился позеленевший от морской воды, а может быть, и от времени, небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.

- Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! - возбуждённо сказал Волька.- Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и нарочно бросила в воду, чтобы те, кто его выловит, узнали о её бедственном положении.

- Правильно,- подтвердил со своей стороны Женя.

- Я тоже сначала так решил,- отвечал Серёжа,- но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там внутри. Это же очень интересно. Правильно я говорю, ребята?

- Правильно! Конечно, правильно! - загалдели Волька с Женей.

Серёжа, побледнев от сознания важности момента, довольно быстро соскрёб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то письменами. Серёжа с трудом отвинтил её.

- А теперь,- сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой,- посмотрим, что там…

Он не успел закончить эту фразу, как из сосуда валом повалил густой чёрный дым, заполнивший всю каюту так, что стало темно и нечем было дышать. Однако через несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскалённые угли.

Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол каюты, возопил громовым голосом:

- Нет бога, кроме Аллаха, а Сулейман пророк его!

После этих слов он ещё несколько раз молча стукнулся лбом об пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскричал:

- О, пророк Аллаха, не убивай меня!…

- Разрешите справочку,- прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтригованный Волька.- Если я не ошибаюсь, речь идёт об иудейском царе Соломоне?

- Именно о нём, о презренный отрок, о нём, о Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!

- Это ещё большой вопрос, кто из нас презренный,- тактично возразил незнакомцу Волька.- А что касается вашего Сулеймана, то заявляю вполне официально: дни его ни в коем случае продлиться не могут. Он, извините, умер.

- Ты лжёшь, несчастный, и дорого за это заплатишь!

- Напрасно злитесь, гражданин. Он умер три тысячи лет назад. Об этом даже в энциклопедии написано.

- Кто открыл сосуд? - деловито осведомился тогда старичок, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку.

- Я,- скромно отозвался Серёжа, замирая от гордости.- Я. Но не стоит благодарности.

- Радуйся, о недостойный мальчишка!

- А чего это мне радоваться? - удивился Серёжа.- Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться, чудак вы старичок?

- А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей смертью!

- Ну, знаете ли,- возмутился Серёжа,- это просто неблагодарность! Ведь я вас освободил от этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы ещё тысяч лет вы в ней проторчали в дыму и копоти!

- Замолчи! - сердито прикрикнул незнакомец.- Пожелай, какой казнью будешь казнён. У-у-у-у!…

- Попрошу без запугиваний. И вообще, в чём, собственно говоря, дело? - вконец рассердился Серёжа.

- Знай же, о недостойный юнец, что я один из джиннов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда - мир с ними обоими!. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять его веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин и заточил меня в нём…

- Правильно сделал,- тихо прошептал Женя на ухо Вольке.

- Что ты там шепчешь? - подозрительно спросил старик, прервав свои слова.

- Ничего, просто так,- поспешно отвечал Женя.

- То-то! - мрачно сказал старик.- А то со мною шутки плохи… Итак… Он заточил меня в этот сосуд и отдал приказ джиннам, и они понесли меня и бросили в море. И я провёл там сто лет и сказал в своём сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло сто лет, и никто меня не освободил. И надо мной прошло ещё четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, предложив раньше выбрать, какою смертью умереть.

И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою же смертью тебе желательней было бы умереть.

- Но ведь это просто нелогично - убивать своего спасителя! - горячо возразил Серёжа.- Нелогично и неблагодарно.

- Логика здесь совершенно ни при чём! - жёстко отрезал джинн.- Выбирай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе…

- Можно вам задать вопрос? - вмешался в этот страшный разговор Волька, но джинн в ответ так цыкнул на него, что не только у Вольки, но и у молчавшего Жени от страха подкосились ноги.

- Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? - взмолился Серёжа с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему:

- Хорошо, тебе можно. Но смотри, будь краток.

- Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этом медном сосуде,- произнёс тогда Серёжа дрожащим голосом,- а между тем он настолько мал, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините за бестактный вопрос, в нём умещались целиком?

- Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? - вскричал джинн, обращаясь к Серёже.

- Никогда не поверю, пока не увижу вас в нём собственными глазами,- твёрдо отвечал Серёжа, подмигнув Вольке, который при этих словах еле удерживался от радостного восклицания.

- Так смотри же и убеждайся! - заревел джинн, встряхнулся, стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин под тихие аплодисменты обрадованных ребят.

Уже больше половины дыма скрылось в кувшине, и Серёжа, затаив дыхание, схватил крышку, чтобы снова запечатать в нём джинна, когда тот, видимо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ.

- Но-но-но! - сказал он, хитро прищурившись и помахивая пальцем перед лицом Серёжи, поспешно спрятавшего крышку в карман.- Но-но-но! Ты свои штучки брось, о презренный молокосос? Проклятая память! Я чуть не забыл, что тысячу сто девятнадцать лет тому назад меня точно таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что я находился в кувшине, и превратился в дым и вошёл в кувшин, и этот рыбак поспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин и бросил его в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдёт!

- Да я и не думал вас обманывать,- ответил дрожащим голосом Серёжа, чувствуя, что теперь-то он уже окончательно пропал.

- Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось бы умереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с тобой разговаривать.

- Хорошо,- сказал Серёжа, немного подумав,- но обещай мне, что я умру именно этой смертью, которую я сейчас выберу.

- Клянусь тебе в этом! - торжественно обещал джинн, и глаза его загорелись дьявольским огнём.

- Так вот,- сказал Серёжа и судорожно глотнул воздух,- так вот: я хочу умереть от старости.

- Вот это здорово! - воскликнули в один голос Волька с Серёжей.

А джинн, побагровев от злобы, воскликнул:

- Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь, увы, ещё так юн!

- Ничего,- ответил мужественно Серёжа,- я могу подождать.

Услышав Серёжин ответ, ребята радостно засмеялись, а джинн, беспрестанно выкрикивая какие-то ругательства на арабском языке, стал метаться взад и вперёд по крошечной каюте, расшвыривая в бессильной злобе всё, что ему попадалось на пути. Так продолжалось по крайней мере пять минут, пока он не пришёл наконец к какому-то решению. Он захохотал тогда таким страшным смехом, что у ребят мороз пошёл по коже, остановился перед онемевшим от ужаса Серёжей и торжествующе произнёс:

- Спору нет, ты хитёр, и я не могу тебе в этом отказать! Но Омар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презренный…

- Омар Юсуф ибн Хоттаб?! -в один голос воскликнули поражённые ребята.

Но джинн, дрожа от злобы, заорал:

- Молчать, или я вас всех немедленно уничтожу! Да, я - Омар Юсуф ибн Хоттаб, и я хитрее этого мальчишки. Я выполню его просьбу, и он действительно умрёт от старости. Но,- он окинул ребят победным взглядом,- но старость у него наступит раньше, чем вы успеете сосчитать до ста!

- Ой! - воскликнул Серёжа звонким мальчишеским голосом.- Ой! - воскликнул он через несколько секунд басом.- Ой,- захрипел он ещё через несколько секунд дребезжащим, стариковским голосом,- ой, умираю!

И его друзья с тоской взирали на то, как Серёжа с непостижимой быстротой превратился на их глазах сначала в юношу, потом в зрелого мужчину с большой чёрной бородой, как затем его борода быстро -поседела, а сам он стал пожилым человеком, а затем дряхлым, лысым стариком. Ещё несколько секунд - и всё было бы кончено, если бы Омар Юсуф, злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Серёжи, не выкрикнул при этом с тоской:

- О, если бы со мною был сейчас мой несчастный брат! Как он насладился бы моим торжеством!

- Постойте! - закричал тогда изо всех сил Волька.- Скажите только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман?

- Как ты дознался до этого? - поразился, в свою очередь, Омар Юсуф.- Не напоминай мне о нём, ибо сердце у меня разрывается на части при одном лишь воспоминании о несчастном Гассане. Да, у меня был брат, которого так звали, но тем хуже будет тебе: ты разбередил мою кровоточащую рану!

- А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я вам покажу его живым и здоровым, тогда вы пощадите Серёжу?

- Если бы я увидел моего дорогого Гассана, тогда твой приятель остался бы жить до тех пор, пока он не постареет по-настоящему! И это тогда случится, уверяю тебя, очень не скоро. Но если ты обманываешь меня… О, клянусь, тогда никто из находящихся здесь не спасётся от моего справедливого гнева!

- Подождите, в таком случае, одну, только одну минуточку! - обрадованно воскликнул Волька, рванул дверь каюты и через несколько секунд ворвался в кают-компанию, где Хоттабыч азартно сражался в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

- Хоттабыч, миленький,- взволнованно залепетал Волька,- беги скорее со мною в Серёжину каюту, там ждёт тебя очень большая радость…

- Для меня нет большей радости, чем сделать мат высокочтимому моему другу Степану Тимофеевичу,- степенно отвечал Хоттабыч, задумчиво изучая положение на доске.

- Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на одну минуту, я тебя очень и очень прошу немедленно пойти со мною вниз!

- Хорошо,- отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьёй.- Шах!… Иди, о Волька, я приду, как только выиграю, а это, по моим расчётам, произойдёт не позже как через два-три хода.

- Это мы ещё посмотрим,- бодро возразил Степан Тимофеевич,- это ещё бабушка надвое сказала. Вот я сейчас немножко подумаю и…

- Думай, думай, Степан Тимофеевич,- иронически ухмыльнулся старик.- Всё равно ничего не придумаешь. Почему не подождать? Пожалуйста.

- Некогда ждать! - воскликнул с отчаянием Волька и смахнул рукой фигуры с доски.- Если ты сейчас со мною не спустишься бегом вниз, то и я, и Серёжа, и Женя погибнем мучительной и страшной смертью! Бежим!

- Ты себе слишком много позволяешь! - недовольно пробурчал Хоттабыч, но побежал вместе с Волькой вниз.

- Значит, «ничья»! - торжествующе крикнул им вслед Степан Тимофеевич, очень довольный, что так счастливо выскочил из совершенно безнадёжной для него партии.

- Ну нет, какая там «ничья»… - запротестовал Хоттабыч, порываясь вернуться назад, но Волька примирительно воскликнул:

- Конечно, «ничья», типичная «ничья»! - и изо всех сил втолкнул недоумевающего Хоттабыча в каюту, где бесновавшийся Омар Юсуф уже собирался привести в исполнение своё зловещее обещание.

- Что это за старик? - осведомился Хоттабыч, увидев лежавшего на койке, жалобно стонавшего старца, бывшего ещё несколько минут назад тринадцатилетним мальчиком Серёжей.- И это что за старик? - продолжал он, указывая на Омара Юсуфа, но тут же побледнел и, не веря своему счастью, сделал несколько неуверенных шагов вперёд и тихо пробормотал: - Селям алейкум, Омарчик!

- Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? - вскричал, в свою очередь, Омар Юсуф, и оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, что для людей со стороны это даже показалось бы странным, если не знать, что братья были в разлуке без малого три тысячи лет.

 

 

В первые секунды Волька был так растроган этой драматической встречей двух братьев среди льдов Арктики и настолько рад за Хоттабыча, что совсем забыл про несчастного Серёжу. Но еле слышный хрип, донёсшийся с койки, напомнил Вольке о необходимости срочных мер.

- Стойте! - закричал он и бросился разнимать обоих сынов Хоттаба, продолжавших обнимать друг друга.- Прекратите целоваться! Тут человек погибает, а они милуются!

- Ой, помираю! - как бы в подтверждение Волькиных слов прохрипел дряхлый старец Серёжа, и Хоттабыч с удивлением осведомился:

- Кто этот убелённый сединами старик и как он попал сюда, на постель нашего друга Серёжи?

- Да это и есть Серёжа! - с отчаянием воскликнули в один голос Волька и Женя.- Спаси его, Хоттабыч!

- Прошу прощения, о дражайший мой Гассанчик,- не без раздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к своему вновь обретённому брату,- мне придётся прервать столь приятные мгновения нашей встречи, чтобы выполнить данное мною обещание.

С этими словами он подошёл к койке и, дотронувшись жёсткой ладонью своей правой руки до Серёжиного плеча, прошипел:

- Проси скорее прощения!

- Прощения? У кого? - удивлённо спросил старец Серёжа.

- У меня, о презренный отрок!

- За что?

- За то, что ты пытался провести меня.

- Это ты у меня должен просить прощения! - запальчиво возразил Серёжа.- Я тебя спас, а ты меня за это собирался убить. Не буду просить прощения!

- Ну и не надо! - ехидно сказал Омар Юсуф.- Но учти, что тогда ты через несколько мгновений умрёшь.

- И умру! И прекрасно! - гордо прошептал обессилевший Серёжа, хотя, по совести говоря, ничего прекрасного в этой перспективе не видел.

- Омарчик,- ласково, но твёрдо вмешался в эту трагическую беседу Хоттабыч.- Не омрачай нашей долгожданной встречи нечестным поступком. Ты должен немедленно и без всяких предварительных условий выполнить обещание, данное моему драгоценному другу Вольке ибн Алёше. Учти к тому же, что и этот достойный Серёжа - мой лучший друг.

Омар Юсуф в бессильной злобе заскрежетал зубами, но всё же взял себя в руки и промолвил:

- Встань, о дерзкий Серёжа, и будь таким, каким ты был раньше…

- Вот это совсем другое дело,- удовлетворённо заметил Серёжа, и все присутствующие в каюте насладились невиданным доселе зрелищем - превращением умирающего старца в тринадцатилетнего мальчишку.

Сперва на его морщинистых впалых щеках появился румянец, потом его лысый череп стал быстро покрываться белыми волосами, которые вскоре почернели так же, как и его густая борода. Окрепший Серёжа молодцевато вскочил с койки, весело мигнув при этом своим друзьям. Перед ними был полный сил коренастый мужчина, на вид казавшийся лет сорока, но отличавшийся от своих сверстников тем, что его борода сама по себе становилась всё короче и короче, пока наконец не превратилась в еле заметный пушок, который затем тоже пропал. Сам же он становился всё меньше ростом и всё уже в плечах, пока не приобрёл обычный вид и рост Серёжи Кружкина.

Так Серёжа стал единственным в мире человеком, который может сказать: «Когда я ещё был стариком», с таким же правом, как многие миллионы пожилых людей говорят: «Когда я ещё был юным сорванцом».